- Плевое дело! - ухмыльнулся Гуркевич. - А я их при случае заброшу на Мокотов, верно?
Майор не ответил. Он из последних сил перебирал коротенькими ножками.
- Жарко! Мечтаю о дожде. Растительность иссохлась и измучилась…
- Какие у них условия? - спросил Гуркевич равнодушным тоном.
- Не переношу температуры выше двадцати. У меня легкое ожирение сердца, увеличена печень…
- Я спрашиваю, какие у венгров условия! - повысил Гуркевич голос.
Майор остановился.
- Тихо… слышите?
Издали донесся глухой артиллерийский гул. Гуркевич в тоске посмотрел на сосновый лесок.
- Бумагу хоть дадите какую-нибудь?
- Не дам, - вздохнул майор. - Все на словах. Венграм прислали приказ о выступлении. Уходят завтра днем в Опольскую Силезию. Готовы свернуть к нам и присоединиться к восстанию, но требуют гарантий, что большевики, когда придут, признают их союзниками и не отправят в лагеря.
Гуркевич широко разинул рот.
- Так они ничего не знают?
- Может, и знают, - ответил майор, - но разве их волнуют наши дела?
- Это точно, их не волнуют… - со вздохом сказал Гуркевич и добавил, уже со злостью: - И что вы им ответили?
- Ничего, - прошептал майор. - Решение примет командование.
- А стоит ли тогда ходить? Вы же сами говорили, что с большевиками нету соглашения.
- Венгров тут две дивизии, - вздохнул майор печально. - А сколько у них оружия! Разве мы можем сами ответить им "нет"?
- Да уж, стратеги, втянули вы нас в историю! Сами-то как думаете: что-нибудь может еще измениться?
Майор неуверенно покачал головой. Оба стояли перед виллой Гуркевича. В саду в шезлонге загорала Зося. Красивое тело отливало бронзой.
- Пупсик! - воскликнула она, приподнимаясь. - Наконец-то!
- Тут я, тут, - отозвался со злостью Гуркевич. - А ты здесь хорошо устроилась. Через минутку Иштванчик заявится, да?
Зося, улыбаясь, потянулась.
- Мы не одни, Пупсик. Представь мне своего спутника.
- С радостью, - ухмыльнулся Гуркевич. - Профессор Теофиль Козловский. Моя супруга. Пан профессор поживет у нас, золотце.
Майор Гром улыбнулся, как обычно - виновато. Пани Гуркевич прошлась по нему не очень приветливым взглядом.
- А ты, Пупсик? - спросила она.
- Я… мне надо кое-куда пробежаться, - ответил Гуркевич. - Пан профессор нуждается в полном покое. Он единственный спасся из пылающего дома, ну и слегка подорвал себе нервы. Понимаешь… приступы случаются от всякой ерунды. Зато пан Теофиль может рассказать тебе много интересного. Вчера мы проболтали целый вечер. Не пожалеешь. Это выдающийся археолог.
- Археолог? - выдохнула Зося. Майор отер ладонью лоб.
- А сейчас лучше дай нам поесть, - добавил Гуркевич. - Через полчаса я выхожу.
Зося безропотно встала, высокая, стройная. Открытый купальник подчеркивал всепобеждающую наготу. Гуркевич бесшумно вздохнул. Майор стал рассматривать цветы. Зося прошла мимо него на безопасном расстоянии.
Лишь на закате Гуркевич добрался до немецких позиций напротив Садыбы. Шел он медленно, едва передвигая ноги. Впереди, среди миниатюрных домиков мелькали солдаты в фельдграу. Дальше зеленел истерзанный снарядами вал форта. Гуркевич еще больше замедлил шаг, сгорбился и начал сильнее прихрамывать. За невысокой насыпью расположилась минометная батарея. Толстый унтер в одиночестве сидел в мягком кресле под прикрытием стены. Остальные выстроились в очередь у полевой кухни. Гуркевич добрел до немца. Тот поглядел на него и встал.
- Zurück!- крикнул он, угрожая "шмайссером". Гуркевич сгорбился еще сильнее и поднял руки.
- Мне надо туда… Warschau, - захныкал он. - Mutter… больна… krank… умирает. Я заберу ее и вернусь… zurück!
- Los! - рявкнул немец. - Weg!
- Mutter… единственная мать, - скулил Гуркевич. - Только на часик… nur eine Stunde… Mutter sehen und sterben!
В его глазах блеснули слезы. Немец опустил ствол автомата.
- Warschau… verboten! - бросил он. - Banditen!
- Ja, ja, Banditen, - поспешно подтвердил Гуркевич. - Juden! Plutokraten! Bolschewisten! Ho Mutter! Liebe Mutter! Krank! Bitte!
И он вытянул руку в сторону города, изображая пальцами шаги. Унтер отрицательно помотал головой и сурово приподнял ствол.
- Пу, пу, пу…
Гуркевич вытер слезы рукавом. Немец уставился в небо. Некоторое время оба стояли молча. У кухни рассаживались солдаты с наполненными супом котелками. Из Варшавы доносился гул и грохот. Гуркевич вздохнул и, внезапно решившись, сунул пальцы в левый рукав. Разорвал подкладку, порылся внутри, после чего, оглянувшись, всунул немцу в лапу пятирублевку. Тот приоткрыл ладонь, взглянул и сразу же стиснул пальцы. Лицо его не изменило выражения. Гуркевич горько ухмыльнулся.
- Последняя, - сказал он. - Letzte. Nicht essen. Mit Mutter sterben.
Немец по-прежнему всматривался в небо. Гуркевич медленно двинулся вперед, на негнущихся ногах, ощущая холодную дрожь в пальцах, с трудом сдерживаясь, чтобы не обернуться.
Через несколько минут, блуждая среди воронок от снарядов и бомб, он добрался до выстроившихся полукругом домиков перед фортом. Окна и бреши были забиты мешками, подушками, заставлены шкафами. Откуда-то сбоку застрочил пулемет. Гуркевич выдернул из кармана белый платок и, вытерев пот со лба, принялся им размахивать. Окна молчали. Осторожно, на цыпочках, он прошел между двумя домами.
- Стой! - крикнул кто-то прямо над ухом. Гуркевич вздрогнул и застыл. В дверях стоял тот самый подхорунжий со шрамом на щеке. В руке его был пистолет. Следом появились повстанцы в комбинезонах.
- Добрый день, - ухмыльнулся подхорунжий. - Мы знакомы. Изволили вернуться?
- Вернулся, - ответил Гуркевич.
- И немцы вас любезно пропустили? - спросил сладким голосом подхорунжий. - За красивые глаза?
- Вовсе не за красивые глаза, - печально вздохнул Гуркевич. - Опустите пушку, меня уже тошнит. Каждый пушкой своей стращает.
- Похоже, вам не нравится дурацкая стрельба, - вежливо заметил подхорунжий, не опуская пистолета. - И чем мы вам можем служить?
- Я иду к коменданту Мокотова. С важным донесением.
Подхорунжий прыснул.
- Мы вас отведем, - пообещал он любезно и внезапно, повернувшись к товарищам, распорядился: - Ребята, отведите его в жандармерию!
Двое подбежали к Гуркевичу.
- Стоит ли? - заметил кто-то. - Сразу видно, что шпион. Грохнем его на месте.
- Вы рехнулись! - заорал Гуркевич. - Полковник меня ждет! Это вопрос жизни и смерти!
Подхорунжий взглянул на него с иронией.
- Ты прогулялся к немцам, чтобы заявить о капитуляции, да? Подожди, с тобой теперь жандармы побеседуют!
Было уже часов десять вечера, когда дверь подвала раскрылась. Гуркевич вскочил с чурбана, с трудом выпрямляя затекшие ноги.
- Теперь вам расхочется заниматься чепухой! - брякнул он. - Еще руки будете целовать герою.
Охранник с пистолетом скользнул по нему сонным взглядом.
- Заткнись, шпион, - бесстрастно бросил он и подтолкнул Гуркевича стволом. Тот смачно сплюнул на пол.
Они поднялись на второй этаж. Окна были залеплены черной бумагой. Вдалеке пальнула пушка крупного калибра. Охранник впихнул Гуркевича в просторную комнату, освещенную стоявшей на столе мощной лампой. Вместо ковра перед письменным столом расстелили гитлеровский флаг; прямо на свастику поставили стул. Свет лампы падал на белый стеклянный шкафчик, заполненный вещами, назначение которых до Гуркевича дошло не сразу. Были там разнообразные кнуты и плети, резиновые и металлические палки, клещи, щипцы и унизанные иглами шары на рукоятках. За столом, наполовину скрытый тенью, сидел человек в голубой полурасстегнутой рубашке, с заткнутым за пояс пистолетом. Он изучал кеннкартуГуркевича.
- Садитесь, - распорядился он и направил свет лампы прямо в лицо Гуркевичу. Тот скривился, прищурил глаза и сел на стул, поставив ноги на концы огромной свастики.
- Только лампы мне не хватало! - буркнул он. - Кончайте эту идиотскую игру! У меня крайне важное дело к полковнику. От этого судьба восстания зависит, понимаете?
- Отвечайте на вопросы, - резко ответил тот. - Что вы делали на Мокотове до сегодняшнего побега?
- Ничего. Сидел в подвале.
- Где?
Гуркевич слегка смутился.
- Ну… в госпитале эльжбетанок.
- С кем?
- С шлюхой одной! - взвизгнул Гуркевич.
- Фамилия?
- Не знаю! Они что, представляются? Говорю вам…
- Куда вы направились сегодня утром, после того как покинули Садыбу?
Гуркевич схватился за голову.
- Боже… Я пошел к жене, в Залесье! Пилсудского, шесть.
- Вы сказали подхорунжему, что бежите от восстания. Почему вы в тот же день вернулись?
- Чтобы увидеться с полковником!
- И немцы вас пропустили?
- За пять золотых рублей! Сунул в лапу…
- Дали пять рублей? Свои кровные? Чтобы увидеться с полковником? А по какому делу?
- По крайне важному! Ему и скажу, не вам! Впрочем… он знает сам.
- Все ваши байки не стоят и ломаного гроша, - заявил решительно тот. - Врете от начала до конца. Но мы заставим вас сказать нам правду.
Гуркевич невольно взглянул на шкафчик. Человек за столом усмехнулся.
- Это мы одолжили у гестапо. Многие тут хотят встретиться с комендантом Мокотова. Что вы делали во время оккупации?
- Торговал.
- Чем?
- Чем придется. Золотом, досками и часовыми стрелками. А чем кормились вы? Физическим трудом?
Сидевший за столом спрятал руки от света. Помолчал.
- Кто на Мокотове может за вас поручиться?
- Ваш полковник, черт возьми! Хватит валять дурака! Сообщите ему: пришел Гуркевич от венгров.
- От венгров? - изумился тот. - А что у вас общего с венграми?
- Жена! - заорал Гуркевич. - Вековая дружба и общая, за чешский счет, граница! Отцепитесь, ради бога, а то я схвачу этот гестаповский шарик…
Сидевший за столом надавил на звонок. Появился заспанный охранник.
- Увести!
Гуркевич вернулся в подвал. Уселся на чурбан, спрятал лицо в ладони, судорожно стиснул кулаки, вскочил, уселся вновь. Немного погодя разразился громким смехом. Внезапно распахнулась дверь.
- На выход, - сказал охранник. - Мне велели вас в штаб отвести.
Гуркевич расхохотался ему в лицо. Охранник отпрыгнул.
На лице полковника играли желваки. Когда Гуркевич закончил, он обменялся быстрым взглядом с начальником штаба.
- Подождите в коридоре, - распорядился он.
- Но вы ведь понимаете, пан полковник? - начал было Гуркевич. - Этим венграм обязательно нужно дать гарантии…
- Подождите в коридоре, - оборвал его полковник.
Гуркевич пожал плечами и вышел. Издалека донесся мощный гул, после чего прогремел взрыв снаряда - аж затрясся потолок. На стульях дремали связные. Гуркевич с достоинством присел рядом с невысоким блондинчиком. Тот приоткрыл глаза.
- Скучновато тут, да? - полюбопытствовал Гуркевич.
- Ночью скучно, - ответил блондинчик. - Немцы спят. Дурацкая служба. Меня должны перевести в роту, на Бельгийскую. Вот там весело! Немцы в десятке метров. Вся улица ходуном ходит.
- Без башки с таким весельем останешься, - поежился Гуркевич.
- Да ладно! - рассмеялся паренек. - Зато пожить успею. Сколько я ждал такого случая!.. "Стэн" скоро выменяю, представляете? - с гордостью добавил он.
Гуркевич лишь молча на него покосился. Вновь докатился гул; от взрыва задрожали стены.
- Где это стреляют? - забеспокоился Гуркевич.
- Железнодорожное орудие в Окентье, - ответил равнодушно паренек. - Долбит тут каждую ночь. Сегодня обрабатывает Нижний Мокотов.
Тема была исчерпана, и вскоре паренек заснул. Гуркевича позвали через час. Полковник сидел за столом в той же позе, что и прежде.
- Вот вам ответ, - буркнул он, подавая Гуркевичу листок, испещренный рядами цифр.
- Согласились? - спросил Гуркевич.
Полковник насупился.
- Спрячьте этот листок понадежнее. А лучше выучите цифры на память.
- Никогда у меня не было памяти на цифры. Еще в школе…
- Вы должны отдать это Грому завтра до четырех, - добавил полковник. - Удачи.
- Я - отдать? - возмутился Гуркевич. - А как же я перейду, черт возьми? Каждый ствол наводит, угрожает… Кто-нибудь в конце концов меня укокошит…
- Я сказал, представлю вас к награде.
- Сильно мне медаль поможет, - ответил со смехом Гуркевич. - Разве что золотая. Получится с венграми, пан полковник, а? Грех упустить такой случай…
- Выйдете на рассвете, - рявкнул полковник, склоняясь над планом Варшавы. - На Садыбу сообщат, чтобы вас пропустили. Пока.
- Нелюбезный вы человек, - заметил Гуркевич со вздохом. Полковник чуть рот не разинул от изумления. Гуркевич упрятал листок в рукав под подкладку, холодно поклонился и вышел. В нерешительности постоял в прихожей. Уже наступила полночь.
Пять минут спустя он подошел к роскошной вилле. Ярко светила луна. Вдали громыхало железнодорожное орудие. У калитки стоял высокий часовой в немецкой каске и черном осеннем пальто.
- Пароль! - пробормотал он, поднимая винтовку.
- Откуда мне знать? Я хотел бы повидаться с Вишенкой… нет, с Ягодкой. Да опустите вы ружье!
- Все равно патронов нет, - признался часовой. - А Ягодка сидит в подвале. По лестнице вниз и направо.
И, словно тень, исчез во мраке сада. Гуркевич спустился в подвал. Справа, из-за неплотно закрытой двери пробивался неяркий луч света. Гуркевич приоткрыл ее и вошел; в углу у коммутатора сидела Лёля.
- Соединяю с Барсуком! - прокричала она. Вставила штекер в гнездо и покрутила ручку индуктора. - Ой, Пупсик!..
- Добрый вечер, - сказал Гуркевич. - Ты одна?
- Здесь да. У меня дежурство до шести. Остальные спят наверху.
Гуркевич приблизился, нагнулся и поцеловал ее в щеку.
- Но-но, - увернулась она. - Только без нежностей. Я на службе, и у меня есть жених.
- Ты для меня всегда была крепким орешком, - заметил Гуркевич со вздохом. - Ох, уж эти принципиальные женщины. Не хватает мне на вас терпения!.. У тебя найдется что-нибудь поесть? Обещают человеку ордена, а об ужине и не подумают.
На коммутаторе, звякнув, откинулась дверца клапана. Лёля нажала на ключ.
- Вы говорите? Разъединяю. - Она вытянула штекеры из гнезд. - Мы тут одну картошку едим. Надо бы разогреть… Прислуга спит уже.
- Прислуга? - удивился Гуркевич.
- Прислуга хозяина виллы. Богатый промышленник. Сидит в подвале госпиталя. Подожди… Последи за коммутатором. Если дверца клапана откинется, зови.
Лёля вышла. Клапаны под лампочкой поблескивали никелем. Громыхнуло железнодорожное орудие, и откинулось сразу пять дверок.
- О Боже! - воскликнул Гуркевич. - Лёля!
- Это от сотрясения, - объяснила она, входя. - На кухне еще есть огонь. Возьми угля из этой кучи и подложи там под плиту. Картошка на сковороде.
Со звоном откинулась дверца.
- Снова Лис, - вздохнула Лёля. - Да, Медведь слушает. Соединяю с Барсуком.
Зеркальце. Фото 1944 года
В углу был горкой навален уголь. Гуркевич с трудом наклонился, поднял пару кусочков с краю. Сверху покатились здоровенные куски.
- Этот Барсук наверняка ваш полковник, - заметил он. - Я его вроде бы видел.
- Откуда ты знаешь? - изумилась Лёля. Гуркевич не ответил. Из-под черных кусков угля показался угол деревянного сундука.
- А это что? - спросил удивленно Гуркевич. - Сокровища?
Он принялся сбрасывать уголь. Вскоре крышка была очищена. Гуркевич с силой дернул. Заскрипели петли.
- Тише ты, - шепнула Лёля. - Разбудишь…
Гуркевич замер с разинутым ртом. В сундуке рядами стояли бутылки различных размеров и форм.
- Боже! - ахнул он.
Вынул первую попавшуюся, высокую, замшелую и стройную. Желтела поблекшая этикетка.
- Господи, Лёля… Токай… тысяча восемьсот семьдесят первый год. Из подвалов князя Гогенлоэ… Понимаешь? Господи… А это? Шампанское… Наливки, тысяча девятьсот двадцать второй… Год моего рождения… Нет, разбудите меня! И вы на этом сидели, растяпы?
Лёля распахнула глаза.
- Это хозяина… - прошептала она.
Снова загрохотало орудие.
- Хозяина! - прыснул Гуркевич. - Давай стаканы! Жарь картошку! Мы пьем токай из подвалов князя Гогенлоэ! Венгр с поляком два собрата! Если бы ты знала, Лёля, если бы ты знала!
- Что? - удивилась она.
- Военная тайна, - вздохнул Гуркевич. - Я спасаю восстание, понимаешь?
- Ты? - еще больше удивилась она. - И что на этом можно наварить?
- Пулю в лоб! - брякнул он, ковыряясь ножиком в горлышке бутылки. - Или орден!
- И ты в это лезешь? Ради ордена? Пупсик…
- Ты меня еще не знаешь! - заявил Гуркевич. - Скажешь, я торговал? Так то ведь для отвода глаз! А теперь пришел мой день!
Звякнула дверца клапана.
- Снова Садыба, - вздохнула Лёля. - Стаканы на полке. Соединяю с Барсуком…
- Садыба? - подскочил Гуркевич. - Чего им надо?
Лёля прислушалась.
- Сообщают о подозрительных перемещениях немцев. Слышен шум моторов.
Гуркевич разлил по стаканам темную, цвета красного дерева жидкость.
- Вот ведь черт! - проговорил он озабоченно. - Ну да ладно, двум смертям не бывать! - добавил он через секунду - и шумно втянул в себя токай.
Бутылка была почти пуста. Гуркевич сидел верхом на сундуке. Лёля опустила голову на ящик коммутатора.
- Пей, Лёля, - бормотал он неразборчиво, пододвигая к ней стакан. - Славное винишко… Семьдесят три года дожидалось тут пана Гуркевича.
Лёля подняла голову - было заметно, что с трудом.
- Не могу, - прошептала она. - Как-то оно не пошло. Голова кружится… А я ведь едва пригубила… Лис будет звонить…
- К черту Лиса! - пробормотал Гуркевич. - Ты отличная баба. Жалко, что тебя не завоевал. Почему я на тебе не женился, Лёля?
- Вот именно, - прошептала она в полуобмороке. - Почему все кружится?
- Так прошляпить… Это все из-за Зоськи, Зоська виновата! Спеленала меня, как мумию… Ни рукой ни ногой… Я с тобой… мы… Зачем мне эта Зоська?
- Вот именно, - вздохнула тихо Лёля. - Сейчас позвонит Лис…
Гуркевич залпом выпил остатки токая, отбросил бутылку в угол. Его качнуло.
- А что теперь? - пробормотал он. - Шампанского? Коньяка? Наливки?