Все засмеялись. Бурцев понял, что о его романе с Асей знают все. Как ни старался Бурцев скрывать свои отношения с Асей, вскоре эта новость стала достоянием каждого. Особенно он не хотел, чтобы об этом узнал начальник штаба Щеглов. Но как-то утром, выходя от Аси, он как назло встретился с ним. Он знал его пристрастие и уже с утра ждал своей "казни". Щеглов не заставил себя долго ждать. Уже в одиннадцать часов Бурцева заставили расписаться под приказанием начальника штаба о том, что он идет дежурным по полку. Так начались у Бурцева "весёлые" дни. Это продолжалось около двух месяцев. В порыве отчаянья он уже хотел прекратить встречи с Асей, но чувство гордости и упрямства Бурцева побеждали. Вопреки всему он находил время для встреч. Вечером они прогуливались у всех на виду и особенно старались показаться на глаза Щеглову, когда тот шел со службы домой. Щеглов свирепствовал. Вся его энергия была направлена на Бурцева. Его выдумкам не было границ. Вся служба штаба была направлена на контроль над подразделением Бурцева. Каждый день в его роте кто-то из штаба осуществлял какую-то проверку. Когда Бурцев был в наряде, то служба проверялась с особым пристрастием. Для этого выделялись два офицера со штаба, которые полночи один и полночи другой проверяли службу Бурцева. Днем этим офицерам разрешалось не выходить на службу.
Дежурный по полку Бурцев с утра оставался на попечении начальника штаба. И хотя ему по уставу было положено отдыхать в дневное время четыре часа, Щеглов пытался этому всячески помешать. Под различными предлогами он вызывал дежурного к себе или в караульное помещение и заставлял устранять недостатки, выявленные в ходе проверки. Фамилия Бурцева замелькала в приказах. Его отмечали как самого худшего. Командир полка всё это видел и закрывал глаза.
Однажды, будучи в очередном наряде, после сильной взбучки от Щеглова Бурцев твердо решил сделать Асе предложение. Дежурство тянулось долго. Новый дежурный, проинструктированный Щегловым, проводил смену около трех часов. Недостатков, которых всегда было очень много, заставили устранять сегодня же. После десяти часов вечера Бурцев вышел с территории части. Не заходя домой, он пошел прямо к Асе. В окне не было света. Он позвонил в дверь. Вышла в наспех накинутом халате Ася.
- А я думала, что ты уже сегодня не придешь.
- Вот только с дежурства сменился. Он меня доконает.
- Кто, Васенька?
- Да Щеглов. Всё никак не успокоится, что я к тебе хожу. Он хочет, чтобы я бросил тебя. Но он ничего не добьется.
- Так это он тебя из-за меня мучает, и ты всё знаешь?
- Да, Ася, я знаю, что у вас с ним раньше было. Это меня не касается, слышишь, не касается, - почти кричал Бурцев. - Это было до меня. А сейчас есть я и ты, и я люблю тебя.
Ася стояла и не могла шелохнуться. Появились какие-то странные чувства: была горечь за прошлое и радость за настоящее. Этот неумытый, грязный, замученный человек стал для неё вдруг близким и родным.
- Знаешь, Ася, что я хочу тебе сказать, выходи за меня замуж.
Ася молчала. Потом Бурцев долго мылся под душем, холодная вода бодрила его уставшее тело. Ася звенела на кухне посудой, готовя ему ужин. Когда он, вышел из ванной, стол уже был накрыт. Пахло жареной картошкой, на столе стояли две рюмки и водка, соленые огурцы и две котлеты.
- А я знала, что ты придешь, и взяла их со столовой, - показывая на котлеты, сказала Ася.
Он сел, Ася стала вокруг него хлопотать. Ему стало так приятно. Немного этого домашнего уюта заставили забыть всё: выходки начальников, их невежество, бесчеловечность и абсолютная дурь осталась для него где-то в другом месте.
