- …Мы твари земные. У нас история, у нас печали, у нас действие. В действии мы вынуждены быть иногда несчастливы, нам бывает нехорошо. Когда человеку хорошо - он добр. Я считаю, что Топорков своими действиями не добр к нам. Возможно, ему нехорошо, возможно, он несчастлив, но почему от этого должно страдать наше дело? Он почему-то вдруг становится добрым по отношению к одному и жесток по отношению к нашему коллективу и сотням будущих больных. Одному коврижку, а всем нам тумаки и шишки. В результате нехорошо нам всем, поэтому и мы к нему не добры. У него полное отсутствие понятий о главной цели жизни, о главной цели дела. Живя бесцельно, без стержня, он и дошел до такой патологической ситуации - вы понимаете, я имею в виду историю с операцией на здоровой стороне, о которой лучше и не говорить. Не думайте, что это мы ему простили. Мы ему, конечно, все равно будем помогать. А помочь мы всегда можем, если только это не криминальный аборт или неправильное переливание крови. Может, вообще удастся не доводить этот пустяк до горздрава. Но если дело дойдет до них - он уже не должен у нас работать. Это не может не отразиться и на мне, и на всех вас как следствие! Он нам мешает. А нас движет история с печалями. А вот тебе, да, да, именно тебе я это все говорю, тебе, которая так заботится о какой-то божеской жалости, и при этом не особенно задумываясь над смыслом слов, а просто так, колебля воздух звуковыми волнами. Тебе слишком хорошо, поэтому ты слишком добра, но и слишком легкомысленна, а от этой твоей доброты тоже страдать будем мы. Что ж, мы, человеки, по-видимому, пока еще не доросли до абстрактной доброты. Он-то исповедует доброту конкретную, направленную каждый раз на конкретного человека, совершенно забывая, и конкретно и абстрактно, про все наше общество. Надо думать о деле, о жизни в мире сем, а не на небе. О деле, о жизни - эти вещи взаимосвязаны. Жизнь двигается делом. Отсюда и наше с вами отношение к этому человеку. Короче говоря, что мы решим? Вопрос, по-моему, предельно ясен. Возражений ни у кого нет? Я думаю, мы досконально все обсудили и со всех сторон…
- В чем дело? Почему вас не было?
- Вот мой рапорт. Я объяснил в нем причину.
Вокруг, как всегда, сидят помощники его. Сидят и молчат. Начальник читает рапорт.
- Ну, это мы знали и раньше. Ничего нового рапорт нам не говорит. Я причину уважительной не считаю. Вы просто прогульщик, а мы вам доверяем больных и - что еще опаснее - воспитание молодежи, студентов. Вчера у нас было собрание, и, зная ваше сообщение о причине отъезда, мы обсудили ваш поступок. Зачитайте, пожалуйста, решение собрания.
- "…Считать поступок недостойным должности и, учитывая прошлые проступки, просить руководство уволить… Принято единогласно".
Начальник:
- Что делать будем?
- Вы начальник, у вас есть решение собрания, вы и решайте.
- У вас есть два пути. Либо подать заявление об уходе сейчас же, либо пустить по официальной линии, что для вас хуже.
- В этой ситуации я предпочитаю линию официальную.
- В таком случае разговор окончен.
Когда Сергей Павлович ушел, Начальник вскочил и стал долго возмущаться поведением этого неблагодарного человека. Он говорил о том, что его…
В общем, все то, что говорил и раньше.
- Будем считать, что послали ему шелковый шнур, - мол, "удавись сам", как султаны посылали опальному паше. Но как практически уволить? Глухонемой не должен нигде фигурировать. За прогул - выговор. Ликвидировать плановую научную продукцию. Вычеркнуть его из соавторов этой последней статьи.
- Нельзя.
- Как это нельзя! Я что, не могу распоряжаться своим материалом, материалом моей клиники?! Я так не считаю!
- Да нет. Он не соавтор. Он автор, а остальные лишь принимали участие.
- Это тоже не проблема. Я не визирую статью в печать - и все. Я так считаю - и все. Тем лучше - из-за него страдают и другие. Перед охотой собак не кормят - они злее будут. Теперь дальше. Ежедневно проверять все записи его в историях болезни. Считаю, что в первые же два дня можно найти какую-нибудь ошибку в записях. И скажите тогда, что мы не считаем его достаточно квалифицированным специалистом и тэдэ и тэпэ. В общем, это приблизительный план. Цель ясна. Как работать, ясно. Подумайте только, на смерть государство дает три дня. А тут же еще никто не умер, а он поехал… Товарищ попал под машину - но ведь живой пока!
Я причину уважительной не считаю.
