Трагедия в Панджшере
Страшное известие пришло в Баграм вечером 30 апреля 1984 года. В Панджшерском ущелье погиб почти весь батальон 682-го мотострелкового полка. Таких крупных потерь в течение суток 40-я армия до этого не несла. Поэтому, как гром среди ясного неба, прозвучали цифры: около сотни убитых, несколько десятков раненых. И первая мысль, терзавшая многих, не давала покоя: как эта трагедия произошла?
Позже прояснятся основные причины и детали случившегося, будет проведено всестороннее служебное расследование, возбуждено уголовное дело. Правда, насколько я знаю, под суд никого не отдали. Молодого, неопытного комбата, капитана Александра Королева, только прибывшего в марте вместе с полком из Термеза, от тюремного срока спасла душманская пуля.
Отправят в отдаленные военные округа с понижением в должности командира, начальника штаба и замполита полка, затем эта же участь постигнет и командира 108-й дивизии. На войне как на войне. За ошибки, просчеты нужно отвечать. Слишком дорога цена беспечности, непрофессионализма - жизнь и здоровье людей.
Вопиющие в условиях войны факты, приведшие батальон к разгрому, станут достоянием гласности. Чудом оставшиеся в живых расскажут, как двое суток неспешно выдвигались они в указанный район. Шли в основном по долине и нижним склонам. Занимать господствующие над местностью высоты не стали: экономили время и силы. И это была главная ошибка! Убаюкала, усыпила остатки бдительности удивительная тишина: за все время не прозвучало ни одного выстрела. Видимо, почувствовав себя хозяевами в горах, все-таки выдвигался хорошо вооруженный, целый батальон, его командование не позаботилось о строгом соблюдении режима радиообмена и маскировки, вечером развели даже костры.
Потом наступила кровавая развязка. "Духи", в составе которых, это удалось точно установить, были иностранные наемники и инструкторы из США и Пакистана, "вели" наш батальон и в узкой горловине ущелья, обрамленного скалами и обрывом, устроили засаду-ловушку. Да такую, что без посторонней помощи выбраться из нее вряд ли было возможно. Целый день длился неравный бой, к вечеру уже больше напоминавший методичную пристрелку местности и камней-валунов, за которыми укрылись немногие оставшиеся в живых советские офицеры и солдаты. Они понимали, что ночь-спасительница лишь отодвинула окончательную развязку к утру. Оставшись без связи (радиостанция была повреждена "духами"), они уже почти ни на что не надеялись. Только в середине следующего дня подоспела помощь. Но, увы, пришла слишком поздно.
Вот как рассказывали об этом знакомые офицеры-разведчики:
- Когда мы с боем пробились к своим, то от увиденного испытали настоящий шок. На небольшом пятачке в лужах крови валялись десятки трупов наших воинов, некоторые из них были обезглавлены, с оторванными конечностями. У одного солдата, скорее всего, минометчика, оказались простреляны обе ноги. Он чудом спасся, как щитом, прикрывшись минометной стальной плитой. "Духи" посчитали, видимо, его убитым. Истекавшего кровью старшего лейтенанта нашли внизу, в речке, в полубессознательном состоянии. Он, видимо, упал с обрыва, благодаря чему и остался жив. Долго однополчане не могли опознать некоторых погибших товарищей: до того их тела оказались обезображены.
Из воспоминаний рядового запаса Николая Князева, живущего ныне в Санкт-Петербурге:
- На нас вышли две БМП нашего батальона. На броне грудой были свалены трупы ребят - разодранные, в засохшей крови ошметки. Из этой кучи-малы в разные стороны торчали руки и ноги, тянулись кишки. Тут же были навалены разбитые рации, АГСы. За броней плелись солдат 10–15, не больше. На их серых лицах поселился страх. Ребята отнюдь не радовались, что выжили, они были какие-то угрюмые, подавленные.
Вечером 1 мая мы снова вернулись к месту вчерашнего боя, чтобы забрать последние тела. Отчетливо запомнил ужасную картину - пятеро или шестеро ребят лежали вповалку в естественном укрытии на террасках. Наверное, попали под прицельную очередь из "ДШК" или поймали "духовскую" гранату. Так и лежали там, где настигла их смерть, все вместе. Мы переправляли трупы как во сне, механически. Вид уже начавших разлагаться тел был ужасен. Вдруг немного в стороне услышали слабые стоны. Осторожно пошли на звук и наткнулись на Сашу (забыл его фамилию), солдата. У него была отстрелена голень, висела на одних мышцах. Вынесли его. Парень чудом остался жив. От кровопотери у него мутилось сознание.
Помню, на деревце висели лохмотья одежды, а под ним человеческое месиво. Скорее всего, вражеская пуля попала бедолаге в мину, закрепленную за спиной.