"Всё-таки правильно я решил, - подумал Бурцев. - Дом - это всё: любимая жена, любимые дети, уют - вот, что нужно для жизни, а остальное суета сует. Вдруг промелькнула мысль, - это решил я, а как же Ася? Она же мне не ответила. Может быть, она не согласна?"
Он налил рюмку и спросил.
- За что будем пить, Ася?
Она, с минуту помолчав, сказала:
- Давай выпьем, Василек, за нашу помолвку.
- А как Щеглов, он не будет нам мешать?
- Со Щегловым позволь мне самой разобраться. Пусть он не суется в мою личную жизнь.
Рано утром, проводя Бурцева на службу, Ася поджидала Щеглова у входа в подъезд. Захлопали двери подъездов, офицеры торопились в полк. Наконец показалось в дверях ожиревшее лицо. Щеглов шел в полк в расположении духа, веселый, ничем не озабоченный. Ася шагнула к нему на встречу. Но он делал вид, что не замечает её.
- Константин Петрович, - окликнула его Ася.
Щеглов вздрогнул, замедлил шаг, но потом остановился. Несколько офицеров, идущих рядом, оглянулись. Ася подошла к нему:
- Здравствуй, Костенька, - сказала Ася.
- Здравствуй, Ася. Почему здесь решила поговорить, здесь же народу много?
- А чего бояться, Костенька, я знаю, ты меня любишь и не даешь никому ко мне подойти. Я думаю, что коль ты меня так любишь, то нам надо быть вместе. Ты нерешительный, так я пойду к твоей жене и скажу, что мы любим друг друга. Пусть она тебя отпустит. Мы будем счастливо жить, Костенька.
- Что ты, что ты, - заикаясь от неожиданности, пролепетал Щеглов. - У меня двое детей, мальчик и девочка. Я люблю их.
- Я тебе хотела сказать, Костенька, что у нас тоже скоро будет ребенок, может мальчик, а может девочка. Каково ему без папы?
От этого известия Щеглову стало дурно. Теплая волна ударила где-то вниз живота и, постепенно передвигаясь, достигла лица. Он весь вспотел, лицо покраснело. Щеглов в эту минуту выглядел каким-то перекошенным и сгорбившимся. Офицеры, выходившие из подъезда, с любопытством смотрели на беседующую пару. Константину хотелось провалиться сквозь землю:
- Как же быть, Ася? У меня семья, дети, - взмолился Щеглов.
- А мне каково, как его одной вырастить, а потом он имеет на отца такое же право, как и двое других. Он твой, Костик, понимаешь, твой.
- Так может что-нибудь можно сделать?
- Эх, Костя, попользовался, а теперь сделать. Я пойду к начальнику политотдела и всё ему расскажу. Расскажу, как ты, пользуясь своим служебным положением, совратил меня, заставил сожительствовать.
- Ася, это же партийное взыскание, а за ним конец карьере, конец всему, понимаешь?!
- А ты мне и без карьеры мил будешь.
- Нет, нет, Ася. Только не это, не ходи, прошу тебя. Но ведь можно что-то сделать. Ну, делают же женщины что-то.
- Нет, Костя, ребеночка я убивать не буду. Правда, есть один выход.
- Какой выход, Ася? - ухватился за соломинку Щеглов.
- А выход такой. Бурцев обо всем знает, но любит меня и просит, чтобы я вышла за него замуж, а о ребеночке говорит, никто и знать не будет, мол, мой это ребенок.
- Ну, так что ты, Ася, - вдруг воспарял духом Щеглов. - Выходи, парень он хороший.
- Да ведь, Костенька, когда я выйду замуж, ты ко мне больше не придешь, мужу я изменять не стану. Да и ты проходу ему не даешь, замучил парня, чтобы он ко мне не ходил. Так если отобьешь и этого, так я прямиком к начальнику политотдела армии.
