Посетитель почтительно поклонился и покорно вышел. Дверь за ним тихо затворилась, а читавший вновь открыл Библию. В келье вновь воцарилась тишина, но Совершенному понадобилось еще немало долгих минут, чтобы вновь сосредоточиться и забыть о том, какой неожиданный оборот приняли события.
ГЛАВА 10
Вот уже четыре дня Ле Биан рыскал по этим местам. В этот вечер, вернувшись в комнату гостиницы "У источника", он испытал странное чувство, что дома. Он, как обычно, поглядел на гравюру (девушка в народном костюме несет ведро воды), и уже от этого ему сразу стало так хорошо, как будто он после рабочего дня привел домой подружку. Ее же взгляд вызывал его еще на несколько автоматических действий. С молодой водоносицы он перевел глаза на стол, где лежал "Крестовый поход против Грааля" - первая книга Отто Рана, которую он нарочно оставил на видном месте. Что-то там было не так… вернее, что-то появилось новое… Из книги торчал листок бумаги. Сердце Ле Биана заколотилось сильнее. Он раскрыл книгу, достал листок и прочел коротенькую записку, написанную по всем правилам каллиграфии:
"Как мне благодарить вас за то, что отозвались на мой зов о помощи? Имейте в виду: теперь вы тоже в опасности. Наша борьба за Добро справедлива, а отныне это и ваша борьба.
Филиппа".
Ле Биан пощупал письмо, как будто хотел таким образом обнаружить загадочную Филиппу. Лишь через несколько минут, добрый десяток раз перечитав эти три коротких фразы, он задал себе вопрос, как письмо могло попасть в комнату. Кто туда мог войти? Гостиничная прислуга - это понятно, но могли быть и постояльцы и вообще кто угодно: он ведь решил не запирать дверь. Мысли в голове Ле Биана сталкивались и разбегались, и он задавал намного больше вопросов, нежели находил ответов. Он подумал, что в Юсса-ле-Бен ему осталось жить два дня, а он так и не нашел ничего осязаемого. Но у него стало возникать смутное чувство, что какие-то кусочки сложной головоломки начали складываться: свастика на стене; камень, упавший так точно, что это не могло быть случайным; письмо из прошлого; главное - стена молчания, упорно воздвигаемая всеми местными жителями. И чтобы навести здесь ясность, ему оставалось ровно двое суток. Стоит ли говорить, что задача казалась ему совершенно нерешаемой! Но он прогнал эти мрачные мысли и улегся на кровать с письмом Филиппы в руках.
"Наша борьба за Добро справедлива".
Одно слово смущало его так, что он даже произнес его вслух: "Добро". Слово нехитрое, но здесь оно было написано с большой буквы, и это было знакомо Ле Биану. Он был совершенно уверен, что недавно что-то про это читал. Вдруг ему пришло в голову, что это маскировка.
Он вскочил и схватил книгу про религию катаров, которую взял из коллежа. Увидев, сколько карандашных помет он оставил на полях, учитель подумал, что вызовет страшный гнев директора, который, по его собственным словам, не переносил порчи общественного добра. "И тут добро", - усмехнулся Ле Биан, и сразу вслед за тем наткнулся на то, что искал. У катаров слово "Добро" или "Благо" означало их церковь. Об этом совершенно прямо говорит Младший Сын (коадъютор катарского епископа Жана де Люжио) в своей "Книге о двух первоначалах". Историк был очень рад. Обнаружился еще кусочек из головоломки, и он обещал быть очень интересным. Ле Биан подумал: стоит исследовать каждое слово, обращенное к нему Филиппой, как археолог очищает тонким пинцетиком самый крохотный кусочек мраморного рельефа, чтобы все его подробности вышли наружу. И он не секунды не сомневался: скоро Филиппа пришлет ему новое послание.
ГЛАВА 11
Утром пятого дня, бреясь перед зеркалом, Ле Биан решил покончить с неясностями. Он спустился в гостиничную столовую, будучи уверен, что задаст один очень неприятный вопрос, на который, сразу ясно, не получит ответа. Что делать: времени оставалось в обрез, приходилось рисковать.
