Командир дивизии, пожелав девушкам успеха, разрешил взлет. Зарокотали моторы трех самолетов. На землю из выхлопных труб просыпались искры огня. Старт!
Первым в ночной темноте исчезает самолет Бершанской. Через три минуты поднимается командир эскадрильи Серафима Амосова, еще через три минуты - Люба Ольховская.
Остающиеся на аэродроме девушки машут руками. Желают доброго пути:
- Не подкачайте, подружки! Вернитесь со счастливыми крыльями для нашей эскадрильи!
А на душе каждой неспокойно, сердце охвачено тревогой. Ведь это первый вылет на боевое задание. Только бы не растерялись!
Девушки не расходятся, с нетерпением ожидают возвращения самолетов. Выполнят ли они задание? Оправдают доверие? А минуты, будто нарочно, тянутся долго-долго. В тишине июньской ночи где-то далеко ухают взрывы. Может, это от бомб их самолетов?.. Рядом в траве беззаботно стрекочут кузнечики…
Слышится гул мотора. Звук все нарастает.
- По рокоту узнаю: Бершанская! - крикнула Каширина, техник, и запрыгала от радости, как маленькая.
Самолет развернулся и, плавно опустившись, побежал по земле к командному пункту, со свистом разрезая пропеллером воздух.
Девушки побежали навстречу.
Бершанская вышла из кабины и, отдав честь, доложила командиру дивизии о выполнении боевого задания, В назначенное время ее самолет пересек линию фронта и вышел на цель. Попал в луч прожектора, но вырвался…
Вскоре встретили Серафиму Амосову и Любу Ольховскую. И эти экипажи выполнили боевое задание. Так что все живы-здоровы. Их даже не обстреляли. А бомбы точно накрыли цель - колонну автомашин. Лиха беда начало. Командование вскоре убедилось что ночные бомбардировщики - грозная сила. Поняли это и немцы.
По указанию Гитлера немецкие зенитчики и летчики за каждый уничтоженный "По-2" награждались железным крестом, получали кратковременный отпуск и пять тысяч марок. Можете представить, как фашисты охотились за нами.
Ночь вторая
Весь полк вылетел на боевое задание.
Не вернулись. Люба Ольховская и ее штурман Вера Тарасова…
В эту ночь никто не сомкнул глаз. Может быть, приземлились на другом аэродроме? Или получил повреждение самолет и девушки ждут помощи? Утром начали поиски. Пролетели по всему маршруту - ничего не обнаружили, будто и машина, и люди канули в воду.
Жизнерадостная красавица Люба, спокойная, всегда приветливая Вера - неужели они навсегда покинули этот мир, своих подруг? В голове не укладывалось: были и нет…
Лейла сидит между двумя койками, слева - койка Любы. На столе - ее бумаги, план работы эскадрильи, альбом с фотографиями. Возле открытой двери, потупив глаза, словно малые дети, стоят девушки: Гашева, Каширина, Доспанова, Белик… Молчат.
Штурман Ульяненко, не выдержав тишины, сдавленным голосом спрашивает:
- Товарищ младший лейтенант, Лелечка, что же это такое?
- Это война! - отчеканила Лейла. - Идите обедать…
Девушки ушли. Лейла закрывает ладонями лицо и, чтобы не разрыдаться, подходит к открытому окну. Нестерпимо ярко светит солнце. Деревья неподвижны, словно дремлют или ждут чего-то. Ни одной птицы. Только бабочки порхают в саду. В детстве Лейла слушала, что в бабочек переселяются души умерших людей. Нет, не может быть… Она тянется в карман за носовым платком и вспоминает, что вчера отдала его Любе перед вылетом - протереть очки шлема.
Вечером, ожидая своего первого боевого вылета, Лейла сидела на крыле самолета. Только что в штабе она получила задание, а значит и возможность отомстить врагам за Любу…
Позднее летчики мужского полка рассказали, что видели "По-2", когда бомбили железнодорожный узел. Самолет, схваченный двумя прожекторами, был сбит на их глазах. Почему-то Люба отклонилась от маршрута. Может быть, ее привлекли вражеские эшелоны - самая важная цель в этом районе? Или просто сбилась с курса? Тайну своей гибели девушки унесли с собой.
