Утром, позавтракав, они забрали Сулеймана и его жену, которой так и не стало лучше, и выехали в Баграм. Ира всю дорогу себя чувствовала неважно, ее слегка подташнивало, поэтому каждый ухаб отдавался в печенках. Но она мужественно терпела, не проронив и слова. Девушка корила себя за минутную слабость, за то, что позволила мужчине грубо овладеть собой. Хотела ли она этой интимной близости с командиром? Скорее нет, чем да, раз мучают угрызения совести, чувство стыда. Ее растерянный взгляд уткнулся в коротко стриженный затылок майора Михайленко, уверенно сидевшего впереди рядом с водителем. Офицер молча курил сигарету. "В душе, небось, радуется, что добился своего. Можете, товарищ майор, смело записывать в свой актив еще одну победу над женским полом, к которому вы явно не равнодушны". Ее так и подмывало со злости сказать эту фразу вслух, но она не решилась при посторонних. Ладно, афганцы - чужие люди, ей стыдно перед Юрой Ромашкиным, который по-прежнему нравится ей. Он, наверняка, сейчас думает о ней как о последней шлюхе, безвольно раздвинувшей ноги перед командиром. Но и Михайленко еще тот ловелас, ловко воспользовался минутной слабостью беззащитной девушки. Низко это, недостойно офицера. Разве настоящий мужчина так поступил бы? Только где они, истинные джентльмены, рыцари чести, завоевывающие женские сердца не физической силой, а остроумием, обаянием, ухаживанием, преклонением перед красотой?
И тут она вновь подумала о Юре. Он точно не удовлетворил бы мужскую похоть вот так грубо, по-животному, против ее воли.
- Ирина Сергеевна, вы можете сегодня отдыхать, - официальным тоном разрешил ей отгул за воскресенье майор Михайленко, когда они вернулись в часть.
Он угадал ее невысказанное желание побыстрее добраться до общежития и надолго встать под душ, чтобы смыть с себя весь позор и грязь минувшей ночи. Да только как очистишь душу от скверны, а память от неприятных воспоминаний? Вся надежда разве что на время, этого универсального лекаря.
Зоя, заметив перемены в ее настроении, предложила вечером вместе сходить в кино.
- Знаешь, я буду только мешать вам с Валерой обниматься…
- С Олегом, - уточнила подруга по комнате. - И мешать ты вовсе не будешь.
- Нет, я лучше почитаю любовный роман на сон грядущий.
- Да романы крутить нужно, а не читать про них! - развязно засмеялась Пригожина собственному шутливому экспромту и, помахав наигранно ручкой, упорхнула за порог, оставив Кузнецову одну.
Наступившая тишина принесла Ире желанное успокоение. Свернувшись на неразобранной кровати калачиком, она с удовольствием принялась за чтение. До чего же все складно и увлекательно в книжках: жизнь намного запутаннее и сложнее. Здесь не перевернешь ненужную страницу, не пропустишь как малозначимый какой-то неприятный эпизод, наконец, как фолиант не отложишь в сторону пережитые тобой мгновения, волнения, события. И все же книга, только умная, душевная, действительно друг человека. Это особенно понимаешь, когда на душе грустно, одиноко.
Погрузившись в чтение, Ира словно отключилась от времени и перенеслась из объятого войной Афганистана в мопассановскую Францию, в романтический XIX век. Почему она родилась так поздно, а не во времена королевских балов и мушкетеров? Интересно, кто и каким образом определяет, кому и когда явиться на свет, кто достоин яркой, полноценной жизни и настоящей любви, а кто - нет? Если бы можно было запрограммировать свое будущее, сделать его более предсказуемым и счастливым…
Увлеченная чтением и нахлынувшими мыслями, она не сразу услышала стук в дверь.
"Наверное, соседка Таня утюг принесла", - подумала Ира.
- Входи, открыто.