В столовой он, как со старыми знакомыми, встретился с другими постояльцами, начинавшими день добропорядочных курортников. Там была чета пожилых англичан, где муж умудрялся в глуши Арьежа каждый день получать свежий номер "Таймс" и героически поглощал без остатка весь завтрак, даже не поглядев при том на жену. В другом конце комнаты сидел тот человек, что каждый день спрашивал добавку варенья, притом не забывая похвалить хозяйку за ее превосходный фирменный рецепт. Он всегда носил белую рубашку и не по месту, пожалуй, чинный галстук в мелкую полоску, а бутербродов с вареньем съедал массу, умудряясь не оставить на рубашке ни пятнышка. Наконец, Ле Биан заметил странную пару, мать и дочь, которые всегда садились у окна. Девушка даже не пыталась скрыть глубочайшей скуки, а мать этого, кажется, и не замечала, будучи сама всегда весела. Сегодня, как и каждое утро, дочь встала из-за столика и пошла звонить по телефону. С кем же она могла разговаривать, пока мать с удовольствием пила кофе с молоком? Про себя Ле Биан отметил: девица не слишком хороша собой, но наверняка была бы гораздо милее, если бы не высокий жесткий пучок на голове и очки довоенной библиотекарши. И, опять же, как ее мать это терпит? В тот момент, когда он размышлял о внешности этой кандидатки в старые девы, хозяйка гостиницы и задала ему ритуальный вопрос:
- А, господин Ле Биан, - хорошо ли вам спалось? Что вам больше угодно - чай, кофе, шоколад?
Местной достопримечательностью был горячий шоколад, но, чтобы вынести такое питье, когда утреннее солнце уже порядочно припекает, требовался крепкий желудок. Но вопрос был задан по всем правилам, и Ле Биан тоже должен был дать на него ответ, сообразный обычаю. На сей раз, однако, он прибавил к ответу встречный вопрос:
- Кофе с большим удовольствием, госпожа Лебрен. Скажите, могу я кое о чем спросить вас? Только сразу скажу: вопрос очень деликатный.
- Что ж, давайте, - ответила хозяйка, и в глазах ее заранее промелькнула укоризна.
- Как вы думаете, мог вчера ко мне в комнату зайти посторонний?
- Простите? - чуть не задохнулась она. - Что вы хотите сказать? У вас что-то украли?
- Нет-нет, - поспешно сказал он, чтобы успокоить ее. - Я просто заметил что… что кое-что лежит не на том месте.
- Вот и правильно, - ответила хозяйка. Ее голос был суше хлебных корок в ее заведении. - Вы в приличном доме, в обязанности горничных, между прочим, как раз входит класть вещи клиентов на место. Поверьте, иногда это совершенно необходимо!
И с этими суровыми словами она пошла в кухню варить кофе. Ле Биан оглянулся: слышали постояльцы, о чем они говорили, или нет? Если да, он бы ничуть не огорчился и даже напротив: у него появилась мысль, что послание мог подложить кто-то из них. Может, девушка в очках библиотекарши и есть та самая Филиппа? Или, может быть, назойливый любитель варенья - посланец от нее? А эта англичанка, настолько вежливая, что явно что-то скрывает? Боже, до чего начала возбуждать его вся эта история! У историка появилось чувство, будто он попал в роман Агаты Кристи; было даже забавно немножко поразмыслить, кому в этой компании, слишком добропорядочной, чтобы в ней не оказалось злоумышленника, может понадобиться его убрать.
Быстро выпив кофе, он поднялся в комнату за книгой о катарах и карандашом, без которого он из дому не выходил, а потом вышел из гостиницы, причем хозяйка не проводила его обычным "Хорошего дня вам, господин Ле Биан". Сомневаться никак не приходилось: он ее действительно обидел. Историк прошел несколько шагов от гостиницы "Источник" до бара и с удовольствием убедился, что Мирей уже расставила столики на террасе. Ее хозяйка-блондинка, все такая же властная, следила за ее действиями, как Наполеон за диспозицией войск перед Аустерлицем. Стулья должны были стоять ровно по линеечке; кроме того, хозяйка велела установить два зонта: день обещал быть жарким. Ле Биан подумал, что сегодня будет первым клиентом. Бурый напиток из гостиницы имел несчастье напоминать ему войну, и только с тем кофе, который подавала Мирей, можно было по-настоящему начать день. Девушка принесла чашечку и поставила ее на стол чуть резковато. Несколько капель кофе выплеснулось из чашки на блюдечко. "Пропал божественный нектар", - подумал Ле Биан, но нимало не рассердился за это на Мирей. Сегодня на ней было симпатичное розовое платьице и, как всегда, белый передник с маленьким кружевным воротником. Ле Биану хотелось заговорить с ней. Да и было, что спросить: откуда она родом? нравится ли ей в Юсса? не трудно ли работать у такой хозяйки? Но молодой человек все только глядел на официантку, и у него никак не получалось сформулировать хотя бы один из таких нормальных вопросов.
Едва Мирей отошла, а Ле Биан поднес чашку к губам, в кафе быстрым шагом вошел какой-то человек. Он прошел мимо столика Ле Биана, неловким движением уронил газету прямо у его ног, наклонился за ней, а поднимаясь, шепнул ему на ухо:
- Через полчаса за горячими ваннами.
