Полицаи пустили слух, что Кокорин укрывал партизан, а приходили к нему той ночью провокаторы. Как всегда в таких случаях, толки разные пошли. Одни осуждали Кокорина - знал же, что фрицы "подсадных уток" используют, даже ложные партизанские отряды создают, так почему доверился незнакомым людям? Другие оправдывали: а если бы настоящие партизаны к нему постучали, он дал им от ворот поворот и люди погибли? Как бы ему жить после этого? Тем и другим пришлось задуматься: что делать, если и к ним заявятся люди в русской одежде, на русском же языке скажут, что они партизаны, и попросят о помощи? Отказывать вроде бы после такого урока надо, но повернется ли язык?
Гришке на эти вопросы пришлось отвечать через какую-то неделю, ни с кем не советуясь. Окликнули его вечером недалеко от деревни трое. Сразу по имени назвали, стали об отце и матери расспрашивать, о том, как ему живется здесь и как раньше жил. Допрашивали двое. Третий стоял поодаль и стерег всех. По понятию Гришки, партизаны так и должны вести себя, но к Кокорину заходили тоже трое. Не те ли самые и его надуть собираются? На вопросы, отвечал коротко, чтобы ничего лишнего не сболтнуть и свои мысли не выдать.
- Осторожничаешь, парень, боишься нас?
- Никого я не боюсь.
- То и видно, но поступаешь правильно. Не болтай и о том, что нас видел и о чем мы с тобой толковище вели. Понятно?
- Не маленький.
Усмехнулись:
- Тогда посиди здесь полчасика, раньше не двигайся.
Ушли, а у Гришки на душе кошки заскребли. Глаза у него зоркие, слух хороший, и нос за версту табачный дым чует. Пока разговаривали, кое-что сообразил. Все трое курили не вонючие немецкие сигареты, а самосад. Полицаи, те в теле и почти всегда "на взводе". Эти - ни-ни, и лица у них худющие. По одежде и рукам видать, что не в избах живут и умываться им не часто приходится. Посиживают спокойно, но все видят и в любую секунду на ногах оказаться могут. И запах от них травяной идет. Лесные они люди, но кто - настоящие партизаны или ложные? И зачем он им понадобился?
В тяжких раздумьях час, наверно, прошел, но домой сразу идти не решился - мать увидит, что с ним что-то неладно, и тоже допрос учинит. Допоздна проболтался с ребятами на улице, но и они заметили, что ему не по себе.
- Ты что как индюшка квелый и не поквохчешь даже? - спросил Лешка.
Смысл сказанного дошел не сразу - о другом думал, но вывернулся:
- Утром твоя мать сказала: "Гришка, возьми мастинку, слазай в истенку и набери картохи". Вот и думаю, что она просила сделать?
Лешка рассмеялся:
- Теперь-то ты все понимаешь, а вот когда приехал, трудно тебе что-нибудь втолковать было.
- Так меня в школе псковскому языку не учили.
- Поводишься с нами, на пятерку знать будешь.
Подошла соседская девчонка, ребята от него отстали, а он стал вспоминать, как говорили те трое. Псковских словечек у них вроде не было. Выходит, не местные. Рассказать о них ребятам? Предупредили же, чтобы не болтал, да и не надо никого в это дело впутывать. Что случится, так пусть с него одного спрос будет, а то всех заметут. Так-то оно так, но ему-то как быть? Не посидеть ли дома? Если те люди партизаны, то в деревню не придут. Провокаторы - могут, но он тогда будет знать, кто они на самом деле, и на их удочку не попадется. "Я им тоже проверочку устрою - посмотрим, кто кого перехитрит, - радовался Гришка, но через три дня по-другому рассудил: - Партизаны они, а я, дурак, от них прячусь!" Тут еще мать подлила масла в огонь. Давно ругалась, что сена мало коню припас, и "тяжелую артиллерию" в ход пустила:
- Придется мне самой косить - до тебя не дозовешься.
Гришка схватил литовку и в лес, где была присмотрена хорошая поляна, а там будто ждали его и сразу быка за рога:
- Ты от нас не скрывайся, Гриша. Надо будет, мы тебя и под землей найдем. И не бойся - мы партизаны и нуждаемся в твоей помощи.
