Я не хотел отвечать больше того, о чем меня спрашивали, перед другими. Я их не знал. Я хотел рассказать все сержанту, когда мы останемся наедине. Хэммер не знает, что я видел. Надо быть осторожным, но на этот раз я не стану молчать. Я принял такое решение, когда смотрел на испуганные лица женщин на рынке. Жизнь не была нелепой, а смерть не была абстрактной.
- Где Хэммер?
- Сторожит мальчика. На вид ему не больше четырнадцати. Я пришел за вами.
- Хорошо, - сказал сержант Экс, - пошли.
По пути сержант Экс выразил беспокойство по поводу сложившейся обстановки. Он подозревал, что существует связь между обмороком женщины на рынке и попыткой бегства мальчика. Это пахло обдуманным планом. Он предполагал, что мальчик, возможно, был вьетконговцем, оберегаемым крестьянами, по крайней мере некоторыми. Капрал и оба солдата охотно с ним согласились. С чего бы это мальчишке удирать, рискуя жизнью, если он невиновен? Я мог бы привести несколько причин, но не стал их высказывать. Может быть, они и правы, но мне нужно было больше доказательств и меньше домыслов. Даже если мальчик был вьетконговцем, это не оправдывает его убийства Хэммером. Я не мог рассматривать это иначе как преднамеренное убийство.
Хэммер, стоя на том же месте, где я в последний раз его видел, помахал нам.
- Где же гук? - спросил меня сержант Экс.
- Наверное, лежит в траве. - Интересно, как он будет реагировать, когда найдет мальчика мертвым. Ответ не заставил себя ждать.
Увидев лежащего у ног Хэммера мертвого мальчика с открытыми глазами и ртом, Экс обратился ко мне:
- Я думал, он только ранен в плечо.
- Когда я пошел за вами, он был жив.
- Что случилось, Хэммер?
- Этот ублюдок пытался убежать. Пришлось его пристрелить.
- Ты утверждаешь, что он, будучи ранен в плечо, пытался бежать, в то время как ты стоял над ним?
- Ноги-то у него были целы, сержант. Я повесил винтовку на плечо и раскуривал сигарету. Вдруг увидел, что он бежит через траву.
- С каких это пор сторожат гука с винтовкой на ремне?
- Наверное, я не подумал. А что страшного? Еще один мертвый гук.
- Ты должен был оставить его в живых для допроса. Мы даже не знаем, вьетконговец ли он. На вид ему не больше тринадцати лет.
- Он достаточно взрослый, сержант. Эти сопляки умеют обращаться с винтовкой. Мне приходилось иметь дело с ребятами моложе его.
- Да, но ведь у него не было винтовки?
- Не было.
- Очень плохо. Это облегчило бы твое дело.
- Какое дело? Вы видели, что он пытался убежать. Вы сказали: "Догони его". Я и догнал.
- Переверните его.
Капрал встал на колени и перевернул тело вниз лицом. На затылке, под самой линией волос, зияло пулевое отверстие.
- Чистая работа, Хэммер, - сказал сержант. - Значит, гук пробирался через траву, а?
- Да, но он ушел не очень далеко, метров на десять, когда я снял с плеча винтовку и выстрелил.
- Одним выстрелом, а?
- Больше мне и не надо было. Когда я ранил его в плечо, он ушел метров на тридцать в поле, а этот мальчишка не очень-то большая мишень. - Хэммер был явно доволен собой. - Я был самым метким стрелком во всем батальоне.
- Особенно на десять метров, а может быть, меньше, а?
Хэммер ничего не ответил.
Сержант оглядел нас всех:
- Возвращаемся в деревню и продолжим проверку. Я уверен, что крестьяне сейчас наблюдают за нами. А когда они найдут этого гука, вряд ли мы им очень поправимся. Понимаете? Если этот парень чист, они могут поднять скандал. - Он поглядел на Хэммера. - Надеюсь только, что он не сын какого-нибудь деревенского старейшины.