Ночь третья
Лейла отправилась в свой первый боевой полет. Штурман - Вера Белик, белолицая украинка, аккуратная, скромная девушка. Она выросла в Керчи, училась в Московском университете, собиралась стать учительницей. Находит время - проверяет надписи на бомбах, если обнаружит ошибку, непременно исправит.
В небе спокойно сияют звезды, словно нет никакой войны. Привязанный к приборной доске, плавно покачивается длинноносый Буратино. Тревожно поблескивают его большие, выпуклые глаза. Во всех самолетах есть амулеты, которым хозяйки доверяют свои сокровенные тайны. Буратино - подарок Любы.
Лейла наклоняется к переговорной трубке, спрашивает:
- Верочка, где мы?
- Изварино рядом, товарищ командир, - отзывается штурман. - До цели семь минут.
Задание - нанести удар по скоплению автомашин у переправы через реку Миус. Почему так тихо? Не сбились ли с курса? Вера тоже забеспокоилась - наклоняется то с правого, то с левого борта, ищет знакомые ориентиры.
- Ну как, Вера?
- Идем точно.
- Бросай САБ.
Вокруг стало светло, видно, как движутся автомашины, прикрытые ветками. Вера наклоняется к прицелу, ждет удобного момента. Две бомбы отцепились. Еще две… Огненные снопы взметнулись над землей.
- Порядок, - деловито говорит Вера.
Лейла, довольная, поворачивает самолет на обратный курс. Они выполнили задание и от этого полегчало на душе. И даже "По-2", кажется, стал послушнее…
Когда приземлились, к самолету первой подбежала Глафира Каширина. Стройная, легкая, но почему-то хмурая, подавленная. Молча пожала руки девушкам, даже не поздравила, ни о чем не спросила.
- Что с тобой, Глаша? - спросила Лейла.
- Вот листовка, немецкая, шофер дал. Днем "рама" сбросила.
На листовке - портрет Любы Ольховской…
"Москва скоро будет взята. Девушки, следуйте моему примеру. Перелетайте к немцам, не пожалеете…"
- Чушь какая-то, - с омерзением разглядывая листовку, сказала Лейла. - Да она скорее бы погибла с самолетом вместе… Верочка, идем в штаб.
А перед глазами - Люба Ольховская, неутомимая, полная внутреннего огня. До войны она работала инструктором в летной школе. Ее родное село на Украине фашисты стерли с лица земли… Девушка будто говорила: не верьте проклятой немчуре. Для них нет ничего святого на Земле. Всех оболгут, оклевещут, и живых, и мертвых.
Погода резко менялась: все небо обложили тучи. Где-то вдали утробно рокочет гром - словно рычит огромный, вышедший на охоту хищник.
Ночь десятая
Утром Лейла летала вдоль линии фронта, в кабине штурмана сидел начальник оперативного отдела штаба армии, что-то отмечал на своей карте. Несколько раз их обстреляли из пулеметов, но все обошлось. В тот же день из штаба на имя Бершанской пришло письмо: командование благодарило Лейлу.
А вечером - новое ответственное задание: взять пассажира, пересечь линию фронта, совершить посадку в указанном месте, у террикона. Самолет встретят, сигнал: два костра.
- Филипп Матвеевич, - представился пассажир, пожимая руку Лейле. Пожилой, грузный человек. Тесновато ему в самолете.
"Наверно, разведчик, - подумала Лейла. - Интересно, куда он направляется. В Краснодон?"
Самолет летит вдоль реки. Пассажир смотрит вниз, называет поселки, рудники, словно хочет помочь Лейле сориентироваться. Но она и сама хорошо изучила эти места.
"Старый шахтер, коммунист, - продолжает гадать Лейла. - Будет руководить подпольщиками, партизанами. Встретится с сотнями людей, нет, пожалуй, с немногими, самыми надежными… Попросить его, чтобы узнал всю правду о Любе и Вере?"
