* * *
Зато в больших городах, особенно в Москве и Ленинграде, евреев становилось все больше. Они стремились учиться, заполняли аудитории университетов и институтов, становились докторами, юристами, инженерами. Впервые появились признанные советские евреи-писатели.
В 1919 году в Петрограде открылась театральная студия, а в 1920 году в Москве на ее базе - еврейский театр. Главную задачу руководители театра формулировали так: "Воспитать не еврея, а человека как такового". Это звучало логично - евреи и в России были евреями, но полноправными людьми их стали считать только после революции.
Театр - это носитель и выразитель культуры народа и своего времени, в искусстве театра концентрируются язык, литература, история народа, таланты из народа. В Москве уже был еврейский театр-студия "Габима" под руководством Евгения Вахтангова, спектакли там ставили на иврите. В новом еврейском театре играли на языке идиш, для него писали пьесы и стихи молодые еврейские поэты - Перец Маркиш, Лев Квитко, Давид Гофштейн.
Большим праздником еврейской культуры стал день 1 января 1921 года: в Московском государственном еврейском театре (ГОСЕТ) состоялся "Вечер Шалом-Алейхема", классика еврейской литературы. На сцене впервые выступали два ведущих актера - С.Михоэлс и В.Зускин. Эго был праздник московских евреев, да и всех евреев страны, - свой театр, свои великолепные актеры! В 1922 году театру дали на Малой Бронной улице помещение со зрительным залом на пятьсот мест. Соломон Михоэлс стал главным режиссером этого театра.
Играли на языке идиш, и на спектакли ходили в основном евреи, знавшие язык. Это было единственное еврейское учреждение, которое разрешалось и поддерживалось правительством. Евреи любили свой театр и гордились им. Михоэлс был прекрасным актером, и вся труппа играла превосходно. Но для евреев еще важней было сознавать, что их театр и его руководитель символизируют максимум их возможностей в стране. С самого начала целью театра была борьба против штампов старых еврейских театров, формами ее выражения стали гротеск, шаржи и ирония. Даже незнание идиша не мешало многим зрителям смотреть веселые спектакли. Театр много гастролировал по Украине и Белоруссии, где было много евреев, а в 1928 году выезжал на гастроли в Австрию и Германию.
Поэты Перец Маркиш и Лев Квитко становились популярными авторами не только у еврейской, но и у всей остальной советской интеллигенции. Однако ярче всех проявился талант Соломона Михоэлса (Шлиома Михелев Вовси). История его молодости была похожа на историю многих евреев в России. Он родился в городе Двинске, происходил из патриархальной еврейской семьи, до тринадцати лет учился только в хедере, изучая Талмуд и Библию. Потом взбунтовался против узких рамок еврейского гетто и с тринадцати лет стал сам изучать "светские науки" и русский язык. Тогда же он увлекся театром, начал играть в театрализованных обрядовых представлениях во время праздника Пурим - в так называемых пуримшпилях. В пятнадцать лет Михоэлс поступил в Рижское реальное училище, потом, в 1910 году, поехал учиться в Киевском коммерческом институте. Оттуда его исключили: у него не было "особого разрешения" на проживание в Киеве, которое требовалось начиная с 1912 года. В двадцать пять лет ему удалось поступить на юридический факультет Петроградского университета, после революции там была организована еврейская театральная студия, его приняли туда в качестве актера. Именно тогда он бросил образование и взял себе псевдоним Михоэлс.
Соломон Михоэлс был широко образованным самоучкой, хорошо знал русскую литературу и сам писал пьесы для театра. В Москве он быстро стал звездой нового театра и его руководителем. Он был не только блестящим актером и режиссером, но и создателем своей актерской системы. Для многочисленных недавно переселившихся в Москву евреев театр стал центром общения, на нем сходились все возможные линии их интересов. А Михоэлс стал как бы символическим выразителем их новой освобожденной культуры.
22. Еврейская Пасха в доме стариков Бондаревских
Вскоре после встречи с Павлом Семен напомнил ему:
- Ты помнишь, что скоро будет еврейская Пасха?
- Сейдер? Нет, конечно, не помню. Я уже десять лет даже не слыхал этого слова.
- Теперь услышал. Нам надо пойти на первый Сейдер к тетке Оле и дяде Арону Бондаревским. Они всегда о тебе спрашивают.
- Как, разве они живут здесь, в Москве?
- Да, они переехали вместе со своими детьми. Но их сыновья, Мориц и Лева, теперь разъехались: Мориц служит штурманом в торговом флоте на Камчатке, а Лева работает в советском торгпредстве в Лондоне. Только дочери, Клара и Зина, остались в Москве. Но здесь нашелся племянник дяди Арона - артист Соломон Михоэлс. Наш дальний родственник. Он тоже придет к ним на Сейдер.
Павел был рад повидать тетку Олю, сестру его матери, и ее мужа, дядю Арона. Он не видел их более десяти лет, теперь им было уже за пятьдесят. Но странно было слышать, что кто-то в советской России еще празднует еврейскую Пасху. Он спросил:
- Они справляют Пейсах, потому что продолжают верить в Бога?
- Дядя Арон все еще верит, а нашу тетку Олю ты знаешь, она не верит ни в Бога, ни в черта, но угождает мужу и поэтому собирает у себя на праздник всю мешпуху.
Павел повернулся к Августе:
- Ты тоже пойдешь на праздник Пейсах?
- Конечно. Я очень люблю тетю Олю, с ней очень весело болтать, пока ее муж бормочет свои молитвы.
- И ты ешь там еврейскую мацу?
- Конечно, ем, как и все. Но у них бывает так много гостей, что я всегда готовлю что-нибудь и приношу. Это, конечно, не кошерное, но тетя Оля и ее гости едят все.
Бондаревские жили в Старопименовском переулке, недалеко от Тверской улицы. Их покосившийся двухэтажный дом в глубине двора когда-то принадлежал другу Пушкина московскому богачу Павлу Нащокину. Пушкин любил его сердечно и останавливался у него в том доме. Но с тех пор прошло сто лет, и дом переделали в многоквартирный. В одной большой комнате на втором этаже жили тетя Оля с дядей Ароном и их дочка Клара, с мужем Додиком. Поэтому комната была перегорожена занавесками на три части - две спальни и одну общую столовую с длинным столом.
Радости от встречи было много. Хлопотливая маленькая тетя Оля все суетилась вокруг Павла, стараясь дотянуться и поцеловать племянника:
- Павлик, Павлик наш, живой, здоровый, герой!
Павел поднял ее на руки, и она, обняв его, заплакала от радости:
- Если бы твои мама с папой дожили, чтобы видеть тебя, такого красавца, орденоносца!
Дядя Арон, в шапочке-ермолке, отвернувшись от всех, молился в углу комнаты: кланялся в сторону Иерусалима и бормотал полагающиеся на Пасху молитвы. Услышав радостные возгласы жены, он на минутку прервался и тоже подошел обнять Павла:
- Мазал тов, Мазал тов, - сказал он и вернулся в свой угол - снова бормотать и кланяться.
Особенно радостно тетя Оля встречала свою русскую родственницу Августу:
- Авочка, дорогая! Спасибо, что пришла и принесла столько вкусной еды. Ой, какое на тебе красивое платье! Садись за стол со мной рядом, и мы поболтаем, ты расскажешь, что еще себе сшила.
Пока Павел с интересом и радостью рассматривал давно не виденных им родных, в комнату вошел человек низкого роста с пышной шевелюрой. Тетя Оля кинулась к нему:
- Соломончик, родной ты наш! Как я рада! Арон, Арон, пойди сюда, твой племянник Соломон пришел.
Дядя Арон, опять на секунду оторвавшись от молитвы, спросил:
- Ты мацу принес?
- Принес, принес, дядя! - и мужчина передал большой сверток с мацой.
Семен подвел Павла к вновь прибывшему:
- Соломон, это мой двоюродный брат Павел Берг, о котором я тебе рассказывал. Павлик, а это Соломон Михоэлс, наш великий еврейский артист.
Соломон громко и добродушно расхохотался:
- Так уж я и великий?
- Ну, если пока не великий, то станешь великим. А откуда у тебя маца?
При всем либеральном отношении в евреям, мацу в городе не производили - это все же был отголосок религиозных традиций. В Москве оставили одну старую синагогу, но посещали ее только старики да такие ревностные приверженцы религии, как дядя Арон Бондаревский.
- Маца откуда?. - опять весело переспросил Михоэлс. - От моих поклонников, конечно. Они считают меня религиозным и всегда приносят на еврейские праздники национальные блюда - какой же еврей без мацы? У моего дяди Арона на уме только одно - маца. По-моему, он мог бы спокойно жить на необитаемом острове, только бы там была маца. Это напомнило мне анекдот, - и Соломон тут же начал рассказывать: - Как-то раз в океане потерпел крушение корабль и спасся только один еврей, он доплыл до острова, но остров оказался необитаемым. Вот он живет там один-одинешенек уже двадцать лет и вдруг видит - вдали терпит крушение другой корабль, но одна фигура еще борется с волнами, хотя уже почти тонет. Он кидается в воду, подплывает - это молодая красивая женщина. Он спасает ее и приносит на берег. Она, придя в себя, спрашивает: "Что со мной, где я?" Ну, он объясняет, - тут Михоэлс перешел на речь с еврейским акцентом: - "Ви хотите знать, где ви находитесь? Ви на необитаемом острове, а я живу здесь один, так вот и живу уже двадцать лет". Она удивлена: "Так вы живете здесь двадцать лет совсем один, без женщины?" - "Ну да, живу совсем один, без женщины". - Тогда она томно ему говорит: "Ну, теперь вы можете иметь то, чего вам так не хватало все двадцать лет". Еврей удивляется и спрашивает: "Ви что, мацу привезли?"
Он рассказывал как профессиональный актер, смешно и картинно переходя от интонации к интонации и играя за говорящих; это было так смешно, что все буквально покатились от хохота, а больше всех - смешливая тетя Оля:
- Ну ты и артист, Соломончик!
Перед тем как сесть за стол, всем мужчинам полагалось надеть ермолки, которые были приготовлены тетей Олей. Дядя Арон накинул на плечи белую ритуальную накидку "талас" и встал во главе стола. Он прочитал молитвы, и началось традиционное застолье. Полагалось выпить по четыре бокала вина и от каждого отливать немного в один общий бокал - так "отливали" болезни. Тетя Оля болтала с Августой, дядя Арон прервал жену:
- Оля, Оля, пойди приоткрой дверь, как полагается.
Недовольная, что он перебил ее, тетя Оля махнула рукой:
- Ах, Арон, отстань. Каждый раз ты просишь открыть дверь, а Илюша все не приходит.
Павел, забывший обычаи, удивился и спросил:
- Какой Илюша, зачем дверь приоткрывать?
Михоэлс, сидевший рядом, со смехом объяснил:
- Это она называет Илюшей библейского Илью-пророка, который должен прийти как посланник Бога. Дверь полагается держать приоткрытой, чтобы он смог явиться и сесть к нам за стол.
Потом все слитое в один бокал "на болезни" вино выпила Августа, как единственная нееврейка за столом, и весело сказала:
- Мне ничего плохого от этого не будет, я крещеная.
Павел, чокнувшись с Михоэлсом, начал разговор:
- Я в Москве недавно, еще не был в вашем театре.
- Приходи, я буду рад. Правда, пока репертуар у нас чисто еврейской тематики. Нас упрекают в недостаточно интенсивном проповедовании социалистических идей. Так-то оно так, на одних еврейских хохмах эту задачу, конечно, не решить. Теперешние евреи - это люди новых взглядов, прогрессивные люди. Твой брат - крупный строитель, ты сам - герой войны и будущий профессор.
- Ну, насчет того, какой я профессор, еще рано говорить.
- Ты просто должен стать профессором. Нам нужна передовая советская еврейская интеллигенция. Впервые за всю долгую историю мы, евреи, стали равноправными гражданами. Твой моральный долг - стать профессором, русским интеллигентом еврейского происхождения. Ну а насчет нашего театра - нам надо вводить в репертуар новые современные пьесы, и классические тоже. Я вот хочу попытаться поставить Шекспира, мечтаю сыграть короля Лира.
Его убежденность, его планы произвели на Павла глубокое впечатление, он понял, что у Михоэлса впереди великие деяния.
Застолье кончилось, все развеселились, включили патефон и стали танцевать еврейский танец фрейлекс. Павел давно не танцевал, а Семен с Михоэлсом были мастера - они продели большие пальцы в петли жилеток и лихо отплясывали друг против друга.
Тетя Оля попросила Михоэлса:
- Соломончик, спой нам-что-нибудь. Ведь на Пейсах полагается петь.
Тот не ломался. Одолжили у соседей гитару, и он запел новую еврейскую песню про стариков родителей, которые гордятся своими тремя сыновьями:
Налей мне рюмку, Роза,
Ведь я с мороза,
А за столом сегодня ты да я.
Но где еще найдешь ты в мире, Роза,
Детей таких, как наши сыновья?Боря стал артистом,
Он стал певцом-солистом,
Борька - мальчик молодец.
У него спектакли, роли,
Но когда же на гастроли
К нам домой приедет, наконец?Сема - тот летает,
Он ветер обгоняет,
Семка - мальчик молодец.
То летит за границу,
То на полюс он мчится.
Полюс ему ближе, чем отец.Налит бокал до края, уйдем от скуки,
Ведь за столом сегодня мы вдвоем.
И верим, будет время, наши внуки
Наполнят снова смехом этот дом.Налей мне рюмку, Роза,
Ведь я с мороза,
А за столом сегодня ты да я.
Но где еще найдешь ты в мире, Роза,
Детей таких, как наши сыновья?
У Михоэлса не было сильного голоса, но пел он так мастерски, как умеют петь только драматические актеры, - он манерой исполнения передавал гордость еврейского отца за своих сыновей.
Чувствительный Семен, заслушавшись, обнял Павла за плечи:
- Помнишь, мы говорили с тобой об искателях счастья? Вот этот наш родственник Соломон Михоэлс, он нашел свое счастье в советской России. А ведь его детство было таким же точно, как у нас с тобой, - в бедности и темноте еврейского гетто. Теперь он знаменитый актер, шутка ли сказать - руководитель еврейского театра в Москве! Где и когда он еще смог бы стать актером такого масштаба, если бы не революция? Вот и трое сыновей того еврея, о котором он поет, тоже нашли свое счастье - где бы это еще они смогли стать тем, чем стали? Да, братик ты мой, все мы были искателями счастья и нашли его здесь, в советской стране.
23. Павел и Мария
Это происходит со всеми, рано или поздно, и случается абсолютно неожиданно. Так на трамвайной остановке около академии Павел увидел красивую девушку с очень живыми серыми глазами. Ее лицо напомнило ему портрет "Неизвестной" Крамского - такой же овал, такие же слегка припухлые губы, только глаза под пушистыми ресницами не темные, а светло-серые. Девушка разговаривала с высоким худым парнем, явно кокетничала, звонко смеялась, ее лучистые глаза искрились. Мельком она взглянула на Павла: высокий военный с двумя шпалами в петлицах и орденом на груди; взглянула - и улыбнулась. Вот эта улыбка на прекрасном лице незнакомки и покорила Павла мгновенно и на всю жизнь. Он вдруг почувствовал непривычную робость и смущение. А девушка больше на него не смотрела. Павел так залюбовался ею, что поехал с ними в другую сторону. Из отдельных фраз разговора в трамвае он уловил, что оба они студенты медицинского института. У парня на пиджаке были значки - "Ворошиловский стрелок" и "БГТО" ("Будь готов к труду и обороне"). Ими награждали молодых, ловких и спортивных, и они были очень почетны. Парень явно красовался ими перед девушкой. Павлу очень хотелось отвлечь ее от него. Но как?
На следующий день он пошел к ее институту, на Малую Пироговскую улицу, в надежде увидеть ее. Стоял и долго ждал у анатомического корпуса, здания бывших Высших женских курсов. Наконец она вышла, была одна, задумчива, ему показалось, что даже грустна. Подходя, она его увидела и опять улыбнулась. Превозмогая смущение, он сделал к ней шаг и тоже улыбнулся:
- А я вас жду.
Она удивленно захлопала пушистыми ресницами:
- Меня? - и сразу улыбнулась опять.
Павел снова увидел ту пленившую его улыбку и сам радостно заулыбался:
- Как вы красиво улыбаетесь.
- И вы тоже.
Это и стало началом всех начал. Они не могли тогда знать, что через много лет, совсем недалеко от того места, где они стояли, их дочь услышит те же слова и так же ответит своему будущему мужу.
- Вы не рассердитесь, если я провожу вас?
- За что же мне на вас сердиться?
Ее звали Мария, и она мечтала стать детским врачом. Павел еще и еще приходил встречать ее, ему хотелось отбить ее у того длинного студента. А она еще этого не понимала: юной девушке он казался уже довольно немолодым. Зачем приходит этот заслуженный военный с орденом, профессор академии? Зато забеспокоился ее обожатель, студент Миша Жухоницкий. Чтобы привязать ее к себе, он стал более активным в своих притязаниях. Когда они ходили в кино, а потом сидели на скамейках в парке, там в темноте он целовал и ласкал ее. Девушка уже стала бояться, что однажды не выдержит и отдастся ему, и все удивлялась, что Павел, наоборот, был очень скромен. На самом деле Павел боялся, что его мужская настойчивость может отпугнуть ее.
Однажды он рассказал:
- Меня в армии прозвали Алеша Попович. Знаете, кто это?
- Нет, не знаю.
- Это один из трех богатырей на картине Васнецова.
Он повел ее в Третьяковскую галерею показать картину. В первом же зале, почти при входе, висела картина "Сталин принимает парад Первой конной армии в 1918 году". Мария залюбовалась полотном, но Павел потащил ее дальше:
- Это неправда, что Сталин принимал парад. У нас был свой командарм Семен Михайлович Буденный, он и принимал. Пойдемте дальше.
Он подвел ее к "Неизвестной" Крамского.
- Знаете, кто это?
Мария отрицательно покачала головой.
- Это вы.
- Я? Почему я?
- А вы всмотритесь - такое же прекрасное лицо, как ваше, только глаза темные.
Она звонко, на весь зал, рассмеялась, люди возле картин оглянулись. Застеснявшись, она шепнула:
- Вы чудак. Дело в том, что я совсем на эту красавицу не похожа.
- Похожи. А теперь пойдемте к "Трем богатырям". Там вас ждет Алеша Попович.
Стоя перед громадным полотном, Мария переводила взгляд с мужчины на полотно и обратно, смотрела, смотрела и опять звонко смеялась:
- Дело в том, что на этот раз верно: вы действительно похожи на Алешу Поповича, - у нее была забавная манера начинать фразу со слов "дело в том, что…". - Значит, вы русский богатырь? Ничего себе.
- Меня только прозвали именем русского богатыря. А вообще-то я еврей.
- Да? - она вдруг стала серьезной. - Никогда бы не подумала: вы блондин, хоть и с рыжиной, и совсем не похожи на еврея. Значит, у нас общие корни. Дело в том, что я ведь тоже еврейка.
Павел покосился на нее и сам поразился - ему казалось, что она совсем не похожа на тех еврейских девушек, которых он знал.
Из галереи они пошли в Центральный парк культуры и отдыха, сели на скамейку над Москвой-рекой. По ней плыли пароходы и баржи, Павел вспомнил, как работал грузчиком, и стал рассказывать ей про свое прошлое, про желание учиться, про двоюродного брата Семена:
- Он теперь большой человек и начальник строительства Магнитогорского комбината, строит первые доменные печи и город вокруг них. У него жена - настоящая красавица. Я хочу вас с ними познакомить. Можно?
- Конечно. Я очень хотела бы увидеть настоящую красавицу.