ТРЕТИЙ УДАР
- Что сделано по операции "Топорков"?
- Еще ничего. Только три дня прошло.
- Три дня! Так выполняется мое задание! Три дня государство дает человеку на свадьбу. Три дня! Этого достаточно, чтобы человека сделать, будущего члена общества. Три дня! А вы еще и не капнули на камень. Он до сих пор лежачий. Где ваше рвение?! Я…
- Но по закону…
- Закон! Закона здесь нет - есть распоряжения начальника, мои. Пора понять, что в медицине пока все относительно, пока наука не точная, пока без законов. Закон! Дать, например, ему работу с элементами власти. Быстро ошалеет, споткнется - и по сорок седьмой статье уволить. Простой эксперимент! Закон! Не закон, а непонятный еще нам рак диктует условия существования…
Начальник, как всегда, завелся. Он вспоминал случаи, он обобщал, искал красивые образы и сравнения, он прибегал к помощи классиков, к помощи Библии, он говорил про все, он говорил справа и слева, он говорил прогрессивно и реакционно, каждое слово порождало новую линию идей; речь его напоминала разветвления дерева. Так же ветвится бронхиальное дерево, "древо жизни", - одна ветвь отходила от другой, а другая давала жизнь третьей, и каждая ветвь была новой мыслью, новым образом, новым суждением, воспоминанием, объяснением и поучением. Он напоминал собачку, которой было что сказать каждому столбику. Поразительно, что он никогда не забывал, с чего начал, и вновь возвращался к основной ветви, а по ней мысль стекала к еще более основной ветви и дальше к основному стволу. Дерево его речи сначала растекалось по ветвям, но потом как бы стекало к корням. Дерево и антидерево. Казалось, что все связно, разумно и логично. По ходу говорения он самозаводился, как часы-автоматы заводятся от болтания руки; он начинал спокойно, но потом распалялся, а потом вновь успокаивался, вновь переходил к уравновешенности и методичности.
- …Раз нам надо для дела, то все пойдет само и как надо. Мы это делаем не из корыстных побуждений, - следовательно, это праведно. Все и само течет, но на самотек нам пускать не надо. Первый удар, вернее, первые удары он нанес себе сам, прежде всего тем, что уехал. Уехал, покинув свой пост, оставив студентов, наконец, оставив больных, оставив страждущих на произвол судьбы. Он, по существу, дезертировал. Это был первый удар по нему. Самодур. Второй удар нанесли ему мы решением собрания. За это он получает выговор. Первый выговор. Дальше? Что дальше? Я жду конкретных предложений.
Все сидели и молчали. Это не было отпором, это не было несогласием. Это было цветение взлелеянной им безынициативности, это было ожидание конкретных указаний. Они не были активны - вот и все.
- Нет предложений? Опять все мне! Своих идей у вас, конечно, нет, да и не может быть. Без меня вы и шагу сделать не можете. А ведь воображаете себя, наверное, самостоятельными хирургами. Вы можете быть только самостоятельными акушерами: роды неотвратимы, уж если есть девять месяцев беременности - роды будут, тут уж, на этом этапе, ваша инициатива не нужна. Ну ладно. Так вот, я написал распоряжение, которое он должен будет выполнять, а вы, мои первые помощники, должны будете следить за исполнением. Итак, слушайте:
"Об обязанностях ответственного за работу клинических ординаторов и аспирантов клиники С.П.Топоркова.
1. В соответствии с планом, регулярное, один раз в две недели, проведение занятий по повышению квалификации ординаторов и аспирантов. В качестве докладчиков предоставить возможность выступать ординаторам и аспирантам. Занятия проводить по типу семинаров под председательством С.П.Топоркова, в конце рабочего дня. Контроль осуществляется помощником директора клиники по научной работе".
Вам, товарищ помощник, ясно, что мне в науке помогать не надо, что функции у вас другие? На первом же заседании их вы присутствуете.
"2. Следить за своевременным оформлением планов и отчетной документации клинических ординаторов и аспирантов и быть подотчетным по этому разделу работы перед ученым секретарем клиники, у которого должна сохраняться указанная документация".
Вы поняли, товарищ ученый секретарь, что от вас требуется? Учтите. Дальше:
"3. Для корреспондирующей связи двух фаз работы клиники вменить в обязанность С.П.Топоркову присутствовать один раз в неделю в строго фиксированный день на лекции для студентов. Контроль осуществляет заведующий учебной частью клиники".
То есть вы…
"4. По согласованию с ученым секретарем клиники в рамках общего плана научных конференций клиники представлять научные доклады и отчеты клинических ординаторов и аспирантов, для чего принимать личное участие в подготовке этих докладов и присутствовать при их обсуждении.
5. Нести полную ответственность за обеспечение занятий со студентами на базе филиала клиники как в методическом отношении, так и в смысле материального оснащения занятий наглядными учебными пособиями. Контроль по этому разделу работы возложить на заведующего учебной частью клиники".
И вам ясно, что делать, товарищ заведующий? Помните и не воображайте, что вы у меня действительно заведуете учебой. Вы должны правильно понимать свои функции и свое задание. Руководить Топорковым в занятиях не надо, он это все знает и умеет лучше вас, может быть. Вот документация и оформление - это за вами. Наша сила - это учет. Ясно? Вот так. Вот пусть он начинает работать и чтоб всем вам отчитывался, а мы все будем учитывать. Он быстро сковырнется в каком-нибудь пункте. Это будет третий удар и второй выговор. Если врач не сдается, его уничтожают! - Улыбка. - А бумагу эту передать ему сегодня же через лаборантку. И дату сегодняшнюю зафиксировать. Пожалуй, я всем вам напишу бумагу об обязанностях каждого, чтобы не выглядело все это как-то особенно, необычно, не как у всех. Он ведь не белая ворона.
ПИСЬМО
Мой Начальник!
Я уж и не знаю, как мне теперь к Вам обращаться. Пусть это будет последняя шутка из нашего совместного прошлого.
Я ухожу - это решено и Вами, и мной тоже, - не бороться же.
Я очень огорчен, что Вы так странно и жестко относитесь к несчастьям отдельных лиц. Мне-то кажется, что на первом месте в людских взаимоотношениях надо жалеть людей в несчастье, даже если мы свою сострадательность не можем оформить законодательно. Я думал, Вам не чужда формула: пожалей ближнего своего, как самого себя жалеешь. Я думал, для Вас естественно, что, конечно, не каждый достоин уважения, но, безусловно, всякий заслуживает сострадания. И вдруг…
Я все не так понимал: по-видимому, я не видел и не слышал, а теперь для меня оказалось "вдруг". Сам и виноват: человеку даны глаза, уши, язык и руки - для взаимосоотносительства, а не только для самовыражения.
И Вы вот тоже, как и я, наверное, много думаете о других: кто как виноват, кто чем плох, кого наказать, обучить, исправить, а ведь главное, как мне теперь кажется, в нашей жизни - все эти вопросы обращать к себе, на себя. И если б так все…
Я придумал, мне казалось, что помыслы и дела у Вас просто не сливаются, они просто идут параллельно. А этого быть не может, как я сейчас понял.
Мне жаль, что мы расстаемся так жестко и недружелюбно. Вы уж простите мое многословие - это последний раз. Постараюсь не судить, хотя бы для того, чтобы не быть судимым.
Да, глубокоуважаемый товарищ Начальник, мой генерал! Жизнь нам дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы доставить максимум удовольствия себе и минимум огорчений окружающим. Впрочем, наверное, все зависит от того, что считаешь удовольствием. Это первое.
А дальше…
Вот какую идеальную схему человека я придумал, - к сожалению, только придумал:
Живет хороший человек. Есть у него любимые занятия, есть радость жизни. Он помнит, учителей много, а радующих почти нет. Он старается быть честным, быть добрым. Он старается сначала увидеть в людях только хорошее. Он априорно всех любит, а дальше… как получится. Он если не соглашается, то с уважением, без крика, потому что он ищет истину, а не старается увлечь за собой других. он ищет истину и в этом поиске находит удовольствие.
И вот этот идеал, к которому я хочу бесконечно приближаться, обрел ЦЕЛЬ ЖИЗНИ и, стало быть, ТОЧКУ ЗРЕНИЯ.
(Видали ли Вы в переполненном метро человека, одолевшего себя целью - сесть: как он стоит на платформе, как приближается к двери, как влетает в вагон, как он относится к другим, какое выражение лица у него?)
Человек стал двигаться по дороге прямой и ясной к своей цели. Он, идущий к цели, даст людям потом радость или, что ближе нам, - даст людям здоровье. А пока надо учить, ибо его точка зрения наиболее правильна, с его точки зрения. Он перестает радовать ближних - он старается их учить.
Цель возвышенная - здоровье. Можно многое себе в борьбе позволить… ну конечно же чуть-чуть и один раз, а там уже и все А дальше, по достижении ее, "его цели", дальше конечно же все вернется: и честность, и порядочность - все, что было утрачено в борьбе. В борьбе, когда вдруг забывают, что "средства" не дорога к "цели", а составные части ее.
Я не буду бороться с Вами, не буду доставлять Вам новых огорчений. Но я не "непротивленец". Злу противиться надо, но очень не хочется противиться насилием. Война "зла" и "насилия"! - от чьей победы придет радость?
"Противление злу добром, доверием" - это тяжело, это иногда абсолютно невозможно, но стремиться к этому надо. Попробовать надо.
Вы говорите, что правда стоит того, чтобы за нее морду бить. Нет. Она, правда, все равно пробьется - не сейчас, так через год, пусть даже через сто лет. И неведомо, как и каким путем.
Будущего, как физической реалии, для ныне живущего нет. Во всяком случае, он себе его не представляет серьезно. Мы умрем, и с нами умрет наш мир. Останется мир других, мир иной. И мы не узнаем какой. И этот мир других людей, может быть, со смехом отвернется от наших тактик, методик, операций. Вы разрабатываете операции при раке (и правильно, конечно), а лечить его будут порошками.
Стоит нам решить, что будущее есть, физически для нас существует, что в этом будущем есть наша ЦЕЛЬ… Вот тогда-то мы и начинаем себе позволять…
Даже если мы стремимся к цели для блага нашего непосредственного будущего, почти настоящего, для блага собственного ребенка. Будущее, и даже собственный ребенок, со смехом и презреньем отбросит наши идеалы врача, принципы лечения, заботы, придумав очередной конфликт "отцов и детей", "врачей и больных" и тому подобные.
Верно сказал один из самых спокойных мудрецов древности: "Нет ничего лучшего, как наслаждаться человеку делами своими; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?" И другой, еще более древний мудрец (простите за занудство) : "он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня". У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается. Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она, - странная индийская логика!
Ну вот и прощайте, мой генерал!
Я все сказал, что, конечно, надо было говорить много раньше. Но ведь я не идеал. Я этого не сделал вовремя, за что казнен, за что казнюсь.
Может, в будущем, через несколько лет, встретимся, поговорим.
Мы, наверное, оба будем тогда другими. Будьте счастливы, Мой Бывший Начальник.
Ваш бывший сотрудник и даже временами помощник С.Топорков
ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ
- Черт побери! Влипли!
- Что такое?
- Встречают кого-то. Дорогу перекрыли. Объезжать надо.
- Вот никогда не предупреждают. Совершенно невозможно ничего планировать. Я ж опоздаю.
- А я что могу поделать?
- Да я вас и не виню. Просто я опоздаю.
- Планировать захотели. Я вон пошел ключ сделать в мастерскую. Знаю, когда работают. Знаю, когда перерыв. Прихожу - мастер сидит, а на стекле записка, что сегодня не работает. Я ему говорю чего-то, а он мне через окошко на бумажку пальцем тычет. И слушать не хочет. И весь разговор.
- Ну и с вами, таксистами, тоже не очень-то попланируешь.
- Ну и что ж! Мы как все.
- Как все, как все, а сами говорите о планах. Думайте лучше, как объезжать будем.
- А чего тут думать? Как-то вывернуться надо и кругаля давать, будь здоров. А вам зачем в прокуратуру?
- Ну, уж вы начинаете спрашивать лишнее. А вдруг я преступница?
- Ну а мне-то что? Мне довезти вас до места, и все. Задерживать не надо - вы и сами туда едете. - Он захохотал.
Люся стала вспоминать все события, все, что произошло. И стала злобиться на весь свет, на обстоятельства, на любовь, на любимого. От всего, от всехней глупости, тупости и кажущегося здравомыслия ей теперь приходится общаться со следователем.
- Вот ведь! И здесь заворачивают. Где ж нам объехать?
- Ну, подумайте, как же так можно?! Перекрыть такой участок движения. А как же я в парк попаду? Это ведь не на один час. А мне в шесть вынь да положь, а надо быть в парке. Иначе часы прибавятся, и весь план будет другой. Это ж деньги.
- Зато у нас хозяйство плановое.
- А я вам что? Не хозяйство?!
- Ну ладно шуметь. Вы же ничего не измените.
- Хоть пошумлю. Все легче. Если будут привязываться в парке, я буду валить на эту встречу. Кого хоть сегодня встречают?
- Понятия не имею. Газету не видела. На флаги не смотрела.
- Хоть бы они в газете время встречи объявляли.
Люся вспоминала… Они еще работали тогда вместе. Она еще любила его тогда. Был большой ажиотаж в тот день в отделении. Он оперировал какого-то крупного работника из какой-то влиятельной организации, и тот ему устроил кабинет, то есть помог купить больнице мебель для кабинета Начальника. Утром мебель привезли. Сначала всех развеселило название: "Кабинет руководящего работника".
- Сила! А! - кричал он, очень довольный.
Собрались все и стали собирать отдельные деревяшки в комплекс руководящей мебели. Люся, как единственная женщина, сидела в кресле и наблюдала.