У Щеглова от этих слов закружилась голова. Он сразу представил весь этот скандал. Партком в полку, партийная комиссия в армии, могут забрать и партийный билет. Майор Щеглов уйдет с понижением на другую должность. На этом карьера закончится. А как семья? Клавка может и бросить, уехать к матери. На Аське жениться? Нет, никогда. Он начнет стареть, а она молодая, власти той уже не будет, чтобы отбивать её любовников. Найдется с властью, такой как он, будет отправлять его в различные командировки, а сам будет спать с Асей. Обычно о таких острословы говорят "он состоит в должности мужа гарнизонной проститутки". Нет, только Бурцев сможет спасти его от этого кошмара.
- Асенька, я его больше не трону. Даю тебе слово, если он тебя любит, пусть женится.
- И чтобы больше никогда, понял, если хоть голос на него повысишь, мне, Костенька, терять нечего, ославлю на весь мир. А наряды свои он уже за весь год отходил, понял?
- Всё, Ася, даю тебе слово. Я пошел Ася, народ подозрительно посматривает.
- Ну и то, правда, иди.
Щеглов быстро зашагал в полк. А Ася развернулась и, улыбаясь, пошла в столовую. Ей было горько и смешно. Горько за себя, что ей когда-то нравился этот трусливый, скользкий человек. Был такой важный, гроза всего полка, а она, какая-то девчушка, наступила на хвост этому блудливому коту, и он сразу сник, куда ушла его спесь. Достаточно было ей одного слова, и он уже наложил в штаны. Смешно ей было за эту выдумку с ребенком, которая пришла ей в голову только под утро. Когда она лежала возле спящего, усталого Васи. Всё думала, как же ей защитить от этого наглого, самоуверенного чинуши, который считает, что только он должен жить, а все остальные вокруг него рабы, которых он может унижать, оскорблять, заставлять сожительствовать.
Щеглов зашел в свой кабинет. Он решил закрыться на ключ и перевести дух. Но не прошло и минуты, как зазвонил телефон. Щеглов поднял трубку - звонила жена.
- Ты уже совсем обнаглел, под окнами любезничал с этой проституткой.
- Ну, что ты, Клава, совсем с ума сошла. Женщина замуж выходит, спрашивала, как оформить отпуск, на чье имя рапорт писать.
- Ишь ты, а то она не знает, кому писать. Это повод, чтобы к тебе подойти. За кого она собралась?
- За Бурцева, из новеньких, три месяца как прибыл. Говорит, что уже и ребенка заделали.
- Что, уже успела охмурить? Бляди счастья не теряют. А он-то, гляди, и не знает, что она за шкура. Хотя бы вызвали его, да парню глаза открыли.
- Слушай, Клавка, не лезь в чужие дела. У меня работы много, клади трубку.
Щеглова тут же позвонила замполитше. Та позвонила еще кому-то. Все эти разговоры слушала телефонистка на коммутаторе. Она сидела и ерзала на стуле. Ей хотелось быстрее хоть на минутку покинуть коммутатор и убежать в строевую часть. Там писарями работали её подружки. Им-то и хотелось донести эту новость.
Щеглов вызвал к себе заместителя начальника штаба.
- Анатолий Иванович, - начал он, - наряд составлен на завтра?
- Через час будет готов.
- Командир приказал Бурцева в наряд больше не ставить. Жалобу написал, туда, наверх.
- Обнаглел, это первый жалобщик. Ну, коль приказ - не ставить, не будем ставить.
Только вышел зам, как вбежал в кабинет перепуганный начальник связи полка майор Объедков.
- Что случилось? - спросил Щеглов.
- Портфель с секретными документами исчез.
"Вот денек, - подумал Щеглов, - беда не ходит одна". Через час всё в штабе было вверх дном. Во всех кабинетах шла проверка, штаб закрыли и никого не выпускали. Наконец, оперуполномоченный особого отдела напал на след. На подозрении оказался солдат роты связи Петр Богословский. Он утром проверял дизель аварийного электропитания штаба. Дежурный по штабу видел, как он, якобы, выбегал со штаба и под полой нес что-то. Богословский уже больше двух часов был на допросе в кабинете командира полка. После того, как все были опрошены, ситуация стала разъясняться.