Филипп Матвеевич будто подслушал мысли Лейлы, заговорил сам:
- Я знаю вашу историю, дочка. Меня уже просили выяснить при случае, что произошло с девушками. Выясню непременно. Листовка гнусная, я ее видел, явная липа. Геройские вы девчата. Гляжу на вас, и жалко, вроде, и нельзя не гордиться такими, как вы. Придет время, засияют ваши имена… Не отвлекаю я тебя?
- Нет, меня только смерть отвлечь может. Спасибо вам за добрые слова… А вон и огни!
Встречающих было двое. Лейла даже не разглядела их. Филипп Матвеевич ласково похлопал ее по плечу.
- Спасибо, голубка, счастливого пути тебе. Прощай…
Лейла помахала ему рукой.
Ночь пятнадцатая
Один из "братишек" - так девушки называли летчиков соседнего мужского полка - стеснительный, долговязый парень, увидев штурмана Руфу Гашеву, обомлел, А она - ноль внимания. Девушки насторожились. Парень стал приходить ежедневно, наконец набрался смелости, подошел к Руфе, протянул ей букетик полевых цветов, представился:
- Миша…
Кавалер даже к руке девушки не прикоснулся, но Ирина Себрова недовольна своим штурманом:
- Шуры-муры… Нашли время…
Девушки посмеиваются, никто и не думает осуждать Руфу - не за что. А Ирина не унимается:
- Опять твой продавец цветов на горизонте. Что хлопаешь ресницами? С Лейлы пример бери.
Руфа чуть не плачет от обиды. А Лейлу она последнее время побаивается. Та исполняет обязанности командира эскадрильи, строгая стала. Получила сразу два письма от своего Ахмета, на одно только глянула, второе даже не распечатала, разорвала оба на мелкие кусочки и пустила по ветру…
Экипажи делают по три-четыре вылета за ночь, никаких чрезвычайных происшествий. И вот авария: при посадке самолет Ирины срезал крылом молодую березку - девушки не заметили, что ветер переменился. Обеих отправили в санчасть. Когда вернулись, Бершанская объявила свое решение:
- Экипаж разъединить!
Руфа пролепетала:
- Только, пожалуйста, очень вас прошу, не переводите меня в другую эскадрилью…
Такая была шустрая девушка и вдруг сникла. Командир полка понимает ее состояние, и у самой на душе тревожно. В книге полетов у Руфы только хорошие оценки, но в какие руки передать ее теперь? Где уныние, там неуверенность, а к чему это приводит, Бершанская знает. Выручила Лейла:
- Если разрешите, товарищ командир, я возьму Гашеву к себе.
- Не возражаю, - охотно согласилась Бершанская и подумала: "Золотая ты девушка, Лейла, только глянешь, и все поймешь, никаких объяснений не надо".
Руфа покраснела, потупила глаза, чтобы не заметили ее благодарных слез. А она-то считала Лейлу высокомерной, черствой!
Ночь двадцатая
Самолет в огненном кольце. Перед глазами Лейлы мечется сама смерть…
- Пятнадцать градусов влево! - командует Руфа.
Лейла поворачивает самолет, но, видимо, не поверив штурману, наклонилась, глянула вниз, из-за крена Руфа упустила нужный момент. Надо делать новый заход. Лейла соглашается, и злость у Руфы сразу проходит.
Бомбы ложатся точно: машины с горючим, растянувшись цепочкой, взрываясь, горят синим пламенем. Визжа, скрежеща зубами, смерть осталась позади, лишь в израненных крыльях свистит ветер.
Вскоре колеса коснулись земли, мотор заглох… Девушки постепенно пришли в себя, вылезли из кабин. Бесшумно, как тени, появились техники. Руфа шепотом попросила огня у обнявшей ее девушки, достала из кармана папиросы.
- Штурман Гашева! - так строго Лейла к Руфе еще не обращалась. - Что это такое? Кто разрешил? Ты с ума сошла!
Захлебываясь дымом, кашляя, Руфа с трудом выдавила из себя:
- В полете не курю… Только на земле.
- Запрещаю!
- Но это мое личное дело.
Девушка-техник дергает Руфу за рукав - не спорь, мол, с начальством - мягко отбирает у нее папиросу, отходит в сторону.
- Ты знаешь, что говорят мужчины о курящих девушках? - мягко спрашивает Лейла.
- Что? - глаза Руфы полны слез.
- В общем… не любят они этого. Вдруг Миша узнает?
- А я из-за него курить начала.
- Из-за него? Почему?
- Да он же пропал без вести. Два дня прошло…
Руфа убежала.
Лейла села на крыло самолета, сняла шлем. "Вот, оказывается, в чем дело, - размышляла она. - Неужели погиб?.. Но курить Руфа все равно не должна. Надо держать ее под строгим наблюдением. Потом сама спасибо скажет. Пропитается никотином, ни один порядочный парень близко не подойдет, А если дети?.. Ужас!"
Ночь двадцать седьмая
Наши войска отступают. Полгоризонта в огне. Девушки впервые узнали, что немцы называют их ночными ведьмами. Посмеялись - "почетное звание!" Каждую ночь вылезают бомбить мосты, войска, которые движутся по дорогам к линии фронта.
Лейлу назначили дежурной по аэродрому. Руфа заменит заболевшего штурмана в самолете Амосовой.
Подошла Бершанская, спросила:
- Как Руфа?
- Ожила.
Миша совершил вынужденную посадку в тылу у немцев, вчера вернулся в свою часть.
- Пойдем ко мне, потолкуем, - предложила Бершанская.
Штурман и по совместительству адъютант командира полка Хиваз Доспанова, быстрая, миниатюрная казашка, которую девушки почему-то прозвали Перепелочкой, принесла чай.
Евдокия Давыдовна озабоченно глядит на Лейлу, не спешит заводить разговор.
- Очень устаете вы все. - Бершанская побарабанила пальцами по столу. - Спите мало. Поспать вволю - несбыточная мечта. Надо бы немного отдышаться, но… Сама видишь, что творится. На износ работаем. А воевать еще ой-ой сколько… С завтрашнего дня, договорилась с врачом, будем получать специальный шоколад "Кола". Скажи девушкам.
После четвертого вылета самолет Симы Амосовой и Руфы задержался и появился над аэродромом не с той стороны. Лейла подошла и ахнула:
- Решето! Ранены?
- Нет, товарищ командир, мы в полном порядке, - бодро ответила Амосова. Руфа хмурится, отводит глаза. Что-то случилось…
- Докладывайте!
Предчувствие не обмануло Лейлу. Выполнив задание, девушки на обратном пути по настойчивой просьбе Руфы пролетели над аэродромом "братишек". Штурман Гашева сбросила САБ, затем вымпел с письмом Мише. Потом их атаковал "мессер".
- Что за безрассудство! Фашист наверняка, засек аэродром "братишек", - возмутилась Лейла. - Штурман Гашева, я отстраняю тебя от полетов.
Всхлипнув, Руфа убежала в столовую, а Серафима с деланной беззаботностью стала уверять Лейлу, что ничего особенного не произошло.
- Это любовь! Ты понимаешь, Лейла, первая, чистая любовь, - тараторила она. - Конечно, глупость она допустила с этим своим посланием, но ее нельзя судить строго, потому что…
- Замолчи! - резко оборвала ее Лейла. - Вам обеим грозит трибунал, как ты не понимаешь?!
Бершанская, к удивлению Лейлы, выслушала ее рапорт спокойно. Погладив руку девушки, сдержанно сказала:
- Что-нибудь предпримем. Руфа пусть пока летает, но мы ее накажем, конечно. Надо же, что придумала!
Лейла с облегчением вздохнула:
- Прямо гора с плеч.
Ночь двадцать восьмая
Полк получил задание чрезвычайной важности - бомбить эшелоны, доставляющие к фронту горючее.
Перед самым полетом штурман эскадрильи Женя Руднева сообщила Лейле страшную весть: вчера днем фашисты разбомбили в пух и прах аэродром "братишек".
Лейла опешила: вот он, результат… Что же Бершанская: забыла сообщить куда следует? На нее это непохоже. Может, что случилось с рацией? Словом, есть над чем поломать голову.
- Не знаешь, Женя, потери большие? - растерянно вымолвила Лейла.
