- Раз! Еще раз! Раззудись плечо!
Разгулялась коса. Падала трава, ложилась причесанными рядками. Шаг. Еще шаг.
А в думах, растравленных тоскою по труду, вот этим покосом, очутился он далеко–далеко. Мерещились и поймы сибирских рек, заросшие травами по пояс человеку, дикими тюльпанами и багульником с одуряющими запахами, потом мысленно перенесся он на поля войны, и сквозь дым в полный рост увидел Кострова… Степан словно услышал, что именно он, Костров, окликнул его… Огляделся Степан, вздрогнув: нет, просто почудилось… Сбоку стоял Альдо. Стоял притихший, не смея нарушить раздумий товарища.
Под вечер они возвращались в усадьбу. Дома их поджидал Гектор, протянул билеты, предлагая сходить в кино. Это недалеко отсюда, в селении Капраре. Альдо на всякий случай сунул в карман пистолет.
Кинозал маленький, душный, замусоренный шелухой от земляных орехов. Людей в зале собралось немного. Бусыгин обрадовался, увидев среди них дочь трактирщика Лючию. Порывался с нею заговорить. Но Альдо дал знак, чтобы не подходил к ней. Картина была занятная: погони, скачки на конях, стрельба из длинных пистолей и опять погони… Когда в зале вспыхнул свет, под ногами, на стульях и даже у некоторых на коленях лежали листовки, призывающие покончить скорее с фашистами, своими и немецкими.
Альдо доверительно шепнул Бусыгину, что листовки отпечатала и разбросала Лючия…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Были дни жаркого лета. Колос к колосу вровень, как солдаты в колоннах, стояли ржаные хлеба. Из края в край раздольно простирались курские и орловские зреющие нивы.
Опалыми тенями крались по земле тучи - по полям, через дороги, перелесками. В реках и озерах тучи отражались бездонно–глубоко и в разорванном обличии.
Дозревающие хлеба ждали покоса. Ждали, томясь в безветрии и от зноя прямого солнца.
По произволу военной стихии место хлебороба–хозяина заняли пришлые завоеватели. И разгорелся иной покос. Покос огнем и металлом.
Война не делала запрета ни разору, ни уничтожению. Она косила подчистую. Чем больше сожжено и убито, тем лучше плоды нашествия.
Есть ли справедливость на земле? Она, земля–матушка, выметывала из своей ухоженной утробы ржаные колосья. И косить довелось враждующим сторонам не хлеба, а солдат, молодых, зрелых, налитых жизнью, - и тысячами.
Собранной силой двигались на военный покос немецко–фашистские колонны. Железными клиньями с двух сторон, чтобы побить и уничтожить все живое и неживое на гигантском выступе, прозванном Курской дугою. Уничтожить и пойти дальше, вглубь.
Поля Жизни защищал от иноземного пришельца советский Солдат. Ленинский человек с ружьем. Армия ратных людей - рабочих и прирожденных хлеборобов, людей интеллигентного труда - сменила оружие созидания на оружие уничтожения. Борясь, они вершили праведный суд и само Возмездие.
Сила силу ломит. А силы были несметные.
С той, фашистской, стороны на поля сражений выдвигались пятьдесят дивизий. Девятьсот тысяч солдат и офицеров изготовились к решающему штурму, до десяти тысяч орудий и минометов стояло на позициях, чтобы отрыгнуть смертоносные снаряды, две тысячи семьсот танков - и в их числе сотни мощных "пантер" и "тигров" - по приказу своих генералов ринутся на штурм железными буйволами. И в небе станет тесно: свыше двух тысяч самолетов зависнут над полями сражений.
И солдаты и техника ждали своего часа, чтобы наступать.
Другая, советская сторона задалась целью перемолоть на этих рубежах войска неприятеля.
Советское Верховное командование, избрав на лето сорок третьего стратегию железной обороны с последующим переходом в решительное контрнаступление, готовилось к тому, чтобы на Курском выступе задержать и разгромить неутолившего жажду крови пришельца. Два фронта - Центральный и Воронежский - принимали на себя главную тяжесть борьбы. Войска обоих фронтов были полны сил и решимости сорвать вражье наступление и на этих рубежах учинить гибельное для неприятеля побоище.
Сдается, не ведал хваленый и заносчивый враг, что здесь, на Курском выступе, против него сосредоточено огромное количество войск - семьдесят шесть дивизий. На театре двух наших фронтов размещалось свыше одного миллиона трехсот тысяч солдат и офицеров, до двадцати тысяч орудий и минометов, три тысячи пятьсот танков и самоходных орудий и две тысячи шестьсот пятьдесят самолетов. Превосходство как в живой силе, так и в технике разящее. И советские солдаты, роя окопы и траншеи, укрепляя оборонительные рубежи, клялись - умереть за Отечество, но не пропустить врага!