- Чепуха, сержант, - сказал Хэммер. - Я простой солдат, а не политик. От меня требуется убивать гуков, не так ли?
- От тебя требуется выполнять приказы. Твоя дурацкая история неубедительна. Во Вьетнаме не найдется ни одного американского солдата, который поверил бы, что этот мальчишка пытался убежать с дырой в плече.
- Вы хотите сказать, что я вру?
- Я хочу сказать, что ты дерьмо, и будь у меня хоть один свидетель, я бы тебя жестоко наказал.
Хэммер был ошеломлен.
- Не понимаю эту идиотскую войну. Я делаю свое дело, убиваю гуков, как меня учили, а теперь вы говорите, что я не прав.
- Ты убил раненого мальчишку и испортил все дело. Может быть, ты настроил против нас всю деревню. Не знаю. Надеюсь, что нет. А теперь пошли отсюда. Нельзя здесь оставаться.
- Как насчет той гуковской женщины, которая сидела рядом с чарли на похоронах? - с тревогой спросил Хэммер. - Вы нашли ее? Может быть, она что-нибудь знает?
- Да, я думал об этом. Надо выяснить.
На обратном пути я только и думал о том, как сказать сержанту Эксу, что у него есть этот один свидетель. Я не знал, когда представится такая возможность, но надеялся. Хэммер следил за мной с подозрением, но я ничем не показывал, что ему есть о чем тревожиться. Втайне я чувствовал огромное облегчение. Если сержант Экс готов применить наказание, это мой человек.
Хотя похоронная церемония еще продолжалась, среди плакальщиц у гроба той женщины не было, а шансы отыскать ее в деревне были невелики. Никто из нас не мог бы с уверенностью ее опознать, а в деревне с множеством пожилых вьетнамок, которые для нас были все почти на одно лицо, наши поиски представлялись более чем безуспешными. Языковой барьер мешал нашим попыткам что-либо узнать, а если кто-то из местных жителей и понимал по-английски, он это скрывал. В своем рвении Хэммер заглядывал в лицо чуть ли не каждой женщине на рынке, некоторых пытался грубо расспрашивать. Но всякий раз женщина смотрела на него с растерянностью и страхом и молчала. Стала очевидной скрытая враждебность по отношению к нам, и все больше женщин покидало рынок и возвращалось в свои хижины. Наконец сержант Экс приказал прекратить поиски. Наше присутствие тревожило жителей, создавало напряженную обстановку на обычно оживленном рынке.
Однако у нас был приказ, и сержант Экс был не тот человек, который оставил бы его невыполненным. Если поиски на рынке на к чему не привели, может быть, обыск хижин окажется более плодотворным? Мы приступили к нему, переходя от одной хижины к другой. Но в хижинах оружия не оказалось, не было заметно и какой-либо особой тревоги со стороны их обитателей: по крайней мере, на лицах стариков и женщин ничего нельзя было прочесть, кроме смирения с нашим непрошеным присутствием. Они молча переносили обыск к своих домах. Если и прятали от нас что-то, мы ничего не нашли. Они были непроницаемо спокойны, зная, что останутся здесь, в своих домах, и будут вновь обрабатывать свои поля после того, как мы уйдем со своими самолетами, танками и пушками. Но они еще долго будут помнить нас, после того как мы их забудем. Мы были жестокой действительностью в их мире; они были кошмаром в нашем мире - кошмаром, который длится триста шестьдесят пять дней, а когда он кончится, мы вернемся домой и будем продолжать жить, словно ничего не случилось.
К середине дня мы обыскали больше половины хижин, но так ничего и не нашли. Никто из жителей не жаловался на беспокойство со стороны Вьетконга. Напротив, когда мы упоминали Вьетконг - единственное слово, которое они понимали, - пожимали плечами и качали головой. Некоторые женщины, знавшие несколько английских слов, отвечали более определенно, повторяя как автомат: "Вьетконг здесь нет".