Но она ошиблась. В комнату решительно шагнул майор Михайленко с бутылкой шампанского. В душе будто оборвалась натянутая струнка. Она никого не хотела видеть сейчас, тем более этого человека, принесшего ей страдания и боль.
- Анатолий Иванович, я вас разве приглашала?
- Нет, но я подумал… Ира, солнышко, не сердись на меня, а пойми…
- Я всего лишь гражданская служащая медсестра Кузнецова, а до солнышка мне, как и вам, товарищ майор, очень далеко.
Он поставил шампанское на стол и потянулся было за пачкой сигарет, но в последний момент передумал.
- Давай поговорим откровенно, спокойно, без эмоций. Ты думаешь, мне чача в голову ударила там, в доме Сулеймана? Да, может, не следовало мне тайком врываться в комнату к тебе, спящей. Но меня обуревала неуправляемая страсть. Клянусь, я потерял контроль над собой. А все потому, что люблю тебя, как… проклятый.
- А я - нет, - холодно отрезала она. - Уходите, пожалуйста.
- Ира, скажи, что я должен сделать, чтобы ты ответила взаимностью? Какой подарок хочешь, говори, не стесняйся.
- Не надо мне ничего. Оставьте только в покое.
- Ира, нам вместе служить, ты будешь как сыр в масле кататься…
Приблизившись к ней, застывшей у кровати, он левой рукой уверенно обхватил девичью талию, а правой стал расстегивать кофточку, наполовину оголив белоснежную грудь. Она, испугавшись повторения пережитого насилия, закричала на весь женский модуль.
- Чего ты орешь, как последняя дура! - словно обжегшись, отскочил от нее в явном замешательстве Михайленко. Анатолий Иванович никак не мог взять в толк, почему ему, майору, командиру отдельного подразделения, отказывает не кто-нибудь, а смазливая девчонка, к тому же подчиненная по службе, которую он вчера уже поимел. Многие гарнизонные бабы на ее месте давно с радостью и выгодой для себя спали бы с командиром, стоило только поманить.
- Если вы сейчас же не уйдете, о вашем недостойном поведении завтра узнают начальник политотдела и военный прокурор, - строго отчеканила Кузнецова, застегивая кофточку.
- Боюсь, после таких громких заявлений мы с тобой, дорогая моя, не сработаемся. Придется тебе искать другое место.
- Ничего, не пропаду. Надеюсь, в госпитале специалисты моего профиля еще нужнее, чем в агитотряде.
Удивительно, но тот разговор отрезвляюще подействовал на майора Михайленко. Похоже, он сделал для себя выводы. По крайней мере, о необходимости расставания ни разу больше не обмолвился. Ира же готова была немедленно сменить место работы. Тем более что для командира медсестра по фамилии Кузнецова будто перестала существовать: он ее в упор не замечал. Зато с Юрой Ромашкиным Ира еще больше сблизилась, чему искренне радовалась.
По вечерам, когда вместе с днем уходили суматоха и заботы, они вспоминали о доме. Юра часами готов был рассказывать о своей Новобогдановке, о древних украинских обрядах и народных традициях, о славных походах казаков Запорожской Сечи… Он знал и любил свой родной край, где сделал первые в жизни шаги, обрел друзей, получил аттестат зрелости. Рано потеряв отца, Юра стал для мамы и младшей сестренки опорой в жизни. Устроился на металлургический комбинат, там даже простым рабочим хорошо платили, а вечерами три раза в неделю бегал - нет, не на свидания к девчонкам, а на курсы. С пятого класса основательно поселилась в Юре мечта - стать водителем большегрузных машин. Он спал и видел себя за рулем мощного автопоезда, безостановочно мчащегося по скоростным дорогам Европы. Что ж, мечта сбылась, правда, лишь частично: у него не автопоезд, а скромный санитарный "уазик", колесящий отнюдь не по европейским автобанам, а по разбитым и пыльным, к тому же опасным афганским дорогам… Но ему только девятнадцать лет, так что еще вся жизнь впереди, чтобы осуществить мечту полностью.