- Бершанская сказала: фашистская радиостанция передала, что полностью уничтожили, мол, полк Бочарова. Вот и подтверждение… - Женя протянула Лейле листовку, еще пахнущую типографской краской. В глаза бросился фотоснимок: жалкие развалины аэродрома, пожары. Тут же предупреждение немецкого командования девушкам-летчицам. Переходите на сторону войск фюрера, не то и вас постигнет судьба полка Бочарова. С землей сравняем ваш аэродром. И подпись: генерал Фолькнерс.
- Обратила внимание на фамилию? - спросила Лейла.
- Это главарь зондеркоманды СС.
- Фашист из фашистов, очень коварный.
- Послушай, Лейла, листовку, написанную от имени Любы, наверное, состряпали они же?
- А ты думала кто? Конечно, они!.. Теперь вот опять взбесились. Это, Женечка, означает: женский полк дает о себе знать. Нет им спокойного сна ни днем, ни ночью. А найти эффективное средство против нас не могут. Отсюда коварство, угроза. Естественно, они могут сделать и налет.
- Может, бомбардировка полка Бочарова всего лишь обман? - усомнилась Женя.
- Не знаю. Только ты пока что про эту листовку никому ни слова. Вернусь с задания - поговорим.
Ровно, приглушенно работает мотор. Лейла, по обыкновению, уставилась в приборы, а Руфе хочется поговорить. В темном небе всегда тревожно и одиноко. Но, чувствуя отчужденность Лейлы, она не решается прервать молчание. Командир не терпит пустых разговоров не только в воздухе, но и на земле, такой уж характер. Вот и выходит: не с кем поделиться сокровенными мыслями, развеять грусть…
Сильный ветер обжигает лицо, из глаз льются слезы. Руфа ворочается в кабине, осматривая свое нехитрое хозяйство.
- Сиди спокойно, штурман, - делает замечание Лейла. - И надень очки.
"Наблюдает за мной в зеркальце, - обиженно думает Руфа. - Следит. Значит, в чем-то не доверяет. Разве я такая плохая? Черствая все-таки она, подозрительная. А я не такая, совсем не такая!.. Может быть, она мне завидует? Нет, на Лейлу это не похоже. А Ирина завидует, это уж точно".
Самолет летит над облаками. Внизу темень - словно все кругом покрыто черной попоной. Ни огонька, ни просвета.
В душе Лейлы - смятение: она с нежностью думала о своем штурмане, радовалась ее счастью. Но Руфа нарушила дисциплину и никак не может осознать свою ошибку. Ведет себя, будто так и надо. Это плохо. О случившемся на аэродроме "братишек" она еще не знает, Что будет? А может, все это - действительно утка Фолькнерса? Как бы там ни было, любовь не должна ослеплять человека. Если она не делает его лучше, сильнее, зорче - значит, это не любовь. "Надо поговорить с Руфой по душам, - решила Лейла, - пока не натворила еще чего-нибудь…" Вслух спросила:
- Штурман, где мы?
- До нашего квадрата десять минут.
- Начинаю снижаться…
Густые облака гасят скорость самолета, Руфа, конечно, учитывает это. Водяная пыль превращается в капли, капли в ручейки, кажется, что самолет, одежда, САБы обливаются потом. "Мы, наверно, похожи на мокрых котят", - подумала Лейла.
Она сделала круг - внизу никакого просвета.
- Бросить САБ? - спросила Руфа.
- Бросай.
Не помогло. Свет бомбы - словно блестящая ложка в стакане киселя. Хоть бы ударили зенитки. Но немцы не дураки. Конечно, слышат шум мотора, затаились. Неужели придется возвратиться ни с чем? Обидно.
Где-то внизу проносятся цистерны с горючим, утром немцы заправят им самолеты, танки, самоходки, автомашины, мотоциклы. Если бы удалось остановить эти машины смерти…
Руфа бросает САБы - никакого толку.
- Штурман, что там слева? Река? Железная дорога?
- Реки поблизости нет, не должно быть. Я ничего не вижу. А ты?
- Что-то там мелькнуло темное. Смотри: искры! Это поезд! - Лейла круто разворачивает самолет. - САБ! - приказывает Руфе.
Та, будто не слышит, корректирует:
- Десять градусов вправо! Еще немного. Так держи. Пошли!