– Я так и делаю – даю Отту второстепенную информацию или ту, которая не имеет для нас значения...
Первая встреча в разведуправлении была короткая – Семен Петрович торопился на заседание Военного совета. Условились продолжить разговор вечером на квартире Урицкого.
– Это здесь, рядом, за Каменным мостом. Надеюсь, вы не забыли Москву...
Вечером Рихард появился в квартире Семена Петровича.
– Ну, теперь рассказывайте подробнее... Будем говорить по-немецки? Вам это легче.
– Нет, нет! – воскликнул Зорге. – Только по-русски. За последние два года я не произнес, кажется, ни одного русского слова. Так можно забыть язык.
Рихард начал с того, что его больше всего волновало, – с упорных слухов о предстоящих переговорах немецкой военной делегации в японском генеральном штабе. Урицкий записывал что-то для памяти, переспрашивал, уточнял, интересовался деталями. Потом заговорили о положении в Маньчжурии, и Рихард высказал свою точку зрения.
– Военные круги в Японии, – говорил он, – определенно усиливают влияние на политику правительства. Я сообщал об этом раньше. Страна идет к фашизму, конечно своеобразному, отличному от немецкого, но такому же агрессивному и авантюристичному, для меня это ясно. Выход Квантунской армии к нашим дальневосточным границам усилил эти тенденции. В Северной Маньчжурии происходит большое военное строительство.
– Да, мы это знаем и по другим источникам, – согласился Урицкий. – Обстановка тревожная. Японцы ведут традиционную политику экспансии, имея в виду наш Дальний Восток.
– Эту политику я называю политическим синтоизмом.
– Правильный термин... Сложностью обстановки и вызвано, в частности, назначение Яна Карловича Берзина в Дальневосточную армию. Но мы все еще мало знаем о планах наших вероятных противников. – Урицкий задумался, потом спросил Зорге: – Скажите, Рихард, а не смогли бы вы побывать в Маньчжурии? Конечно, если только это возможно.
– Попробую.
Зорге снова заговорил о своей группе "Рамзай". За это время ее удалось скомплектовать. Слабым звеном остается только радиосвязь, которая часто подводит. Зорге сказал Урицкому:
– Я очень вас прошу, Семен Петрович, пошлите ко мне радистом Макса Клаузена, с ним я работал в Шанхае. Иначе могут быть перебои связи с Центром.
– Какие у вас еще просьбы?
– Как будто никаких...
– В таком случае давайте условимся: заканчивайте дела в управлении и на месяц поезжайте отдохнуть на юг. На больший срок, к сожалению, нельзя. Согласны?.. Радиста попробуем разыскать до вашего отъезда. Наш разговор будем считать предварительным – подробнее доложите в отделе, а затем встретимся еще раз. На мой взгляд, вы работали отлично, Рихард. Будем думать о перспективах, так сказать, о направлении главного удара... А теперь пошли ужинать! Небось стосковались по русской кухне?! Надеюсь, вас устроит селедка с разварной картошкой!..
Комкор Урицкий, с которым Зорге познакомился ближе, относился к поколению людей, сформировавшихся в революционные годы. Они были однолетки – начальник военной разведки и руководитель группы "Рамзай", действовавшей на Дальнем Востоке. Люди одного поколения, одной эпохи, одних устремлений, идей и убежденности. Семен Урицкий детство провел в Одессе, начинал жизнь с казенного училища, с работы на побегушках у знакомого аптекаря. Жил в семье своего дяди Урицкого и в семнадцать лет, не без его влияния, стал большевиком-подпольщиком. В двадцать лет, примерно в то же самое время, когда Зорге служил в германском пехотном полку, Семена призвали в русскую армию – рядовым Стародубского драгунского полка. Они находились по разные стороны русско-германского фронта.
Февраль семнадцатого года застал Семена в Одессе. Потом Красная гвардия и бесчисленные фронты гражданской войны: Царицын, Крым, Украина.
В двадцать пять лет Урицкий командовал кавалерийской бригадой, в двадцать семь – закончил Академию Генерального штаба, часто отрываясь от лекций по неотложным делам – то на подавление Кронштадтского мятежа, то на другие боевые задания. Несколько лет он провел за границей на такой же работе, как Зорге. Позже командовал корпусом, был на штабной, на командной работе и в сорок лет, став опытным военачальником, вернулся на разведывательную работу.