- Ир, командир чего-то на меня взъелся в последнее время. Все ему не так. Почти ежедневно придирки какие-то нелепые. А вчера вообще заявил, что снимет меня с "санитарки", переведет в пехоту. Какая его муха укусила, не пойму.
- Это он от зависти (она вначале хотела сказать от ревности), глядя на нас. Михайленко готов был платить за мою любовь к нему. Да только ошибся адресом: я не умею любить за деньги.
- А он, что, на тебя глаз положил? Скажи честно, что у вас произошло в доме Сулеймана; утром ты была на себя не похожа: очень бледная и злая, как голодная пантера.
- Все уже в прошлом, Юрочка. Давай раз и навсегда забудем.
- Прости, если случайно причинил боль. - И Юрка нежно обнял ее за плечи. - Кузнечик ты мой… Можно иногда тебя так называть?
- Это вместо фамилии, значит? Что ж, тогда ты будешь для меня рядовой Ромашка.
- А тебе нравятся эти цветы?
- Теперь да. - Ей хотелось добавить, что не только цветы, фамилию, но и его самого она уже полюбила, но постеснялась произнести это вслух. Все-таки признаться в любви первым должен парень. Как и сделать предложение.
Когда получалось, а это удавалось нечасто, тем дороже и незабываемее были эти минуты, они вместе любовались закатом солнца. В горном Афганистане это особое зрелище. Оранжевый кругляш, несмело ощупав своими лучами вершины древнего Гиндукуша, плавно скрывался за ними, озарив напоследок удивительно прозрачным светом все вокруг.
В один из таких по-осеннему красивых закатов Ира Кузнецова и услышала Юркино объяснение в любви, которое, как и положено, парень скрепил долгим сладким поцелуем. Он же первым заговорил и о свадьбе, которую они сыграют сразу после Юркиного "дембеля" и непременно подгадают торжество под белые ленинградские ночи. Красивое и загадочно-романтичное получится зрелище, в котором гармонично будут сочетаться природное чудо в виде естественного, побеждающего тьму света и белоснежной фаты невесты - символа чистой, непорочной любви и рождения новой жизни.
* * *
…Тот роковой день, на всю жизнь ставший для нее черным, Ирина будет помнить до конца дней своих. А ведь с утра ничто не предвещало беды. Агитотряд в полном составе находился на месте. Была суббота, командир объявил паркохозяйственный день. Юра Ромашкин вместе с другими водителями обслуживал технику. Уже ближе к полудню его вызвал майор Михайленко:
- Смотаешься напрямик в Алихель. Отвезешь Сулейману лекарство для жены. Заодно посмотришь, как ведут себя новые амортизаторы. На обратном пути заберешь возвращающегося из отпуска старшину. Он через час будет на блокпосту у перекрестка. Все понял?
Чего тут не понять! Ромашкин даже обрадовался выпавшей возможности на законном основании увильнуть от рутинной черновой работы и прокатиться с ветерком. А то засиделся уже на месте. Дорога напрямик хоть и неважная, зато хорошо знакомая, всего несколько километров. Он быстро обернется.
Ира задержалась в штабе, а когда вышла, то только поднявшийся за "санитаркой" столб пыли увидела. С Юрой в тот день они лишь взглядами обменялись после развода. Ромашкин направился в парк, она - в медпункт.
Услышав страшное известие о подрыве на мине "санитарки", которая не подлежит восстановлению, Кузнецова едва не упала в обморок: ноги предательски подкосились, а сама она на миг онемела. Как утопающий за последнюю соломинку, так Ира ухватилась за вопрос, в котором сконцентрировалась вся ее душевная сила и надежда: жив ли водитель? Узнав, что Юра без сознания находится в реанимации, не разбирая дороги, кинулась в госпиталь, моля Бога о его спасении.
