- А я хочу, - гремел Горпищенко, - чтобы врач Школы оружия знал досконально все виды морского оружия, которое изучают его пациенты… Только тогда он будет настоящим врачом, потому что всегда будет предупреждать все травмы…
Молодому врачу нечего было возразить, и он, стиснув зубы, начал изучать оружие, припоминать забытое, усваивать новое, еще невиданное и неслыханное. А полковник все не унимался, все не давал ему покоя. И требовал от него быть таким, как сам, крутым, суровым, строгим. Но сделать этого с Павлом ему никак не удавалось.
Однажды, пробегая длинным коридором школы, Павло случайно услыхал, как Горпищенко разговаривал по телефону. Властно, громко и таким тоном, который не терпел ни малейшего возражения.
- Что? - гремел его бас. - Неправда. Моя школа - лидер в заплывах, и на соревнованиях в комиссии должен быть только мой врач. Ясно? Иначе вы не услышите от меня "добро"! Что ты сказал? Какой врач? Ну, браток, это ты уж слишком. Мой врач всем вашим бородатым и очкастым пять очков форы даст. Что? Да он не только первоклассный хирург, он и пловец первоклассный. Ему бухту переплыть раз плюнуть. Точка. Членом комиссии будет он!
Павло съежился от услышанного. Ему сделалось стыдно за подслушанный разговор, и он во весь дух помчался в шкиперскую комнату, словно разыскивал своего санитара. Но там санитара, конечно, не было, и Павло сразу шмыгнул в соседнюю комнату электриков. Он слышал, как его уже искали по всей школе, вызывая к полковнику, но нарочно долго не откликался. Только когда вызвали по радио, он явился к Горпищенко.
Полковник пригласил его сесть, сказал:
- Штаб флота назначил вас главным врачом комиссии, которая будет определять командное и личное первенство в заплыве матросов и рабочих Севастополя через бухту. Я хотел было возразить им, потому что вы врач еще молодой и не успели навести полного порядка в нашей школе, но потом передумал и согласился. Вашу руку…
Павло подал руку, и полковник крепко ее пожал, резко потянув книзу, словно проверял на враче свою силу. Это означало, что он доволен его работой в последние дни и идет с врачом на некоторое примирение.
- Только смотрите, - предупредил он, - судить честно, но и не забывать главного. В заплыве принимает участие Школа оружия - наша школа. Слышите, врач, наша…
- Слышу, - тихо ответил Павло и попробовал возразить. - Но победители…
- Никаких "но". Вы свободны, - бросил Горпищенко и отвернулся к висевшей у него за спиной большой карте морского рейда.
Павло знал, что полковник служит на флоте давно, что он участник гражданской войны и один из организаторов разгрома банды Шкуро. Учился в разных военных школах, закончил военную академию, но привычки времен гражданской войны засели в нем крепко и прорывались иногда еще и теперь. Что же скажешь старому израненному моряку, который честно и самозабвенно несет службу?
Павло Заброда даже не подозревал, что события этого дня приведут его в тот садик на Корабельной стороне. Он стоял с членами комиссии на берегу бухты, возле финиша пловцов, и уже принял не один десяток матросов и чубатых комсомольцев Морского завода, переплывавших бухту. Но вот начался индивидуальный заплыв вольным стилем. И вперед сразу же вырвалась какая-то девушка. Павло поднял бинокль и стал рассматривать ее. Она плыла легко и свободно, разрезая бронзовым литым телом волну. Плыла, словно играя с волной, и широко улыбалась солнцу. Павло отложил бинокль, схватил секундомер и побежал к причалу.
Девушка вышла из воды, повисла на гнутых белых поручнях, словно закачалась на шелковых качелях. Упругая и стройная, будто выточенная, фигурка с небольшими острыми холмиками грудей, которые вздрагивали от глубокого учащенного дыхания. Легкий бронзовый загар покрывал ее мягкую бархатистую кожу, а капли воды светились и сияли на солнце, как маленькие бриллиантовые бусинки. Павло щелкнул секундомером, засекая точное время, и взял девушку за руку, чтобы проверить пульс.
- Нормальный, - звонко проговорила, словно пропела, она.
- Навряд ли, - возразил Павло и хотел насупить брови.
Но не вышло. Девушка рванула с головы розовую купальную шапочку, и из нее упала на голое нежное плечо тяжелая черная коса. Тряхнув косой, девушка откинула ее за спину и грациозно изогнулась, словно играя своей красотой.
- Не беспокойтесь, доктор, я тоже медичка, - просто, как старая знакомая, сказала она, а Павлу показалось, что ни разу не слыхал он такого нежного голоса.
- Я закончил Ленинградский институт нынешней весной, - неизвестно зачем похвастался Павло и хотел уже выругать себя за такой необдуманный шаг.
Но девушка не обратила внимания на это, только снова засмеялась.
- А я в Симферопольском учусь. У нас тоже неплохие профессора. Слыхали о них?
- Да, - сказал Павло, хотя ничего не знал и не ведал про симферопольских медиков. - Я могу помочь вам, если хотите. У меня хорошие конспекты. Стенограммы многих лекций, - вдруг предложил он и сам удивился, откуда у него набралось столько смелости или, может быть, нахальства.
- Спасибо. Я теперь баклуши бью, отдыхаю, - бросила через плечо девушка.
- Разрешите присоединиться? - выпалил Павло.
- Догоняйте, море широкое…
И побежала по шаткому дощатому причалу, даже не оглянувшись на Павла. А он все принимал и принимал пловцов, проверяя их пульс и мало что улавливая в его ритме. В ушах до сих пор звенел тот бередящий душу девичий голос.
Девушка стояла в толпе заводских сверстниц, веселая и недосягаемая.
Потом Павло увидел ее на высоком постаменте, а два высоких, стройных матроса, завоевавшие второе и третье места, стояли чуть пониже. Флотский оркестр, блеснув на солнце никелированными трубами, заиграл бравурный марш в честь победителей соревнований. Победительнице, Горностай Оксане Платоновне, вручили высший приз - хрустальную вазу, обвитую матросской лентой в золотых якорьках.
Павло хотел броситься в толпу, вслед за девушкой, но к причалу подлетел на катере Горпищенко и властно поманил Заброду к себе. Павло подбежал к трапу и остановился, но полковник приказал ему подняться на катер. Он следил за пловцами, дрейфуя на катере вдоль бухты, и все, что происходило на берегу, видел в бинокль. Павло сел в катер, моторы взревели и понесли их в открытое море. Когда осталось позади последнее боновое заграждение и старый равелин, Горпищенко, сдерживая злость, спросил:
- Значит, девчонка? Нашей школе третье место, а девчонке первое? Здорово постарался, помощник смерти… А я, дурень, думал, что ты патриот школы… Теперь все. Точка. Я тебе этого никогда не забуду.
- При чем же тут я? - вскипел Павло и, отвернувшись от полковника, посмотрел на цветистую толпу матросов и девушек, что колыхалась и плыла на том, уже далеком берегу, где он только что стоял и говорил с Оксаной. Смотрел, но ничего не видел. В глазах что-то защекотало, а потом стало жечь, словно их засыпало песком.
Горпищенко ничего не ответил - на вахте стояли матросы и они могли услышать этот разговор. Покусывая густые пышные усы, Горпищенко бросил рулевому:
- В артиллерийскую!..
- Есть, в артиллерийскую! - повторил приказ рулевой, и катер вихрем полетел назад в порт, повернул к самому глухому причалу, где швартовались рыбацкие лодки, старые водолеи и всякая корабельная дребедень. Над этой бухтой бурлил стоголосый базар, визжали спекулянты, пьяные сапожники дробно стучали молотками, ставя заплаты на старые башмаки.
Катер подлетел к этому человеческому реву и толкотне, и полковник приказал Павлу:
- На берег. Я дальше иду, на объекты.
Большей обиды нельзя было придумать.
Павло сжал зубы, но сдержал себя:
- Счастливого плавания.
Полковник не ответил, отвернулся, и катер снова полетел в море.
Злость и досада охватили Павла, и он быстро пошел узенькими и душными переулками на широкий простор. Он бродил вдоль Графской пристани, прогуливался по Приморскому бульвару, бросаясь то в одну, то в другую сторону, где в толпе девушек видел белое шелковое платье и тяжелую черную косу за плечом. Но нигде, куда бы он ни подходил, Оксаны не было. Павло направился в редакцию флотской газеты, чтобы узнать ее адрес, но там был сегодня выходной. В Доме офицеров Черноморского флота тоже ничего не узнал и опять побрел на Матросский бульвар, лелея единственную надежду - встретить Оксану, но это была очень зыбкая надежда. И тогда он вдруг обратил внимание на фанерную будку справочного бюро. Она выросла перед Павлом, когда он уже собрался возвратиться в свою серую холостяцкую квартиру. Павло назвал фамилию Оксаны, и миловидная девушка, переписав на бланк всю семью: отца, мать, сестру Ольгу, брата Грицька, Юльку, - дала ему точный адрес на Корабельной стороне. Но Оксану почему-то не вписала.
- Простите, но здесь, кажется, не все Горностаи? - спросил Павло.
- Все! Кто прописан в Севастополе, все, - объяснила девушка и вдруг, охнув, спохватилась: - Подождите, товарищ капитан, у них еще Оксана есть…
Павло чуть не заплясал от радости, но сдержал себя:
- Верно, есть Оксана. Куда же ей деваться?
- Да, но она прописана в Симферополе, потому что там учится. Подождите, подождите, ведь сейчас она здесь. Только что по радио передавали, что Оксана Горностай завоевала первое место в заплыве через бухту. Вот молодчина какая…
- Оксана?! Первое место? - так искренне удивился Павло, что девушка обиделась и стала объяснять:
- Что же тут удивительного? Она плавает с малолетства. Вся их семья из моряков. И дед, и отец.
- Это мы знаем. - Павло поблагодарил девушку и побежал к трамваю, крепко зажав в потной ладони адрес Оксаны. Он еле втиснулся в переполненный вагон, ему казалось, что трамвай бежал до конечной остановки целую вечность. И тут Павло заколебался. Зачем он едет и что скажет, войдя в незнакомый дом? Это же неприлично. Не спросив разрешения у Оксаны, ввалиться в их дом. Нет, этого он не сделает.
Выйдя из трамвая, Павло закурил. А сердце так и ноет, так и стучит в груди, торопит и подгоняет его. Иди, не бойся, не то завтра будет поздно. Ты же не со злым намерением идешь. Ну, если увидишь, что они холодно тебя встретят, тогда станешь что-нибудь сочинять, не к ним ты шел, просто ошибся адресом. Иди, не мучь себя, дома тебе покоя не будет всю ночь, если не пойдешь к ней сейчас…
И он решился: смело распахнул калитку, вошел в укромный и какой-то сказочный садик, от которого веяло целительной прохладой и покоем. И застыл в растерянности, не зная, кто выйдет ему навстречу и какое он скажет первое слово? Как в детстве, когда забирался в чужой сад за яблоками и столбенел, не зная, что дальше делать: и удрать - жалко, и стоять - страшно. Взглянул бы на тебя полковник Горпищенко, во веки веков не забыл бы ты эту растерянность.
Павло одернул и без того отлично сидевший на нем китель и пошел вперед.
В саду было тесно от деревьев и кустов, а виноград, вьющийся по высоким шестам, закрывал небо, каменную гору, весь аккуратненький домик под ярко-красной черепицей. Везде буйно цвели цветы. Алые и белые розы затопили весь дворик. Между ними тянулись к солнцу остролистые ирисы, разлапистые бархатцы, холодная мята, а густой барвинок стлался по тропинке, спадал через дощатые штакетины на крутой каменный трап. Тихо, навевая дрему, гудели пчелы. В глубине сада, за беседкой, утопающей в зелени, голубели ульи.
Откуда-то сверху послышался звонкий мальчишеский голос:
- Ну, чего ты там копаешься? Ясно же тебе сказал, изоляция лежит под столом в ящике. Слышишь? У меня уже колени заболели…
Павло посмотрел вверх и увидел на высоком столбе загорелого мальчишку в красной футболке. Он обнял обеими ногами столб, держась руками за большие белые изоляторы, от которых протянулись в обе стороны провода.
Из дома послышался девичий голос:
- Иду уж, иду…
Павло вздрогнул, услыхав этот голос. Она. Он тихо прошмыгнул дальше в сад, оказался у самого столба, на котором сидел парнишка. Пока Оксана принесет изоляцию, он уже будет тут своим человеком.
- Ну что там случилось, моряк? - тихо спросил паренька Павло и поздоровался.
- О! - удивился мальчишка тому, что в их саду откуда-то появился настоящий моряк и его самого назвал моряком.
- Может, помочь тебе? Ты же упадешь…
- Ерунда. Не упаду. Я тапки смолой намазал. Морока мне с этими бабами, да и только. Их полон дом, а в технике ничего не понимают…
- Это как же?
- Да вон видишь, - показал на провода мальчишка. - Виноград каждый раз замыкает проводку, и радио не хочет работать. И в доме молчит и в беседку не достает. Я в беседку его сам провел, без монтера. А она не может до сих пор изоляции найти, голова малосольная.
- Сестра?
- А то кто же! Ну, давай знакомиться. Я буду Грицько. А ты с корабля?
- Нет! Я из оружейной школы, - назвал себя Павло.
- Здорово! Вот это красота! - тихо свистнул Грицько. - А есть теперь такая торпеда, чтоб матрос сидел в ней и правил? Она летит по морю, а он правит куда надо. А потом оторвется на плавучем поясе, а она летит на цель и взрывает вражеский крейсер. Я всем говорю, что у нас такие торпеды уже есть, а пацаны мне не верят.
- Скоро поверят, - пообещал Павло.
- Красота! - бросил Грицько, съехал на землю, подал Павлу руку и спросил: - Ты к ней?
- К ней.
- Тогда сядем на лавочку и немного поговорим, - предложил Гриць, - она теперь не скоро выйдет. Сейчас начнет переодеваться. Бабские дела… Теперь мы вдвоем все смастерим. Добро, моряк?..
- Добро, Гриць. Теперь мы что хочешь смастерим… Я тебе принесу изоляционный кабель.
- Жилку? Такую, что просвечивается?
- Ага. Просвечивается, - сказал Павло и тревожно оглянулся на раскрытое окно, в котором промелькнула девичья фигура. - А где же батя и мать?
- Старики в гости пошли, - равнодушно бросил Гриць. - И малышку с собой взяли. Юльку. Вез нее спокойнее…
- Надоедливая?
- Да не так уж надоедливая, но везде свой нос сует. Конструктор мне сломала, паруса на яхте изрезала и давай своим куклам платья шить… Канительная…
И тут выбежала она. Легкая и свежая, словно только что вышла из воды, стройная, звонкоголосая. Увидела Павла и смутилась, прижав к высокой груди неспокойные руки. Он был для нее, как видно, неожиданностью. Но она не растерялась и, быстро взяв себя в руки, весело сказала:
- Добрый день…
Павло вскочил со скамьи и неизвестно для чего пристукнул каблуками, потом спохватился. Снял фуражку, отвечая на приветствие.
- Да ты сиди, пусть теперь она постоит, если не могла такой ерунды, как изоляция, найти, - дернул Павла за рукав Грицько.
- Садитесь, прошу вас, - продолжал стоять Павло. - Я так хотел поздравить вас, но тут подлетел катер, и я должен был уйти в море. Там было одно задание.
- Задание? - непонимающе переспросила девушка.
- Да. Небольшое. Разве вы не знаете нашего Горпищенку?
- Слыхала немного, - неуверенно сказала девушка и оглянулась.
- Он всегда в выходной день что-нибудь придумает, только бы моряк не погулял… Ну, как здоровье?
- Спасибо. Нога уже не болит, - сказала девушка.
- Нога? А что такое с ногой? - заволновался Павло.
Грицько так и подскочил.
- По горке бежала и грохнулась о камень. Вот то-то, не бегай!
- Грицько! - топнула ногой девушка. - Ты опять за свое? Вот упрямый. Не даст взрослым поговорить…
- Да говори уж, говори, - вздохнул Грицько.
- И очень повредили ногу? - спросил Павло.
Девушка, даже не заикнувшись, точно назвала по латыни диагноз повреждения.
Павло удивился:
- А как же вы плавали?
- Я плавала? - засмеялась девушка.
- Ха-ха! - подпрыгнул Грицько. - Она плавает как топор, наша Ольга.
В глазах Павла потемнело, под ложечкой в груди что-то засосало и похолодело. Он незаметно ущипнул себя за ладонь и растерянно оглянулся. Уж и рот было раскрыл, чтоб наконец спросить: "Так, выходит, вы не Оксана?", но вовремя спохватился. Пусть не думают, что он такой растяпа. Тихо кашлянул и закурил.
- Это сестра моя плавала, - объяснила Ольга. - Только что соседка сказала, по радио передавали про нашу Оксану. Она первое место завоевала по плаванию?
- Да, первое место, - сказал Павло. - Я был в судейской коллегии.
- Поэтому и к нам пришли? - вдруг резко спросила Ольга. - Да или нет?
Павло вмиг нашелся.
- Нет, не совсем так, - твердо сказал он и засмеялся. - Я слышал, что у вас сдается комната, и хотел ее снять. Тут тихо и на работу близко. Ну, а уж заодно и поздравить Оксану. Где она теперь?
- Комната не сдается. У нас и без того тесно, - сухо бросила Ольга.
- А может, у соседей сдается? - не отступал Павло.
- И у соседей нет, - отрезала Ольга. - Вы не юлите, товарищ капитан медицинской службы…
- Подождите, Ольга, не сердитесь. Вы, наверное, думаете, что я перепутал вас с Оксаной?
- И перепутали. Я сразу догадалась. Нас все путают, - с обидой и какой-то грустью сказала девушка и потупилась.
- Я не перепутал. Вон пусть он скажет, - показал на Грицька врач.
Грицько утвердительно кивнул головой, исподлобья взглянув на Ольгу: "А что, заработала на орехи, попала впросак? Это тебе не какой-то гаврик, а настоящий моряк… Прикуси, сестричка, и ты свой язычок…"
- Я просто хотел пошутить, - продолжал Павло. - Ведь вам приятно…
- Глупые шутки, - снова холодно бросила Ольга.
- Ой, - схватился за голову Павло. - Давайте же радио починим. Может, там ваша Оксана новый рекорд установила, а мы ничего и не знаем. Гриць, влезай-ка на столб…
- Есть, на столб! - выкрикнул Грицько и, поплевав на руки, быстро полез вверх по столбу.
- А вы, Оля, изоляцию несите. Где она там? - весело обратился к Ольге врач.
Эти слова растопили лед в девичьем сердце. И Ольга в одно мгновение принесла изоляционную ленту, стала вместе с Павлом помогать Грицьку. Скоро в саду зазвучала чудесная песня:
Ой, нету морозика и не нужно.
Люблю черноморчика, люблю нежно…
И через какой-нибудь час Павло почувствовал здесь себя как дома: он рассматривал альбом с семейными фотографиями, узнавал сорта плодовых деревьев, помогал Грицьку чинить на самодельной детской яхте новый парус, вынул из глубокого колодца два ведра воды и стал с Ольгой поливать деревья и цветы.
Оксана, наконец-то прибежавшая из города, голодная и усталая, только руками всплеснула от неожиданности, увидев, как уверенно и непринужденно ведет себя тут этот молодой безусый врач. Холодно смерила его взглядом и убежала в дом.
- Оксана! - закричал Павло. - Поздравляем вас с победой. Все поздравляем!
- Ура! - закричал Грицько.
- Поздравляем! - захлопала в ладоши и Ольга.
Девушка остановилась на крыльце и, повернувшись на одной ноге, сбежала во дворик. Увидела их искренние, чистосердечные улыбки, радостные лица и засмеялась.
- В море бы вам искупаться, как рассмешили меня. Теперь рассердиться не могу. Хочу и не получается… Дайте чего-нибудь перекусить. Адмиральский час давно прошел, скоро люди ужинать сядут, а у меня и маковой росинки во рту еще не было…