- Понимаю, господин майор. И пожалуй, даже назову вам такого человека…
- Нет, не надо сейчас никого называть, - останавливает его Вейцзеккер. - Я дам вам время подумать и всё взвесить. Приезжайте ко мне через два… нет, через три дня, но не позже. Тогда и назовете мне такого человека, на которого вполне можно будет положиться. Вот пока и все, господин бургомистр. Желаю вам успеха и жду вас через три дня в это же время. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, что о нашем разговоре не должна знать ни одна живая душа?
- Можете на меня положиться, господин майор.
- И о том, что были у меня, тоже никому ни слова. Даже вашему другу, начальнику полиции.
- Понимаю, господин майор.
- Скажите ему, что были в отделе по делам гражданской администрации.
- Слушаюсь, господин майор!
В штабной партизанской землянке
По документам штурмбанфюрер Мюллер, машина которого подорвалась на партизанской мине, числится специальным уполномоченным гаулейтера Заукеля. Шофер Мюллера погиб, а сам он почти не пострадал, однако партизан смущает то обстоятельство, что держится он слишком уж высокомерно для человека, попавшего в плен. Пленного приводит в штаб партизанского отряда лейтенант Азаров, ибо это на его мине подорвалась машина штурмбанфюрера Мюллера.
- Видно, какая-то важная персона, - говорит Азаров командиру партизанского отряда. - Узнав, что я всего лишь лейтенант, отказался отвечать на мои вопросы. Потребовал кого-нибудь из старших офицеров. Его эсэсовский чин штурмбанфюрера соответствует ведь званию армейского майора. Тогда, может, майора Огинского позвать? Кстати, он и немецким владеет в совершенстве.
- Позовите, - разрешает командир.
Для него этот надменный ариец не представляет никакой загадки. Он насмотрелся за время войны на многих фашистских фанатиков. Одни из них выкрикивают "хайль Гитлер", даже когда им угрожает расстрел, другие при значительно меньшей опасности спешат воскликнуть "Гитлер капут!..".
Огинский, находившийся в соседней землянке, не заставляет себя долго ждать.
- Надеюсь, вы понимаете, куда попали? - спрашивает он штурмбанфюрера по-немецки.
Мюллер в ответ слегка наклоняет голову и, взглянув на майорские погоны Огинского, заявляет:
- Мне хотелось бы иметь дело с ответственным лицом!
- А зачем вам ответственное лицо?
- Имею сообщить нечто важное и потому…
- Я для этого достаточно ответственное лицо, - прерывает его майор Огинский.
- И еще одно условие…
- Никаких условий!
- Просьба.
- А вот это другое дело. В чем она заключается?
- Во-первых, вы обещаете мне сохранить жизнь. Во-вторых, хорошее обращение и питание.
- И в-третьих?
- Удалить отсюда на время нашего разговора всех ваших подчиненных.
Огинский переводит командиру отряда просьбу Мюллера.
- Можете пообещать ему все это, - спокойно произносит командир. - Я удалюсь тоже. Видно, он считает вас самым старшим тут.
- Его гипнотизируют майорские погоны товарища Огинского, - замечает Азаров.
- Да уж в таком пиджачке, как мой, - какое же начальство? - усмехнулся командир партизанского отряда, выходя вслед за остальными из своей землянки.
- Ну-с, я вас слушаю, - обращается Огинский к штурмбанфюреру. - Можете сесть. А вот сигарету не могу вам предложить - некурящий.
- Прежде всего я хочу вам сообщить, что на мне эта форма недавно. Я инженер. Специалист по железнодорожному транспорту.
- А почему же сразу такой высокий чин?
- Ну конечно, это не случайно, - самодовольно говорит Мюллер. - Дело в том, что я родственник имперского министра путей сообщения и нахожусь в непосредственном подчинении у гаулейтера Заукеля, генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях. По его личному поручению я проверяю деятельность главной железнодорожной дирекции группы армий "Центр". Эта дирекция жалуется господину имперскому министру путей сообщения на диверсионные действия ваших партизан, преувеличивая при этом…
- Что касается неприятностей, причиняемых нашими партизанами вашей главной железнодорожной дирекции, - улыбаясь, прерывает Мюллера Огинский, - то тут никаких преувеличений с ее стороны. Не следовало бы это и проверять, не попали бы тогда в столь неприятное положение.
- Да, это так, - соглашается Мюллер. - Мы хорошо знаем результаты вашей "рельсовой войны". Но дело не в этом. Еще в прошлом году господин имперский министр направил гаулейтеру Заукелю письмо. В нем он просил гаулейтера прекратить отправку в Германию в качестве рабочей силы бывших русских железнодорожников. Понимаете, по какой причине?
- Еще бы! - подтверждает Огинский. - Не понятно только, зачем вы мне это рассказываете?
- Минутку терпения, господин майор. Сейчас вы узнаете почему. Дело тут в том, что некоторые местные гражданские власти, председатели городских управ и бургомистры, нарушают приказ гаулейтера Заукеля и посылают в Германию даже квалифицированных железнодорожников. И тогда их приходится заменять неквалифицированными, а это увеличивает и без того большое число аварий на железных дорогах. И вы думаете, что представители гражданской администрации делают это только потому, что мы требуем от них отправки в Германию возможно большего количества трудоспособного населения?
- В этом, видимо, главная причина.
- Нет, не главная. Это скрытый вид враждебной деятельности некоторых бургомистров. Прикрываясь показным усердием, они таким образом помогают партизанам в их "рельсовой войне". Я лично заинтересовался этим и разгадал их двойную игру.
Видимо забыв, что он в плену, штурмбанфюрер Мюллер распаляется все более, понося коварных администраторов, а Огинский думает невольно: "Это только в твоей фашистской башке могли возникнуть такие мысли. Кто же из подлинных советских патриотов такой ценой будет причинять ущерб врагу? Ценой отправки лучших представителей рабочего класса на фашистскую каторгу? Квалифицированные железнодорожники и сами найдут способ, как навредить врагу. Скорее всего, сочиняет все это Мюллер. С какой только целью?…"
- При расследовании обнаружились пока три явных пособника партизан, - горячо продолжает штурмбанфюрер. - Это бургомистры Овечкин, Милашкин и Куличев…
- Куличев? - переспрашивает Огинский. - Бургомистр Овражкова?
- Да, он. Но есть и другие, в махинациях которых я еще не разобрался. А Куличев уже отправил в Германию двух машинистов и четырех помощников машиниста. Трех бригадиров пути и нескольких путевых рабочих.
- А вы как это установили? Беседовали уже с этим бургомистром?
- В том-то и дело, что выехал только для этой цели.
- А начальству вашему уже известно о ваших подозрениях и этой поездке? Гаулейтеру Заукелю, например?
- Я решил прежде всего лично проверить. Припереть заподозренных мною бургомистров к стенке, заставить во всем признаться. Но не успел… А теперь вы сможете их предупредить о грозящем им разоблачении, и, надеюсь, это зачтется в мою пользу при решении моей судьбы.
- Конечно, мы это учтем, - обещает Огинский. - Но ведь все это не такая уж тайна, чтобы сообщить ее только мне с глазу на глаз.
- Да, может быть, - соглашается Мюллер. - Однако военное счастье изменчиво. Можете и вы, я имею в виду не вас лично, а ваш отряд, оказаться в моем положении, и в этом случае чем меньше людей будет знать о моей исповеди, тем лучше…
- А вы уже встречались прежде с кем-нибудь из названных вами бургомистров? С Куличевым, например, - еще раз проверяет Огинский.
- Такая встреча лишь предстояла. Я как раз направлялся именно к нему.
Васяткин разоблачает провокатора
Заросшее густой бородой лицо комиссара партизанского отряда, всегда казавшееся Васяткину таким суровым, не тревожит его теперь. Пугают Васяткина черные, немигающие глаза майора Огинского.
- Ну, в общем, совершенно законченный подлец этот Куличев, - торопливо продолжает он свой сбивчивый рассказ, то и дело косясь в сторону Огинского. - Прямо-таки житья от него не стало. Он да дружок его, начальник полиции Дыбин, свирепствуют теперь в Овражкове хуже самих немцев. Чуть кто им неугоден - объявляют коммунистом или комсомольцем, смотря по возрасту, и тотчас в полицию, а оттуда в ближайший концлагерь… Вот и меня встретил он на улице и говорит: "Где-то я тебя, парень, уже видел? Это не ты ли на прошлой неделе листовки расклеивал, да вовремя удрал?" - "Какие листовки, господин бургомистр? Да я их и в глаза-то никогда не видел…" А он своё: "Зато я видел, как ты их расклеивал". Ну, не гад разве? - спрашивает Васяткин, бросая настороженный взгляд на Огинского.
А Огинский все еще не произносит ни слова.
- Ну, ну, Васяткин, - поторапливает парня комиссар. - Давай дальше.
- А что дальше? Куличев распорядился в полицию меня забрать, чтобы потом в концлагерь. А там…
- Ладно, Васяткин, не уточняй, - снова прерывает его комиссар. - Каково в концлагере, действительно всем известно. Рассказывай лучше, что дальше было.
- Ну, а дальше что же? Ведь Куличеву стоит только мигнуть, как полицейские Дыбина сразу же тут как тут. Посадили они меня в подвал, и, если бы не Ерохин, был бы я уже в ближайшем концлагере… А о том, как Ерохин бежать мне помог, я вам уже докладывал.
- А о главном-то чего молчишь?
- Так и о том ведь уже говорено…
- Пусть и товарищ майор послушает.
- Можно и повторить. От того же Ерохина я узнал, что к нам в отряд заброшен провокатор по фамилии Зюкин. А Ерохин, как вам самим известно, второй год в полиции служит и многие ее секреты знает.
- А какая же цель у этого провокатора?
- Запугать вас подготовкой большой карательной экспедиции, чтобы вы ушли куда-нибудь подальше. А на самом-то деле они от Пеньков хотят вас отвлечь…
- А не от Овражкова? - спрашивает Огинский.
- Нет, от Пеньков. В Овражкове вроде все без перемен. А в Пеньках они новый концлагерь хотят организовать с какими-то медицинскими экспериментами над военнопленными. Потому и побаиваются, как бы вы о том не пронюхали… А со мной-то теперь как же?
- Доложу командиру, посоветуемся. Нехорошо, конечно, получилось. В Овражкове и так мало наших, а похоже, что там скоро очень важные события должны произойти. И надо же было тебе на этого бургомистра напороться!
- Так ведь…
- Ну, да что теперь говорить!
Нелегкое решение
Выслушав предложение майора Огинского, командир и комиссар отряда долго молчат.
"Да, эффектно, конечно, - думает комиссар, - но ведь чистейшей же воды авантюра…"
А комиссару дерзкий замысел Огинского по душе. Майора, правда, трудно принять за чистокровного арийца, но на нем будет форма эсэсовского офицера и документы штурмбанфюрера. Да и человек он толковый, сообразительный, найдет способ выйти из затруднительного положения, если таковое возникнет.
А бургомистра давно уже следовало проучить, но это рискованно - Куличев нигде не появляется без охраны. К тому же из него нужно выжать все, что он знает о замыслах немцев. А они ему многое доверяют…
У командира отряда отношение к замыслу Огинского сложнее, но и он постепенно приходит к мысли, что майор справится, пожалуй, с задуманным. Да и такой благоприятный случай жалко, конечно, упускать…
- Он и немецким владеет не хуже любого немца, - набивает цену Огинскому комиссар.
- Для беседы с бургомистром этого и не требуется, - усмехнулся Огинский. - В данном случае успех моего замысла будет определяться не совершенством знания немецкого языка, а магией штурмбанфюрерских документов. Я ведь предъявлю им удостоверение личного представителя могущественного гаулейтера Заукеля, назначенного генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы оккупированных восточных территорий самим фюрером.
- А вы думаете, что немцы не обнаружили еще исчезновения Мюллера и не организовали уже его поисков? - спрашивает командир.
- Он уверяет, что предпринял эту поездку по своей инициативе и не сообщил о цели ее даже Заукелю. Да и кому придет в голову искать его в Овражкове? В нем даже комендатуры немецкой нет. И вообще ни один немец пока не совал туда своего носа.
- Кроме майора Вейцзеккера, - уточняет командир.
- Да, правильно, - подтверждает комиссар. - Но и он ездил туда почему-то тайком. Мы узнавали об этом от Ерохина, нашего человека, надежно обосновавшегося в овражковской полиции. А зачем приезжал Вейцзеккер в Овражков, ему ничего не известно. Похоже, что это держится в тайне и от самого начальника полиции Овражкова - Дыбина. Вообще этот Овражков полон тайн, и мне не очень верится, что немцы собираются в Пеньках что-то организовать, как сообщил нам Васяткин. А не в Овражкове ли? Все это известно, наверно, только бургомистру Куличеву. Вот почему так важно…
- В этом и я с вами согласен, - перебивает его командир. - Куличев бесспорно многое смог бы рассказать в случае успеха замысла товарища Огинского. Но ведь замысел этот не шуточный. Огинскому придется играть несвойственную ему роль.
- И он неплохо ее сыграет! - горячо восклицает комиссар. - Я в этом нисколько не сомневаюсь…
- Нам, однако, не самодеятельный спектакль предстоит, а рискованная операция, - хмуро замечает командир. - Играть роль Мюллера придется к тому же не на сцене, а среди врагов, и мы не можем поручиться, что они не разоблачат Огинского с первого же взгляда.
- Понимаю ваши опасения, товарищ командир, - соглашается с ним Огинский. - Но ведь я не актер-любитель, а кадровый офицер, побывавший уже в кое-каких переделках. Если бы не твердая уверенность в успехе задуманного, я и сам бы не полез на рожон. А план моих действий могу доложить вам еще раз…
"Чертовски ведь все логично в его плане, - слушая Огинского, думает комиссар. - Просто непонятно, чего еще командир колеблется?…"
- Ни Куличеву, ни его помощникам, привыкшим холуйствовать перед немцами, и в голову не придет допустить возможность такой дерзости с нашей стороны, - горячо продолжает майор Огинский. - В документах, которые мы отобрали у Мюллера, сказано ведь, что ему дано право контроля не только русской, но и немецкой гражданской администрации. Понимаете, как велика сила таких документов, а следовательно, и самого штурмбанфюрера Мюллера?
Командир хмурился и невозможно было догадаться о его мыслях, а Огинский исчерпал уже все свои доводы. Видно, ничем не сломить упорства командира, а может быть, и предубеждения…
- Не убедил я вас, значит? - упавшим голосом спрашивает его Огинский.
- Этого я не говорю, - задумчиво произносит командир. - В принципе все довольно убедительно…
- Тогда, значит, я как исполнитель не подхожу?…
- Эх, Евгений Александрович, Евгений Александрович! - тяжело вздыхает командир. - Разве только в этом дело? Вы же сами понимаете, что такую операцию я должен с вышестоящим начальством согласовать. Сделать шифрованый запрос об этом по рации…
- А пока пошлем его, да пока ответ придет, - с досадой перебивает его комиссар, - то даже в том случае, если и разрешат, момент будет упущен. О пропавшем Мюллере к тому времени оповестят не только все немецкие гарнизоны, но и полицейские управы.
- Нам нельзя медлить и по другой причине, - замечает снова воспрянувший духом Огинский. - Разоблаченный Васяткиным провокатор признался ведь, что сообщенные им сведения о карательной экспедиции против нас - выдумка бургомистра. Цель ее очевидна - вынудить нас уйти отсюда.
- Но и тому, что сообщил нам Васяткин о Пеньках, я не очень-то верю, - задумчиво сказал комиссар. - Скорее всего, именно тут, в Овражкове, затевается что-то. А если поближе к Пенькам перебираться, значит, во Владимирской пуще придется базироваться. Почти за пятьдесят километров отсюда и около семидесяти от Овражкова…
- Да и не в Овражкове только дело, - тяжело вздыхает командир. - Нам от железнодорожного моста через Бурную нельзя далеко уходить. Не выполнили ведь задания партизанского штаба и не взорвали этот мост…
- Пробовали, и не раз, - разводит руками комиссар. - Но вы же сами знаете, какова там обстановка… Не случайно хлопцы окрестили тот чертов мост "неприступным", хотя командиру нашему очень не нравится это прозвище…
- А вам нравится оно разве? Не отобьет оно охоту дерзать? К тому же, насколько я разбираюсь в русском языке, прозвища даются живым существам…
- А мне именно то и нравится, что мост этот стал для наших ребят таким же живым врагом, как и сами фашисты! - горячо воскликнул комиссар. - А из того, что "неприступным" его прозвали, не следует, однако, что он действительно неодолим. Берут ведь и неприступные крепости…
- С таким пониманием его временной, так сказать, неприступности и я согласен, - примирительно произносит командир. - Надеюсь, что бойцы наши понимают и военное, я бы даже сказал, стратегическое его значение. Если мы взорвем этот мост, парализуем весь железнодорожный узел, находящийся в руках у немцев.
- Они это понимают, товарищ командир.
- Уходить, значит, с этой базы без достаточно веских причин…
- В том-то и дело! - перебивает Огинского комиссар. - Никоим образом!
- А существуют ли на самом деле столь веские причины, чтобы все-таки уйти, знают пока лишь немцы да бургомистр Овражкова, - заключает майор Огинский. - И я надеюсь заставить его сообщить нам об этом без утайки, если только вы…
- Ну ладно! - решительно махнул рукой командир. - Не возражаю! Нам действительно необходимо не только точно, но и срочно знать, что же затевается в Овражкове. Прежде, однако, надо выяснить, не засланы ли уже в Овражков гестаповцы.
- Это Ерохин должен знать.
- А его не выставили еще из полиции за то, что он Васяткина упустил?
- Сообщил сегодня, что удалось выкрутиться.
- Ну, а какие вам понадобятся помощники, товарищ майор? - спрашивает командир Огинского.
- Я бы еще только лейтенанта Азарова попросил. Он и машину умеет водить, и немецким владеет. С ним вообще можно на любое дело… Вы ведь знаете, как мы с ним из плена бежали?
- Рассказывал мне подполковник Бурсов. А вам форма Мюллера хороша ли? Он, кажется, пошире вас в плечах, а у них мундиры, сами ведь знаете, как подгоняются.
- Подгонит его и по моей фигуре дядя Миша. Он до войны в театральной костюмерной работал. А как насчет легковой немецкой машины?
- Придется своего "опель-капитана", предоставить в ваше распоряжение.
- А что слышно о Бурсове, товарищ командир? - спрашивает Огинский, когда все детали предстоящей операции были окончательно согласованы.
- Он благополучно перебрался через линию фронта и теперь в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова.
- Вот бы и мне с ним тогда… - невольно вздыхает майор Огинский.
- Но ведь вы были нездоровы. Разве ж можно вам было с температурой тридцать девять и пять? А Бурсову не терпелось поскорее.
- Я его понимаю и ни в чем не виню. Конечно, в таком состоянии, в каком я был тогда, нечего было и думать об этом. Чертовски досадно, однако… Ну да что теперь об этом!
- А почему тогда Азаров с ним не ушел, до сих пор понять не могу, - недоуменно спрашивает комиссар. - Звал ведь его с собой подполковник Бурсов.
- У него своя теория. Решил, что пока тут может больше пользы принести.
- По всему видно, человек с характером. В отряде у нас он на любое задание первым, - с уважением говорит командир.