- Это не намерение, а решение! - воскликнула молодая женщина. - Слышите ли, решение! А вы, я вижу, не верите! - раздраженно прибавила Маргарита Васильевна, самолюбие которой было сильно задето и недостаточно, по ее мнению, горячим отношением Невзгодина к сообщенному факту, и его недоверчивостью к ее решению.
"Он вправе не верить!" - подумала она в следующее мгновение. И краска стыда и досады залила ее щеки. Ей вдруг сделалось обидно, что она заговорила об этом с Невзгодиным. Он далеко не такой ее друг, как ей прежде казалось.
И она почти сухо кинула:
- Впрочем, верьте или не верьте, это ваше дело!
- Да вы не сердитесь, Маргарита Васильевна.
- Я не сержусь…
- Полноте… Сердитесь… А еще умный человек!
- При чем тут ум?
- Вы недовольны моими словами… Вам непременно хотелось бы слышать в них полную веру в то, что вы сказали?.. Но подумайте, виноват ли я, что этой веры нет. Или вы хотите, чтобы я лгал?..
- Я этого не хочу.
- Так сердитесь, коли хотите, а я лишь тогда поверю вашему решению, когда вы разойдетесь…
Эти слова взорвали молодую женщину. Она поняла причины недоверия Невзгодина и, возмущенная до глубины души, сказала:
- Я не расхожусь сейчас, сегодня, только потому, что муж умолял подождать несколько времени. Не могла же отказать ему в этом я, виноватая перед ним. Он может, конечно, думать, что я из жалости к нему перерешу и останусь его женой, но вы как смеете не верить мне, раз я вам говорю, что оставляю мужа… Или вы такого скверного мнения о женщинах, что не допускаете, чтобы женщина могла понять всю мерзость своего замужества… Или вы думаете, что меня пугает перспектива одиночества и трудовой жизни?
Невзгодин терпеливо выслушал эту горячую тираду и ничего не ответил.
- Что ж вы молчите? Или и теперь не верите?..
- Словам я вашим верю, но…
- Но что? - нетерпеливо перебила Маргарита Васильевна.
- Позвольте мне пока остаться Фомой неверным… Ведь Николай Сергеич вас очень любит.
- Но я его не люблю! И я это ему сказала вчера.
- А если он не совладает со своей страстью…
- Этого быть не может…
- Однако?
- Я помочь не могу…
- Но пожалеть можете и пожалеете, конечно?
- Положим… Что ж дальше… К чему вы это ведете?
- А если пожалеете, то, пожалуй, и не оставите его, если не полюбите кого-нибудь другого.
- И буду опять его женой, хотите вы сказать? - негодующе спросила Маргарита Васильевна.
Невзгодин благоразумно промолчал и через минуту мягко заметил:
- Жизнь не так проста, как кажется, Маргарита Васильевна, и человек не всегда поступает так, как ему хочется… И вы простите, если я рассердил вас… Увы! На мне какой-то рок ссориться даже с друзьями… Но поверьте, я искренне буду рад, если вы обретете счастье хотя бы в вашей личной жизни.
Он проговорил это с подкупающей искренностью. Маргарита Васильевна несколько смягчилась.
- Так вы не очень сердитесь, Маргарита Васильевна?
- Да вам не все ли это равно?
- Не совсем.
- Ну, так я скажу, что сержусь. Вы меня обидели! - взволнованно проговорила Маргарита Васильевна.
- Если и обидел, то невольно… Простите.
- Прощу, когда вы убедитесь, что я умею исполнять свои решения.
- Но все-таки пока не смотрите на меня, как на врага… И в доказательство протяните руку.
Маргарита Васильевна протянула Невзгодину руку. Он почтительно ее поцеловал.
Несколько минут длилось молчание.
Невзгодин чувствовал, что Маргарита Васильевна все еще сердится, и наблюдал, как передергивались ее тонкие губы и в глазах сверкал огонек.
