У моста генерал Буняченко пропускал мимо себя проходившие части, на ходу давая указания командиром о дальнейших действиях. На другом же берегу, начальник штаба дивизии с пистолетом в руке спорил с приехавшим на автомобиле немецким полковником. Приехавший полковник требовал подчинения приказу о запрещении перехода Эльбы и настаивал на немедленном возвращении уже перешедших реку частей дивизии.
Перешедшие Эльбу полки размещались в близлежащих населённых пунктах.
Дивизия расположилась на отдых в районе: Криппен, Гуннендорф, Шене. Полки немедленно наметили позиции на случай боя, стали их оборудовать и устанавливать огневые точки. Переход Эльбы имел для дивизии огромное значение и, можно сказать, благоприятно решил её судьбу. Опасность внезапного удара наступающих советских войск была устранена. Река Эльба, образуя в этом месте дугу своего русла, служила хорошим прикрытием расположения дивизии. Теперь условия горной местности приобрели для дивизии уже обратное значение и способствовали её защите, ограничивая наступательные действия со стороны возможного противника и совершенно исключали возможность применения танков. Расположение дивизии было настолько удачным и выгодным в случае нападения, что несмотря на близость фронта было решено оставаться здесь двое суток с тем, чтобы дать полный отдых утомившимся тяжёлыми переходами людям и лошадям, привести части в порядок, ориентироваться в обстановке и наметить дальнейший образ действий.
Мост был взят под охрану и контроль силами Первой дивизии.
К исходу того же дня фельдмаршал Шернер прислал к генералу Буняченко связного офицера с предложением приехать к нему. Генерал Буняченко просил передать, что он якобы потерпел автомобильную катастрофу, повредил себе ногу и лежит в постели, выразив для убедительности своё сожаление, что не может приехать к фельдмаршалу.
Ночь прошла спокойно. Но психоз постоянного ожидания репрессивных мер к дивизии со стороны немцев ни на минуту не ослабевал. В целях безопасности штаб дивизии в течение ночи три раза менял свое местонахождение, переезжая из одной деревни в другую. Части дивизии ночевали на боевых позициях созданной круговой обороны, расположенных на крутых скатах гор, оставив в населённых пунктах только тылы.
Наутро стало известно, что к району расположения дивизии ночью прибыла дивизия СС, которая разместилась в соседних деревнях, окружив отдыхающую Первую дивизию.
Офицеры дивизии СС и Первой дивизии держались корректно и независимо, внешне не подавая виду беспокойства и не вступали в разговоры друг с другом. Солдаты же обеих сторон общались между собой и вели далеко недвусмысленные разговоры. Эс-Эсовцы, например, говорили русским солдатам: "…Вот мы вам теперь покажем, как не подчиняться. Сегодня придёт еще одна наша дивизия и тогда мы вас обезоружим…" Но были разговоры и в более миролюбивых тонах. Эс-Эсовцы и власовцы, разговорившись по душам, уговаривали друг друга, с одной стороны, рекомендовали подчиниться приказу немецкого командования и не допускать столкновений, а с другой - не препятствовать дальнейшему движению Первой дивизии.
Во время этих разговоров выяснились очень интересные для обеих сторон и неизвестные им до того времени подробности. Эс-Эсовцы, например, узнали, что Первая дивизия насчитывает свыше 20 тысяч человек, располагает достаточным количеством боеприпасов и противотанковых средств… Власовцы же в свою очередь узнали, что Эс-Эсовская дивизия только что выведена из горячих боёв, в которых участвовала беспрерывно в течение долгого времени. В результате, она была утомлена, морально подавлена, как общим состоянием фронта, так и своими неуспехами в боевых операциях, в ходе которых понесла большие потери в людском составе и боевой технике. Другая дивизия Эс-Эс, которая должна была придти с часу на час, также была выведена из боя и находилась ещё в худшем состоянии. Главное же было то, что стало известным, что Эс-Эсовским дивизиям поставлена задача разоружить Первую дивизию. При этом Эс-Эсовские войска были информированы неправильно о состоянии Первой дивизии. Им сказали, что русская дивизия почти не имеет боеприпасов и продовольствия, изнурена походами и состоит не более, как из десяти тысяч человек. Действительная численность дивизии и ее боевая готовность вероятно были умышленно скрыты от Эс-Эсовцев немецким высшим командованием.
Прошла еще одна ночь. Наутро стало известно, что ночью подошла ещё одна дивизия Эс-Эс и расположилась поблизости. Тотчас же Первая дивизия была поднята по тревоге и выступила чтобы выйти из угрожающего ей окружения. Никто не препятствовал её уходу. Эс-Эсовцы с любопытством толпились на улицах населённых пунктов, по которым проходили части дивизии. Провожая их взглядами, они, вероятно, мысленно сопоставляли силы и убеждались, что соотношение сил было не в их пользу.
После небольшого перехода, в 26–30 километров, дивизия остановилась в районе Нееберг, Баденбах, западнее города Течен. Штаб дивизии разместился в Шнееберге, на высоте 723 метра, в горном отеле. Здесь генерал Буняченко назначил продолжительную остановку для отдыха, так как двигаться дальше не было возможности - бензин для автотранспорта был израсходован, а продовольствия и фуража оставалось только на одни сутки.
На другой день утром 26-го апреля генерал Буняченко получил сообщение от фельдмаршала Шернера о том, что он желает лично посетить дивизию. На подготовленную у подножья Шнееберг площадку приземлился немецкий самолёт. Прилетел начальник штаба группы армий фельдмаршала Шернера генерал фон Натцмер. Сам фельдмаршал по каким то соображениям от личного посещения дивизии воздержался. Переговоры происходили недолго и сводились опять лишь к требованию командующего об участии дивизии в боевых действиях против наступающих советских войск в районе Брно. Формально такого приказа ещё не было, но это требование было поставлено в категорической форме с предупреждением о плохих последствиях, которые могут ожидать дивизию, если генерал Буняченко опять не пожелает подчиниться. До получения от генерала Буняченко согласия, генерал фок Натцмер, не пожелал говорить о снабжении дивизии.
Дивизия доедала продовольственные и фуражные нормы последнего дня. Бензина не было вовсе. В таком состоянии дивизия не могла даже тронуться с места. После некоторых колебаний генерал Буняченко дал своё согласие подчиниться приказу.
Генерал фон Натцмер здесь же написал приказ о выдаче дивизии продовольствия, фуража и бензина.
После "успешного" завершения переговоров генералы расстались…
IV
Проводив немецкого генерала, генерал Буняченко вызвал командиров полков и передал им содержание только что состоявшихся переговоров.
- Мы опять должны с вами вместе решить, как нам поступить дальше, - сказал генерал Буняченко. - В случае дальнейшего неподчинения мы предупреждены о применении к нам крайних мер. Обстановка сложилась такая, что я не считаю себя вправе самостоятельно принять решение о наших дальнейших действиях. Я дал согласие на переброску дивизии в Брно по железной дороге и на занятие обороны. Иначе я поступить не мог. Дивизия не имеет ни продовольствия, ни фуража. Теперь мы опять имеем всё, что нам нужно, мы опять можем двигаться и действовать. Я не хочу навязывать вам свою волю и не могу единолично брать на себя ответственность за судьбу дивизии. Мы оторваны от своих, мы не имеем связи с генералом Власовым. Мы одни… Я готов отказаться от данного мною слова. Но прежде, чем дать вам тот или иной приказ мы должны сообща принять решение. Я хотел бы знать ваше мнение. Прошу высказаться в порядке номеров полков…
Командир первого полка, подполковник Архипов первым должен был сказать свое мнение:
- "Я старый солдат, - сказал он, - и не привык критически осуждать приказы своих командиров. Но, если же вы, господин генерал, желаете знать мое личное мнение, то я сторонник выполнения приказа немецкого командования…
Но следует просить фельдмаршала разрешить нам двигаться в Брно не по железной дороге, в каких условиях немцы могут нас легко разоружить, а советчики с американцами разбомбить, а походным порядком. Оборону занять мы всё равно не успеем; где-то в пути, ещё не доходя Брно, дивизия присоединится к отходящим немецким частям. Мы разделим участь немецких войск, отступающих на Запад от советской армии"…
Затем выступил командир второго полка, подполковник Артемьев:
- "Мы приняли очень трудное решение, следуя которому вышли из подчинения немецкого командования. Мы предупредили немецкое командование, что если они попытаются препятствовать нашему движению на юг, то будем пробиваться силой. Мы объявили об этом своим частям… Невзирая ни на какую опасность, глубоко веря нам, наши солдаты идут туда, куда мы их ведём, твёрдо следуя намеченной цели… Дивизия может погибнуть, если мы не подчинимся приказу немецкого командования, если Шернер осуществит свою угрозу - это верно! Но она, безусловно, погибнет в том случае, если мы подчинимся приказу и займём оборону в Брно. Кроме того, выполнение этого приказа будет равносильно тому, что мы признали свое первоначальное решение ошибочным и теперь отказываемся от него…
А что мы скажем в этом случае своим солдатам?.. За последние две недели обстановка изменилась только в сторону ещё большей необходимости довести наше первоначальное решение до конца. Немцы не в состоянии удержать фронт, они отступают на запад, чтобы не попасть в советский плен, а сдаться американцам… Желая бросить нас в оборону в Брно, немцы хотят ценою нашей жизни прикрыть свой отход. Для спасения себя, они бросают на гибель нашу дивизию. Мы должны, не теряя времени, непреклонно продолжать наше движение на юг!.."