Не сомкнув заплаканных глаз, Ира просидела у Юриной кровати до самого утра. Он, искалеченный душманским фугасом, с каждой минутой дышал все труднее. И вдруг перестал.
- Не-е-т! - изо всех сил на весь белый свет диким криком запротестовала Ира. - Юра, миленький, дыши! Я тебя очень прошу! - Кузнецова, позвав на помощь дежурного врача, стала массировать сердце. Но все оказалось тщетно. Рядовой Ромашкин умер, так и не придя в сознание.
Наверное, более несчастного человека, чем она, не было в те минуты во всем Афгане. Ирина отказывалась верить в то, что ее любимого больше нет. Ей не хотелось жить. Как белуга ревела, билась в истерике, пока врач-анестезиолог не ввел ей противошоковый промедол.
Кто-то сильный и невидимый задвинул в дальние уголки сознания мучившую ее боль, и ей стало легче. Но через некоторое время действие наркотического препарата закончилось, и, очнувшись, Ира вновь терзала себя вопросами: почему судьба столь жестоко обошлась с ней и Юрой, еще только начинавшими самостоятельно жить, чем прогневили они Бога, не внявшего ее молитвам? Кто по-черному позавидовал, сглазив едва зародившееся взаимное чувство?
И тут Иру, словно током, ударила догадка: это Михайленко все подстроил! Это он убил их с Юрой любовь. Что за необходимость была куда-то отправлять "санитарку" под странным предлогом испытать дурацкие амортизаторы, кого-то встретить? Какое имел моральное право командир подразделения так слишком вольно распоряжаться жизнью солдата, молодого парня? А ведь Михайленко знал о том, что накануне саперы сняли с этой старой дороги несколько мин, но почему-то именно по ней направил своего водителя. Да, в объезд расстояние до Алихеля почти вдвое увеличивается, зато намного безопаснее путь. А может, ее подозрения зряшные, так как горем надуманы?
…Под самый Новый год, дождавшись-таки сменщика, убывал майор Михайленко в Союз. За день до отъезда, встретив Ирину возле штаба, предложил вместе возвращаться на Родину. Обещал развестись с женой и жениться на ней. Сказал, что по-прежнему любит и будет ждать. Вырвав из блокнота листик, аккуратно написал свой домашний адрес, телефон и протянул ей. Кузнецова даже бровью не повела. И слова не сказав на прощание, не удостоив последним взглядом, Ирина быстро и гордо ушла, так и не оглянувшись ни разу.
Афганский пленник
Парни с "Утеса"
Это красивое место в горах для размещения основной сторожевой заставы выбрал лично и.о. командира полка подполковник Виктор Усольцев. Покружив немного на вертолете "Ми-8" вокруг долины, где со вчерашнего дня по-хозяйски обосновались мотострелки, он про себя отметил, что сверху ущелье напоминает подкову, затерявшуюся в отрогах величаво-сурового Гиндукуша. С высоты птичьего полета Усольцев наметанным взглядом и приметил эту удобную небольшую площадку почти на вершине скалы для расположения выносного поста, с легкой командирской руки на военной карте, в радиопозывных и солдатском обиходе получившего название "Утес".
Подполковник Усольцев, второй год толково, с минимальными потерями воевавший в Афганистане, две недели назад неожиданно для себя принял полк. При иных, не столь трагических обстоятельствах это можно было бы считать удачным повышением (пусть и временным) по службе, хорошей возможностью проверить себя в самостоятельной должности, если бы не роковая случайность, приведшая к гибели командира полка полковника Коваленко. На своем бронетранспортере командир приехал на встречу со старейшинами кишлака. Спрыгнул на землю, чтобы лично пожать руку каждому. В этот момент водитель начал разворачивать боевую машину. Едва съехал на обочину дороги, как тут же прогремел мощный взрыв. Заложенная преступной рукой мина, кроме добродушного украинца Коваленко, убила еще троих стариков-афганцев.