Мне казалось бессмысленным продолжать обыск. Мы взбудоражили всю деревню. Но сержант Экс терпеливо и упорно требовал проверить все хижины деревни. Поскольку еще оставалось несколько часов светлого времени, он не собирался прекращать работу, какой бы нудной и противной она ни была. Ему было не по душе вторгаться в хижины и беспокоить людей, но приходилось это делать. Приказ есть приказ, и его надо выполнять.
Было четыре часа, когда мы вышли из последней хижины и устроили перекур. Мы устали больше, чем если бы были в бою. Помимо изнурительной жары нас вымотали бесплодные попытки войти в контакт с жителями деревни. Капрал был разочарован тем, что мы ничего не нашли, но сержант остался доволен операцией. Мы добросовестно проведи обыск, и он был убежден, что жители не запуганы вьетконговцами, иначе мы обнаружили бы какие-нибудь признаки.
Хотя с тех пор, как мы покинули поле, никто не упоминал об убийстве мальчика, среди нас чувствовалась какая-то скрытая нервозность. Во время обыска Хэммер казался озабоченным и то и дело осторожно поглядывал на сержанта и на меня. Было ясно, что суровый отклик сержанта на его рассказ встревожил его, но он старательно избегал дальнейших разговоров об этом. Я чувствовал, что он не знает, как держаться со мной. Если у него и было подозрение, что я все видел, то он его умело скрывал. Однако я заметил, что он вертится около меня, и, если бы я сказал что-нибудь сержанту, он обязательно услышал бы. Он сильно потел, и я знал, что не только от жары, и хотя втайне радовался его беспокойству, оно меня пугало. Я уже многому научился и знал, что такие люди, как Хэммер, пойдут на все ради своего спасения. Как голодные волки, они готовы съесть своих. Я по-своему был готов поступить так же, когда придет время.
Прежде чем вернуться на базу, мы в последний раз обошли рыночную площадь. Продавцов и покупателей уже не было. Овощные прилавки опустели, киоски закрылись. Похоронная процессия с покойником отправилась к месту захоронения, оставив после себя мерцающие и чадящие свечи. Больше здесь нечего было делать, - и мы двинулись на базу по дороге, которая шла по краю поля, огибая деревню. Не прошли мы и нескольких метров, как увидели двух деревенских старейшин, шагавших навстречу нам с поля. Они шли медленно, с трудом, согнувшись под тяжестью груза, который несли. Это был мертвый мальчик. Старики склонили головы и тяжело дышали. Только поравнявшись с нами, они подняли головы и молча поглядели нам в лица. Когда они проходили мимо, я горестно кивнул им головой.
- Я думаю, но мешает их допросить, - сказал Хэммер. - Может, они что-нибудь знают о чарли?
- Может быть, они желали бы допросить нас, - ответил сержант. - Хочешь ответить на их вопросы?
- Я только выполнял свою проклятую работу.
- Да, только не думаю, что они это поймут, даже если бы ты знал гуковский язык. Это просто два старика, которые несут домой убитого мальчика.
- Они к этому привыкли, сержант. В стране полно убитых гуков, да и убитых американских солдат немало.
- Нечего меня поучать, Хэммер. Я внес свою долю в убийство гуков. За то и получил вот эти нашивки.
- За что же тогда вы меня ругаете?
- За то, что ты сорвал задание.
- Что же вы хотели, чтобы я позволил этому гуку убежать?
- Я хотел, чтобы ты взял его в плен. За этим мы сюда пришли: взять подозрительных. Если ты не способен охранять четырнадцатилетнего мальчишку с пулей в плече, значит, ты не годишься для такой работы.
- Он бы далеко убежал, если бы я не попал в него с первого выстрела.
- Хочешь получить еще один значок за отличную стрельбу?
- Черт возьми, я вас не понимаю!
- Тогда заткнись и пошевеливайся! Пошли.
Меня очень приободрила позиция сержанта, и весь обратный путь на базу я только ждал момента, когда смогу рассказать ему все, что знаю. Я намеревался ответить на вопрос, который прочел на лицах этих двух стариков.
