Ангелина Павловна, конечно, немедленно выразила согласие, и доктор Роде повел ее на третий этаж южного крыла замка. Тяжелая дверь открылась, и Руденко застыла на пороге.
- Это же янтарная комната! - тихо произнесла Руденко. - Я видела ее в Пушкине. Однако там…
- Вы хотите сказать, что там еще были пилястры, зеркала и редкой красоты резные украшения? - спросил Роде. - Это осталось там, в России, воспроизвести их невозможно.
Ящики, доставленные Руденко, не стали распаковывать. В замке уже не хватало места для хранения ценностей, похищенных по приказанию имперского министра Розенберга и гауляйтера Эриха Коха.
Несколько дней девяносто восемь ящиков с картинами и ценнейшими собраниями икон лежали во дворе. Потом их куда-то увезли, а вместе с ними уехала и Руденко.
3
Два года прошло с тех пор, как осуществилась заветная мечта Роде - он "владел" янтарной комнатой. Но привыкнуть к этому доктор все еще не мог. Он жил в своем заколдованном мире, не зная, что происходит вокруг. А между тем в мире многое изменилось. Изменилось и положение на фронтах. Победам германской армии пришел конец.
Было раннее утро 30 августа 1944 года. Один из английских военных аэродромов, как обычно, жил напряженной и лихорадочной жизнью. Техники расчехляли моторы, проверяли исправность приборов, бензовозы сновали взад и вперед по зеленому полю, в санитарной части укомплектовывали аптечки, в офицерской столовой готовили усиленный: завтрак.
Тем временем летчики лежали группками на притоптанной чахлой траве, дымили трубками, хотя это и категорически запрещалось на поле в обычные дни. Но накануне полетов им разрешалось почти все - им, кого считали национальными героями Великобритании.
Расстегнув кожаную куртку на молниях и сбросив наземь планшет, командир эскадрильи Генри Джонсон вытянулся во весь рост и задумчиво посмотрел в голубое, казавшееся мирным небо.
- А известно ли вам, Билли, куда мы летим сегодня? - спросил он второго пилота, беспечно уплетавшего бутерброд.
- Разумеется. Стукнем по Кенигсбергу. Достанется сегодня этой берлоге! Шутка сказать - триста пятьдесят тяжелых бомбардировщиков! От казарм и заводов не останется и следа, я думаю!
- Вы еще молоды и, простите меня, глупы, Билли. Сколько вам лет?
- Не так мало, Генри, как вам кажется: двадцать шесть.
- О, это ерунда! Мне тридцать четыре, но я старше вас на столетие. Я пережил Пирл-Харбор. Я был в Африке. Я попадал под разрывы этих чертовых "фау-два", придуманных немцами! И сейчас я скажу вам такое, отчего ваша ветчина превратится в горчицу. Отложите свой сэндвич, пока не поздно. Ну?
Билл заинтересованно посмотрел на командира, ожидая каверзы. Но тот оставался серьезным.
- Слушайте, мой юный и наивный друг: сегодня заводы и казармы Кенигсберга, судьбу которых вы предрешили здесь со свойственным вам пылом, останутся почти невредимыми. Или совсем невредимыми.
- Как? Вы получили приказ об отмене полета?
- Нет. Вылет состоится. Но бомбы мы сбросим вот сюда.
Джонсон потянулся за планшетом, сел и положил на колени покрытую желтоватым целлулоидом карту.
- Видите? Вот что мы будем бомбить сегодня: центр города. Здесь, насколько мне известно, - правительственные здания, университет, оперный театр, музеи в королевском замке и дома - жилые дома, здесь больницы и дачи, библиотеки и отели. Ясно вам, юноша?
Уэбб вскочил на ноги.
- Вы говорите правду, Генри? Если это шутка, - она слишком жестока!
Зеленая ракета взвилась в воздух.