ГЛАВА 12
Берлин, 1938
Дорогой Жак.
Природа не одарила меня здоровьем физкультурника. В школе мне даже пришлось вытерпеть из-за этого немало насмешек, но со временем я обрел, как я думаю, настоящую душевную силу. Я родился в 1904 году в Михельштадте, в Гессене, и хорошо помню, какую нужду терпели мы во время войны. Чтобы забыть о тяжких буднях, я читал истории про рыцарей, сражавшихся со страшными драконами и освобождавших своих красавиц. Уже в те времена Средние Века влекли меня.
Позже, поступив в университет, я, само собой, избрал занятия литературоведением. Я всегда чувствовал в себе влечение как к германскому миру, так и к латинскому. Это выразилось в выборе специальности: романистика, - и в постоянно крепнущем интересе к древним германским сказаниям. Я обожал Рихарда Вагнера, а самым моим любимым произведением стал его "Парцифаль".
Опера Мастера, естественно, привела меня к великому Вольфраму фон Эшенбаху и к теме поиска Грааля. Я с воодушевлением решил сделать ее темой своей дипломной работы. После некоторых разысканий и встреч со специалистами в этом вопросе мне даже удалось открыть кое-какие новые следы связей между трубадурами латинского мира и нашими немецкими миннезингерами. Точкой схождения этих двух миров, во всем, казалось бы, противоположных, мог быть только славный народ вестготов, населявший в те времена юго-запад будущей Франции.
Впоследствии я попал в артистические круги Берлина, который тогда был интеллектуальной столицей Европы. Я посвятил свою жизнь литературе и театру. Берлин смеялся, пел и плясал до упаду, но легкомысленная столица не видела, как страждет Германия вокруг нее. Плоды отчаянного положения старались собрать коммунисты и национал-социалисты. Я же в те времена мало интересовался политикой. Ради заработка учителя иностранных языков я перебрался на жительство в Швейцарию. До сих пор помню, как я тогда был несчастен. Жизнь моя была угрюмой и тусклой, а я хотел добиться успеха, показать миру, как я талантлив и как много знаю. Увы: из газет, куда я посылал свои рассказы, я получал только отрицательные ответы. Чтобы переломить судьбу, непременно нужно было уехать.
Я приехал в Париж, и все переменилось. Я стал завсегдатаем "Клозри де Лила" - кабачка, в котором тогда встречались все умные люди, заехавшие в Париж. Там мне случилось встретить Мориса Магра, знаменитого писателя из Тулузы. Он с восторгом рассказывал мне про катаров, и прежде всего - про их тайны, до сих пор не нашедшие объяснения.
Благодаря Морису Магру мне посчастливилось побывать и у очаровательной графини Пюжоль-Мюрат в ее замке Лаланд. Графиня сказала мне, что у нее в семье были и вестготы, и катары. Однажды за ужином у нее собралось несколько друзей; она рассказала, что происходит по прямой линии от Эскларамонды де Фуа - великой героини катаров. Графиня шепнула мне, что видела во сне, как ее прародительница бродит по стенам крепости Монсегюр. После этого я стал истинным поверенным графини, поселился у нее. Днем я фотографировал, а вечером в специально для того устроенной темной комнате мы проявляли снимки. Однажды, держа меня за руку, она взяла с меня клятву продолжить ее дело - вернуть ее предкам доброе имя. Я взглянул ей прямо в глаза, как рыцарь, приносящий присягу, и решился пойти в своих поисках до конца.
Преданной тебе
Отто Ран.
ГЛАВА 13
"За горячими ваннами"…
Место встречи было назначено не слишком точно, но Ле Биан такими мелочами не смущался. Он побыстрей допил кофе - не то можно и опоздать. Историк смирился с тем, что сегодня ему не удастся полюбоваться, как Мирей обслуживает посетителей, делая вид, что не слышит команд хозяйки.
Чтобы не раскрывать, с кем и где он встречается (да и потому, что игра ему нравилась), Ле Биан шел как будто наугад, словно блуждая по деревенским переулкам. И это была совсем не лишняя предосторожность. С тех пор, как историку подложили в книгу письмо, у него было впечатление, что за ним все время следят. Подходя к зданию горячих ванн, он не удержался от мысли, что пора бы уже и домой. Неделя каникул подходила к концу, и чтобы успеть в коллеж вовремя, к понедельнику, с учетом всех пересадок на железной дороге выезжать надо было уже завтра рано утром.
Что такое "за горячими ваннами" было и впрямь не совсем понятно: помпезное здание стояло у самой горы. С тем же успехом, чтобы попасть на место встречи, можно было попытаться влезть на отвесную скалу. Ле Биан посмотрел на вершину и окончательно убедился, что для гор не создан. Как истый нормандец, он больше любил умеренную холмистость и спокойную морскую даль.