- Почему ты не рассказал мне раньше, до того, как я доложил лейтенанту? - спросил сержант - Экс, бросив на меня укоризненный взгляд.
Было восемь часов вечера, и мы уже больше получаса разговаривали в палатке-столовой. Другие участники патруля уже поели и ушли. Сержант пришел позднее, и я медлил над чашкой кофе, чтобы остаться с ним наедине. Хэммер задержался, чтобы узнать, что сказал сержант лейтенанту. Экс заставил его немного помучиться, прежде чем признался, что доложил его версию убийства. Что касается Хэммера, то на этом журнал патрулирования за прошедший день был закрыт. Теперь я снова открыл его.
- Не мог же я говорить при Хэммере. Я должен был рассказать вам одному.
- Я так и подумал, когда увидел дырку в голове мальчика. Выстрел был сделан с трех, от силы четырех футов. Но у меня не было доказательств, что мальчишка не бежал. Это было вранье, но я не имел доказательств.
- Теперь вы их имеете. Я ваш свидетель.
- Это не так просто.
- Почему?
- Я уже доложил лейтенанту версию Хэммера. Только я ее подправил.
- Зачем вы это сделали?
- Я не мог подтвердить его неправдоподобную версию и не мог потребовать наказания, не имея фактов. Я поддерживаю своих солдат независимо от личных подозрений. Нельзя успешно провести операцию, нанося удар собственным солдатам, если нет фактов. Это подрывает моральный дух, и у тебя на руках остается кучка лоботрясов, каждый из которых заботится только о себе.
- Но ведь вы сами сказали, что Хэммер сорвал задание. А теперь у вас есть факты, чтобы это доказать.
- Ничего не могу сделать, Гласс. С какими глазами я опять пойду к лейтенанту, после того как изложил дело в пользу Хэммера?
- Расскажите ему правду. Скажите, что только что узнали об этом от меня. Я готов пойти с вами, если хотите.
- Он спросит, почему вы не сказали сразу. Это будет плохо выглядеть. Мой доклад уже внесен в отчет.
- Можно исправить этот чертов отчет. Я ведь сказал, что не хотел говорить в присутствии Хэммера. Я повторю это лейтенанту.
- Это поставит меня в дурацкое положение. Ведь я наврал лейтенанту о том, как был убит мальчишка, чтобы действия Хэммера были понятны.
Теперь я рассердился:
- Что же вы сказали лейтенанту?
- Что Хэммер убил мальчишку первым выстрелом, когда тот убегал в поле.
- Но ведь было два выстрела.
- Лейтенант этого не знает.
- Но весь патруль знает.
- Ну и что?
- А что, если лейтенант узнает, что было два выстрела?
- Как он узнает? У него нет причин задавать вопросы. Да и кто скажет ему по-другому?
Я был поражен.
- Вы защитили Хэммера лучше, чем он сделал бы это сам.
- У него не было выбора. У меня был.
- Не понимаю.
- Я тебе говорил, я не мог прижать Хэммера без доказательств. - Он усмехнулся: - Надо было спасать патруль.
- Вы спасали свою шкуру, потому что Хэммер не выполнил вашего приказания.
Лицо сержанта помрачнело:
- Хватит. Больше мне нечего сказать.
- Нет, не хватит. Я пойду к лейтенанту!
- Не высовывай голову, парень. Тебе ее отрубят.
- Черт знает что! Ведь вы сами сказали: если бы только был свидетель. Я думал, вам это и надо.
- Да, надо было. Но теперь слишком поздно.
- Для меня не поздно.
- Хочешь выставить меня лжецом?
- Не собираюсь никем вас выставлять. Я хочу рассказать то, что видел, вот и все.
- Лейтенант вызовет нас всех на ковер. Твои слова будут противоречить нашим.
- Никто ничего не видел, кроме меня.
- А Хэммер? Он убил мальчишку, и я внес в отчет, как он это сделал. Хэммер меня поддержит, да и другие тоже. Уж поверь мне.
- Да вы с ума сошли!