- Видите сигнал? К машинам! - крикнул Джонсон, поднимаясь и застегивая куртку. - К сожалению, все это не шутка, Билл. Русские - славные парни, я знаю, но они слишком торопятся вперед. А кое-кому у нас в Англии не по нутру это. Да и разделить с ними лавры победы вряд ли согласятся наши генералы. Вот поэтому мы и летим с вами сегодня. Не советую делиться своими мыслями по этому поводу ни с кем. Мы принимали присягу, и наш долг - служить королеве.
Эскадрильи бомбардировщиков шли на большой высоте. Линию фронта удалось пройти благополучно, только один самолет потерял высоту и тут же, попав под заградительный огонь, клюнул носом и пошел вниз, оставляя за собой черный шлейф. Остальные выровняли строй и, рокоча моторами, строго выдерживали заданный курс.
Вдали показалась вытянутая с запада на восток коричнево-зеленая полоса.
- Приготовиться! Кенигсберг! - раздалось в наушниках шлемофона. - Идем на снижение!
Командир эскадрильи Джонсон прикоснулся рукой к грудному карману куртки. Там - он словно видел ее воочию - лежала небольшая фотокарточка: жена и крохотная Джен - в белых кудряшках, со смешной куклой в руках, беззаботная и розовощекая. Сколько таких Джен прячутся сейчас со своими матерями в темных подвалах и бомбоубежищах, прижимая к груди своих кукол! Джонсон резко встряхнул головой. Сейчас не время думать об этом. У командира должны быть холодный ум и стальная воля…
- Приготовиться к бомбометанию! - отрывисто приказал он. - Квадрат 44–22. Внимание!
В зеркальце, укрепленном спереди, он видел, как побледнел второй штурман. Наверное, этот мальчишка Уэбб успел все-таки проболтаться. Впрочем, это неважно, все неважно.
- Внимание! - повторил командир. - Ап!
Второй штурман нажал кнопку. Джонсон представил себе, как внизу, под брюхом самолета, открылись люки и тяжелые туши фугасок ринулись вниз. Он выглянул в окошечко. Вот они: каплевидные, тупорылые, черные, летят, будто торопятся обогнать друг друга. Доли секунды. Сейчас начнутся взрывы.
Второй пилот перевел рукоятки. Самолет развернулся на обратный курс. Звука взрывов они не услышали. Но черные клубы поднимались теперь там и сям, застилая обзор.
Джонсон вытер ладонью пот. Стало жарко. Стало очень пусто на душе.
"Командиру авиационного корпуса сэру Митчелу Стэнбоку от командира Н-ской авиационной дивизии. Рапорт. Боевое задание по бомбардировке Кенигсберга выполнено успешно. Потери - три машины. Экипажи погибли".
"Повелением Ее Королевского Величества за успешное выполнение боевого приказа 30 августа сего года награждаются орденом Бани летчики Френсис У. Арвид, Валлентайн С. Андерсен, Генри Б. Джонсон…"
"Как стало известно корреспонденту, близкому к хорошо информированным кругам, вчера наша авиация повторила крупный налет на Кенигсберг, по масштабам значительно превосходящий налет 30 августа. В результате бомбардировок 30 августа и 2 сентября полностью разрушена центральная часть города. По агентурным данным, потери населения составляют 25 тысяч человек".
4
30 августа 1944 года Роде, как обычно, приехал на работу утром. Он прошел в янтарный кабинет и присел на стул, чтобы полюбоваться переливами чудесного камня в первых лучах летнего солнца.
В дверь торопливо застучали:
- Господин доктор, господин доктор, самолеты! Скорее в укрытие!
Роде распахнул дверь.
- Я останусь здесь. На всякий случай.
- Я тоже, - отозвался неизменный спутник доктора Хенкензифкен, - я тоже останусь.
Оглушительный свист прервал разговор. Земля дрогнула и, казалось, опрокинулась. Со звоном полетели стекла. Сразу запахло удушливой гарью.
- Пожар! - истошно крикнул кто-то.
- Пожар! - повторило сразу несколько голосов.