Произошел взрыв, разнесший в прах человеческое тело, которое так и осталось неопознанным… Стрелкового оружия не было, все собрали моджахеды. Валялись только стальные плиты от минометов и нетронутые АГСы. Тяжело, значит, было "духам" тащить. Всю ночь мы проползали по этой площадке, на другом берегу однополчане собирали тех, кого накрыло смертельным огнем на открытой тропе.
Наш ротный, лейтенант Сергей Курдюк, лежал на спине с согнутыми в локтях перед собой руками, кулаки сжаты. Поперек груди - полоса дыр от пуль. Позже уцелевшие сержанты - Зотов и Алексеев - рассказали, что офицера застрелили шедшие с батальоном "зеленые", сарбозы, когда побежали к "духам" сдаваться. Перед гибелью ротный успел криком предупредить своих об этом. Вот то, что я видел своими глазами.
В той страшной "мясорубке" оказался и уроженец Минщины старший сержант Александр Корзик, пополнивший траурный список из 87 погибших офицеров и солдат полка. До увольнения в запас ему оставались считаные дни…
Рядовой запаса Николай Князев:
- На труп старшего сержанта Корзика наткнулись почти сразу. Он лежал в луже крови без обеих ног - то ли подрыв, то ли очередь из крупнокалиберного пулемета "ДШК" сразила его. Бережно положили Сашу на носилки и стали переправлять на другой берег. При этом мертвое тело, как и нас, чуть не снесло бурным потоком горной реки вниз. Едва устояли на ногах…
Он был надежным другом, настоящим парнем.
…В конце января я ездил в городской поселок Радошковичи, что под Минском, в гости к Александру Корзику. Рядом с дорогой, на старом поселковом кладбище, 9 мая 1984 года он обрел вечный покой со всеми полагающимися солдату, кавалеру ордена Красной Звезды, воинскими почестями. Правда, их, как и этот красивый памятник, пришлось в то застойное время чуть ли не с боем отвоевывать у бездушных чиновников. Грустно вспоминать, но, как говорится, из песни слова не выкинешь: лишь после обращения к министру обороны СССР местная власть зашевелилась…
По словам тети, Валентины Васильевны Романейко, в семье которой он, по сути, вырос, Саша был добрым, трудолюбивым, отзывчивым на чужую беду парнем. В отличие от отца, к концу жизни окончательно спившегося, к спиртному был равнодушен, даже на проводах в армию, кажется, и положенных ста граммов не выпил. Провожали его всей родней (в многодетной семье Александр был самый старший) и деревней. Председатель местного совхоза в душе даже сожалел, что приходится на два года расставаться с толковым молодым трактористом. Кто ж тогда знал, что уходит он от них навсегда?
- Осенью 1983-го Саша, как с неба свалился, объявившись на пороге дома. Оказалось, ему дали отпуск. То, что по ранению, потом признался. Отговаривали назад, в Афганистан, возвращаться. В госпитале, где работала сестра, можно было необходимые медицинские справки собрать, но он и слушать об этом не хотел. Боялся, что в роте его посчитают трусом, - вспоминает Валентина Васильевна, и слезы сами наворачиваются на глаза. - Он сильно изменился, возмужал. Запомнилась его фраза: "Я только в Афгане начал по-настоящему понимать и ценить жизнь".
Говорят, не верьте в приметы. Но подчас они слишком ясно сигнализируют нам, как в тот раз. Посадили мы Сашу в Минске в самолет, глядь, а на скамейке забытый им солдатский ремень лежит. У меня от нехорошего предчувствия в сердце кольнуло. Подумала тогда с тревогой и сожалением: не к добру это. Так оно и получилось. К сожалению, с мамой Александра Корзика увидеться в тот день не довелось: она находилась на лечении в госпитале. Поэтому вместе с ее родной сестрой, при жизни Саши бывшей ему больше, чем тетей, и председателем поселкового совета Сергеем Власовым, прошли на припорошенное снегом кладбище. По пути от Сергея Ивановича узнал, что из 16 воевавших в Афганистане радошковичских парней домой не вернулся лишь Александр Корзик. Вот и подумалось: а почему бы в память о мужественном солдате, орденоносце-земляке, не назвать его именем одну из улиц поселка? Наверняка, местные жители такую инициативу одобрили бы.
…С фото на памятнике на нас внимательно смотрел симпатичный молодой парень в военной форме. Его строгий и прямой взгляд, устремленный в сегодняшний день из XX века, будто спрашивал: "Ну, как вы тут без меня живете?"