- Да, совсем спятил. Я сказал то, что сказал, потому что больше ничего не оставалось, и не собираюсь теперь менять свой доклад. И никто не посмеет мне гадить. Понятно?
- Это угроза, сержант?
- Это закон жизни. - Его голос смягчился: - Я бы строго наказал Хэммера, если бы ты рассказал мне раньше. Ты это знаешь. Но теперь другое дело. Никому не принесет пользы, если мы изменим доклад, зато ми все будем плохо выглядеть. Положение паршивое, и мне противно не меньше, чем тебе. Я знаю парней вроде Хэммера. Они живут, чтобы убивать. Я не считаю это образцовым несением воинской службы, и мне не нравится, что они остаются безнаказанными. Но я не собираюсь губить из-за них свою армейскую карьеру. Я не просто отбываю свой срок, а остаюсь в армии навсегда. У меня хороший послужной список, и все знают, что я хороший парень. Нельзя допустить, чтобы подонок вроде Хэммера испортил мне карьеру. Могу дать голову на отсечение, что он больше не сыграет со мной такую подлую штуку.
Я вдруг почувствовал к нему жалость. А я-то считал его сильным! Никогда бы не поверил, что он станет соучастником Хэммера. Но это меня больше не волновало. Беспокоило меня то, что он делает и меня соучастником, и я сопротивлялся.
- Не могу держать язык за зубами, сержант.
- Ты хочешь, чтобы я поднял шум из-за одного гуковского мальчишки, который к тому же мог оказаться вьетконговцем?
- Не важно, был ли он вьетконговцем. Важно то, что мы потеряли возможность узнать, кто он. Если не запретить типам вроде Хэммера убивать просто из озорства, то мы сами будем виновны в убийстве, как и он.
- Чепуха! Хэммер виновен, потому что действовал вопреки приказанию.
- Да, - устало проговорил я, - это было вопреки приказанию.
- Нечего мне об этом говорить. Армия держится на выполнении приказов. Вот так. Делай свое дело и забудь обо всем прочем.
Я кисло улыбнулся:
- Мне все время говорят: забудь. Беда в том, что у меня хорошая память.
- Я говорю, чтобы ты забыл сегодняшний день, Гласс. Иди-ка спать. Утром все будет выглядеть по-другому.
- Этот мальчишка и утром будет мертвым.
- Ты тоже можешь быть мертвым.
- Собираетесь меня похоронить, сержант?
- Не сегодня, Гласс, - усмехнулся сержант. - Но чарли могут в любое время обстрелять базу ракетами. Они засели на холмах и все время наблюдают.
- Знаю. - Я не улыбался.
- А потом, остается старина Хэммер. Не стану говорить, что он может сделать, если узнает, что ты говорил с лейтенантом.
- Да, я думал об этом. Но я могу ухлопать его первым.
- За это с меня шкуру не сдерут, - сказал сержант, все еще улыбаясь.
Я встал из-за стола:
- Пойду спать, сержант. Буду держать вас в курсе.
- Давай, Гласс. И подумай о том, что я сказал. Война еще завтра не кончается. Сколько тебе осталось?
- Не знаю, да и как знать, сержант? - И я вышел из столовой, предоставив ему подумать об этом деле.
Ночь я провел, покуривая травку, а утром пошел к лейтенанту.
Когда я кончил свой рассказ, лейтенант откинулся на стуле и молча смотрел на меня. Я беспокойно ерзал на стуле в ожидании какой-либо реакции.
- Хорошо, что вы пришли ко мне, Гласс, - наконец сказал лейтенант. - Командир роты не может хорошо выполнять свои обязанности, не зная, что происходит с его солдатами в поле.
Я не знал, что сказать, и только кивнул головой.
- Вы уверены, что, кроме вас, никто не видел, как Хэммер убил мальчика?
- Так точно, сэр.
- Не видел ли кто из крестьян? Был в это время кто-нибудь в поле?
- Нет, сэр. В поле не было никого, кроме Хэммера и мальчика.
- Слышал ли кто-нибудь второй выстрел?