Вызревала великая жатва…
* * *
В канун грозы под Курском, зная, что она вот–вот разразится крупным немецким наступлением, сюда выехали заместитель Верховного главнокомандующего Жуков и начальник генштаба Василевский. Как правило, в таких случаях высокое начальство сопровождала целая группа офицеров.
В эту оперативную группу был включен и полковник Демин. И хотя жена его, Елена Михайловна, жившая в Москве, серьезно болела, Илья Данилович сам напросился в поездку, почитая это за честь.
Демин был той рабочей лошадкой, которая, если взвалить на нее любой груз, будет тянуть до конца с завидной исправностью. Его долголетняя служба в Генеральном штабе выковала в нем строжайшую привычку: он любил подчиняться и требовал подчинения от других. Эта привычка была у него в крови.
По приезде в Курск он был вызван к маршалу Жукову. Уже одетый в комбинезон и собираясь куда–то ехать, Георгий Константинович задание изложил сжато:
- Поезжайте на вторую оборонительную полосу. Узнайте, чем заняты командующие и их войска, насколько серьезно готовятся… Всякие расхолаживающие моменты пресекайте.
Демин, понимая необычную щепетильность задания, поколебался было, хотел переспросить, каким образом это делать, но Жуков догадливо опередил:
- Для контроля любые способы хороши, лишь бы достигали Цели… Действуйте невзирая на лица. О всяких ненормальностях и отклонениях будете докладывать мне.
"Ну что ж, если требуют интересы дела, можно действовать невзирая", усмехнулся Демин.
Ехал он на вездесущем "виллисе" по проселочным дорогам, по полям. Было начало июля. В такую пору в центральной полосе России жара стояла несносная. Пыльные дороги и духота скоро изморили Демина. Удобнее было бы расстегнуть китель; но он, изнывая и томясь, не позволял себе этой дорожной роскоши.
На второй оборонительной полосе пожилые женщины, парни и девушки копали траншеи. Среди них находились и военные, которые больше подшучивали, чем копали.
- Маруська, - смеялся один, - бери поглубже!
- Не мое занятие.
- А чье же?
- Мужикам надо поглубже… У них право.
- В чем это наше право? - не отступал, стоя на бруствере, лейтенант в черном комбинезоне. - Мелко–то воробью по колено, и задок не прикроешь.
- Отойди, нахальник! - незлобиво отвечала женщина, кидая в него лопатой комья чернозема.
- Товарищ военный, подойдите, - остановя "виллис", подозвал Демин.
Лейтенант медленно, вразвалку подошел к нему.
- Лейтенант Броварчук, - доложился он.
- Вы что тут делаете?
- Вторую оборонительную полосу заканчиваем. Вон видите, сколько понарыли? - протянул он руку в сторону траншей, тянущихся зигзагами по полям.
- Вы кто по специальности?
- Командир танкового экипажа.
- Где же ваш танк?
- Не много ли хотите знать? - заупрямился лейтенант.
- Я представитель Ставки, и отвечайте на мои вопросы. Вот… - и Демин для пущей убедительности протянул удостоверение.
Лейтенант немного оробел и не стал читать удостоверение, поверил на слово, за что тоже получил замечание.
- Ваше дело быть у танка. В полной готовности.
- Надоело сидеть в обороне и ждать… - чистосердечно признался лейтенант. - Руки чешутся - сцепиться бы!
- Придет час. А это чьи ребята? Вон те, что цветочки собирают.
- Для девушек рвут. Ромашек полно.
- Чьи войска?
- Генерала Катукова.
- Где он сам?
- Кто его знает? Начальство нам не докладывает.
Демин внушил танкисту построже вести себя и не увлекаться ромашками, а сам поехал к командующему армией генералу Катукову.
Штаб армии размещался у озера, в тени деревьев. Невдалеке от просторной палатки под старой ветлой горел костер, на треноге в котелке ворчала вода. Демин подошел.
- Ушицу готовлю. Из ершей - самая прелесть уха, - похвалилась женщина, подкладывающая дровишки в костер. - А вам нужен Михаил Ефимович… командующий? Сию минуту, позову. - Она поспешила к палатке, осторожно приоткрыла полог брезента, юркнула в затененный вход. Скоро оттуда вышел генерал Катуков.
Демин вполголоса представился, спросил, не беспокоят ли неприятельские самолеты и какие изменения в обстановке предвидятся, на что генерал Катуков ответил, сердясь:
- Вы как с неба свалились! Представитель Ставки, а не знаете, когда противник собирается наступать.
Демин не ожидал такого ответа. Катуков это понял, заулыбался всем крупным продолговатым лицом.
- Если охота знать, по сему поводу обратитесь к моим оперативщикам или в разведотдел. Орлы ребята, все знают, даже где боги обитают!.. Командующий повел ладонью в сторону палатки: - Заходите, вместе просмотрим киноленту. Любопытная!
- О чем именно?
- Хроника. Наши парни захватили трофейную немецкую.
- Спасибо, Михаил Ефимович, как–нибудь в другой раз, - как можно вежливее отказался Демин. - У меня дел по горло. Приказано осмотреть всю оборонительную полосу.
- Ну, бывайте. Не смею задерживать, а я пойду досмотрю, - и командующий, распрощавшись, ушел в палатку.
Демин потоптался на месте, чувствуя себя в чем–то виноватым, в душе злясь и чертыхаясь невесть на кого, сел на "козлика" и заковылял на нем по ухабистой разбитой дороге.
Весь день он был в разъезде, в оперативную группу вернулся поздно. Утром, не дождавшись, пока маршал Жуков встанет, прорвался к нему в комнату и доложил о крепости многополосной обороны, о насыщении ее артиллерией и танковым огнем… Затем без обиняков, напрямую сообщил о вольностях, которые приметил в войсках…
- Н-да… Надо пресечь, - заговорил Жуков. - Солдаты ромашки собирают… И говорите, баба при командующем? Это совсем негоже… Сегодня же надо выпроводить ее в Москву. Кстати, а чем она занимается?
И когда Демин доложил, что женщина готовила на костре уху из ершей, а сам командующий крутил ленту какой–то трофейной кинохроники, маршал Жуков не удержался и, сделав озабоченно–внимательное лицо, переспросил:
- Из ершей, говоришь, ушица? А ты не приметил, может, крупную прячет? Рыбаки - народ ушлый, им веры нет. Во всяком случае, не признается соседу, если рядом удачливая рыбалка.
Маршал был в нательной рубашке, он почесал ладони и проговорил:
- Стало быть, пустопорожним делом забавляется. Ладно, проверю, какую он рыбу тягает и какие ленты крутит, - усмехнулся Жуков, а в заключение сказал: - Продолжайте вести наблюдения. Особенно последите в ходе сражения, чтобы никаких отвлекающих моментов!.. Мы знаем, когда противник перейдет в наступление, и удар его ожидается весьма тяжелым, крепко достанется… Между прочим, рыбалка - дело серьезное, - свел на шутку Жуков.
Уйдя, полковник Демин думал: "Что это с маршалом произошло? Вроде кто подменил… Всегда суровый, и вдруг… Не накричал, даже резкого упрека не услышал… Впрочем, на полковников и ниже рангами, как я не раз замечал, он меньше всего кричит…"
Знал Демин из уст самого Жукова, что стружку он, маршал, любит снимать только с больших начальников, с командующих, с генералов, ибо кто же, как не он, маршал, вправе потребовать от старших чинов. "А офицеров щадит, солдат любит, не прочь с ними и у костра посидеть, из одного котелка каши отведать", - подумалось Илье Даниловичу, для которого, однако, спокойствие маршала Жукова так и осталось неразгаданным.
Между тем Георгий Константинович, оставшись один, вышагивал по комнате, думал. Думал он о том, что как все–таки изменился характер войны. Живо представились в воображении и парень в гимнастерке среди девчат, и сами девчата, гадающие на сорванных лепестках ромашки: "Любит - не любит…" - и командующий, который словил ерша и рад безмерно.
"Что это? - спрашивал он себя. - Незнание обстановки, неумение использовать тишину, которая не сегодня завтра может разразиться бурей, фатальная неизбежность перед опасностью удара или… или психология войны и сражающегося советского человека изменились? - И, продолжая вышагивать по комнате, отвечал: - Н-да. Правильно, люди изменились, психология их стала иной, совсем не похожей на ту, которая у них была в сорок первом… Техники прибавилось - и танков и самолетов стало гораздо больше… Да и вообще привыкли воевать, науку войны познали, бьют неприятеля нещадным боем. Уверенность в силах и желание выстоять окрепли. А это многое значит… Психологический настрой плюс боевое оружие - ключ к победе… И коль сунется здесь, под Курском, неприятель в наступление, а наступление ожидается мощное - все равно споткнется… Завернет оглобли назад… Принудим завернуть!" - утверждался в мыслях Жуков.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Маршал Жуков чувствовал себя неспокойно. Он знал, что главный театр войны сейчас, вот в эти дни, перенесся на Курский выступ, сюда стянуты основные силы воюющих сторон. И то, что германское командование в сражениях под Москвой получило по зубам, проиграло Сталинградскую битву, кончившуюся пленением 6–й армии во главе с ее командующим, потерпело крах в донских степях и частично на Украине, - все это тешило маршала, но и не давало повода для восторгов. Война продолжалась, армии Гитлера сумели пополниться, в Берлине тотальная мобилизация резервистов объявлена. Разведданные предостерегали: огромная концентрация войск противника наблюдается именно здесь, под Курском, и в районе Орла; агентурная разведка и партизаны доносили даже о дне и часе наступления немецко–фашистских войск.
Знал Жуков и другое: цепь частных неудач и поражений неприятеля еще не означает полного поражения в войне, которая по своим масштабам не имеет себе равной в истории. Бывает, на отдельных участках фронта в цепи сражений рвутся звенья, и противник достигает успеха. Нигде так не подстерегают капризы случайностей, как на войне, и, не предвидя это, можно поплатиться дорогой ценою. Судя по всему, немецкое командование, концентрируя главные ударные силы на Курском выступе, пытается именно здесь дать решающий бой. "Реванш, хотят взять реванш за прежние поражения", - подумал Георгий Константинович.
То, чем живет фронт, состояние духа армии маршал Жуков постигал от самих солдат. Он был убежден, что никакие схемы, карты и оперативные планы, будь они блестяще исполненными, и ни умные головы в штабах, ни властные командующие - никто и ничто не решит исход сражения до тех пор, пока не заявит о себе сам солдат. Только он, солдат.
Объезд фронтовой полосы маршал зачастую начинал с передовой. А на этот раз сперва решил побывать в штабе 1–й танковой армии, у Катукова.
Завидев подъехавшую машину и выпрыгнувшего из кабины маршала, генерал Катуков собирался отдать рапорт, но тот взмахом руки прервал его и уставился на него колючими глазами.
- Ни рыбки, ни чешуйки! - пошутил маршал, не меняя строгого выражения лица.
Катуков остолбенел.
- Наябедничал тот… - с недовольством проговорил он.
- Кто?
- Из ваших представителей, этот независимый…
- Почему независимый? - спросил Жуков. - Если он что–то не так делает, можно и поправить его, проще говоря, одернуть.
- Попробуй одерни, - усмехнулся Катуков. - Сразу накропает в генштаб, а то и Верховному.
- Довольно плакаться в жилетку. Танкисты, они народ непробиваемый, и тебя тоже голыми руками не возьмешь! - проговорил Жуков. - Показывай свои экипажи…
- Пожалуйста. Только не хотите ли отобедать, в семейном кругу с нами посидеть?
- Как в семейном? - не понял Жуков и пошевелил подбородком, что было верным признаком вспыхнувшего негодования. - С собой женщину возите?
Генерал Катуков потупился, жалея, что слишком разоткровенничался.
- Со мной жена, Катерина. - И, желая раздобрить маршала, который питает слабость к рыбным блюдам, добавил, играя улыбкой на широком крестьянском лице: - Уха есть. Свежую рыбку подаст на сковородке пальчики оближешь!
Как и следовало ожидать, от рыбы маршал не отказался, но ел торопливо, поглядывая в проем двери палатки на машину. Между тем Катуков счел уместным предложить:
- А может, отдохнете с дороги? У нас трофейные киноленты, взятые в разгромленной немецкой роте пропаганды. Можно посмотреть. Любопытные вещи выясняются из этих кадров.
- Что именно? - заинтересовался Жуков.
- Во всех видах обнажается рейх и Гитлер, - сказал Катуков. - Я, грешным делом, не верил, особенно нашему юмору, когда писали, что фюрер бесноватый и чуть ли не психопат, а посмотрел их же ленты, и нацисты сами себя этими кадрами высекли.
- Что же посмотрел? - спросил Жуков.
- Вся жизнь его запечатлена. И даже как держит себя на трибуне: то говорит властно, чувствуется, именно фюрер германский, а то вдруг закатит глаза, как одержимый или сумасшедший, то неожиданно начнет махать руками, весь сгибается от гнева, едва до пола не достает.
- Наэлектризовывает обывателей, своих генералов и партию нацистов, заметил Жуков.
- Верно, - кивнул Катуков. - А вы бы посмотрели захват фашистами власти… Штурмовики на бронированных машинах… Ревут сирены… По ночам огромные костры на площадях, сжигают неугодную для них литературу… Крупным планом дано факельное шествие, а спустя годы - марширующие солдаты рейха в лобастых касках, захват городов и стран Европы, расстрелы неповинных людей, виселицы…
- Это страшно смотреть, - вмешалась в разговор Катерина. - Так они утверждались во власти. И что самое удивительное, есть кадры: замуровывают плиту, похожую на книгу, и на ней надпись золотым тиснением в память о тысячелетии третьего рейха.
- Замуровывают. Обещают третьему рейху как минимум тысячу лет, строго проговорил Жуков. - Ну и змеи. - Вставая, жестко добавил: - Одного только не учли: мы этот фашистский рейх в ближайшие времена похороним. Похороним, как падаль!.. Пора двигать!