В этот приезд Рихард не раз встречался с Семеном Петровичем и проникался все большей симпатией к нему. Центр был удовлетворен докладом Зорге. Группа "Рамзай" все основательнее внедрялась в милитаристской Японии, в стране, где ни разу не удавалось задержаться надолго ни одному разведчику, не вызывая подозрений у всевидящей кемпейтай – имперской контрразведки. Но если вначале перед Рамзаем и его группой ставилась первоочередная задача – наблюдать за военно-политическим, экономическим положением на Дальнем Востоке, чтобы своевременно разгадать планы японских милитаристов, то теперь задания усложнялись. По мере расширения взаимных связей двух тяготевших друг к другу агрессивных стран – Японии и Германии – перед группой Зорге были поставлены новые сложные задачи. Возник вопрос – нельзя ли из Токио наблюдать за деятельностью германских фашистских политиков? Пусть Япония станет как бы "наблюдательной вышкой" для дозорных из группы Рамзая...
Вот об этом снова и снова говорил комкор Урицкий с разведчиком, приехавшим из Японии.
Недели через полторы в Москве появился Макс Клаузен. После работы в Китае он считал себя демобилизованным и занялся мирным трудом. Он жил в то время под Саратовом, в маленьком городке Красный Кут, работал трактористом под другой фамилией и перестал думать о разведывательной работе. Обзавелись хозяйством, получили корову, Анна развела кур, кроликов. Жили они в маленьком домике, окруженном тенистым садом. Что еще нужно для спокойной, счастливой жизни?! В машинно-тракторной станции Макс был на хорошем счету, получал премии. Жил в достатке. Единственное, что напоминало Максу о его прежней профессии, это увлечение радиосвязью. Что-то мурлыча себе под нос, он в свободные вечера мастерил передатчики, ставил их на тракторы, работающие на отдаленных полях. Радиосвязь действовала километров на пятьдесят. Конечно, это не Владивосток, но для одной МТС было вполне достаточно.
И вот нежданно-негаданно Клаузен получил вызов в Москву. Сначала он заупрямился, но вторая, более категоричная телеграмма в горвоенкомат заставила поехать. Телеграмма была за подписью Ворошилова. Кто бы мог подумать, что рядового тракториста вызывает к себе нарком обороны!.. И все же Макс Клаузен ехал в Москву с намерением не соглашаться ни на какую работу – хватит! Он так и сказал Анне: "От добра добра не ищут – будем жить здесь. Ты меня знаешь".
И первым, кого встретил Макс в разведуправлении, был Зорге. Макс с удивлением посмотрел на приятеля:
– Откуда ты?
– Приехал за тобой...
– Вот оно что! А я-то думаю, кто ж это про меня вспомнил.
– Так как, соленый моряк, поедем?
Клаузен по привычке потер ладонью крепкую шею.
– С тобой, Рихард, хоть на край света. – Он не знал даже, куда зовет его Зорге.
В тот день Урицкий пригласил домой Зорге и Макса.
– Ну, как решаем? – спросил Урицкий.
– Ехать так ехать, – ответил Макс. – Продам корову, и можно трогаться...
Все рассмеялись.
– Вот и хорошо! Поговорим о делах. Имейте в виду, товарищи, вы – разведчики мира. Знаете, Клаузен, куда надо ехать?
– Нет, Рихард не говорил.
– В Японию. Вы сделаете все, что необходимо, чтобы предотвратить войну между Советским Союзом и Японией, предотвратить, – раздельно и по слогам повторил Урицкий. – Понятно? Ну, а что касается вашего отпуска, Рихард, придется отложить... на лучшие времена. Вам немедленно надо выезжать обратно. Клаузен приедет за вами следом.
– Что ж, долг есть долг, – грустно улыбнулся Зорге. – Я готов, Семен Петрович. Мы – люди пути далекого...
– Да, именно так – люди пути далекого! – Комкор горячо пожал руку разведчику.