Телефонистка Надя, узнав только что подслушанную новость, не находила себе места. Хотела донести эту новость, но оставить коммутатор она не могла. И вдруг, о счастье! На узле появился Богословский, который прибыл проверять аварийный двигатель электропитания.
- Слушай, Петя, садись за коммутатор, а я сбегаю на пять минут в туалет, - сказала она.
Показав ему, как пользоваться штекерами коммутатора, она тут же убежала в строевую часть к подружкам. За обсуждением новости Надя не заметила, как пять минут обернулись двумя часами. В это время звонил командир полка. С перепугу Богословский забыл всю инструкцию, и только отвечал командиру "алло". Командир открыл дверь и крикнул дежурному: "Объедкова ко мне!" Тот работал в это время с секретными документами (составлял радиоданные). Услышав, что его зовет командир полка, бросил портфель с документами на столе и побежал к командиру. Командир предложил ему позвонить. Объедков взял трубку, и на все вопросы в трубке раздавалось "алло". Он выбежал на узел связи, который был в конце штаба. Увидев Богословского за коммутатором, выхватил у него трубку и ударил его по лбу. Трубка треснула пополам, а Богословский, схватившись за голову, выскочил из-за коммутатора. Объедков соединил командира, потом разыскал Надю. Затем отправился к командиру, чтобы оправдаться, мол, девушке надо было в туалет, а солдат оказался неопытным. Он тут же получил десятиминутную взбучку за плохую подготовку солдат. Когда всё закончилось, Обьедков пришел в кабинет. Документов уже не было. Сначала думал, что кто-то пошутил.
Добродушный, огромный детина Богословский в течение уже трех часов стоял в кабинете командира полка. Он смотрел на всех и молчал, моргая голубыми как васильки глазами. И когда Егоров спросил: "Что у тебя за шишка на лбу?", Богословский заплакал. Он рассказал, как получил шишку, как, проходя мимо открытых дверей кабинета Объедкова, увидел портфель с документами, как, засунув их под полу, вышел из штаба. Потом направился к наружному туалету, где по утрам весь полк отправляет естественные надобности, и выбросил портфель в очко туалета.
Наконец всё прояснилось. Богословского отправили на гауптвахту, портфель достали крючком, правда, он издавал весьма неприятный запах. Но все документы были на месте. Объедкову объявили строгий выговор за нарушение режима секретности.
Вечером Бурцев пришел домой. В комнате сидел гость. Его звали Коля, он был командир роты связи, откуда был солдат Богословский. Об этом "ЧП" знал весь полк, поэтому Бурцев не стал ничего спрашивать.
- Коля до тебя спал на этой кровати, я тебе говорил, - сказал Гена. - Видишь, какая везучая, никто не задерживается. Говорят и ты скоро уходишь. Когда свадьба?
Бурцев удивился информированности Гены.
- Ещё не решил.
- Как не решил, если весь полк говорит. Говорят, что ты скоро и папашкой будешь.
Бурцев усмехнулся:
- Что они со свечкой стояли, что ли. Все знают даже то, что и я еще не знаю. Коля сидел печальный.
- Не печалься, Коля, авось всё обойдется, давай лучше выпьем, - сказал Гена.
