Первое время полковнику некогда было оглядываться назад: взоры его были обращены вперед, в сторону отступающего противника. Огонь артиллерии преследовал бегущих гитлеровцев, бросал их на землю. Буранов давал указания артиллерийским командирам, сосредоточивая огонь в местах наибольшего скопления живой силы и техники противника. Но вот в поле зрения его не осталось уже ни одной достойной цели. Он приказал гаубичному дивизиону вести методический огонь по дальней роще, где могли скрытно накапливаться силы противника, и время от времени производить огневые налеты по опушке, "ослепляя" вражеских наблюдателей. Это было все, чего требовала сложившаяся обстановка. Теперь Буранов мог поглядеть и назад. Сначала он окинул горизонт простым глазом, потом взялся за бинокль.
- Егоров! - воскликнул он. - Какой кругозор-то!
Отсюда можно было обозревать обширное пространство: справа на горизонте вырисовывались очертания ГЭС, слева виднелись домики рабочего поселка; в прозрачных струях согреваемого солнцем воздуха, как марево, дрожали вдали серебряные полоски воды, - то были Ладожские каналы.
- Ну и глазища же были здесь у немцев! Как хорошо, что мы их вышибли! Может, с этого самого эн-пе они корректировали огонь по станции Ладога... А теперь немец без глаз, - весело говорил Буранов.
- С одним "костылем" остался, - добавил Егоров, глядя в бинокль вперед. Там, высоко в поднебесье, он заметил немецкого воздушного наблюдателя - самолет, который наши солдаты прозвали "костылем".
- Ага! "Костыль" уже подняли? - засмеялся Буранов. - Ну-ну, пусть полюбуются, что мы тут натворили.
- На одном "костыле" далеко не ускачешь! - заметил Егоров, необычайно разговорившийся. Это за последнее время с ним стало случаться не так уж редко.
Со своего наблюдательного пункта Буранов мог видеть три железнодорожные линии, в том числе и ту, рельсы которой не ржавели и не зарастали травой. Она работала с полной нагрузкой, в полную силу - крепкая стальная рука, протянутая Ленинграду Большой землей. По этой линии и сейчас тянулась длинная цепочка будто игрушечных вагончиков. Цепочка скользила проворно. Поезд шел, видать, на всех парах - пересекал самое опасное место. Машинист паровоза еще не мог знать, что с главной Тарунинской высоты следят за ним уже не вражеские глаза. Крикнуть бы ему: "Не робей, браток! Здесь, на горе, теперь свои! Враг тебя не увидит!"
Машинист словно бы поймал мысль Буранова: над паровозом вырос белый султанчик пара - машинист дал свисток, звук которого дошел до Буранова лишь через несколько секунд.
Похоже было, что паровоз салютует победителям. Это было удивительно и радостно.
Вскоре на гребне появился генерал Литовцев. Он шел в гору быстро. За ним следовали старшие офицеры.
Генерал сейчас же полез к Буранову в его котлован, а офицеры остались в огромной воронке рядом. Обняв Буранова, генерал произнес растроганно:
- Ну, Ксенофонт Ильич, поздравляю, дорогой, с победой! Не очень большая она, но и не такая уж маленькая.
Буранов ответил таким же сердечным поздравлением, а генерал продолжал:
- Вышло все по-твоему. Фланкирующая позиция и не пикнула, как ударили по ней твои батареи. И, представь себе, там, в заваленном землей блиндаже, захватили в плен почти весь штаб батальона и твою "фигуру в белом", повара. Должно быть, утречком пришел в штаб согласовать меню для господ офицеров, а выйти из штаба уже не успел. Ха-ха-ха! И насчет тактики противника мы не ошиблись. Гляди: здесь, на гребне, ни одного трупа нет. Ни в траншее (я в нее, конечно, успел заглянуть), ни возле нее. Значит, так оно и было: не сидели здесь немцы. Хитрили. Этот Краузе, видать, не дурак. От него и в дальнейшем следует ожидать всяческих неприятностей. Ему палец в рот не клади!.. Ну, а сейчас у немцев видно что-нибудь?
- Пока ничего существенного, - отвечал Буранов. - Ближе вон той березовой рощи, во всяком случае, нет ни одного живого немца. За это я ручаюсь. А из рощи я не позволю им носа высунуть... Вы, товарищ генерал, назад взгляните! Посмотрите, чего они лишились...
Лиговцев последовал совету.
- Да-а! - покрутил он головой. - Конечно, мы знали, что наше расположение хорошо просматривается с Тарунинской высоты, но ведь это же не то что просматривается, это - просто все как на ладони! Даже не верится, что могли проскакивать наши эшелоны! А ведь они проскакивали!
- Только с помощью бога войны - артиллерии, - с законной гордостью заметил Буранов.
- Это точно. Велик наш бог войны! - подтвердил генерал. И вновь стал смотреть в бинокль на широкую равнину, где видны были сотни вражеских трупов и десятки разбитых автомашин, из которых иные чадили, как головешки.
- Что ты наделал, Буранов! - воскликнул генерал. - Каша, сплошная каша!
- Никак нет! Суп и каша! - раздался позади них солидный хрипловатый басок. Оба с удивлением оглянулись и увидели улыбающегося Кузьму, верного бурановского ординарца. В каждой руке его было по два котелка, дышащих ароматным паром.
- Ты зачем здесь? - строго спросил Буранов. - Кто тебе разрешил сюда?
- По случаю исполнения служебных обязанностей! - веско отрапортовал солдат. - Обед готов. Суп и каша... Кушайте, пока не простыла продукция, - заключил он домашним голосом.
- Ну, молодец! Вот это здорово! - расхохотался Литовцев. - Вот уж поистине можно сказать, что кухня наша на высоте и в прямом и в переносном смысле!
- В переносном - трудновато, - пояснил Кузьма, привыкший свободно говорить с большим начальством. - Переноска, конечно, не так дальняя, да все в гору. А термоса ноне тяжелые, потому как суп по случаю победы густой очень - ложка стоит. Я, как налегке, тех солдат с термосами упредил чуть. Однако и они вот-вот прибудут...
Все засмеялись.