И в уме его проносилась картина будущего примирения супругов. Он раскается ей в своем фразерстве, объяснит, почему он не герой, напугает ее своей загубленной жизнью без нее и припадет к ее ногам, выбрав удобный психологический момент. И она пожалеет, быть может, такого красавца мужа и отдастся ему из жалости, как отдавалась раньше из уважения к его добродетелям. По крайней мере, так будет утешать себя, не имея доблести сознаться, что в ней такое же чувственное животное, как и в других…
А все-таки ему было жалко Маргариту Васильевну. И он припомнил, какие требования предъявляла она к жизни, когда была девушкой, как высокомерно относилась она к тем женщинам, которые живут лишь одними интересами мужа и семьи, как хотелось ей завоевать независимость и выйти замуж не иначе, как полюбивши какого-нибудь героя и быть его товарищем… И вместо этого - замужество по рассудку, из-за страха остаться старой девой. Даже храбрости не было отдаться своему темпераменту, не рискуя своей свободой… И теперь неудовлетворенное честолюбие несомненно неглупой женщины, не знающей, куда приложить ей силы. Разочарование в героизме мужа, разбитая личная жизнь и постоянное резонерство, которое мешает ей отдаваться непосредственно жизни и жить впечатлениями страстного своего темперамента, который она старается обуздать.
Невзгодину казалось, что он понимал Маргариту Васильевну и что она такая, какою он себе теперь представлял. Как далеко было это представление от прежнего, когда Невзгодин, влюбленный, считал Маргариту Васильевну чуть ли не героиней, способной удивить человечество.
И ему вдруг стало жалко прежних своих грез, точно с ними улетела и его молодость. Ведь и его личная жизнь не особенно удачная. И он не любит ни одной женщины… да и вообще одинок. Счастье его, что в нем писательская жилка. Как бы скверно ему жилось на свете без этой чудной творческой работы, которая по временам так захватывает его… И теперь, после нескольких дней пребывания в Москве, он чувствовал позыв к работе… Крайне сочувственное письмо, полученное им сегодня вместе с корректурами от редактора журнала, в котором печаталась повесть Невзгодина, подбодрило его, и он решил исправить и другую свою вещь и послать ее тому же редактору.
- Вы в Москве думаете оставаться, Маргарита Васильевна? - спросил наконец Невзгодин.
- В Москве. Сперва поселюсь в меблированных комнатах, а потом, при возможности, найму квартиру… Уехать мне нельзя. Тут у меня занятие… Поближе к редакциям быть лучше, а то того и гляди потеряешь работу… И наконец, это новое дело… Не оставлю я его.
- И вы надеетесь, что ваша мысль осуществится?
- Разумеется, надеюсь. Аносова уже обещала пятьдесят тысяч.
- Обещала, но не дала?
- Что за противный скептицизм! Она не отступится от своего слова.
- Ну, положим, и не отступится. А еще на каких богачей надеетесь?
- На Рябинина! Слышали про этого миллионера?
- Еще бы! Знаменитый фабрикант и безобразник. Имеет гарем на фабрике и в то же время собирается, говорят, издавать газету в защиту бедных фабрикантов, которых все обижают.
- Еще надеюсь на Измайлову.
- На эту бывшую Мессалину и дисконтершу на покое? Чего ради они дадут вам денег на устройство дома для рабочих? И кто вас надоумил к ним обратиться?
- Аглая Петровна.
- Она, этот министр торговли в юбке? В таком случае надо попытать счастья.
- К Рябинину я поеду сама. А к Измайловой надо послать мужчину.
- И это советовала великолепная вдова?
- Да. И советовала, чтобы к ней обратился с просьбой Николай Сергеич.
- Отличный психолог Аглая Петровна! Превосходно распределяет роли! - усмехнулся Невзгодин.
- Мужа я просить не хочу, - продолжала Маргарита Васильевна. - А вот если бы вы, Василий Васильич, не отказались помочь делу и поехать к Измайловой, то я была бы вам очень благодарна.
- Я? С моей тщедушной фигурой? - воскликнул, смеясь, Невзгодин. - Да вы, видно, хотите провалить дело, посылая меня, Маргарита Васильевна! Измайлова со мной и говорить-то не захочет.
- Полно смеяться. Я вас серьезно прошу.
- Да я не отказываюсь. Отчего и не посмотреть на Мессалину, обратившуюся в мумию.
- Так поезжайте. А я вам достану от Аглаи Петровны рекомендательное письмо. Кстати, вы и писатель… А Измайлова их уважает…
- Извольте, я поеду, но, если даже и обещания не привезу, вина не моя.
В эту минуту двери бесшумно отворились, и на пороге появилась Катя с докладом, что самовар готов.
- Вот чудный вестник! Я ужасно чаю хочу! - проговорил Невзгодин, поднимаясь вслед за хозяйкой, чтоб идти в столовую.
И снова Катя была обманута в ожиданиях:
Ее быстрый взгляд, давно изощрившийся все видеть во время внезапных появлений в комнату, когда в ней сидят вдвоем хозяйка и гость, не уловил никаких признаков любовной атмосферы, и лица и положения обоих собеседников не внушили никаких подозрений даже и Кате, знавшей по опыту, как горячо целуют в какую-нибудь короткую секунду самые почтенные мужья в коридоре, почти на глазах у жен.
Но она все-таки не теряла надежды узнать "всю правду".
Маргарита Васильевна стала разливать чай, продолжая разговаривать с Невзгодиным. Они теперь говорили о статье в "Старейших известиях" и хвалили письмо Косицкого и сдержанный ответ оклеветанных. Несмотря на то что Катя нарочно подала два стакана, Маргарита Васильевна даже и не подумала спросить: дома ли муж и не хочет ли чаю?
Это отношение к мужу решительно возмутило горничную.
"Они пьют себе чай и закусывают, а бедный Николай Сергеич сидит себе один-одинешенек, точно оплеванный!" - подумала Катя, стоявшая в коридоре и жадно прислушивавшаяся к тому, что говорят в столовой.
И она прошла к кабинету и приотворила двери.
Николай Сергеевич по-прежнему сидел за письменным столом, откинувшись в кресле.
Тогда Катя, оправив волосы, вошла в комнату и тихо приблизилась к профессору. При виде его подавленного, грустного, слегка осунувшегося лица ей сделалось бесконечно жалко Николая Сергеевича.
- Что вам, Катя? - спросил Заречный.
- Чаю не угодно ли, барин? Только что самовар барыне подала! - говорила Катя как-то особенно почтительно-нежно, взглядывая робко и в то же время значительно на Заречного.
- А барыня вернулась?
- Недавно вернулись вместе с господином Невзгодиным… Они в столовой…
Заречный поморщился, точно от боли.
"Опять этот Невзгодин!" - подумал он.
- Так прикажете чаю, Николай Сергеич? Может, и кушать хотите… Я вам сюда подам, если вам не угодно выйти… В одну минуту все сделаю.
- Я ничего не хочу.
Заречный поднял глаза на заалевшее хорошенькое и свежее лицо горничной и вдруг перехватил такой восторженный и пламенный взгляд, что тотчас отвел глаза в сторону, несколько удивленный и сконфуженный, и проговорил неожиданно для самого себя мягко:
- Спасибо, Катя. Вы… вы услужливая девушка.
- Что вы, барин? За что благодарите? Да разве вы не видите, что для вас я что угодно готова сделать. Только прикажите! - прибавила она почти шепотом.
- Ну, так сделайте мне поскорее постель! - полушутя приказал Заречный, делая вид, что не замечает горячего тона Кати.
- Опять здесь прикажете? - с едва уловимой насмешкой в голосе спросила она.
- Здесь! - ответил, не поднимая глаз, Заречный, чувствуя, что этот вопрос заставил его покраснеть и сильнее почувствовать стыд своего положения вдовца при жене.
И, словно бы желая скрыть это обидное положение, прибавил:
- Я устал и лягу пораньше… И кроме того, мне необходимо раньше завтра встать! - говорил Николай Сергеевич, внутренне стыдясь, что он должен врать перед горничной. - Вы можете разбудить меня в шесть часов? - неожиданно спросил он строгим голосом.
- Когда угодно, барин.
- Так разбудите, пожалуйста.
- Будьте покойны, разбужу. Покойной ночи, барин. И дай вам бог приятных снов.
Она не уходила, точно ожидая чего-то.
- Можете идти, Катя. Больше мне ничего не нужно! - сказал Заречный.
Катя подавила вздох и медленно вышла.
Николай Сергеевич, однако, не ложился. Он поднялся с кресла и, приоткрыв двери, прислушивался к разговору в столовой. Оттуда временами долетали фразы незначащего разговора, и это несколько успокоивало Заречного. Скоро он услыхал, что Невзгодин прощается… Он взглянул на часы… половина первого… "Значит, не особенно долго сидел… Верно, Рита рассказала ему, что бросает меня!"
И Заречный чувствовал себя несчастным, одиноким и немножко виноватым перед Ритой.
"Нет, одно спасение в работе, в науке!" - думал он, когда лег в постель и сладко потянулся, расправляя усталые члены.
И Рита, и Найденов с его унизительным разговором, и этот юноша-идеалист, и подлая статья, и книга, которую надо кончить, и Невзгодин, и Сбруев занимали его мысли и ставили перед ним вопросы, о которых он прежде не думал, когда считал себя счастливым и словно бы не замечал в себе той двойственности, о которой с такою страстностью напомнил ему Медынцев. Довольно фраз… Он за них достаточно наказан…
И вся суетливая деятельность его вне университета казалась теперь ему ненужной, бесцельной и опасной. Из-за пустяков можно лишиться положения. "Был Заречный, и нет Заречного!" - припомнил он насмешливые слова Найденова и проникся их вескостью, откровенно признаваясь самому себе, что он трус, скрывающий от людей эту трусость речами о компромиссе.
Наконец все как-то перепуталось в его мозгу, потеряло ясность, и он заснул с мыслью о том, что надо заниматься одной наукой, которая представилась ему вдруг в лучезарном образе Риты.
Заречный проснулся от света, падавшего ему в глаза, и от того, что чья-то мягкая, теплая и вздрагивающая рука осторожно дергала его за плечо.
Проснувшись, он увидел наклонившуюся над ним Катю в капоте, плотно облегавшем красивые формы ее крепкого стана. Она смотрела на него с нежной вызывающей улыбкой. Оголенная белая рука держала свечку, свет которой освещал заалевшееся пригожее лицо с лукавыми черными глазами…
- Вставайте, барин… Шесть часов… Вы велели разбудить вас! - говорила она ласковым шепотом, запахивая ворот капота, из-под которого виднелась чистая сорочка.
Заречный закрыл глаза, будто собираясь заснуть.
- Вставайте же, милый барин! - настойчиво повторила девушка, еще ниже наклоняясь над Заречным и обдавая его лицо горячим дыханием.
Вместо ответа он протянул руку и грубо и властно обхватил ее талию и привлек к себе.
- О милый барин! - шептала Катя, осыпая профессора страстными поцелуями.
В десять часов, когда Николай Сергеевич, напившись чаю, уходил в университет, Катя с еще большею почтительностью подала ему шубу и держала себя так, словно бы ничего между ними и не было.
Молодой профессор старался не глядеть на Катю. Он был сконфужен, сознавая себя виноватым и словно бы осквернившим свою любовь к Рите, и в то же время чувствовал себя в это утро как бы спокойнее, уравновешеннее и не таким несчастным.
Конечно, он оправдывал себя и во всем винил Катю, вздумавшую будить его, вместо того чтобы стучаться в дверь, и решил, что больше этой вспышки зверя не повторится в нем. Однако в тот же вечер, когда Катя готовила ему постель, он как-то особенно внимательно смотрел на ее розоватый затылок и, когда она пожелала ему покойной ночи, снова приказал разбудить себя в шесть часов.
Катя метнула глазами, вся вспыхивая от радости, и почтительно-официальным тоном ответила:
- Слушаю, барин!
XXI
С того вечера как Аглая Петровна приглашала Невзгодина к себе и, милостиво подарив его своей неотразимо-чарующей улыбкой, подчеркнула желание видеть Василия Васильевича как можно скорей, - прошло более двух недель, а Невзгодин и не думал ехать к "великолепной вдове".
Она ждала Невзгодина с нетерпением, дивившим ее. Одетая с большей кокетливостью, чем обыкновенно одевалась дома, Аглая Петровна, как институтка, подбегала к окнам и смотрела на двор. После нескольких дней напрасного ожидания желание красавицы вдовы видеть Невзгодина еще более усилилось. Обыкновенно спокойная, не знавшая никаких волнений, кроме коммерческих, Аглая Петровна сделалась нервной, возбужденной и раздражительной, негодуя, что Невзгодин не едет после такого любезного приглашения, каким она его удостоила.
И - что было всего удивительнее - даже за деловыми занятиями в своей уютной клетушке Аглая Петровна по временам испытывала непривычную доселе скуку и, всегда точная и аккуратная, бывала рассеянна.
В деловом разговоре порой не слышалось прежней ясной краткости. Ее крупная холеная рука откидывала неверно костяшки. Цифры путались в ее уме. Вместо них в голове роились совсем другие мысли.
Она гневалась на эти "шалости нервов" и капризы властного своего характера. Не влюбилась же она в самом деле в Невзгодина! И тем не менее женское самолюбие ее было жестоко оскорблено его презрительным невниманием, и в ней, богачихе, дочери и внучке крутых самодуров, привыкшей к тому, чтобы желания и капризы ее исполнялись, зарождалось к Невзгодину какое-то сложное чувство ненависти и в то же время неодолимого желания видеть его.
Он должен во что бы то ни стало быть у нее!
Этот каприз решительно овладел Аглаей Петровной. Деспотическая ее натура не поддавалась никаким доводам ума. Она понимала всю нелепость своего самодурства и плакала от злости, что Невзгодин не едет.
Написать ему?
Ни за что на свете. Одна мысль об этом вызывала в Аглае Петровне негодование.
Чтоб этот легкомысленный, непутевый человек смел подумать, что она им интересуется, она, которая с горделивым равнодушием относится к своим многочисленным поклонникам и тайным вздыхателям, которые не чета Невзгодину. Да поведи она бровью, и у ее ног были бы известные профессора, литераторы, художники, чиновные люди, купцы-миллионеры. И вдруг этот "мартышка" без рода и племени, этот нищий фантазер без положения, осмелится вообразить, что в него влюблены - скажите пожалуйста!
Прошла неделя.
Аглая Петровна была в театре у итальянцев, была на бенефисе в Малом театре, надеясь встретить Невзгодина, и наконец поехала отдать визит Заречной, рассчитывая от нее узнать что-нибудь о Невзгодине. Верно, он с ней часто видится.
Но нигде она его не видела, Маргарита Васильевна могла только сообщить, что Василий Васильич точно в воду канул и глаз к ней не кажет с тех пор, как был более недели тому назад. И вообще из разговора с Заречной Аглая Петровна заключила, что между Маргаритой Васильевной и Невзгодиным пробежала кошка. По крайней мере, Заречная, как показалось Аглае Петровне, довольно сдержанно говорила о своем приятеле.
- А он мне нужен, - заметила Аглая Петровна, - потому я и спрашиваю о нем. Хочу просить его читать на благотворительном концерте, - внезапно сочинила она. - Кстати, вы слышали его повесть. Хороша она?
- Он не читал еще мне. И мне он нужен, если только вы дадите ему рекомендательное письмо к Измайловой…
- Вы его хотите послать вместо мужа?
- Да.
- Что же, Николай Сергеич не хочет ехать?
- Он занят очень…
- Так пошлите Невзгодина ко мне. Я дам ему письмо.
- Я адреса его не знаю…
- Можно справиться в адресном столе. Кстати напишите ему и о концерте…
- А Невзгодин у вас разве еще не был? - в свою очередь, спросила Маргарита Васильевна.
- То-то не удостоивает! - смеясь отвечала Аносова.
- Он, кажется, собирался…