- Понимаешь, Гена, не во мне дело. Этот негодяй Объедков солдата под статью подвел. Солдат-то золотая душа. Его бы попросили на истребителе подежурить, он бы и там подежурил. Парень безотказный, пахарь, одним словом. Если бы другие условия, он бы этого Объедкова одним ударом в землю загнал, у него кулачищи как моих два. Мне кажется, в неуставнухе во многом офицеры виноваты. Во-первых, все скрывают, а, во-вторых, вот такие "огрызковы" пример подают. Я курсантом был в Киевском училище связи. Помню, пошли мы в гарнизонный караул. Там, на гарнизонной гауптвахте младший лейтенант начальником был. Ума как у воробья, сам после школы, училища не кончал, из "кусков". Он говорил: "Если бы мне лейтенанта дали, я за звездочку готов подметать зубной щеткой Крещатик". А знаешь, как эта сволочь издевалась над "губарями". Помню, январь, мороз стоял сильный. Стены в камерах льдом покрыты. А особо холодная камера Котовского (там Котовский, говорят, в свое время сидел, оттуда и сбежал). Эта камера угловая, там вообще, всегда минус. Провинившихся арестованных сажали туда. Так вот, вечером прогулка арестованных. Во дворе этой гауптвахты квадрат пятьдесят на пятьдесят залит - каток. Перед прогулкой лед поливают водой. Выводит арестованных, ставит на этот квадрат и командует: "Ориентир - березка белая, летом кудрявая - первых двух поощрю". Это значит, что в шапке разрешит спать. "Двух последних наказываю". Это, значит, спать в камере Котовского. "Противник с фронта, по-пластунски вперед". Вот они на животах ползут к заветной березке. Когда уже цель близка, он командует "противник с тыла". И так, на животах, они ползают около часа. Шинелями всю воду вытрут, а потом в мокрых шинелях - в холодные камеры спать. Губари эту экзекуцию называли "джамайка". Потому как это сопровождалось под мелодию Робертино, знаешь, пластинка такая была. Эта сволочь любила, что ли, эту мелодию. И никто его не прибил, говорят, получил лейтенанта. Знал об этом и комендант, и начальник штаба Киевского округа, но никто эту сволочь и пальцем не тронул. А мы сейчас говорим Сталин, Сталин. Это уже при Брежневе. Не было бы Сталина, другого нашли бы вождя. Этих гадов, знаешь, сколько? Им только клич дай, а всё остальное они сами сделают.
- Ну ты понес, Коля. Смотри, за такие слова и загреметь можешь.
- Вот поэтому и живем - под одеяло себе бормочем. Вон замполит Шорников собрал офицеров и давай книгу Солженицына хулить. Видно, указания такие дали. Я читал, ещё разрешена была, а тут запретили. Так он выступает и говорит: "Солнценежен, этот Солнценежен", а Юра Кусков возьми, да и выкрикни "Солнцедаров" (вино есть такое "Солнцедар") и уже через пять минут Шорников говорит: "Книга этого Солнцедарова - пасквиль на наше общество". А сам эту книгу и в глаза не видел, потому и не знает фамилию автора, а берется судить.
Коля замолчал, потом взял стакан с водкой, залпом выпил, не закусывая, встал.
- Я пошел, а то молодая жена волноваться будет.
Бурцев встал.
- Я, наверное, Гена, тоже пойду.
- Слушай, Вася, когда мне на твою кровать переселяться?
- Можешь сейчас, я буду там жить. Если не прогонят, конечно, - пошутил Вася.
Глава 5
Свадьба состоялась через месяц. Бурцев зажил спокойной семейной жизнью. Служба стала не в тягость, со всем этим развалом он уже свыкся.
И вдруг в полку произошли события, которые круто изменили его жизнь. В конце февраля поздно вечером неожиданно нагрянула комиссия со штаба армии. Все офицеры разошлись по домам, а солдаты готовились к отбою. Полковник с четырьмя офицерами зашел к дежурному по полку и вручил ему пакет. Тот дрожащей рукой его вскрыл. В нём было распоряжение по поднятию полка по тревоге с целью проверки. Технику и личный состав сосредоточить в районе сбора по тревоге.
Дежурный нажал кнопку "тревога" на своем пульте. Но пульт оказался сломан и не сработал. Он бросился к телефону, чтобы по телефону обзвонить роты и полковых начальников. Но в трубку никто не отвечал. Солдат, дежуривший в это время на коммутаторе, вел любовную беседу с телефонисткой дивизионного узла. Находясь под влиянием эроса, он не замечал вызовы дежурного. И только, когда нога помощника дежурного по полку, огревшая его по спине где-то в области лопаток, спустила солдата на грешную землю, телефон заработал. В течение получаса удалось всех обзвонить.