Они поспешно удалились, а меня быстро провели через коридоры Белого дома и вывели в Розовый сад, где стояли несколько молодых людей в форме, болтая с членами своих семей. Они тоже пришли получать орден Почета и приветствовали меня робкими улыбками. Я подумал, не выбрали ли их тоже по ошибке. Я заметил молодую женщину, стоявшую в стороне и тихо плакавшую. Вдова героя, решил я. Может быть, вдова рядового Хэммера или капрала Долла, вызванная для получения награды своего героического мужа, которому не пришлось вернуться из Вьетнама с богатой коллекцией трофеев - ушей и пальцев рук и ног, чтобы украсить ими стены своей комнаты с телевизором.
"Это голова партизана, которого я убил в дельте Меконга".
Интересно, привозил ли кто-нибудь с собой голову?
Мы все стояли в этом прекрасном Розовом саду; лучи солнца пробивались через листву, бросая тени и лаская летние розы, в то время как устанавливали телевизионные камеры, чтобы запечатлеть прибытие президента Соединенных Штатов. Солдаты и члены их семей весело болтали, а вдова утирала слезы и утешала своих смущенных малышей. Я стоял в одиночестве, наконец покинутый хлопотливым офицером, и наблюдал за этой сценой. Появилась накрахмаленная и наутюженная фигура президента. Он приветливо улыбался, сначала представителям прессы, потом нам, героям, и членам наших семей. Когда он заметил расстроенную вдову, улыбка исчезла с его лица. Телевизионные камеры были направлены на нее. Президент с серьезным видом поклонился ей, стараясь выразить сочувствие через разделявшую их широкую лужайку.
Я подавил дикое желание рассмеяться и в этот момент понял, зачем я здесь. Я намеревался сказать ему правду, всю правду перед этими телевизионными камерами.
С появлением президента началась церемония. Стоя позади грозди микрофонов, он произнес краткую речь о героизме "наших доблестных молодых американцев - защитников свободы" вообще, а затем особо отметил "собравшихся здесь сегодня утром молодых людей, которые решились рисковать своей жизнью в бою против превосходящих сил противника".
Сделав паузу, он поднял глаза от подготовленного текста и обвел взглядом ряд героев - четверых солдат, вдову и меня.
- Я говорю "решились рисковать своей жизнью", - продолжал он, печально глядя на нас, - потому что эти люди откликнулись на внутренний голос долга, которого не могли требовать от них ни правительство, ни народ. Благодарю бога за то, что они пережили свои испытания.
Его заявление прервал тяжелый вздох вдовы, которая быстро прижала платок ко рту. Камеры мгновенно повернулись от президента к ней. Лицо президента, вспыхнуло, он попытался исправить свою ошибку, по только усугубил ее:
- Сегодня одна награда вручается посмертно. Храброго героя, погибшего на службе своей стране, представляет его мужественная вдова.
Эти слова вызвали у вдовы мучительный крик. Президент резко обернулся в сторону операторов и бросил на них грозный взгляд. Камеры все еще были направлены на рыдающую вдову. Я заметил, что президента покоробило от этой неудачи.
Взяв себя в руки, он вновь обратился к тексту и поспешно закончил выступление:
- Сегодня благодарная страна награждает своих защитников высшей военной наградой - орденом Почета.
Президент быстро отвернулся от микрофонов и подошел к первому награждаемому. К нему подскочили два адъютанта с орденами и грамотами, подготовленными для вручения. Камеры одновременно повернулись, чтобы захватить эту процедуру. После зачтения каждой грамоты президент брал из открытого футляра орден с лептой, вешал его на шею героя, пожимал ему руку, тихо поздравлял и переходил к следующему. Когда процессия подошла к вдове, она стоически выслушала, чтение грамоты и сохранила самообладание, когда президент вручил ей орден в футляре.
