Семья Берг - единственные вымышленные персонажи романа. Всё остальное - и люди, и события - реально и отражает историческую правду первых двух десятилетий Советской России. Сюжетные линии пересекаются с историей Бергов, именно поэтому книгу можно назвать "романом-историей".
В первой книге Павел Берг участвует в Гражданской войне, а затем поступает в Институт красной профессуры: за короткий срок юноша из бедной еврейской семьи становится профессором, специалистом по военной истории. Но благополучие семьи внезапно обрывается, наступают тяжелые времена. Об этом периоде рассказывает вторая книга - "Чаша страдания".
Текст издается в авторской редакции.
Содержание:
От автора 1
1. Встреча у ворот посольства 1
2. Еврейские мальчики Шлома и Пинхас 4
3. Русский богатырь Павел Берг 8
4. Красный террор и "пароходы философов" 12
5. Формирование мировоззрения Берга 15
6. Командир полка 18
7. Встреча с художником Минченковым 19
8. Городские превращения 21
9. В Третьяковской галерее 25
10. "Зачем же нам нужна чужая Аргентина?" 27
11. В Институте красной профессуры 29
12. Шахтинское дело 30
13. Что вело к диктатуре Сталина 31
14. Учитель Павла Берга 33
15. Братья встречаются вновь 35
16. Августа 37
17. Будущий поэт Алеша Гинзбург 39
18. Как гром среди ясного неба 41
19. Авочкин салон 44
20. Доктор Левин и инженер Виленский 45
21. Искатели счастья 47
22. Еврейская Пасха в доме стариков Бондаревских 49
23. Павел и Мария 50
24. Карающая "Правда" 53
25. Беломоро-Балтийский канал 55
26. Павел пишет статью 58
27. Статья Павла Берга "Два русских еврея и их меценаты" 60
28. В сочинском санатории 62
29. Командарм Тухачевский 63
30. Рождение Лили Берг 65
31. Пашка Судоплатов в Москве 67
32. Возвращение Тарле 68
33. Террор советского социализма и немецкого фашизма 69
34. Первый допрос Павла 70
35. Исход евреев начинается снова 71
36. Испания, журналист Михаил Кольцов 72
37. Семен Гинзбург становится министром 74
38. Взлет маршала Тухачевского 77
39. 1937 год - "ежовщина" 78
40. Суд над профессором Плетневым 81
41. Взросление Алеши Гинзбурга 83
42. Берги получают квартиру 85
43. Вольфганг вступает в комсомол 87
44. Начинается новый 1938 год 88
45. Судьба Михаила Кольцова 90
46. Майор разведки Павел Судоплатов 92
47. Мечта Сталина - убийство Троцкого 93
48. Арест Павла Берга 93
49. Крушение мира 94
50. Гость из провинции 97
51. Женская доля 98
52. Вторжение в Польшу 99
53. На польском хуторе 101
54. Присоединение Латвии. Рижский еврей Зика Глик 102
55. Накануне войны 104
56. Воркута и Катынский лес 105
Примечания 107
Владимир Голяховский
Еврейская сага
Книга 1
Семья Берг
…Я вижу себя и всех своих современников написанными в какой-то книге, в историческом романе, из давней-давней эпохи.
Корней Чуковский.
Дневники, 1925 г.
От автора
В этом романе только сама семья Берг - Павел, Мария и дочь их, Лиля, - вымышленные образы. Все остальные персонажи и все описываемые события - это реальные люди и исторически достоверные, задокументированные факты. Поэтому я назвал эту книгу романом-историей.
1. Встреча у ворот посольства
В начале 1950-х годов в Москве, на старой и тихой Погодинской улице, мощенной еще с прошлого века булыжником, царило необычайное оживление: ее дальний конец, где притаилась рощица старых деревьев, отгородили высоким забором и по углам забора поставили смотровые вышки. В утренние часы, когда жители улицы еще спали, за забор заезжали грузовики-трехтонки с крытыми брезентом кузовами, а на вышки становились часовые с винтовками. Это означало, что привезли для работы заключенных. Целыми днями из-за забора доносился грохот стройки, а по вечерам работяг увозили и часовые исчезали.
Так оживилась старая Погодинка, на которой стояло всего несколько небольших домов. В середине XIX века первый из них построил для себя известный историк Погодин. В его дом, который называли "Погодинская изба", приезжали и Гоголь, и Лермонтов, и Аксаков. Но в конце века усадьбу отгородили от улицы Пречистенки новые корпуса клиники медицинского факультета. А часть улицы позади клиники назвали, в честь первого жителя, Погодинской, и, хотя прошел почти век, она все еще оставалась малозастроенной и глухой. Теперь же немногие ее жители с удивлением поглядывали в сторону новостройки. Сразу становилось ясно, что работали заключенные, но в те годы это было обычным делом - чуть ли не все в стране строилось руками так называемых зеков (сокращение от слова "заключенный", придуманное потому, что это слово приходилось писать в миллионах бумаг миллионы раз). Удивляло людей не это, а та скорость, даже поспешность, с которой велось строительство: все годы советской власти Москва строилась вяло и медленно, и вдруг в считанные дни на забытой улице все изменилось.
И вот через несколько месяцев обозначился за забором кирпичный остов трехэтажного дома с башней посередине: пока она зияла широкими прогалинами будущих окон. Потом ее покрыли плитами белого мрамора, пустоты засверкали большими стеклами, за забор завезли саженцы тополей, - и сразу после этого перестали приезжать машины с заключенными. Забор убрали, за ним обнаружилась чугунная решетка с воротами. На воротах красовалась доска со странным чужим гербом - черный орел в овале - и надписью: "Посольство Народной Республики Албании". А за воротами стоял небольшой белый особняк изящных пропорций.
Погодинские жители поразились еще больше: об Албании никто ничего толком не знал, эта маленькая страна находилась где-то далеко, у Средиземного моря, и скорость, с которой шла стройка, даже сама красота здания никак не увязывались в представлении москвичей с чем-либо важным. А вскоре всю улицу запрудили дорожные рабочие, в два дня покрыли асфальтом булыжники мостовой и покатили по нему тяжелые катки. Улица сразу преобразилась, мягко заскользили по ней важные лимузины и красивые дипломатические машины. Это происходило уже после смерти Сталина - в марте 1953 года.
Однажды тихим весенним вечером Погодинка вдруг заполнилась агентами КГБ: у прохожих проверяли документы и пропускали только местных жителей. Проехала кавалькада длинных черных лимузинов ЗИС, ЗИМ и иностранных марок: по всей видимости, члены правительства и дипломаты собирались праздновать вселение в посольство. Местные жители передавали друг другу, что в одной машине кто-то разглядел самого Никиту Хрущева, нового первого секретаря Центрального комитета Коммунистической партии.
* * *
Кроме немногих жителей Погодинки, каждый день по ней проходили еще студенты Второго медицинского института. Они пересекали улицу проходными дворами, спеша на занятия в четырехэтажный корпус медико-биологического факультета. Это был обветшалый дом, одиноко стоявший недалеко от нового посольства. Студентам не было дела до стройки за забором, но когда за решеткой обнаружился новый особняк, сверкающий мрамором и стеклом, он сразу привлек к себе внимание. А в мае, на фоне голубого неба и яркой зелени, новое здание стало особенно привлекательным - белый особняк казался парящим в воздухе. Студенты поглядывали на него издали, но подходить и рассматривать не решались: милиционер у ворот мрачно поглядывал на проходивших.
В один из таких весенних дней от группы студентов отделилась девушка и, поправляя на затылке большой пучок каштановых волос, беспечно остановилась у ворот - полюбоваться на здание через решетку. Хмурый милиционер удивленно глянул на нее и буркнул:
- Гражданочка, здесь стоять не положено.
Слышала она эти слова или не слышала, но с места не сдвинулась. Он повторил суровей:
- Проходите, сказано - проходите!
- Почему? Я ведь только смотрю.
- Смотреть не положено.
Слова "не положено" и "запрещено" были самыми популярными в советском лексиконе, возражать и спорить с этим было и не положено, и запрещено. Девушка вздохнула, капризно поморщилась, надув пухлые губки, и собиралась уже отойти. В этот момент с улицы к воротам подъехала "победа" с дипломатическим номером. Милиционер засуетился, кинулся открывать ворота. Открывшийся вид оказался еще привлекательней. Девушка невольно задержалась, рассматривая здание, запрокинув голову и прижав к груди руки. Худенькая, в голубом облегающем платье, она стояла, немного расставив стройные ноги и как будто слегка отклонившись всем телом назад. Ее фигурка выглядела так привлекательно, что надо было быть мрачным постовым милиционером "при исполнении", чтобы продолжать ворчать. В машине, видимо, заметили ее красоту. Проехав ворота, "победа" резко затормозила, и из нее вышел высокий мужчина в светлом костюме. Милиционер козырнул, но мужчина, не обратив на это внимания, направился назад - к девушке. Она смотрела на здание и даже не заметила его приближения.
- Вам нравится наше посольство? - прозвучал мягкий баритон с едва уловимым восточным акцентом.
Не оглянувшись, девушка импульсивно воскликнула:
- Очень!
Неожиданно для нее самой, может быть от восторга перед красотой особняка, а может, и в ответ на интонации незнакомца, в ее голосе зазвучали глубокие грудные нотки.
- Могу я пригласить вас к нам на один из наших приемов по культуре? У нас бывает много советских друзей. Позвоните мне.
Она впервые на него взглянула: ей пришлось задрать голову - настолько он был выше ее. И тогда девушка с удивлением увидела, что иностранец восхищенно смотрит на нее и радостно улыбается. Лицо слегка смуглое, скуластое, а за растянутыми в улыбке губами сверкают такие белоснежные зубы, каких она никогда и не видела.
В его улыбке было столько открытого тепла и добродушия, что девушку буквально пронзило током. От этого ощущения глаза ее сами собой расширились и взгляд застыл. "Что это?" - она даже слегка тряхнула головой, а потом тоже ему улыбнулась. Шли секунды, и обмен улыбками становился немой беседой.
- Как вы красиво улыбаетесь, - первым прервал он молчание.
- Вы тоже.
Девушка не могла знать, что когда-то, много лет назад, точно такие же слова об улыбке сказал во время знакомства ее будущий отец ее будущей матери, и она точно так же ему ответила.
- Так вы хотите прийти к нам на прием?
Милиционер уже неодобрительно поглядывал на них, и когда он на секунду отвернулся, иностранец ловко вложил в ее руку визитную карточку на плотной бумаге.
- Позвоните мне, - сказал он и исчез за воротами. Группа студентов поджидала ее у входа в биологический корпус, но она еще несколько секунд смотрела ему вслед, и улыбка не сходила с ее лица. Милиционер, закрывая ворота, собирался повторить свое предупреждение. Только тогда она повернулась и, сжав в руке карточку, побежала к ребятам, издали с любопытством наблюдавшим за сценой у посольства.
- Лилька, ты дипломата заарканила!
- Ты что, специально ждала его?
- Что он тебе сказал?
Лиля, слегка запыхавшись от бега, засмеялась:
- Ну уж прямо так и заарканила. Ничего он особенного не говорил.
- Хитришь, по тебе видно, что ты чему-то очень рада.
- Чему рада? Обменялись двумя словами и разошлись. Вот и вся радость.
В полутемном коридоре биологического корпуса ее ближайшая подруга Римма тихо сказала:
- Лилька, ты с ума сошла - знакомишься на улице с иностранцем, да еще прямо перед посольством. Это же опасно, играешь с огнем.
- Почему опасно? Албания - наша дружественная страна.
Римма усмехнулась:
- Да? Югославия тоже была наша дружественная страна, - и примирительно добавила: - А он симпатичный, высокий, и на тебя засматривался, издали видно было.
- Да? А я и не заметила.
Конечно, она все заметила. Случаются такие обмены взглядами, которые длятся мгновение, но пронизывают на всю жизнь. Внутри еще продолжало вибрировать ощущение непонятной взволнованности, и девушка не хотела, чтобы над этим подтрунивали: даже визитную карточку она подруге не показала - это был только ее секрет.
* * *
Но Римма не без основания говорила, что знакомиться с иностранцами опасно. Хотя социалистическая Албания считалась дружественной страной, но еще недавно, в 1948 году, неожиданно оборвалась дружба Советского Союза с такой же дружественной Югославией. До этого в советских газетах писали о "вечной и нерушимой дружбе" народов обеих стран, а президента Югославии маршала Тито называли "другом, учеником и соратником великого Сталина". И вдруг однажды утром газеты и радио переименовали Тито в "злейшего врага коммунизма" и стали называть его не иначе как "кровавым палачом югославского народа". На первых страницах всех газет и журналов, на плакатных стендах пестрели рисунки карикатуристов Бориса Ефимова и Кукрыниксов: Тито изображался с искаженным от злобы лицом и с окровавленным топором в руках. Никаких объяснений этому в прессе не давали, люди терялись в догадках - что случилось? Но буквально на другой день хлынула волна репрессий - всех, кто имел хоть какую-то связь с югославами, снимали с работы и исключали из партии, а это было равносильно изгнанию из общества. Хуже всего пришлось тем, у кого жены или мужья были югославскими гражданами, - их арестовывали и ссылали. Первой пострадала знаменитая красавица актриса Татьяна Окуневская, звезда театра Ленинского комсомола, практически открытая любовница Тито: афиши с ее именем сняли за одну ночь. По Москве распространялись зловещие слухи: осведомленные люди шепотом рассказывали, что основой резкого разрыва были политические расхождения Тито со Сталиным. Дескать, он не захотел слушать указания и собирался устанавливать в Югославии какой-то новый, свой вариант социализма со множеством экономических свобод. Это был первый разлад в международном коммунистическом лагере, и простить такого Сталин не мог.
Но с тех пор прошло семь лет, и было уже два года, как умер Сталин. После его смерти советское правительство реабилитировало и начало выпускать "врагов народа" на свободу с единственной формулировкой - "за отсутствием состава преступления". Вместе со всеми выпускали и арестованных по "югославскому делу".
Впервые со времени большевистского переворота в октябре 1917 года, посте сорока лет репрессий, люди почувствовали некоторую политическую оттепель. Два поколения выросли, придавленные страхом, и теперь не понимали - верить или не верить тому, что может наступить жизнь без страха. Не понимали, но хотели верить…
Лиле Берг хотелось верить в это еще больше, чем другим: ее отца арестовали, когда ей было шесть, и вот год назад он вернулся из ссылки; впервые они зажили всей семьей, ожидая непременных изменений к лучшему. Шестнадцать лет Лиля с матерью жили с ярлыком "семьи врага народа": в результате переворотов, гражданской войны, голода и десятилетий массовых "чисток" пропагандистская машина добилась того, что население страны почти поголовно верило в вину миллионов арестованных. Поэтому Лилину мать, студентку, как жену "врага народа" из медицинского института исключили. Она устроилась работать медсестрой, но и тогда жила под постоянным страхом увольнения. А на маленькую девочку Лилю с неприязнью косились соседи в их коммунальной квартире и даже некоторые учителя и ребята в школе.
Глубоко в ее душе продолжали жить остатки тайного страха перед будущим. У советских людей иммунитет против него не выработался, и после смерти Сталина страх сидел в них глубоко, они унаследовали его от предков. Поэтому и во второй половине XX века москвичи так же опасливо сторонились иностранцев, как четыреста лет назад их предки сторонились голландских жителей Немецкой слободы, а в пригороде Москвы Лефортове - первых иностранных поселенцев времен Петра Первого. Русские люди боялись тогда - и все еще боялись теперь. Боялись даже не умом, а, по точному определению писателя Алексея Толстого, "поротой задницей".