Командир третьего полка, подполковник Александров также высказался против требования немецкого командования. Он сказал:
- "Занять оборону - это значит подвести дивизию под удар успешно наступающей советской армии и погубить её. Немцы бегут, а когда нельзя бежать, то складывают оружие и сдаются в плен, спасаясь этим… Для наших солдат и офицеров не может быть советского плена. Ни один из нас при пленении в бою не будет оставлен в живых. Это хорошо знаем мы все. Кроме того, после возникшего у нас конфликта с немцами, я сомневаюсь, чтобы они привезли нас в Брно по железной дороге в том состоянии, в котором дивизия находится сейчас. В лучшем случае, они арестуют нас - командование, расформируют наши полки, рассуют солдат по немецким частям и бросят их в бесцельные, последние бои… Но не исключена и та возможность, что по примеру некоторых русских частей, находившихся в немецкой армии, дивизию разоружат и посадят за проволоку…
У нас только одна дорога - на юг, к намеченной нами цели!.."
Командир четвёртого полка, полковник Сахаров высказался также за дальнейшее движение на юг:
- "Я полностью присоединяюсь к мнению командиров второго и третьего полков, - сказал полковник Сахаров.
- Наш отказ от подчинения немецкому командованию был протестом против их обмана и нарушения ими своих обязательств, данных генералу Власову. Почему же сейчас, после полученной от фельдмаршала угрозы, мы должны вновь вернуться к подчинению немцев и бессмысленно обрекать себя и своих солдат на явную смерть?.. Мы не должны отклоняться от своей цели и, несмотря ни на какие угрозы и даже последствия, мы должны продолжать движение на юг для соединения с другими власовскими частями!.. Хуже того, что получится с нами при подчинении приказу немецкого командования - быть не может!.."
Командир артиллерийского полка, подполковник Жуковский с самодовольным видом, коротко произнёс:
- "Господин генерал! Куда вы, туда и мои артиллеристы!"
Командир запасного полка, подполковник Максимов, следуя Жуковскому, ответил также коротко:
- "Куда прикажете, господин генерал, туда и пойдем!.." Командир разведывательного батальона, майор Костенко патетически воскликнул:
- "Я готов хоть сейчас бить немцев, господин генерал, а мои танкисты и кавалеристы только этого и ждут. Трудно удерживать порыв!.."
Генерал Буняченко, опустив голову, молча, с задумчивой серьёзностью, выслушивал мнения своих командиров, иногда одобрительно кивая головой. Только при высказываниях командиров артиллерийского и запасного полков, он строго, с раздражением заметил:
- "Я хочу слышать ваше мнение, а не заверения з вашей преданности и готовности подчиниться моему приказу!.."
Затем, обратившись к майору Костенко, он укоризненно продолжал:
- "Мы не преследуем цели бить немцев, майор Костенко!.. Удерживайте безумные порывы своих бойцов, а главное, сами не разжигайте страстей. Не теряйте благоразумия, месть неуместна, кровопролитие несправедливо!.."
Командиры остальных частей также были за продолжение движения на юг. Когда каждый высказал свое мнение, генерал Буняченко, обращаясь к начальнику штаба дивизии подполковнику Николаеву, сказал:
- "Ну, а ваше мнение, Николай Петрович, мне известно!" Затем, генерал Буняченко заключил:
- "Я очень рад, что не ошибся в своих расчётах па вас, друзья мои. Я был уверен, что вы мне так ответите. Совершенно правильно! Другого пути у нас нет!.. Ну, а вы, Андрей Дмитриевич, - обратился Буняченко к подполковнику Архипову, - должны хорошо подумать над тем, что говорилось здесь… После совещания прошу вас остаться. Мы с вами потолкуем по-дружески…"
Командиры частей здесь же получили приказ о подготовке к дальнейшему выступлению на юг.
V
Дивизия была снабжена всем необходимым и вновь получила возможность и двигаться, и действовать.
В течение последнего времени генерал Буняченко очень внимательно следил за обстановкой на всех фронтах и особенно за положением в странах Восточной Европы. Было очевидно скорое окончание войны, которого следовало ожидать буквально в ближайшие дни. Теперь уже невозможно было рассчитывать на соединение русских частей, и совершенно были исключены какие-либо совместные их действия на фронте. Не могло быть и речи о продолжении освободительной борьбы в тех формах, которые намечало Русское Освободительное Движение в Германии. Необходимо было определить дальнейшие действия. Осталось только одно - ориентация на западных союзников. Необходимо было искать с ними связь для того, чтобы подготовить переход дивизии под их защиту. Исключительная выдержка и высокая дисциплинированность личного состава дивизии лишала местные немецкие власти основания обвинить дивизию в каких-либо нарушениях и бесчинствах. Все понимали, что нарушения порядков, принятых в стране, в местах нахождения дивизии, может привести лишь к ещё большему осложнению обстановки и далеко не в пользу дивизии. Генерал Буняченко издал приказ, предупреждающий о беспощадном пресечении всяких попыток незаконного самоснабжения за счёт местного населения и о недопустимости конфликтов с жителями и с местной немецкой администрацией. За подобные нарушения виновные подлежали самому строгому наказанию, вплоть до предания военно-полевому суду.
Создавались опасения, что обострённые отношения Первой дивизии с немецким командованием могут повлечь за собой несправедливо враждебные выпады по отношению к местному населению со стороны офицеров и солдат дивизии. Нельзя было допустить произвола, который мог привести к разложению. Несмотря на принятые меры все же случаи нарушений имели место. Наиболее часто бывали случаи, что солдаты забирали у крестьян сено для своих лошадей. Имели место случаи и других проступков, но при этом всякий раз командирами частей принимались меры к урегулированию недоразумений и материальной компенсации пострадавших местных жителей, для чего были отпущены специальные суммы денег. Возмещение убытков и урегулирование конфликтов производилось с участием бургомистров.
Виновные строго наказывались, но самой большой угрозой наказания было заключение под арест в местную городскую тюрьму. В сущности, эта мера была равносильна смертной казни, так как с подходом советских войск заключённые в тюрьмах власовцы оказались бы в руках советов. Но эта мера, впрочем, ни разу применена не была, и оставалось только, как страшная угроза. Только однажды, перед выходом дивизии из Шнееберга, солдат артиллерийского полка, отличавшийся своей недисциплинированностью и допускавший систематические грабежи местного населения и насилия был приговорён военно-полевым судом к расстрелу. Труп расстрелянного был положен на повозку, к которой был прикреплён большой лист фанеры с надписью на немецком и русском языках:
- "Солдат артиллерийского полка, расстрелянный за грабежи и насилия!.." Эта повозка объехала все окрестные деревни, в которых стояли части дивизии.
Генерал Буняченко постоянно говорил: "Несмотря ни на что, мы не должны допустить никаких незаконных действий. Мы не должны оставить о себе плохую славу! Все должны видеть в нас высокодисциплинированные войска Русской Освободительной Армии! Нельзя никому давать повод обвинять нас в бесчинствах. Командиры не должны останавливаться ни перед какими мерами воздействия в борьбе с нарушениями. Мы не можем допустить морального разложения и должны сохранить дисциплину и боеспособность дивизии. В этом наша честь и в этом наша сила, наше спасение!.."
Во имя справедливости следует отметить, что Первая дивизия до последнего дня своего существования отличалась высокой дисциплинированностью, необыкновенной спаянностью и организованностью. Тем не менее, надо было как можно скорее вывести дивизию из Германии.