- В какой?
- Люди к тебе будут приходить ночью, пароль называть, а ты станешь отводить их к нам.
- Оружие дадите?
- Его-то как раз тебе и не надо. Забыл, какая история с наганом получилась?
Такого вопроса Гришка не ожидал и, отведя глаза, буркнул:
- Я его немцам отдал.
- Отдал... негодный пистолет, а наган сохранил. Где он?
- Кто?
- Наган.
- А, наган...
Той осенью пришел в Валышево брат матери дядя Миша. Помог ему закапывать зерно. Мать не утерпела и пожаловалась на старшего, который из-за своей неразумности чуть не погубил семью. Дядя Миша ему тоже попенял, а когда остались одни, попросил рассказать о пистолете подробнее. Гришка ему все, как на духу, и выложил. Дядя Миша был с ним тоже откровенен и сказал, что хочет уйти к партизанам. К ним лучше приходить с оружием, и Гришка отдал ему наган.
Пришлось об этом рассказать.
- Молодец - не соврал, - похвалили партизаны. - А чтобы тебе спокойнее жилось, знай, что мы о тебе все от твоего дяди Миши и знаем. Он в нашем отряде воевал и говорил, что тебе можно довериться. Погиб недавно. Матери об этом не говори, а то начнет интересоваться, от кого узнал, и разведет турусы на колесах.
Гришка оторопел от этой страшной новости. Но побоялся, что слезы тут же всё погубят, глотнул судорожно и выпалил:
- Какой пароль будет?
- Во, куда хватил! Пароль на каждую операцию разный назначается и отзыв тоже.
- Какой еще отзыв?
- Человек тебе должен правильно назвать пароль, а ты должен ответить слово в слово, что мы тебе скажем, иначе он не доверится. Понял? По рукам, что ли?
- По рукам.
Коса в этот день пела в руках парня, сена накосил много и домой бежал весело - он будет помогать партизанам! Вечером сказал матери, что дома спать жарко и душно, поэтому он перебирается в сенник.
- Спи там, мне-то что, - согласилась мать и тут же огорошила таким вопросом, от которого в жар бросило: - Не зазнобу ли уж завел, сынок?
- Скажешь тоже! Никого я не завел. Хочешь знать, так я ни с одной девчонкой и не целовался даже. Вот!
- У, какой строгий стал, и пошутить с тобой нельзя, - притворно удивилась мать.
- Пошутить?! Ты такое сказала, что уши вянут. Как не стыдно только?
Мать потаенно, будто что вспоминая, улыбнулась.
* * *
Партизаны показали, как будут стучать приходящие: три размеренных удара, словно вода после прошедшего дождя с крыши капает, но когда пришел первый, Гришка услышал его тихие шаги, поспешил навстречу и чуть не столкнулся с немцем!
- Гутен абенд! - прохрипел растерянно.
- Гутен абенд! - тихо отозвался "немец" и продолжал на чистом русском языке: - Похоже, дождь будет?
- Нет - солнце без туч закатилось! - едва не закричал Гришка - пароль был назван правильно, а немецкие шинель и пилотка ерунда - бежал человек из лагеря, убил немца и оделся в его форму.
Домой вернулся с сознанием, что, может быть, помог человеку спастись от смерти. Радовался и тому, что разгадал секрет партизан: не знакомому с местностью человеку проще найти деревню и в ней нужный дом, чем ночью отыскать в лесу нужную землянку. Вот зачем понадобился он партизанам. Еще двоих отвел, а через день, в середине ночи, бородатый и немолодой мужик притащил тяжелый мешок. По тому, с каким облегчением сбросил его с плеч, по запаренному виду пришельца Гришка догадался, что пришел тот издалека.
Двор и огород у хозяев были большие. Во дворе напротив крыльца находились два хлева, тут же стоял сарай для сена. В огороде была баня и еще один сенник. К нему сделан пристрой, в котором раньше хранили полову и другие отходы. Теперь пристрой был не нужен, его дверь давно завалили старыми досками и бревнами. Гришка сделал в пристрое тайник, проникать в который можно было из сенника, где сгнило нижнее бревно. Оставшись один, перетащил мешок в тайник. В нем прощупывались какие-то брусочки. Развязал - мыло! "Один возьму, так большой беды не будет, - пронеслось в голове, - а мать обрадуется". Послюнявил палец, потер брусочек - не мылится! Что за штука? Эрзац опять какой-нибудь немецкий? Слетал в баню, окунул мыло в таз с водой - результат тот же. Палец нащупал в брусочке дырку. Она зачем? А черт его знает! Раздосадованный, водворил мыло на место.
Партизаны пришли за мешком на другую ночь, а через несколько дней прошел слух, что от взрыва на железной дороге полетел под откос фашистский поезд. Сначала он не связал одно с другим, но скоро сообразил, что в мешке были брусочки тола, а дырки в них приготовлены для запалов. Зачем понадобилось оставлять у него мешок всего на одну ночь, догадаться не мог, но, видно, и в этом была какая-то необходимость, иначе партизаны обошлись бы без него.
14. Родившиеся в рубашке
Остаток лета промелькнул как один день. Картошка в этот год уродилась на славу, и телепневцы то и дело шли к Ивановым, чтобы помогли ее выкопать и убрать. Помощники на работу наваливались дружно, Настя и Нина помогали, и хозяева, видя такое усердие и добросовестность, на оплату не скупились. Мальчик тоже не застаивался. То надо сено кому-то привезти, то дрова, а то зерно доставить на мельницу. Целыми днями минуты свободной не выдавалось.
Партизаны будто провалились. То ли ушли в другое место, то ли не нужен им стал Гришка. А он ждал их каждую ночь и из сенника перебрался в дом, когда уже начала подмерзать земля.
Слетел лист с деревьев. Пошли затяжные дожди Первый снег посыпался. В середине ноября задул северный ветер и снег пошел по-настоящему Мохнатый, крупный, он валил двое суток, дворы не успевали от него очищать.
В это утро солнце поднималось медленно. Сначала над лесом появилась одна багровая полоса, за ней вторая, третья. Они стали расти и светлеть, но скоро скрылись в тучах. Казалось, вот-вот опять пойдет снег, однако небо расчистилось, и бледное зимнее солнце зажгло миллиарды маленьких солнц в наметенных сугробах, на крышах домов и сараев, на белых шапках деревьев.
Прошло еще несколько дней. Снег не таял. Встали зимние дороги. Тогда только раздался знакомый стук в окно. Гришка вскочил раньше матери:
- Лежи. Это Лешка. Мы договаривались.
У сенника его ждал высокий, черный, чуть постарше его партизанский тезка Григорий.
- Я уж думал, вы ушли куда-то, - выговорил ему мальчишка.
- Пока нужды не было, не тревожили напрасно, а теперь... Тебе дров не надо?
- Да заготовил я.
- Не беда - лишний воз в хозяйстве пригодится. Приезжай завтра после полудня к тем землянкам, возле которых штабелек стоит. Веревку захвати, чтобы увязать, и топор. Не опоздай смотри!
- Я когда-нибудь подводил?
- Ух, какой серьезный! Шлепай домой, чтобы мамка тебя не хватилась.
Гришка догадался, что партизанам надо что-то вывезти из леса и схоронить у него, но расспрашивать не стал: они не любили отвечать на досужие вопросы и отделывались обычно шутками. Не хотят говорить, и не надо - сам все узнает, если без него обойтись не могут.
Узнал! Григорий и незнакомый, с рыжеватой бородой мужик первым делом стал укреплять на санях приготовленные заранее из тонкоствольных березок дуги и обкладывать их сначала тонкими, а потом и толстыми двухметровыми чурками. Впереди отверстие заложили короткими поленьями, ушли в землянку и вывели из нее раненного в ногу человека. Заросшее черной щетиной лицо его было серым и кривилось от боли, нижняя губа страдальчески прикушена. Заметив во взгляде раненого удивление и даже разочарование, Гришка посмотрел на него с вызовом. Раненый покачал головой и полез в укрытие ногами вперед. Сзади вход заделывали особенно тщательно, полешко к полешку подгоняли. Сверху добавили длинных чурок, крепко увязали воз, пошатали его, проверяя на прочность, и тезка хлопнул Гришку по плечу:
- Поезжай, друг. Спрячешь товарища в тайничке, а ночью мы его заберем. Тебя будить не будем - можешь спать спокойно.
Гришка не стал скрывать удивления:
- Ночью заберете? Так зачем в деревню везти?
- Так надо! - со значением сказал тезка. - А зачем и почему - потом узнаешь.
- Все потом да потом, нет чтобы сразу сказать, - проворчал Гришка, трогая коня.
- Ни пуха ни пера! - пожелал на дорогу тезка.
Гришка с удовольствием послал его к черту, хотя понимал, что на этот раз партизаны доверили ему по-настоящему серьезное дело. И возгордился, героем себя почувствовал, шагал рядом с возом весело, даже "Катюшу" насвистывал, пока не выехал из леса и не увидел у крайнего дома, в котором жила тетя Варуша, немецкого часового. Тут он ругнул тезку уже совсем по-взрослому. Остановил коня, сделал вид, что затягивает хомут, а глаза туда-сюда, туда-сюда. Что делать? Стукнул кнутом по дровам:
- Немцы в деревне! Слышите?
- Слышу. Если заставят разбирать воз, сзади меня открывай. Сколько их?
- Пока только часового вижу. С автоматом!
- Я его уложу, а ты автомат забирай. Коня поставь так, чтобы развернуться можно было. И трогай - нельзя долго задерживаться, - раненый сказал все это так спокойно, будто ему каждый день приходилось ездить в возе дров по деревням, занятым немцами.
Гришка послушался и к поджидавшему его фашисту заковылял, грея в себе надежду, что как-нибудь пронесет. А почему бы и нет? За дровами он ездит часто. И себе порядочно навозил, и соседям. Это вся деревня может подтвердить. Все так, все так, но раньше он возил одни дрова, а теперь... Надо сделать вид, что и сегодня везет только дрова и потому совсем не боится часового, надо обязательно поздороваться с ним, улыбнуться...
Бьются в голове мысли, наскакивают друг на друга. В глазах рябит, голова вниз клонится, чтобы фашиста не видеть. Не может взять себя в руки Гришка, не может казаться спокойным и равнодушным, не в силах одолеть жесткой петлей сжимающий горло страх. Часовой уже у воза. Злющий, автоматом размахивает. Надо часовому что-то сказать, но губы онемели, свело их в какую-то идиотскую улыбку, и не то, чтобы говорить, дышать нечем. Гришка видит, как фриц тянется к топору, видит, как от одного его удара двумя струями разлетаются в стороны концы перерубленной веревки и разъезжаются, начинают скатываться вниз уложенные сверху чурки! Если покажутся дуги, короткие поленья?..
День померк, на глаза накатила темнота, Гришка не сразу заметил, как выскочила из дома полураздетая тетя Варуша, бросилась к часовому, стала оттаскивать от воза:
- Чего к мальчишке пристал - нашел партизана! Племянник он мой, пле-мян-ник! Во-он в том доме живет. До смерти перепугал малого! Киндер он, киндер - разуй глаза, бесстыжий! Веревку-то зачем испортил - дров никогда не видал, что ли?
Что-то еще кричала тетя Варуша, оттесняя часового от воза. Возмущенно прыгала бородавка на ее лице. Она не знала, что везет племянник, и чувствовала себя правой. Напор тети Варуши подействовал на немца, он отвечал все реже. Заметив это, она пошла на мировую:
- Замерз тут стоять? Заходи в дом погреться, чаем тебя напою, - и пожилой, только теперь Гришка рассмотрел часового, немец бросил топор и пошел на свой пост.
Под горячую руку досталось и Гришке:
- Ты-то что верстовым столбом стоял? Не мог сам все обсказать?
Все еще ворча и ругаясь, тетя Варуша помогла уложить свалившиеся чурки, закинула на воз концы веревки, однако стянуть их и связать было невозможно.
- Ладно, пара чурок мне за твое спасение, племянничек, - сказала тетя Варуша и сбросила их на землю.
Но веревка снова не связывалась. Тогда Гришка забрался на воз, ухватил ее концы в одну руку и так, не дыша, доехал до дома. Проехать незамеченным в огород не удалось. Мать выбежала во двор:
- Работник у меня растет, ну и работник! - и осеклась: - А что это на тебе лица нет?
Гришка посмотрел на нее долгим отсутствующим взглядом - о чем это она? - и, с трудом ворочая пересохшим языком, прохрипел:
- Принеси попить, мама.
Удерживая концы веревки левой руки, правой взял ковш и припал к нему. Ковш отбивал на зубах дробь, вода стекала по подбородку, а он все пил и пил, как пьют измученные длительной жаждой люди.
- Да что с тобой случилось-то? - нетерпеливо воскликнула мать. Не дождавшись ответа, обиженно поджала губы: - Онемел, что ли? Помочь тебе?
Гришка вернул ей пустой ковш и попросил:
- Не мерзни, мама. Я сам все сделаю.
- Ну и делай, раз такой гордый, - совсем рассердилась мать и ушла в дом.
Он направил Мальчика в огород, посидел там на возу, прислушиваясь к головной боли и слабости в теле, потом стал разбирать дрова. В лесу он помогал загружать воз. Там чурки казались легкими, а за дорогу будто потяжелели. Еле сволакивал их на землю, с трудом укладывал к задней стенке конюшни. К раненому добрался уже в темноте, отвел его в тайник, укрыл как следует сеном и спросил, не принести ли ему какой еды?
- А матери что скажешь?
- Я незаметно.
- Вот это "незаметно" нас чаще всего и губит.
Раненый слышал перебранку тети Варуши с часовым, разговор Гришки с матерью и посоветовал быстрее идти домой. И Гришке хотелось этого, но надо было распрячь Мальчика, подбросить сена и еще, простодушно думал Гришка, лучше ему подольше побыть на дворе, чтобы не вышло чего плохого.
А у немцев что-то случилось: закричали вдруг, забегали, шум заведенных моторов послышался. Выбежал на улицу - в дальнем краю деревни мелькали красные огоньки машин. Вернулся в тайник, рассказал о внезапном отъезде фрицев. Раненый не удивился:
- Они собирались лес прочесывать, а мы, чтобы отвлечь их, другой удар приготовили, но запоздали почему-то. Теперь порядок. Говори, кто из нас в рубашке родился?
- Не я. Мне на немцев знаете как не везет?
- На них всем не везет, - усмехнулся раненый, - а вот на тебя и на твою тетю мне повезло. Это точно. Беги домой, не карауль меня больше.
В доме было тепло и сухо. На столе исходила паром картошка. Не чувствуя вкуса, он проглотил несколько картофелин и лег. Сделал вид, что уснул. Но не спалось. Среди ночи не выдержал и поднялся "проверить коня". Раненого уже забрали партизаны. И все сделали так тихо, что он, ни на минуту не сомкнувший глаз, ничего не слышал.
"Не бросают в беде своих товарищей партизаны, на большой риск идут, но выручают", - размышлял парнишка и радовался этому.
15. В партизанской бригаде
Выпавший, как все думали - окончательно, снег продержался недолго. На Псковщину прорвались теплые балтийские ветры и без солнца растопили, согнали его. Наступила распутица. Дороги раскисли, колеса по ступицу увязали в грязи. В это время, откуда-то издалека, пришла партизанская бригада, без боя заняла Телепнево, Коковкино и еще несколько деревень.
Это очень удивило Гришку. Он думал, что партизанские отряды небольшие, из-за этого прячутся по лесам и если и наносят фашистам урон, то тоже малый. А оказалось, что у партизан целые армии есть и фрицы даже связываться с ними боятся. Побежал своих партизан искать, но никого не встретил, а в соседние деревни не заглянешь - всюду посты расставлены. Тут у партизан порядок получше немецкого, привыкли они к бдительности, дисциплину соблюдают строго.