После таких трагедий невольно станешь суеверным педантом, свято, как мусульмане Коран, чтящим устав. Усольцев творчески подходил к этому, как сам любил повторять, кладезю военного искусства, боевого опыта и знаний, хотя и не считал устав универсальной книгой на все случаи жизни, тем более войны. В афганских горах свои неписаные законы, своя тактика боевых действий. Тут в самом деле побеждают по-суворовски, не числом, а умением. А удача сопутствует тому, кто по-лисьи хитер и за десять верст чует опасность, кто нестандартно мыслит, а в поступках всегда искуснее, смелее. Эту истину Виктор Усольцев усвоил с первых дней пребывания на афганской земле.
Когда ему, молодому начштаба мотострелкового полка 120-й Гвардейской Рогачевской дивизии, в управлении кадров военного округа предложили на время сменить благоприятный белорусский климат на сухой и жаркий, почти субтропический афганский, Виктор воспринял это без особого энтузиазма, более того, даже с некоторой обидой.
Почти на каждом совещании комдив ставил их полк в пример, пофамильно отмечая командира и начальника штаба за умелую организацию боевой подготовки, службы войск, поддержание уставного порядка в казармах. Генерал, будучи в хорошем настроении, был щедр на похвалу. В такие минуты он обычно переходил на товарищеское "ты", которое в офицерской среде ценилось куда больше, чем строго-официальное "вы".
- Молодец, Усольцев, не растерялся со своим штабом, когда в разгар учения сам командующий округом неожиданно вводную дал, - довольный, изрядно прокуренный генеральский басок равномерно заполнял пространство тактического класса, а стоявший в его центре подполковник Виктор Усольцев чувствовал себя несколько неловко.
"Когда начальство хвалит, жди неприятностей", - мимолетно вспомнилась ироничная поговорка училищного друга Славки Воробьева, уже будто бы командующего на Дальнем Востоке полком. Так оно в сущности и получилось.
Весной из округа поступило в дивизию указание: срочно подыскать достойного начальника штаба для откомандирования в 40-ю армию Туркво (так официально именовался ограниченный контингент советских войск в Афганистане). Выбор пал именно на Усольцева, несмотря на то что он уже собирал документы для поступления в Военную академию. Теперь получалось, что по чьей-то воле его планы резко меняются. Непредсказуемость - это, наверное, единственное, что не нравилось Виктору, военному в третьем поколении, в армии. Когда поступает приказ, особенно остро понимаешь, что не принадлежишь самому себе. За тебя решают, с кем, сколько и где - на жарком юге или холодном севере, в крупном городе или в таежном захолустье будешь служить. А по большому счету такие назначения определяют судьбу человека в погонах, да и его семьи тоже. Впрочем, жизнь строго по приказу этим и отличается от размеренной гражданской. Иначе был бы полный бардак, если бы каждый офицер по своему усмотрению выбирал место службы.
- Знаю, что в академию намылился! - услышал подполковник Усольцев, едва переступив порог кабинета комдива. - Придется повременить. В предписании четко сказано: отправить в Афганистан достойного, а не любого начальника штаба. Надеюсь, возражений нет?
У Усольцева они были, но, так сказать, для внутреннего пользования. Как-то не совсем справедливо получается: из кожи вон вместе с командиром лез, чтобы вывести полк в передовые, в буквальном смысле ночей недосыпал, семью урывками и в редкие выходные видел, а что в итоге? Вместо обещанной престижной академии на горизонте вдруг замаячил неизвестный и чужой Афганистан. Он, как подобает настоящему офицеру, конечно же, подчинится приказу и хоть на край света поедет. И не надо его, как смалодушничавшего начальника клуба из соседней части, ставить перед выбором: партийный билет на стол или служба в ограниченном контингенте. Естественно, служба, которой дед, понюхавший фронтового пороху, отец, а теперь и он, Усольцев-младший, жизни посвятили.