Я слышал, как он сказал тихим голосом:
- Я глубоко сожалею, что расстроил вас. Это было неосмотрительно с моей стороны. Простите меня.
- Благодарю вас, сэр, - прошептала вдова.
- Прошу принять благодарность страны. Мы гордимся высочайшей жертвой, которую принес ваш муж, и разделяем вашу тяжелую утрату.
- Благодарю вас, сэр.
- Я заметил, что с вами дети. Не зайдете ли вы с ними в мой кабинет после церемонии? Я очень хочу познакомиться с ними и поговорить с вами.
- О, конечно, сэр. Благодарю вас, господин президент.
Теперь он стоял прямо передо мной, улыбающийся, спокойный, в то время как один адъютант читал смехотворную грамоту о моей доблести, а другой стоял рядом с орденом в руках.
Я был последним из сегодняшних героев. Это отвечало моей цели и давало мне возможность поговорить с президентом в конце церемонии. Я терпеливо ждал, пока он повесит орден мне на шею, одарит меня заученной улыбкой, скажет: "Поздравляю, рядовой Гласс" - и протянет мне руку. Я не пожал ее.
Я заговорил, тихо, так, чтобы меня могли слышать только он и адъютант:
- Я не принадлежу к вашим героям, господин президент. Я считаю вашу войну грязной.
Улыбка сошла с лица президента. Его руки опустились, он нервно повернул голову направо, где в нескольких ярдах от нас в небрежной позе стояли трое мужчин в темных костюмах, голубых рубашках и черных галстуках - штатские в форме. Раньше я их не замечал, а теперь сразу понял, что это его охрана из секретной службы. При этом легком признаке беспокойства со стороны президента все трое напряглись и сунули руки в карманы пиджаков. Я понял, что они нащупывают пистолеты. Их рефлекторные действия поразили меня. Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову. У меня задрожали ноги. Боже мой, я был безоружен. Они знали, что я безоружен. Какой вред я мог причинить президенту? Моим единственным оружием были слова. Заметив тревогу на моем лице, президент легко, но выразительно дернул головой в знак отрицания. Люди в голубых рубашках стояли, раздвинув ноги, натянутые, как пружины. Я почувствовал, как они напряжены. Однако никто из окружающих, казалось, этого не замечал. В нескольких футах от меня вдова махала рукой своим детям, стоящим в группе членов семей, столпившихся около телевизионных камер. Операторы деловито снимали событие. Корреспонденты с микрофонами и блокнотами ожидали момента, чтобы взять интервью. Их внимание привлекала вдова. Она была для них гвоздем сегодняшнего репортажа.
Вся эта нелепая сцена, как сквозь туман, проникала в мое сознание, когда послышался мягкий, сочувственный голос президента:
- Ты расстроен, сынок. Я знаю, что тебе пришлось пережить, знаю ужасы войны. Я понимаю, как это мучительно для тебя. Но ты сделал то, что должен был сделать для собственного блага и для блага своей страны.
Господи, подумал я, да он не понимает, в чем суть дела! Пока его слова звучали в моей голове, я глядел мимо него на охранников, бесстрастных часовых, безразличных ко всему, что происходит вокруг, сосредоточивших все внимание на своем президенте и на мне. Их угрожающий взгляд бросил мне вызов. Я не мог позволить, чтобы они лишили меня моего звездного момента. Я слышал, как звучит мой голос, ровный, холодный, словно чужой:
- Да, господин президент, я действовал на благо своей страны. Но я никогда не мог бы сделать то, из-за чего вы вызвали меня сюда. Я прибыл потому, что хотел с вами поговорить, рассказать вам правду о вашей войне.
Президент рассердился.
- Успокойся, сынок! - резко сказал он. - Не делай глупостей. Здесь не место для дискуссий. - Его тон смягчился. - Я буду рад поговорить с тобой позже. Меня очень интересует, что тебя беспокоит, но об этом потом.
- Нет, сэр! - выпалил я. - Теперь. Только теперь! Вам известно, что генерал Ганн своими руками убил трех вьетнамских женщин, работавших на рисовом поле?
На его лице мелькнуло удивление, потом глаза его сузились, а тонкие губы вытянулись в жесткую линию.
- Генерал Ганн был блестящим командиром - самым лучшим. Он отдал жизнь за свою страну.
- Генерал Ганн был убийцей! - Я понизил голос. - Генерал Ганн даже испытывал половое возбуждение, когда убивал гуков.
Это сообщение поразило его, как неожиданный удар. Он побледнел. Я увидел в его глазах настоящий страх, когда он взглянул на адъютанта, который реагировал на это, схватившись за пистолет в кобуре.
Этот простой, бессмысленный жест адъютанта послужил детонатором, который привел меня к такой судьбе.
Президент в панике отпрянул от меня, скрестив на груди руки. В тот же момент адъютант выхватил пистолет и направил его на меня. Моя реакция была инстинктивной. Я ухватился за ствол, резким движением вырвал пистолет из его руки.
Я не могу точно воспроизвести последовательность дальнейших событий. Казалось, все произошло одновременно. Помню, как охранники ринулись ко мне с пистолетами в руках; я слышал крики и визги множества голосов, потом отчетливый треск пистолетного выстрела - столь знакомый мне звук. Острая, резкая боль от пули пронзила мой живот. Я видел президента с выпученными глазами - никогда не забуду выражение панического страха на его лице; он упал на колени на зеленой лужайке и втянул голову в плечи, чтобы защитить себя. Это была жалкая фигура, свернувшаяся в комок, как зародыш в чреве матери. Потом передо мной возник адъютант, идущий на меня, и моя правая рука ударила меня в грудь, когда я выстрелил из пистолета. Не помню, были ли еще выстрелы; я только слышал дикие крики и видел, как люди вокруг меня попадали на землю. Наверное, я выронил пистолет, потому что помню, как обеими руками зажимал живот. Потом кто-то сильно ударил меня кулаком а зубы, и я упал на колени. Чей-то голос закричал: "Бешеная сволочь!" - и множество рук схватили меня, прижали к земле и били. Я чувствовал, как мое лицо прижалось к траве, а потом, наверное, потерял сознание.
Когда я пришел в себя, в моей голове выли сирены. Я был привязан к носилкам, раскачивавшимся, когда мы проезжали по улицам. Мелькали цветные огни. В животе горел огненный шар, захватывавший грудь. Боль заставила меня насторожиться. Я взглянул в потное черное лицо медика в белом халате. Сначала я подумал, что опять нахожусь во Вьетнаме в санитарном вертолете, но белый халат рассеял это впечатление. Я чувствовал, как пальцы медика засовывают марлевый тампон в мой живот, и стиснул зубы от боли.
- Что случилось? - с трудом проговорил я.
Он перевел взгляд с моего живота на лицо и заморгал от удивления.
- Ты пытался убить президента, парень.
- Но не убил?
- Нет, но ранил его адъютанта.
- Тяжело?
- Не как тебя. Только в плечо. Он амбулаторный. Я закрыл глаза. Боль прокатывалась по телу бесконечными волнами. Пальцы медика сильнее нажали на живот. Я скривился от боли.
- Как мои дела?
- У тебя большая дыра в животе, парень. Но ты в сознании. Это хорошо. Если мне удастся остановить кровотечение и мы вовремя доберемся до госпиталя, ты можешь выжить.
Я застонал под нажимом его рук. Казалось, он пересчитывает кости на моей спине. Издалека донесся его голос: "Несчастный ублюдок". Потом сирены утихли в моей голове и я снова впал в беспамятство.
В госпитале мне спасли жизнь, чтобы я мог предстать перед судом за попытку покушения на жизнь президента Соединенных Штатов.
Ну вот, теперь вы знаете, почему я сижу в тюремной камере в ожидании суда. Разве это не абсурд? И все случилось потому, что я просто хотел сказать президенту правду.
Да, я стрелял в адъютанта, но это была вынужденная мера самообороны. Дело было так. На меня вдруг бросились охранники. Один из них ранил меня в живот, а адъютант все шел на меня. Я выстрелил ему в плечо, чтобы только остановить его, не надо говорить вам, как метко я стреляю. Вот и все.
А знаете, что говорят те, кто был в Розовом саду? Говорят, что я угрожал жизни президента. Почему он отскочил от меня? Почему адъютант направил на меня пистолет? Почему я вырвал у него пистолет и выстрелил, когда он бросился между мной и президентом?
Но я спрашиваю вас: зачем мне понадобилось бы убивать президента в Розовом саду Белого дома перед всеми свидетелями? Это было бы безумием, не правда ли?
11
Маленький толстенький человечек в полуочках, сдвинутых на кончик носа, вошел в мою камеру и вскарабкался на жесткий стул против моей койки, который принес надзиратель. Он не доставал ногами до пола и выглядел очень комично. Я отодвинул в сторону столик с пишущей машинкой и удобно уселся на койку, прислонившись спиной к стене. Он посмотрел на меня через очки.
- Я доктор Уайли, - представился он и уже не выглядел комичным.
- Как это пишется?
- У-А-Й-Л-И.
- Вы оправдываете свою фамилию?
Он не улыбнулся.
- Вы психиатр, назначенный судом, чтобы обследовать меня?
- Правильно.
- Установить, нормальный я или ненормальный?
- Я просто хочу задать вам несколько вопросов.
- Валяйте, - усмехнулся я.
- Как вас зовут?
- Дэвид Гласс - как стекло, но я не такой прозрачный.
Это его не рассмешило.
Oн достал из кармана маленький блокнотик и золотой карандаш и что-то записал.
- Что вы записали? - спросил я. Он ответил без колебания:
- Больной представляется смешливым и веселым.
- Спасибо. Но я не больной, доктор, я заключенный.
- Сила привычки, - сказал он. - Вы заключенный. Вы знаете, почему находитесь здесь?
- В этом вопросе нет ничего коварного. Меня обвиняют в попытке убить президента, и я совершенно здоров.
- Когда вы угрожали жизни президента?
- Я встретился с президентом в августе.
- Не помните, какого числа?
- Это что, испытание на память?
- Это просто вопрос, относящийся к делу.
- Двадцать восьмого августа.
- В какое время?
- Вскоре после десяти часов утра.
- Где состоялась встреча?
Меня раздражала простота его вопросов, но я продолжал отвечать.
- В Розовом саду Белого дома, - сказал я и добавил: - Меня вызвали туда для вручения ордена Почета.
- Какое сегодня число?
- Шестнадцатое октября.
- И где вы находитесь?
Я изумленно поглядел на него.
- Что это за место?
- Блок строгой изоляции Лортонской тюрьмы в штате Мэриленд. - Я потерял терпение. - Я не обязан говорить врачу ничего, кроме имени, чина и личного номера. Дэвид Гласс, рядовой армии Соединенных Штатов. Личный номер семь-шесть-пять-четыре-три-два-один. Легко запомнить, как и все прочее, что случилось со мной в армии. - Я опять улыбнулся, он - нет.
- Вы считаете меня врагом?
- Скажем, я не считаю вас другом.
Он не настаивал.
- Вы сказали, что награждены орденом Почета.
- Да, сэр. Но я не могу показать вам орден. Он был на ленте, и его отобрали вместе с шнурками от ботинок и поясом. Мне не разрешают иметь ничего, на чем можно было бы удавиться. - Я рассмеялся.
- Что вы находите смешного?
Я показал на машинку.
- Когда я попал сюда, мне разрешили пользоваться машинкой. Им не пришло в голову, что в ней есть достаточно длинная лента, чтобы сделать петлю и повеситься, если бы у меня было такое намерение. Но я только хочу печатать. Надеюсь, вы не скажете об этом начальству, иначе у меня отберут машинку.
- Даю слово. Что вы пишете?
- Так, кое-что для адвокатов, - солгал я. - Чтобы облегчить им защиту в суде.
- А когда состоится суд?
Он опять вернулся к проверке датами. Интересно, как этот человек ориентируется во времени.
- Должен начаться двадцать третьего ноября.
- Остается только месяц.
- Пять недель, - поправил я.
В течение нашей беседы он продолжал делать записи в блокноте, но они меня больше не интересовали.
- Почему вы пытались убить президента?
- Я не пытался.
- Вы выстрелили в адъютанта, когда он прикрыл своим телом президента.
- Так пишут в газетах.
- Имеются свидетели, которые это подтвердят.
- Это их версия.
- А ваша?
- Не могу вам сказать.
- Не можете или не хотите?
- Не хочу.
- Почему?
- Потому что вы не поймете.
- Почему бы не попытаться? Может быть, я пойму.
- Вы назначены судом, чтобы определить мое психическое состояние. Суд хочет, чтобы меня признали здоровым, чтобы можно было меня судить и осудить. Я не хочу попусту тратить ваше время. Я здоров и не пытался убить президента. И я готов предстать перед судом.
- Вы служили во Вьетнаме?
- Да. Там я и заслужил орден Почета.
- Какие обязанности вы выполняли?
- Я был строевым солдатом.
- Убивали ли вы кого-нибудь?
- Да.
- Кого?
- Врагов.
- Что вы при этом испытывали?
- Отвращение.
- Всегда?
- Всегда.
- Даже в том случае, за который вас наградили орденом Почета?
- Да.
- Почему вы это сделали?
- Это была моя работа.
- А убить президента тоже была ваша работа?
Ах, коварный доктор Уайли!
- Но ведь я не убил президента.
- Но пытались, не правда ли?
- Вы говорите как прокурор, доктор.
- Я не так поставил вопрос, - признал он. - Не мое дело судить о вашей виновности или невиновности. Это решит суд. Меня интересует только ваше душевное состояние в то время.
- Простите меня, доктор. Солдат не отдает боеприпасы врагу.
- Значит, вы все же считаете меня врагом?
- Вас назначил суд, а я считаю суд своим врагом.
- Но я могу только изложить свое мнение как эксперт, а не сообщать факты.
- Это в конце концов одно и то же.
- Не буду спорить.
- Спасибо.
- Но хотите ли что-нибудь мне сообщить?
- Нет, но хочу вас кое о чем спросить.
- О чем же?
- Каково ваше мнение о моем психическом состоянии?
- Я не могу ответить на этот вопрос.
Я усмехнулся.
- Не можете или не хотите?
Он положил золотой карандаш и блокнот на колени и улыбнулся самой короткой за время нашей беседы улыбкой, потом покачал головой. Он соскользнул со стула и встал, собираясь уходить. Я оставался на койке и наблюдал за ним. Он задержался у двери камеры, когда ее открыл часовой.
- Может быть, когда я опять приду, вы сможете рассказать мне, почему хотели застрелить президента. Это может вам помочь, и я хотел бы знать.
Я покачал головой, но ничего не сказал…
Он ушел, и часовой запер за ним дверь камеры.
Через час после ухода доктора Уайли часовой сообщил мне, что сегодня вечером и каждый вечер после отбоя - в десять часов мою машинку будут уносить из камеры и возвращать мне утром. Когда я спросил почему, он ответил, что так приказал надзиратель. Незадолго до отбоя я тайно вынул катушки с лентами из машинки и спрятал их под матрац. Когда часовой выкатил машинку из камеры, он был доволен своей выполненной задачей, а я - своей. Мне было приятно спать с этим комочком лент под матрацем.