Историк посмотрел на часы. С тех пор, как незнакомец назначил ему встречу, прошло ровно двадцать шесть минут. Немного поразмыслив, он твердо уверился: то был эмиссар, посланный Филиппой. Возможно, письмо, подсунутое в книгу Рана, было предвестником этой встречи. Ле Биан улыбнулся. Он продвигался в своих разысканиях все дальше - теперь он уест Жуайё, который не верил в звонок от катаров. Еще немного обдумав эту радостную мысль, он посмотрел на часы вновь. Незнакомец опаздывал уже на две минуты. Ле Биан забеспокоился: появилось смутное чувство, что случилось несчастье. Он сам не знал почему, но был уверен, что этот человек, которого он видел в первый раз, опоздать не может.
Ле Биан вошел в густые заросли, разросшиеся за зданием ванн. Шум ручья неподалеку заглушал звук его шагов. Как далек он был от всего мира в этой деревушке Юсса - и как в то же самое время все ему здесь казалось уже родным и привычным! Ле Биан сделал еще несколько шагов, и тут его внимание привлек непривычный звук. Это было не журчание текущей воды, не мяуканье кошки, которая гонится за землеройкой. Нет - это было больше похоже на слабый стон; чем дальше Ле Биан шел, тем ясней он слышался. Историк ускорил шаг, и вскоре сомнения пропали: здесь совсем неподалеку стонал человек.
Сердце его заколотилось. Он подбежал к лужайке высоких трав и осторожно раздвинул их. Там, раскрыв рот, лежал человек. Именно он заходил в кафе, уронил перед Ле Бианом газету и назначил ему встречу. Видно было, как страшно он мучается, но Ле Биана узнал сразу.
- О! - простонал он. - Берегитесь, они хотят помешать вам!
- Кто - они? - спросил Ле Биан. Он боялся прикоснуться к лежащему, чтобы не сделать ему еще больнее.
- Эсэсовцы, - прошептал тот. - Они до сих пор здесь! Вам надо найти Рана… Отто Рана…
- Отто Рана?! - воскликнул Ле Биан. - Но он же давно умер! Объясните же, что вы хотите сказать?
Собеседник хотел было ему ответить, но смог издать только протяжный хрип. Его шея внезапно дернулась в последний раз, потом одеревенела, и голова запрокинулась назад, глаза закатились. Ле Биан отскочил назад. Все произошло так быстро! Он ругал себя. Мог ли он что-нибудь сделать для этого несчастного? Да нет: когда он пришел на место встречи, было уже поздно. Вставал вопрос, как именно он был убит. Ле Биан заметил, что из-за спины у покойника торчит какой-то деревянный отросток. Он перевернул труп и увидел стрелу. Четырехлопастную стрелу, выпущенную из арбалета, - совершенно как в Средние века. Историк разглядел ее поближе и увидел маленькую деталь: неприметную эмблему, вырезанную в дереве. Он вынул блокнотик и наскоро зарисовал ее: катарский крест с двойной руной SS.
Ле Биан закрыл блокнот и принялся обыскивать несчастного. Но в карманах у того ничего не нашлось: ни бумажника, ни бумажки, ни малейшей приметы, позволяющей установить личность. Историк встал. Как ни странно, он совсем не боялся - а ведь был он на том самом месте, где человека насмерть уложила стрела, попавшая прямо в спину. У него была твердая уверенность: если бы ему суждено было быть убитым, его бы убили уже много минут назад. Затем он вспомнил про полицию - надо ее уведомить! Но в таком случае сможет ли он продолжать свои поиски? И что полиция подумает о его бестолковой истории - звонке от какой-то Филиппы? Ле Биан подумал: тело так или иначе найдут, начнется следствие законным порядком. Сейчас еще рано; никто не видел, как он зашел за здание ванн, и маловероятно, что у него будут неприятности. Он машинально вытащил платок, стер со стрелы отпечатки пальцев и больше к телу не прикасался. Историк сам удивился, как хладнокровно и методично действует. Но бесчувственным он не остался: по дороге обратно в деревню искаженное болью лицо этого человека так и стояло отпечатанным у него в памяти.
"Эсэсовцы - они до сих пор здесь…"
Последние слова несчастного звучали в уме. Отчего же тот просил его найти Отто Рана - человека, погибшего тринадцать лет тому назад? А Филиппа звала его на помощь - все это вместе казалось ему и трагическим и абсурдным. Когда вдали показался деревенский бар, пришла в голову другая мучительная мысль. Какое он завтра выдумает оправдание, чтобы не возвращаться в коллеж?