Взрыв повторился. За ним последовал второй, третий…
В замок начал просачиваться густой сизый дым. Через окно в конце коридора видно было, как пламя, словно огромная вспугнутая красная птица, бьется в противоположных окнах замка. Хенкензифкен метался по комнате.
- Доктор, боковая лестница… мы еще выберемся!
- Я никуда не пойду, - с каким-то ему самому непонятным спокойствием и упрямством повторял Роде.
Подоспела команда ПВО. Доктора удалось увести по боковой лестнице вниз, а солдаты принялись за работу.
Когда через некоторое время Роде снова поднялся наверх, пожар уже ликвидировали. Но стены были так обезображены, что доктор ужаснулся.
- Майн готт! - воскликнул он. - Еще два таких налета, и от всего этого останется груда кирпичей!
Но янтарная комната почти не пострадала, что очень утешило Роде. Он провел бессонную ночь, тщательно исследуя следы повреждений. Утром, даже не побывав дома и не переодевшись, Роде сел за донесение в Берлин тайному советнику Циммерману:
"Несмотря на значительные разрушения, благодаря усиленным мерам противовоздушной защиты "Художественные собрания" в основном уцелели. Янтарная комната осталась неповрежденной, кроме шести цокольных пластинок…"
В этот день доктору Альфреду Роде так и не пришлось побывать дома и привести себя в порядок. Доктор получил приказ городской управы: немедленно демонтировать янтарный кабинет.
Худой, сутулый, с плотно сжатыми тонкими губами, с красными от бессонницы и напряжения глазами, Роде почти трое суток не отходил от ящиков, в которые снова укладывали знаменитые янтарные панно. Ящики Роде распорядился оставить во дворе замка, прямо под открытым небом - так, считал он, будет безопаснее при бомбардировках.
Предосторожности оказались не напрасными. Налет английской авиации повторился с новой силой. От Южного вокзала до Северного кварталы были полностью разрушены. Сгорело здание университета, превратился в прах оперный театр. Серьезные повреждения получил кафедральный собор. Снова досталось и замку: прямые попадания бомб крупного калибра причинили ему немало разрушений. Некоторые помещения были сожжены дотла.
Наверное, каждому доводилось наблюдать, как мечется кошка с котятами, стараясь укрыть их от опасности. Она то положит их на одно место, то начинает перетаскивать на другое, потом снова берет каждого за загривок и тащит еще куда-то.
Роде поступал так же - почти инстинктивно, почти не рассуждая. Он потерял голову от страха за "свои" сокровища.
Новым местом для хранения янтарных панно доктор выбрал помещение в подвале северного крыла замка, под рестораном "Блютгерихт".
Но и оно показалось ему ненадежным. Роде принялся лихорадочно искать выход из положения.
"Князю Александру цу Дона, замок Шлобиттен, - писал доктор. - Покорнейше прошу позволения разместить в Вашем замке некоторые наиболее ценные экспонаты янтарного музея и "Художественных собраний Кенигсберга".
Пять дней Роде с нетерпением ждал ответа. Одиннадцатого сентября его посетил личный секретарь князя.
- Князь цу Дона приносит доктору свои извинения, - с подчеркнутой вежливостью произнес вышколенный секретарь. - К сожалению, его скромное имение никак не может служить столь ответственным целям.
- Прошу передать князю мои глубокие извинения за беспокойство, - в том же тоне ответил Роде. И, едва закрылась дверь, стукнул кулаком по столу. - Трусит, подло трусит! Еще бы - русские того и гляди очутятся здесь!
Через месяц Роде побывал у графа фон Шверин в имении Вильденгоф. Граф оказался сговорчивее, возможно потому, что в его замке уже находилась Руденко со своими коллекциями. Туда же перекочевали некоторые картины из кенигсбергского музея.
- Может быть, и янтарный кабинет следует поместить в Вильденгоф? - вслух рассуждал доктор, меряя шагами кабинет. - Впрочем, слишком большое количество ценностей там сосредоточивать не годится. Нет, надо поискать еще.
Тем временем янтарные панно упаковали, подготовив к перевозке. Об этом Роде доносил 21 октября некоему Лay. А затем неутомимый доктор исчез из города. Только после его возвращения сотрудники узнали: директор музея успел побывать в Саксонии.
В середине декабря он отправил очередное донесение:
"Его Превосходительству доктору Виль, обер-бургомистру Кенигсберга. Имею честь доложить, что мною осмотрены замки Вексельбург и Бург-Крипштайн в Саксонии, которые сочтены подходящими для размещения в них музейных ценностей и, в первую очередь, янтарного кабинета, представляющего собою уникальное сокровище".
Обер-бургомистр не ответил. Ему было теперь не до янтарной комнаты.
5
Фронт неумолимо приближался к Кенигсбергу.
- Хорошо, что наша Эльза вовремя вышла замуж и уехала! Может быть, туда не доберутся эти русские, - сказал однажды Альфред Роде жене. - Мне кажется, Гертруда… прикрой, пожалуйста, дверь и присядь поближе, - мне кажется, что дело пахнет концом. Да-да, не смотри на меня так, дорогая, надо трезво оценивать обстановку.
Роде прислушался. За окном стояла тишина.
- Вот что говорит Геббельс. Его речь на митинге национал-социалистской партии в Берлине.
Доктор развернул "Кенигсбергерцайтунг" и негромко прочитал:
- "Братья, друзья! Большевики, собрав свои силы, на отдельных участках сумели прорвать нашу стойкую оборону и кое-где вступили на священную землю фатерланда! Это не должно обескураживать нас. Каждый немец понимает, что война немыслима без временных неудач, которые рано или поздно ликвидируются сильнейшим. Сильнейшей стороной являемся мы - это бесспорно…" - Да, тут идет обычная пропагандистская истерия. Гм, посмотрим дальше. Вот: - "Чтобы оказать наиболее действенное сопротивление русским, фюрер призывает нас создать новую, еще невиданную ранее организацию для борьбы с противником на временно оккупированной им территории. Это будет "вервольф". Волк-оборотень, персонаж из милой нашему сердцу детской сказки, оживает, чтобы показать большевикам свои стальные зубы!
Отдадим свои сбережения и силы для создания тайных складов оружия и продовольствия. Волк-оборотень должен быть сытым, сильным и вооруженным до зубов!
Друзья! "Фольксштурм", "вервольф", новое оружие и фюрер - вот что спасет отечество!
Наша победа неизбежна!"
За окном тихо прошуршала машина. Анна-Гертруда осторожно приподняла штору. Напротив, у дома тайного советника Шульмайстера, суетились люди.
- Смотри, Альфред, еще один удирает! А мы по-прежнему сидим и ждем. Чего мы ждем, Альфред?
- Да, они удирают. Но мы останемся здесь. Мы останемся здесь, пока существует музей, пока цело то собрание, которому я отдал всю свою жизнь. И ты не вправе требовать от меня, чтобы я покинул город!
Долгие годы гитлеризма научили Роде осторожности. Даже жене он не сказал правды.
А правда была такова. Как только доктор вернулся из Саксонии, его вызвали в гестапо. С ужасом и содроганием поднимался Роде по низким широким ступеням серого дома на Адольф-Гитлер-плац. Пропуска не потребовали: видно, никто не приходил сюда по доброй воле. Только мрачный офицер встретил ученого за стеклянной дверью вестибюля и, не предложив раздеться, коротко сказал:
- Доктор Роде? Следуйте за мной.
Роде послушно шел по темным, сумрачным коридорам. Ему вспомнились слышанные когда-то от друзей рассказы о таинственных подземельях этого здания. Он совершенно точно знал, что никаких трехэтажных подземелий здесь нет, что все эти басни раздуты чьим-то больным воображением. Но не менее точно Роде знал и другое: камер пыток здесь достаточно. Отсюда редко возвращаются.
Доктор пожалел, что скрыл вызов от жены и не попрощался с нею.
Роде ввели в длинный полутемный кабинет без мебели. Лишь в дальнем углу стоял письменный стол, похожий на катафалк.