В разговоре один на один Урицкий еще сказал:
– Запомните, Рихард, задача номер один – знать о переговорах Берлина с Токио. И второе – следить за обстановкой в Маньчжурии. Остальное – по вашему усмотрению.
И вот торопливое прощанье с друзьями, последние напутствия... Дорога в Канаду, в Штаты, старый паспорт, сохранивший силу, потому что в Москву Рихард выехал под другой фамилией...
Приезд доктора Зорге в Соединенные Штаты совпал с газетной шумихой, вызванной предстоящим воздушным рейсом из Америки в Токио. Рихард подумал, – а что, если в Японию полететь самолетом? Разведчику не обязательно быть постоянно в тени. Быть самим собой – это лучшая маскировка. Задача предстояла сложная, но Рихард начал действовать – как-никак, он все же корреспондент влиятельной "Франкфуртер цайтунг"...
– Пит, я не хочу, чтобы ты улетал, – сказала Джейн.
– Но почему, девочка? – спросил Пит, хотя уже знал, к чему она клонит. Такие разговоры повторялись каждый раз перед отлетом.
Они сидели в баре филадельфийского аэропорта с низкими потолками и громадным, во всю стену, окном, за которым теснились самолеты. Желтый бензозаправщик поил горючим "Дуглас", на котором Пит должен был лететь в Сан-Франциско. Он летел пассажиром, что бывало с ним редко.
– Мне надоело, что ты постоянно куда-то улетаешь.
– Зато я привезу много денег, и мы наконец поженимся
– Оставь, Пит! Я не хочу стать вдовой еще раньше того, как мы обвенчаемся!
Джейн была раздражена и говорила глупости. При чем тут вдова? Пит тоже рассердился.
– Ну, чем я виноват, что я летчик! Тебе надо бы было найти пивовара или шофера такси.
– Не остроумно!.. Летчики тоже бывают разные. Твой приятель Билл летает на линии, как шофер, возит почту. После работы каждый день дома. Разве это плохо?
– Где же мне взять такую работу?
– А зачем ты сам лезешь куда не надо? Я всегда умираю от страха, переживаю за тебя, когда ты в воздухе проводишь эти дурацкие испытания. Мне это надоело!
Пит почувствовал: они вот-вот могут поссориться. Ему этого не хотелось.
– Пожалуй, я выпью еще виски, – сказал он, чтобы переменить разговор. – Ты будешь что-нибудь пить?
– Сок со льдом и немного джину. Совсем немного.
Пит поднял руку, к столику подошла кельнерша, одетая, как стюардесса, – в короткой юбочке, синей кофте с погонами и авиационной пилотке. Пит заказал напитки. Над столом мягко жужжал электрический вентилятор. Поток воздуха легко шевелил волосы Джейн – нежные, тонкие шелковинки и совсем светлые, почти такого же цвета, как недопитый сок ананаса в ее стакане. Маленькие агатовые глаза с короткими бровями глядели растерянно, скорее сердито. И вся ее гибкая фигурка, сейчас такая напряженная, красивые удлиненные пальцы, нервно барабанящие по столу, выражали сдерживаемую ярость, протест против неудачной своей судьбы.
– Послушай, Джейн, – он захотел ее успокоить, – ведь это почти обычный рейс. Смотри – вот здесь Сан-Франциско, здесь Гонолулу, – он чертил ногтем на салфетке маршрут предстоящего полета. – А отсюда рукой подать до Токио. Всего каких-нибудь шесть тысяч миль... Мы, как по камушкам, перескочим через этот ручей...
– Шесть тысяч миль и все время над океаном, – возразила Джейн.
– Ну и что? У всех будут спасательные пояса и даже порошок, который отгоняет акул... Тебе кажется страшно потому, что это первый рейс. Поверь мне, в Японию скоро будут летать так же просто, как из Филадельфии в Сан-Франциско. Я стану работать на этой линии, как шофер пригородного омнибуса. – Пит положил руку на пальцы Джейн, они перестали выбивать нервную бесшумную дробь.
– Пит, обещай мне, что ты переменишь профессию, пусть это будет последний раз. – Она подняла на него глаза, в которых была мольба. – Я так измучилась жить в постоянном страхе. Ведь я люблю тебя, Пит...