В марте этого года Александру Станиславовичу Корзику исполнилось бы сорок шесть…
Лейтенантское счастье
Сашка, старший лейтенант Левков, душа любой компании, с женой разводится. Эта новость, им же самим по неосторожности запущенная, быстро облетела полк. А на душе у Александра кошки скребли. За что такая несправедливость, в чем его вина, что их семейный корабль, едва отчалив от берега, основательно сел на мель? Он капитан этого условного корабля, на палубе которого робко и ненадолго поселилось их счастье, значит, с него главный спрос. Но трудно отвечать за чужие грехи, за то, чего не совершал: за обман, предательство. А ведь он Аллу, свою первую любовь, почти боготворил, на руках до и после свадьбы носил.
А какие письма в стихах, романтичные, трогательно-нежные, из Афганистана в Подмосковье каждый день посылал. Он, конечно, не профессиональный поэт, а всего лишь командир мотострелкового взвода, но старался выдерживать и рифму, и ритм слога, в который вкладывал весь жар души.
И вдруг такой удар в спину: "Молодая жена загуляла".
Эта горькая весть, сразившая наповал, пришла от соседа и друга по прежнему месту службы. Он отказывался верить, гнал ее прочь, как надоедливую муху, но от этого ничего не менялось. Александр на секунду представил, как, вернувшись домой, он, опозоренный, с опущенной головой, идет по военному городку, а вслед ему, не очень-то стесняясь, шушукаются и двусмысленно улыбаются скучающие от безделья гарнизонные бабы. Городок ведь что большая деревня: на одном конце не успеешь чихнуть, как на другом скажут "будь здоров", причем не всегда искренне.
Что-то очень быстро закончилась их любовь. А может, это был ее искусственный заменитель, мираж? От этого "открытия" потянуло холодным сквозняком. Всего год пожили они вместе. Поженились в августе, сразу после выпуска. Алла закончила университет, он - прославленное ВОКУ имени Верховного Совета РСФСР. Повезло: получил назначение в не менее знаменитую дивизию - Таманскую мотострелковую, которую еще полушутливо называют роддомом полководцев. Многие военачальники отметились здесь в начале своего карьерного роста, о чем с удовольствием при каждом удобном случае вспоминают.
Левков тоже втайне мечтал о генеральских лампасах и не видел в том ничего зазорного. Ведь ни у кого не повернется язык осуждать человека, изо всех сил стремящегося взойти на вершину горы. Это престижно, достойно, по плечу не каждому. Поэтому, когда спустя полгода узнал в отделе кадров, что летом предстоит отправиться в Афганистан, даже обрадовался. Вот где настоящая служба, в которую он с головой окунется и по полной программе проверит себя: чего он стоит как офицер, боевой командир. Да и продвинуться по служебной лестнице "горячая точка" наверняка поможет, став своеобразным протеже, козырной картой.
Но сейчас все мысли были об Алле, которую он искренне считал любимой, единственной, самой лучшей из женщин. Как она могла так подло поступить? А ведь обещала пуще жизни хранить их очаг, супружескую верность…
Да, будь Александр рядом, наверняка, их брак не распался бы как карточный домик. Получается, что их любовь, не выдержавшую испытания разлукой, убил Афганистан? Вот еще одна невидимая жертва войны. Горькая весть о предательстве жены тяжело ранила лейтенанта Левкова. Виртуальная пуля, прилетевшая с тылу, за тысячу километров, бесцеремонно вонзилась прямо в сердце, и извлечь ее оттуда никто не мог. Вся надежда была только на одного хирурга - время. Хотя внешне ничего не изменилось: карусель служебных забот закружила молодого офицера на всю катушку. Да, он по-прежнему оставался в строю, командовал взводом, ходил на боевые задания, но делал это скорее машинально, как умывался, чистил зубы или завтракал. Не человек, а робот какой-то. Почти все мысли занимала жена, теперь уже, считай, бывшая. Приехав в отпуск, он, конечно, расставит все юридические точки над "i", но простить измену вряд ли сможет. Горечь и обида по-хозяйски поселились в душе. Оказывается, очень больно чувствовать себя обманутым, забытым, ставшим вдруг чужим. А какие мечты, радужные планы в девять этажей строили, о будущих детях - сыне и дочке как о чем-то естественном, давно решенном подолгу вечерами говорили, придумав даже созвучные им имена - Руслан и Людмила. А может, оно и к лучшему, что семья распалась так рано, что они не успели стать отцом и матерью. Детей, как совместно нажитые вещи, не разделишь. Это часть тебя на всю оставшуюся жизнь…
"Знаешь главный лозунг оптимистов? Все, что ни делается, к лучшему. Так что живи и наслаждайся свободной жизнью. Тем более что вновь обретенные тобой холостяцкие акции резко вырастут в цене в женском обществе", - то ли в шутку, то ли всерьез просвещал его Виталик Журавлев, сосед по службе и комнате в модуле. Ему, отъявленному бабнику, легко трепаться и давать ни к чему не обязывающие советы. Впрочем, в чем-то он, возможно, и прав. Проще надо относиться к житейским проблемам, не сгущать краски, уметь даже в тучах видеть лучик солнца.
…Срочный выход роты на боевые даже обрадовал: хоть как-то отвлечется от своих грустных мыслей. Вместе с приданным подразделением афганской армии им предстояло повторно зачистить расположенный в долине в нескольких километрах от полка кишлак. Минула всего неделя относительного затишья, и вот снова оттуда стали постреливать, причем даже днем. Такой "духовской" наглости не ожидали, и командир полка распорядился немедленно провести маленькую спецоперацию с непременным участием афганцев. Пусть мирное население видит, что не только "шурави" воюют, тем более что задача была обычная, не предполагавшая особых осложнений.
С командиром "зеленых" капитаном Рахматулло, опытным офицером, быстро согласовали план действий. Старший лейтенант Игорь Васильков намеренно уступил в этот раз инициативу афганцам: дескать, в населенный пункт, в котором вы лучше нас ориентируетесь, вам первыми и входить. А мы, если что, надежно прикроем с тыла. В горах обычно было наоборот. Афганцы первыми идти под пули и мины наотрез отказывались. Как будто воевали не на своей, а на чужой земле. Сколько раз с таким тихим саботажем сталкивались ротный Васильков и тот же Левков, но поделать ничего не могли. Делить поровну опасность и риск не получалось, поэтому "шурави", без лишних слов, первыми вступали в бой, особо не надеясь на приданных афганцев. При серьезной заварушке на них надежды почти никакой: в лучшем случае побегут, а в худшем - начнут стрелять в спину, чтобы таким образом спасти свою жизнь. Но в этот раз может вообще обойдется без выстрелов, все-таки кишлак почти свой.
Лейтенант Левков со своим взводом первым закончил осмотр домов в указанном секторе и направился к условленному месту сбора - оставленным у дороги БМП. "Зачистка" почти ничего не дала. Вряд ли можно считать настоящим трофеем старый "бур" (английская винтовка. - Г. С.), да горсть патронов к нему. Ни тебе спрятанного в подвалах оружия, ни ловко замаскированных среди домашней утвари боеприпасов, ни подозрительных моджахедов: мирная тишь да гладь кругом. Наверное, это усыпило бдительность, расслабило, убаюкало.
…Рвануло где-то под днищем, да так неожиданно сильно, что Александру на миг показалось, будто его многотонную "бээмпэшку" какая-то невидимая сила, словно проверяя броню на прочность, капитально встряхнула и, как ненужный хлам, небрежно бросила в бездну. Резко потемнело в глазах: куда только подевался взвод, жаркое афганское солнце, а казавшиеся вечными величественные горы вдруг исчезли с горизонта, словно мираж.
Уже теряя сознание, лейтенант Левков увидел жену, чему-то беззаботно улыбающуюся. Он хотел сказать ей что-то главное, но не смог произнести и слова. Поэтому молча, интуитивно сделал шаг навстречу и неожиданно для себя будто сквозь землю куда-то провалился.
Когда очнулся, не сразу понял, что находится в госпитале. Голова казалась чугунной и на малейшее движение отзывалась сильной болью. Хорошо хоть память, не сразу, но постепенно возвращалась. Но цельная картина из мозаики воспоминаний все равно не складывалась. Вместо нее - какие-то отрывочные, лишенные всякой логики, эпизоды. Вот он с подчиненными готовит боевые машины, да так тщательно, что даже строгий зампотех поторапливает, дескать, на мелочи не обращайте внимания, главное - чтобы движок исправно работал. А тут Сашка уже в родном Подмосковье на стадионе мяч с друзьями детства гоняет. Вот он стремительно проходит по флангу и после эффектного финта оставляет позади двух защитников, затем резаным мастерским ударом посылает мяч в "девятку" - гол! Но вместо естественных аплодисментов зрителей почему-то раздается… школьный звонок, приглашающий всех на открытый урок математики, который ведет классная, как же ее-то по имени-отчеству?
В палату не вошла, а ласточкой впорхнула медсестра, милая, симпатичная девушка. В такую невольно с первого взгляда влюбишься. Тем паче, здесь, на войне, где всего вдоволь: оружия, крови, опасности, увечий и смертей, и только обычная любовь мужчины к женщине на вес золота, в острейшем дефиците. Не место ей здесь попросту, где прожитый день приравнивается к трем, а сколько их у тебя впереди, ни одна кукушка не знает.
Справившись о самочувствии, сестричка Оля ловко сделала укол, измерила температуру, которая третий день не спадает, и тихо удалилась. Левков с недоумением и горечью подумал: "Что она здесь, в Афгане, забыла? Девчонке в самый раз выходить замуж, детишек рожать, а она тут с ранеными и контуженными возится".