Провожатый ушел, оставив доктора одного. Роде пугливо озирался, не зная, можно ли сесть, закурить, не зная, что его ждет здесь.
Потайная дверь отворилась бесшумно. Шагов Роде тоже не услышал. И только когда хозяин кабинета вырос за столом, Роде, увидев его, вздрогнул от неожиданности.
- Садитесь, доктор Роде. - Голос гестаповца показался перепуганному ученому почти приветливым. - Разговор будет недолгим. Нам поручено предупредить вас о персональной ответственности, которую вы несете за судьбу экспонатов янтарного музея и, в частности, янтарного кабинета. Поэтому вы обязаны либо принять меры по их эвакуации, либо, если она окажется совершенно невозможной, укрыть ценности с полной гарантией их сохранности. Эвакуация предпочтительнее. Вы меня поняли?
- Да.
- Вам запрещается покидать Кенигсберг до вывоза экспонатов. В случае их захоронения в городе вы остаетесь при любых обстоятельствах и отвечаете за сохранение тайны. Понятно и это?
- Да, - ответил Роде.
- Отлично. До свидания, доктор. Надеюсь, вы хорошо запомнили все.
Да, Роде все это хорошо запомнил.
- Они уносят ноги, - задумчиво сказал доктор, глядя в окно. - Отовсюду: из Кенигсберга, Тильзита, Гумбинена, Инстербурга… Я видел на дорогах машины разных марок. Они идут и идут. Что ж, они правы. Русские не пощадят тех, кто затеял эту войну.
- Они не пощадят и тебя, Альфред!
- Меня? Что я для них? Простой работник музея, никогда не интересовавшийся политикой.
- А русские ценности? А янтарный кабинет? Ты забыл о нем, Альфред.
- Нет, разумеется. Но в чем моя вина? В том, что я бережно храню эти сокровища? Спи спокойно, дорогая. Если снаряды пощадят нас, ничего не случится. Все будет в порядке.
6
- Все в порядке, - сказал жене доктор Гёрте. - Два-три дня, - и мы будем во Франкфурте.
Через час директор исторического музея "Пруссия" доктор Гёрте гнал свой "оппель" по автостраде. На заднем сиденье придерживала обеими руками чемодан фрау Гёрте.
- О, эти славяне! - сквозь зубы бормотал беглец. - Я всегда говорил, что это дикари и варвары.
Да, он говорил это, доктор Гёрте. Он высокомерно хвастал своей дружбой с имперским министром пропаганды Йозефом Геббельсом. Гёрте так и называл его: "Мой друг Иозеф". Он никогда не упускал случая, чтобы напомнить о посещении музея заместителем фюрера Гессом. Он с удовольствием вспоминал, как рейхсмаршал Геринг, по дороге к одной из своих многочисленных охотничьих вилл "Герман Геринг ягдтшлосс", заезжал со своей свитой в ресторан "Блютгерихт", где его подобострастно встречал тот же Гёрте.
Но все это уже в прошлом. А сейчас доктор Гёрте мчался по ночным дорогам, склонившись к рулю, мчался без остановок и отдыха, чтобы поскорее удрать от русских.
И, наверное, он уносил с собою немало сведений об янтарной комнате - директор музея "Пруссия" был в курсе многих дел, творившихся в королевском замке.
Гёрте мчался по автостраде. Обгоняя его, идя вровень и отставая, по шоссе двигались десятки, сотни машин разных марок, фасонов, размеров. Они держали путь на запад.
Туда же держали курс и перегруженные суда. Подняв якоря в Кенигсбергском порту, накренившись набок от неравномерной нагрузки, корабли спешили миновать морской канал, порт Пиллау и выйти в Балтийское море. Туман, этот извечный враг судоходства, стал теперь союзником беглецов. Только он да еще темные ночи могли уберечь гитлеровцев от гибели на море.
А в Кенигсберге на главном - Южном - вокзале сотни обезумевших от страха людей штурмом брали вагоны поездов. Переполненные до предела составы тоже тянулись на запад.