В глазах у нее стояли слезы. Пит решил подойти с другой стороны.
– Не всем везет сразу, – сказал он, – ты знаешь Чарльза Линдберга, мы вместе с ним учились в летной школе. Сначала он тоже брался за любую работу, был воздушным циркачом, испытателем, возил почту и вдруг стал миллионером! Перелетел без посадки в Европу и стал знаменитым, теперь купается в долларах.
– Я не завидую ему, твоему Линдбергу, Пит. Ты же знаешь, что шайка гангстеров украла у него сына. Я бы на его месте отдала им любой выкуп. Теперь его Анна несчастная женщина, я представляю себе, что пережила она, когда бандиты в отместку прислали ей отрубленные пальчики ее ребенка... Это ужасно, ужасно! – Джейн закрыла лицо руками.
Пит подумал – зачем он заговорил о Линдберге. В самом деле, национальный герой Америки собирается теперь бежать из Штатов в Англию, где надеется, что вымогатели не достанут его. Чарльз не нашел защиты в своей стране... Нет, зря он заговорил с Джейн о Чарльзе Линдберге.
Джейн осторожно, чтобы не размазать тушь на ресницах, прикоснулась платком к глазам.
– Мне не нужно, Пит, ни славы, ни денег, только будь со мной рядом. Я так измучена!.. – Такого приступа страха, как сейчас, у Джейн никогда не было.
– Что с тобой, Джейн? Повторяю, это обыкновенный рейс, я даже лечу в нем не пилотом, а бортмехаником, почти как пассажир.
Он не сказал, что летчиком его просто не взяли, потому что не было вакансий.
– Тем более, – сказала Джейн, – ты даже не сможешь применить свое искусство. Нет, нет, то, что ты получишь, это только плата за страх... Знаешь что, – вдруг решительно сказала она, – я полечу с тобой в Сан-Франциско.
– Но зачем?
– Не хочу с тобой расставаться... Потом... Потом – у нас скоро будет ребенок... Понял ты меня наконец?!
Пит даже раскрыл рот от изумления.
– Так что ж ты мне об этом не говорила!.. В самом деле – полетим. И знаешь что, в Сан-Франциско мы обвенчаемся. Нечего ждать, когда мы разбогатеем!.. Но как же с твоей работой?
А Джейн же улыбалась. До сих пор она не знала – и это тревожило ее, – как Пит отнесется к тайне, которую она ему сообщила. Значит, он тоже рад...
– Я позвоню на завод, скажу, что приду в понедельник, завтра уже суббота, мне разрешат.
Джейн работала копировщицей в техническом бюро на авиационном заводе под Филадельфией. Там и познакомилась с Питом, безработным летчиком-испытателем.
На самолет в Сан-Франциско уже объявили посадку. До отлета оставалось пятнадцать минут. Пит торопливо расплатился с кельнершей и побежал за билетом, а Джейн пошла звонить по телефону. Встретились они у выхода и с последними пассажирами поднялись в самолет. Через несколько часов они были на побережье Тихого океана.
Гидросамолет, отправлявшийся первым, рекламным рейсом из Соединенных Штатов в Японию, улетал вечером следующего дня. С утра Пит занимался делами, проверял моторы, систему управления, подачу горючего, заполнял какие-то карты, а после полудня встретился в отеле с Джейн. Она была в белом подвенечном платье, которое успела купить в магазине, и вернулась в отель перед самым приездом Пита. В свидетели взяли летчиков, улетавших в Японию, и прямо из мэрии вернулись к самолету.
Среди провожающих у самого барьера стояла высокая, стройная девушка в белом подвенечном платье с букетом красных роз. Она стала предметом внимания многочисленных фоторепортеров, нацеливших в нее свои объективы. В толпе кто-то сказал:
– Это ловко придумали такой трюк с невестой, для фирмы отличная реклама...
На другой день в газетах появилась фотография Джейн – с поднятой рукой, в которой она держала букет цветов.
"Миссис Джейн Флеминг, – говорилось в подписи под фотографией, – провожает в полет своего мужа, бортмеханика Питера Флеминга, с которым она обвенчалась за час сорок пять минут перед началом первого воздушного рейса Соединенные Штаты – Япония".
В первый рейс, соединявший Штаты с японскими островами, полетели главным образом журналисты. Среди них был корреспондент влиятельной немецкой газеты "Франкфуртер цайтунг" – Рихард Зорге.
КАНАДЕЦ ИЗ МОНРЕАЛЯ
Мистер Файф, канадец из Монреаля, поселился в Лондонской гостинице, выходившей фасадом на зеленый бульвар, буйно заросший деревьями, сквозь которые просвечивала теплая синева моря. В Одессе стояла тропическая жара, канадец изнемогал от зноя, и его безукоризненно чистый воротничок быстро темнел от пота. Трижды в день приходилось менять сорочку. Гостиница была старая, с громоздкой мебелью, тяжелой деревянной кроватью посреди комнаты и плотными, малинового цвета, коврами. От этой душной купеческой обстановки в номере казалось еще жарче. Днем мистер Файф по нескольку раз погружался в прохладную широкую ванну, тщательно причесывал щеткой непросохшие волосы, менял сорочку, а через полчаса снова обливался потом.
К вечеру иностранец спускался обедать в маленький внутренний дворик под сенью раскидистых платанов, потом шел на бульвар в кафе "Лето", расположенное рядом с широкой лестницей, ведущей в порт, к морю. Здесь было прохладно, столики под разноцветными тентами стояли вдоль балюстрады над крутым обрывом. Канадец усаживался так, чтобы видеть море, не замиравший и ночью порт. Сюда, сквозь городской шум, доносился лязг и грохот якорных цепей, лебедок, гудки пароходов, нервные свистки лоцманов. Зеленые, рубиновые звезды, вспыхивая и угасая, будто подмигивали канадцу. Он наслаждался наступившей прохладой, тянул холодное пиво и задумчиво созерцал жизнь порта.
Мистер Файф, промышленник средней руки, возвращался из туристской поездки по Советскому Союзу. Он побывал в Ленинграде, Москве, Киеве и через Одессу отправлялся в Канаду. Билет до Пирея, где мистер Файф намеревался пересесть на океанский лайнер, уже лежал в бумажнике, но пароход уходил через несколько дней, и иностранец томился в вынужденном безделье.
Наконец пришло время отъезда. Туристу подали черный лакированный "Линкольн", погрузили его чемоданы, и мистер Файф отправился на морской вокзал. Пароход с белыми, как накрахмаленный воротничок, палубными надстройками и красным околышем с серпом и молотом на трубе стоял у пирса.
В зале ожидания оставалось все меньше людей, пассажиры, получив паспорта, уходили на корабль.
Канадец ждал, попыхивая сигарой, но его будто забыли. Он несколько раз подходил к окошечку, где сидел молодой пограничник, называл свою фамилию, но сотрудник контрольно-пропускного пункта, извиняясь, просил его подождать еще несколько минут.
Пароход дал два гудка, зал опустел. Мистер Файф снова подошел к окошку. Его пригласили почему-то пройти внутрь.
– Где вы получали визу на въезд в Советский Союз? – спросил дежурный, разглядывая паспорт мистера Файфа.
– В Вене, – ответил канадец, – в советском консульстве.
– Но в Вене нет советского консула с такой фамилией, – возразил дежурный.
– Я этого не знаю, в моем паспорте стоит виза.
– Ваш паспорт не в порядке, мы не можем вас выпустить.
Мистер Файф в раздумье потер рукой шею. М-да!..
Оказывается, прямая между двумя точками служит кратчайшим расстоянием только в учебнике геометрии... Положение неожиданно осложнилось. Мистер Файф попросил, чтобы ему разрешили пойти к начальнику контрольно-пропускного пункта. Когда он остался наедине с капитаном-пограничником, за окном прозвучала тройная сирена уходящего парохода.
Канадец еще раз выразил свое возмущение. Капитан развел руками:
– Я ничего не могу сделать, господин Файф, граница закрыта, пароход выходит на рейд. – И снова та же фраза: – Ваш паспорт не в порядке.
Тогда мистер Файф перешел на русский язык и сказал: