* * *
Двоюродный брат Павла, Шлома Гинзбург, приплыл в Нижний Новгород на палубе парохода общества "Самолет". Классическая гимназия давала самый высокий для того времени уровень образования, с гуманитарным уклоном, с обучением латинскому и греческому языкам. Гимназисты носили красивую серую форму с голубым кантом на фуражке. Шломе очень хотелось носить такую форму - но евреев в гимназию не принимали. Он смог поступить только в реальное училище, там образование было с физико-математическим уклоном. "Реалисты", как их называли, носили черную суконную форму с желтым кантом. Он хорошо сдал вступительный экзамен, и его приняли, а с черной формой пришлось смириться.
Нижний Новгород был большим городом, жизнь там проходила намного интенсивней, чем в Рыбинске. Но даже как ученику реального училища Шломе нелегко было полностью вписаться в жизнь русского города - каморку со столом он все-таки снял в еврейском доме Марии Захаровны Зак, дочери нижегородского раввина Блюмштейна. Ее муж, чиновник, наделал Марии тринадцать детей, восемь из которых выжили, а затем бросил ее. В еврейской среде такие случаи были редки, у евреев всегда были крепкие семейные устои. Пришлось ей зарабатывать на жизнь сдачей углов и готовкой обедов для бедных учащихся. Все комнаты в доме были розданы, но в обшей комнате остался большой рояль, остаток прежней хорошей жизни. По вечерам все дети хозяйки и жильцы готовили уроки на крышке рояля.
Шлома вжился в семью и приглядывался к ней. Тоже евреи, как и его семья в Рыбинске, Заки были куда прогрессивнее. Хотя ребята тоже были внуками раввина, как и они с Павлом, но в синагогу не ходили, идиша почти совсем не знали и учились в русских учебных заведениях. Шлома все чаще видел, как еврейская молодежь искала выхода из замкнутого мирка традиций и непререкаемых правил.
Старшего сына Арона звали в семье на русский манер Аркадием. Он был гордостью матери и всей семьи - закончил юридический факультет и стал адвокатом. Но затем занялся политикой, примкнул к преследуемой партии эсеров и был вынужден уехать в Америку. Там он стал корреспондентом газеты "Русские ведомости" и писал статьи о жизни в Америке. Все собирались вместе и звали жильцов, чтобы читать эти статьи вслух, а потом обсуждали, до чего интересная жизнь в этой Америке и до чего же непохожа на русскую. Мать не могла нахвалиться на своего старшего:
- Мой Аркадий такой талантливый писатель, так хорошо все описывает, почти как Шолом-Алейхем. По его статьям мы теперь всю Америку наизусть знаем.
В феврале 1917 года, вскоре после отречения царя Николая II, в Петербурге взяло власть новое социал-демократическое правительство Александра Керенского. Аркадий Зак был его сокурсником на юридическом факультете. Вскоре после того как Керенский стал премьер-министром, Мария Зак получила от Аркадия очередное письмо:
- Дети, дети, идите сюда, слушайте, что пишет наш Аркадий: премьер-министр Керенский официально назначил его поверенным в делах русского правительства - послом в Америке от России.
Вся семья ликовала - до сих пор ни один еврей еще не был послом России. В этот вечер Мария Захаровна особенно вкусно приготовила селедку в постном масле, с кругами белого лука, а ее отец-раввин прислал в подарок две кошерных курицы. За столом все размечтались о том, как теперь они смогут поплыть в Америку на большом океанском корабле - навестить нового посла. Разгорелся даже спор, кто из братьев-сестер поедет первым - ну конечно, вместе с мамой. Шлома тоже размечтался вслух, делясь мыслями со своим другом, сыном хозяйки Мишей - полноватым курчавым мальчишкой, который мало был похож на еврейского мальчика, но одна еврейская черта у него была - музыкальные способности: он по слуху сам научился играть на рояле, и ему прочили музыкальную карьеру. Шлома тихо говорил ему на ухо:
- Если еврей может стать послом, значит, может стать и министром. Наверное, это возможно. Знаешь, я хочу выучиться на инженера-строителя. Как думаешь может, когда-нибудь я стану министром?
У Миши сомнений не было:
- Захочешь - и станешь.
- Да, станешь… С именем Шлома меня министром не сделают. Я слышал, что в новом правительстве все евреи берут себе русские имена. Вон и мой брат Пинхас писал, что он теперь стал Павлом. А мне кем стать?
Шепелявый Миша немного подумал:
- А ты становись Семеном.
- Ты так думаешь? Хорошо, я стану Семеном.
* * *
Семен закончил училище, твердо решив продолжать учиться на инженера-строителя. За успехи в учебе он получил серебряную медаль и очень этим гордился - он считал это первым шагом к дальнейшим успехам. Оставаясь мечтателем в душе, внешне он был уже другим - вырос, в черной форме "реалиста" выглядел солидно, а по бокам лба появились ранние залысины. Так, в форме "реалиста" и с медалью в кармане, он вернулся в Рыбинск. Только обнявшись с родителями, спросил:
- А где Павлик?
- Какой Павлик, ты имеешь в виду Пинхаса?
- У Ну пусть для вас Пинхас. Где он?
- Где же ему быть - таскает грузы на спине вместе с другими русскими грузчиками.
Бросив вещи, Семен побежал искать Павла на пристанях. Он вглядывался в вереницы работавших грузчиков, которые ходили вверх-вниз по сходням на баржу, и никак не мог отличить одного от другого - все в лохмотьях, все грязные, запыленные, загорелые, бородатые или небритые. И вдруг услышал:
- Шлома!
Он всмотрелся в кричавшего и кинулся к нему:
- Павлик, родной мой!
На берегу и на барже все с любопытством смотрели на странную картину: чистенького "реалиста" крепко обнимает грязный портовый грузчик.
Перемены в брате поразили Семена: перед ним стоял широкоплечий русский парень в сапогах и рубашке-косоворотке, картуз у него был заломлен на затылок, из-под козырька выбивался русый с рыжинкой курчавый чуб, он курил самокрутку - "козью ножку", от него воняло крепкой махоркой. Павел поспешил опять встать в рабочую вереницу и попросил:
- Подожди, скоро время шабашить, тогда поговорим.
- Что такое "шабашить"?
- Ну пожрать, что ли.
Они сели на берегу в стороне от артели, и Семен с гордостью показал Павлу свою серебряную медаль.
Подержав ее в руках, Павел покачал головой и обнял брата:
- Ты, Шломка, теперь ученый.
- Я еще не ученый, но уже больше не Шломка.
- А кто же ты?
- Я тоже взял себе русское имя, как и ты. Теперь я Семен.
- Ну, Семен так Семен.
Павел ловко скрутил длинную "козью ножку" из газетной бумаги, всыпал туда махорку и закурил. Густой вонючий дым распространился вокруг. Павел предложил брату:
- Хошь затянуться?
- Нет, не курю.
Павел красиво и далеко сплюнул.
- А плюнуть далеко сумеешь? Давай поспорим: кто кого переплюнет.
- И это все, что ты умеешь?
- Ну, хоть я и неученый, зато умею деньгу заколачивать.
Культурный "реалист" Семен поражался - до чего же его брат обрусел и до чего опростился в компании грузчиков.
По вечерам, после того как Павел заканчивал работу, они ходили на Волгу плавать, потом лежали на песке. Семен рассказывал брату о преобразованиях в стране после переворота в октябре 1917 года;
- Павлик, религию в новой России напрочь отменили. Теперь никому не надо ходить в церкви и синагоги, не надо знать Тору наизусть. Теперь все равны.
- Национальности тоже отменили?
- Наверное, тоже отменят. Во всяком случае, евреев притеснять больше не будут. Даже в самом новом правительстве Ленина много евреев. Слушай, нам с тобой надо здесь все бросить и уходить, чтобы строить новую жизнь.
- Куда уходить?
- Не знаю куда, но обязательно в революцию.
В субботу, как всегда, артель пила водку и вокруг вились проститутки. Семен с удивлением наблюдал, как Павел выпил стакан водки; он все еще не мог привыкнуть к превращениям своего брата. И такого пьянства и разврата еще не видел. Они сидели в стороне, подошла та самая молодая проститутка, которой Павел щедро платил за ласки, обняла Павла за шею, игриво уставилась на Семена и что-то шепнула. Павел усмехнулся, сказал ему:
- Она хочет, чтобы ты ее по..л. Говорит, гимназиста у нее еще не было. Она недорого берет.
Семен застеснялся, еще больше поразился переменам в брате, отвел его в сторону и зашептал:
- Неужели это ты с ней? Пашка, до чего же ты дошел!
- А что? Она подмахивает ловко. Надо же с кем-нибудь е…ся, - но, видя, что Семену это не нравится, он подозвал девицу, сунул ей в ладошку рубль и хлопнул по заднице:
- Пошла, пошла отседова. В другой раз.
Семен, задумчиво глядя ей вслед, спросил:
- А ты сифилисом заболеть не боишься?
- Не-е, она здоровая, а с другими я не е…сь.
- А с нашими еврейскими девушками не дружишь, не гуляешь?
- Не-е, чегой-то не тянет - недотроги уж больно. А ты с гимназистками е…ся?
- Да ну тебя совсем. Во-первых, я бы и не посмел, а если бы и захотел, так меня бы просто изгнали из порядочного общества.
- А что это такое - ваше порядочное общество?
- Все-таки, Пашка, ты здесь здорово отстаешь. Пора тебе кончать такую жизнь.
- Ха! Хорошо тебе говорить - ты ученый. А мне, видать, одно остается - таскать грузы на горбе. На что же я могу свою жизнь поменять, если образования никакого?
Семен не хотел задевать его самолюбие еще больше. Но потом все же сказал:
- Знаешь, я уезжаю учиться в Москву. Вон в семье Заков есть и адвокат, и студент медицинского факультета. А я хочу стать инженером-строителем. Поеду в Москву поступать в институт. Получу образование, поработаю, а там - кто знает? - может, когда-нибудь стану министром.
- Министром? Чтой-то ты, Сенька, чудное несешь. А мне-то что делать?
- Тебе самое лучшее идти в Красную армию. Во-первых, образования никакого не надо. Во-вторых, так ты сразу порвешь и с этой работой, и с традициями нашей еврейской среды. Парень ты здоровый, боец из тебя получится хороший. Может, станешь командиром. Что ты на это скажешь?
- Каким командиром? С фамилией Гинзбург меня командиром не сделают. Да и вообще, два брата Гинзбурга - это слишком даже для новой власти. У тебя диплом выписан на эту фамилию, все бумаги на нее оформлены, а у меня ничего нет. Я хочу фамилию себе другую взять.
- Какую?
- Не знаю, не решил еще. Надо бы, чтобы что-то оставалось от прежней.
- Сократи: вместо "Гинз-бург", возьми просто "Бург"..
- "Бург"? Нет, не звучит. Пусть лучше будет "Берг".
* * *
В восемнадцать лет будущее представляется простым и ясным. Обоим ребятам хотелось новой жизни, новой России. Семен насмотрелся на перемены в большом городе, а Павел ничего толком об этом не знал и многого не понимал, но работать грузчиком ему и в самом деле уже надоело. И они решили уйти из дома. Это была форма протеста, единственно возможная для них обоих.
На прощание братья пришли в гимназию, которая теперь называлась народным училищем. Там они встретили учителя Боде: он уже не носил форменного мундира. Они подошли к нем, и Семен, который всегда был побойчей, начал:
- Ваше превос… - и осекся, вспомнив, что "превосходительства" теперь отменены.
Боде всмотрелся в них:
- Это вы, Шлома и Пинхас? Да вас совсем не узнать!
- Это мы, только теперь я зовусь Семеном, а он Павлом.
- Ах, вот как! - очень приятно. Ну, какие у вас успехи, Сема и Павел?
За двоих говорил Семен:
- Я закончил с серебряной медалью Нижегородское реальное училище. Хочу вот на инженера-строителя учиться.
- О, поздравляю вас! Это большое достижение. А вы? - спросил учитель у Павла.
Тот помялся, опустил голову и глухо выдавил:
- Рабочий я, грузчиком работаю, на пристанях.
- Значит, вы не учились?
- Не пришлось. Но книги я все-таки читаю.
- Что же, если в вас есть тяга к учению, теперь для вас все пути открыты, национальной дискриминации больше нет.
Семен добавил:
- Он в Красную Армию пойдет, бойцом будет. А мы помним вашу песню. Очень она нам в память запала.
- Вот как? Спасибо.
- Это вам спасибо, за то, что помогли нам тогда.
- Ну, я очень рад. Что ж, ребята, Сема и Павел, желаю вам успехов в новой жизни.
Это было хорошее, сердечное пожелание, только успехи в жизни ждали их еще не скоро, а пока пути их должны были разойтись.
* * *
Павел решил присоединиться к небольшому отряду конников, проходившему через их город. Как когда-то он пришел наниматься к старшине грузчиков, так теперь сказал командиру отряда:
- Возьмите меня, хочу воевать за красных.
- Как тебя зовут?
- Павел Берг.
- Мы через два дня уходим в поход. А бойцу нужно снаряжение, конь нужен. Кони у нас есть в запасе. Но даром не даем. Коня купить можешь?
У Павла было кое-что накоплено:
- Если недорого…
Но столько, сколько командир запросил, у него не было. Пришлось идти просить у родителей. Для семьи это оказался новый удар.
- В Красную армию? Солдатом? К большевикам? Тебя же убить могут.
- Ну и пусть убьют - лучше, чем такая жизнь. Вон и в "Интернационале" поется:
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и ни герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Мама заплакала:
- Сыночек, на кого же ты нас бросаешь?
Отец обиделся:
- Где ты этого набрался? - и пошел опять советоваться с дедом-раввином и просить добавить денег на коня. Дед, как всегда, молился. Он давно видел, что семья распадается.
- Барух Адонай, где это видано, чтобы сыновья уезжали, да еще куда? Сами? В армию? Раньше от армии бежали в Америку. И это вместо того, чтобы торговать в лавке.
- Он в лавке сидеть все равно не станет.
Старик, оглядываясь, полез в старый сундук, на самое дно, долго возился, потом достал пачку денег, завернутых в грязную тряпку:
- Дай ему, только пусть всегда помнит: богатеет не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит.
- Папа, о каком богатстве ты говоришь? Он же воевать идет.
- А как война кончится, пусть заведет свое торговое дело.
Павел сторговался на коня с седлом. Ездить верхом он еще не умел, но ему по-мальчишески хотелось показаться на коне перед артелью. Кое-как, съезжая то на один, то на другой бок, подъехал он к пристаням. Старшина сразу понял:
- Эка! Не иначе как ты, парень, к большевикам подался? Ну что ж, говорят, они за рабочий люд стоят. Только должен ты поставить нам на прощанье четверть водки - положено. А ребята бочонок икорки разобьют, вот и закус встанет.
Выпив и пообнимавшись с Павлом, артельщики запели:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была…
Потом спели на прощанье новую песню:
Как родная меня мать провожала,
Тут и вся моя семья набежала:
- Ах, куда ты, паренек, ах, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты.
В Красной армии штыки, чать, найдутся,
Без тебя большевики обойдутся…
Захмелевший Павел взобраться на лошадь уже не мог, пошел домой, ведя купленного коня под узцы. Под вечер он грустно прощался с братом:
- Сеня, даем клятву, что снова встретимся.
- Даем. Конечно, встретимся. Но будем уже другими людьми.
- Другими - не другими, а найдем друг друга, обязательно найдем.
Прощание с родителями наутро получилось коротким, дед все читал какую-то еврейскую молитву и быстро-быстро кланялся, больная мать еле поднялась с постели, заплакала, отец тоже вытер слезу. На улицу высыпала вся родня, мешпуха. Толпа девушек, повязанных платками, и куча детишек молча смотрели, как Павел садился на коня: такого, чтобы еврей сам уходил в Красную Армию, к большевикам, там еще не бывало.
3. Русский богатырь Павел Берг
Когда Семен с Павлом, переполненные юношескими чувствами, запевали песни про Гражданскую войну, они ничего толком про эту войну не знали, она еще только разгоралась.
Ленин с момента захвата власти коммунистами в октябре 1917 года считал неизбежным вооруженное сопротивление свергнутых классов дворянства и буржуазии и предвидел необходимость защищать власть с оружием в руках. Так возникла Гражданская война 1918–1922 годов. Первые отряды Красной гвардии были созданы еще до переворота, в августе 1917 года. Декретом от 15 января 1918 года объявлялось создание Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА), основанной на принципе добровольности вступления и классовом подходе: в армию зачислять только "здоровые классовые элементы" - рабочих и крестьян. Но добровольцев было слишком мало, и уже в июле 1918 года был издан другой декрет - о всеобщей воинской повинности.
Павел Берг вступил в армию как раз между принятием этих двух декретов. Он мало разбирался в политических направлениях, знал только, что велась борьба между красными и белыми. Для него, как для еврея, не могло быть выбора, за кого воевать, - только за красных, за свободу.
Отряд Павла Берга влился в конницу легендарного командира Семена Буденного и двинулся на юг, в сторону Южного фронта. Бывший унтер-офицер царской армии, герой, кавалер Георгиевского креста всех четырех степеней, Семен Буденный сформировал конный отряд в феврале 1918 года. Потом отряд перерос в полк, потом в бригаду, и затем - в кавалерийский корпус. В ноябре 1919 года корпус был преобразован в Первую конную армию.
Павел, могучий верзила ростом почти в два метра, раньше никогда не держал в руках ни шашку, ни винтовку и даже не умел крепко сидеть в седле. Опытным русским бойцам-кавалеристам он казался странным: парень вроде бы хваткий, боевой, но не из их среды.
- Ты парень громадный и сильный. Но кто ты такой?
- Был рабочим, на волжских пристанях грузчиком работал.
- Ну а до этого?
Пришлось Павлу признаться:
- Я еврей, до армии жил в Рыбинске.
Многим бойцам раньше никогда не приходилось видеть евреев, да еще таких громадных, да еще из рабочих. Предполагалось, что евреи - народ мелкий, торгаши и ничего более. Еще удивляло их, что в перемете седла у него всегда были книги, которые он читал на привалах. Некоторые, перемигиваясь, говорили:
- Это что же, ты еврейские книги читаешь, что ли? Библию свою?
- Нет, не Библию. Это русские книги.
- Почитал бы ребятам, может, что интересное узнали бы.
Павел выбирал для них военную тематику и старался читать медленно и с выражением, чтобы было понятно: