"Они пришли с юга…" – первая книга молодого датского писателя – вышла в свет весной 1963 года. Это повесть о пяти страшных годах германской оккупации Дании – с 9 апреля 1940 по 5 мая 1945 года. Рассказ начинается с того дня, когда германские самолеты впервые с ревом проносятся над тихим ютландским городком, и завершается периодом капитуляции гитлеровских войск. В центре повествования рабочая семья, живущая в одном из старых кварталов города. Автору удалось нарисовать правдивые образы всех членов семьи, их друзей, соседей и земляков.
Содержание:
От редакции 1
Глава первая 1
Глава вторая 3
Глава третья 4
Глава четвёртая 6
Глава пятая 7
Глава шестая 9
Глава седьмая 11
Глава восьмая 12
Глава девятая 13
Глава десятая 15
Глава одиннадцатая 17
Главе двенадцатая 18
Глава тринадцатая 21
Глава четырнадцатая 22
Глава пятнадцатая 23
Глава шестнадцатая 24
Глава семнадцатая 26
Глава восемнадцатая 28
Глава девятнадцатая 29
Глава двадцатая 32
Глава двадцать первая 35
Глава двадцать вторая 37
Глава двадцать третья 39
Йенс Йенсен
Они пришли с юга
От редакции
Йене Йенсен, родившийся в 1930 году, вырос в типично пролетарской среде. По специальности он наборщик. В печати уже появлялись его рассказы, всегда посвященные теме классовой борьбы.
"Они пришли с юга…" – первая книга молодого датского писателя – вышла в свет весной 1963 года. Это повесть о пяти страшных годах германской оккупации Дании – с 9 апреля 1940 по 5 мая 1945 года. Рассказ начинается с того дня, когда германские самолеты впервые с ревом проносятся над тихим ютландским городком, и завершается периодом капитуляции гитлеровских войск. В центре повествования рабочая семья, живущая в одном из старых кварталов города. Автору удалось нарисовать правдивые образы всех членов семьи, их друзей, соседей и земляков.
В своем интервью газете "Ланд ог фольк" сам автор повести рассказал, что побудило его спустя 18 лет после освобождения Дании – вернуться к теме войны и Сопротивления.
"Дело в том, – пояснил писатель, – что официальная Дания замалчивает подвиг датских патриотов в борьбе против фашистских угнетателей. Поэтому многие молодые датчане, выросшие после войны, не имеют ясного представления ни о ведущей роли датских коммунистов в организации датского Сопротивления, ни о решающей роли Советской Армии в разгроме гитлеровской Германии". Осуждая участие Дании в так называемом "едином германо-датском командовании" и планы включения страны в общеевропейский рынок, Йене Йенсен указывает, что подобная политика международного капитала, жертвой которой становится его родина, открывает путь для возвращения фашизма.
"Именно сейчас необходимо освежить в памяти события оккупационных лет и вновь пробудить дух, которым были пропитаны те годы… Период освободительной борьбы – самый волнующий и доблестный период в истории нашего народа, нашего рабочего класса и коммунистической партии. Невозможно писать об освободительной борьбе, не упоминая об огромном вкладе, который внесли в эту борьбу коммунисты… Вот почему коммунистам отводится в романе важная роль".
Повесть "Они пришли с юга…" была хорошо встречена прогрессивной общественностью страны. Исключительно тепло отозвался об этой книге известный датский писатель Ханс Шерфиг: "Что бы ни написал позднее Йене Йенсен, – воскликнул Шерфиг, – его первая книга навсегда займет свое место в датской литературе".
Глава первая
Городок лежит на берегу речки. Впрочем, речка эта такая широкая, длинная и течение в ней такое бурное, что она по праву может зваться не речкой, а самой настоящей рекой.
Лежит городок в живописной, холмистой местности, и река струится по ней, минуя поля и леса, луга и вересковые пустоши.
Если идти к реке с юга, городок, лежащий на склоне холма, виден как на ладони со своими красновато-коричневыми черепичными крышами и церковными шпилями. По окраинам торчат длинные заводские трубы, а на самой вершине холма разросся лиственный лес, венчающий городок защитным зеленым убором. Городок так мал, что все жители знают друг друга в лицо, но так велик, что не все знают друг друга по имени. Живут в городке ютландцы, они неторопливы, сдержанны и уважают пословицу: "Кто о чем, а мы о своем". Их трудно вывести из терпения, они любят поспать и не любят много раздумывать. Им свойственны те же достоинства и недостатки, что и всем остальным датчанам.
Наша книга повествует об этих людях – об их страхах и сомнениях, об их мужестве и решимости.
Повесть начинается ранним утром. Взошедшее солнце уже смотрится в зеркало реки. Крутые улочки городка пустынны. Жители спят – они спят крепко и безмятежно.
На окнах квартиры, где жили Карлсены, занавеси были задернуты, шторы спущены, и все-таки в комнату – она выходила на задний двор – проникал солнечный свет. Новый день просился в дом. В комнате спали пятеро и все двери были распахнуты настежь, а не то – духота, хоть топор вешай. Мебель в комнате была старая, ветхая и потому мрачноватая, пепельницы полны до краев, стол покрыт клеенкой. В кухне – немытые с ужина чашки, в прихожей на крючках и вешалках пальто. Перед входной дверью – порожние бутылки из-под молока.
"Якоб Карлсен" – написано на двери. Можно было бы добавить: "Рабочий".
Карлсены спали крепко, и, проснувшись, удивились: в комнату ворвался гул тяжелых, низко летящих самолетов. Первой проснулась хозяйка. Она разбудила мужа. Говорила она шепотом – было очень рано, и сыновья могли еще поспать.
– Гм, что за черт? – удивился Якоб Карлсен и, вслушиваясь, приподнялся на локте – кровать затрещала под ним. Потом Якоб, хмурясь, встал с постели, подошел к окну и поднял штору. Комната наполнилась светом. Якоб был широкоплеч, хотя долгие годы работы уже согнули его спину и седеющие волосы чуть поредели. В правильных, грубоватых чертах Карлсена чувствовался характер. Щеки заросли однодневной щетиной – он брился только два раза в неделю. На руке красовалась татуировка – женская голова, а под ней три красные розы. Это была память о попойке в Южной Америке, когда Якоб плавал матросом, – впоследствии он сам был не рад этому украшению.
Жена Якоба, Карен, тоже встала с постели, сунула ноги в домашние туфли, оправила рубашку и, щурясь от света, подошла к окну, распахнутому Якобом. Комната содрогнулась от грохота, и тут уж проснулись два старших сына, Лаус и Вагн. Они обалдело соскочили с кроватей, протирая сонные глаза.
– Что случилось? – сердито буркнул Лаус. Никто ему не ответил.
Наконец проснулся и самый младший брат – Мартин; его рыжий хохолок вынырнул из-под перины, под которой Мартин спал, накрывшись с головой. Мартин увидел неприбранные пустые постели, услышал шум и смекнул, что он-то его и разбудил. "Так ведь это же самолеты!" Сердце подростка радостно екнуло в предвкушении необыкновенного зрелища. Он сбросил перину и босиком помчался к окну. Возле распахнутого окна стояли отец и оба брата. Лаус взгромоздился на стул.
– Ой, пустите, я тоже хочу посмотреть, – взмолился Мартин, проталкиваясь к оконной раме. Вагн слегка отодвинулся.
В небе было темно от самолетов: они появлялись со всех сторон, сосчитать их было невозможно.
– Отец, смотри, сколько их! Я и не знал, что у нас так много самолетов! – в восторге кричал Мартин.
– У них на крыльях крест, – усмехнувшись, сказал Вагн.
– Гляди, а вот целых три зараз! Черт побери, как они низко летят! – крикнул Лаус.
– Так это, выходит, немцы, – разочарованно протянул Мартин.
Во дворе все окна были открыты, и у каждого стояли люди, многие в одном белье. Соседи надсаживали глотки, пытаясь перекричать гул самолетов.
– Чего им здесь надо? – удивлялись они.
Одно движение рычага – и на город обрушатся бомбы. Дома взлетят на воздух, люди погибнут под развалинами. Но жители городка были люди миролюбивые и считали, что им бояться нечего. Почти сто лет датчане не знали войны, где им было помнить, какие преступления и какую разруху влечет она за собой. Они считали – война сама по себе, датчане сами по себе.
Карен готовила мужчинам завтрак, на газу грелся кофейник. Она поставила на стол чашки.
– Одевайтесь-ка поживее, – сказала Карен сыновьям. – Уже поздно, слышите?
Мужчины затворили окно и, наскоро одевшись, стали умываться, подгоняя друг друга.
– Ужас какой, неужто будет война? – сказала Карен.
– Ну, погоди еще, – отозвался Якоб.
– А можно мне сегодня не ходить в школу? – спросил Мартин. Он решил, что утреннее происшествие не менее уважительная причина для прогула, чем насморк или день рожденья короля.
– С какой это стати? – возразила мать.
Они сели пить кофе. Время от времени Карен одергивала Мартина:
– Перестань чавкать, посиди хоть минутку спокойно! – говорила она.
Лаус ел больше всех, но справился раньше всех и ушел на работу. Над городом по-прежнему летали самолеты.
Остальные члены семьи не прочь были еще постоять у окна, но Карен то и дело поглядывала на стенные часы и торопила сыновей – хуже нет, когда человек привыкнет опаздывать. Делу – время, потехе – час.
Мартин окунул голову в таз, вытерся и стал так энергично расчесывать свои рыжие вихры, что брызги летели во все стороны.
Вагн облачился в пиджачную пару и долго вертелся перед зеркалом; почистился, навел блеск на ботинки. Вагн часто смотрелся в зеркало – недаром он слыл франтом. Одна рука у него была парализована и одно плечо немного выше другого. Но зато у него было красивое лицо и кудрявые черные волосы.
Мартин получил от матери пять эре на бутылку молока и наставление идти в школу, не зевая по сторонам, чтобы не опоздать на уроки.
* * *
На главной улице было людно; жители, сгрудившись кучками, смотрели, как летят самолеты. На одних прохожих – рабочие спецовки, на других – пижамы и домашние туфли. Кое-кто в подтяжках – не успели надеть пиджаки. Кто-то держит в руках пакет с теплыми булочками. Пожилой, хорошо одетый господин, остановившись, спросил:
– Что, собственно говоря, происходит?
– Да вот немцы пытаются захватить страну, – ответили ему из толпы.
– Вот что! – сказал господин и спокойно прошествовал дальше.
Мужчины, проводив его взглядом, засмеялись. – "Тронутый", – решили они.
Вдруг раздался страшный гул. Из-за крыши дома на противоположной стороне улицы вынырнул громадный серебристый фюзеляж. Тень над дорогой, оглушительный грохот – и самолет исчез. Несколько кусков черепицы сорвалось с крыши и разбилось вдребезги. Мартин явственно увидел стеклянный нос самолета, и ему даже почудилось, что он разглядел силуэт человека с пулеметом. На секунду Мартина охватил страх, но его тут же отвлекли новые события.
Из-за угла с ревом выскочила городская полицейская машина и помчалась дальше по середине улицы. Когда она скрылась из глаз, прохожие отметили, что на полицейских были каски, а в машине пулеметы. Кто-то объяснил, что один из немецких самолетов приземлился на полигоне неподалеку от города и полиция отправилась туда, чтобы арестовать летчика. Вот, стало быть, в чем дело, сообразил Мартин. Летать по воздуху немцам разрешается, но если они приземлятся, их берут в плен! У, Мартина отлегло от души.
* * *
На школьном дворе царило большое оживление: день выдался из ряда вон выходящий, каждому было что рассказать товарищам, и всем не терпелось обменяться впечатлениями. Над школьным двором по-прежнему с грохотом пролетали серебристо-серые машины, а дети бежали следом за ними и показывали на них пальцами – им еще не приходилось видеть самолеты так низко над землей. В городке считалось событием, когда, бывало, санитарный самолет, присланный за тяжелым больным, сядет где-нибудь в полях за чертой города – жители валом валили поглазеть на диковину вблизи. А все другие самолеты, пролетавшие над городком, держались на большой высоте и снизу казались совсем крохотными.
В классе, у кафедры, ребят поджидал старый Меллер. Это был коротенький толстый человек с блестящим лысым черепом, в золотом пенсне. На животе у него красовалась позолоченная цепочка от часов, а круглое лицо всегда сияло кротостью и добродушием.
Ученики хором прочитали ежедневную молитву, запели утренний псалом – все шло заведенным порядком. Только над городом гудели немецкие самолеты, и когда они пролетали над самой школой, дети, прервав пение на полуслове, мчались к окнам. Наконец с грехом пополам псалом дотянули до конца, и мальчики хотели было рассесться по местам, но Меллер знаком удержал их. Ученики застыли у своих парт, а Меллер спустился с кафедры и встал перед нею, сложив руки.
– Милосердный господь, – сказал он. – Сохрани нас от ужасов и опустошений войны и простри руку свою над нашими детьми! Аминь.
"Вот так так! – с удивлением подумал Мартин. – Неужто Меллер взаправду верит в бога?"
Один из мальчиков заплакал, он сказал, что ему страшно. Остальные посмотрели на него с удивлением: чего бояться?
К концу уроков Меллёр рассказал детям одну историю. Он не вычитал ее из книг, а слышал от своего отца. История была не выдуманная. Речь в ней шла об отступлении из Данневирке в 1864 году. Дело было ночью. Дорога обледенела. Колеса пушек буксовали, и солдатам пришлось снять шинели и расстилать их под колесами. Пушки ни за что не должны были попасть в руки немцам – оружие еще могло пригодиться в боях с врагом. Меллер рассказал, что солдаты плакали, когда им приказали оставить Данневирке и не разрешили биться насмерть.
Уф, от этих рассказов мороз подирал по коже!
* * *
Когда Мартин возвращался из школы, над городом сияло чистое синее небо. На стенах домов белели, листовки, в которых сообщалось, что немцы оккупировали страну и надо, мол, сохранять спокойствие и достоинство. Немцы, как видно, были еще в пути, они двигались с юга, из-за холмов на том берегу реки; никто не собирался преграждать им дорогу, и листовки запрещали это делать, потому что, дескать, немцы намерены защищать Данию.
Вскоре и Вагн вернулся из конторы, где работал учеником. Он сказал, что немцы вступят в город в четыре часа, у них пушки и громадные гусеничные танки, и он пойдет смотреть на них. Мартину разрешили пойти с братом.
– Только держитесь вместе, – наказывала Карен. Какие-то мальчишки на улице стали задирать Вагна, потому что он был щегольски одет и у него была сухая рука.
– Запустить в них, что ли, камнем? – предложил Мартин. – Только их много, и там есть большие парни…
– Не стоит связываться, – сказал Вагн.
Мартин все-таки повернулся и крикнул: "Болваны!" Но после этого братьям пришлось пуститься наутек.
Немцы уже вошли в город, они запрудили всю портовую площадь. Целыми колоннами выстроились огромные грузовики, колеса которых приходились Мартину выше головы, бесчисленные пушки разинули жерла, ружья были составлены в козлы. На площади орали громкоговорители, солдаты отдыхали, чистили ружья или заигрывали с немногочисленными девушками, которые вышли им навстречу. Они обменивались шутками и громко гоготали. Мартину странно было слышать их речь, но Вагн понимал по-немецки. Над полевой кухней клубился белый пар, пахло съестным. На солдатах были зеленые мундиры и каски, непохожие на те, к которым привык глаз, а сапоги подбиты крупными железными гвоздями.
– У них зеленая форма, чтобы легче было маскироваться в лесу и в поле, – объяснил Вагн.
– А что, если подбросить им яду в котел? – предложил Мартин.
– Ты что, спятил? – сказал Вагн.
Гусеничных танков на площади не было.
* * *
Вернувшись вечером с работы, Якоб и Лаус принесли с собой рулоны черной бумаги, которой завесили окна; лампы тоже затенили абажурами из черной бумаги, а в патроны ввинтили синие лампочки. Ни один луч света не должен проникать наружу. Стоит английским летчикам заметить маленькую щелку, и они сбросят бомбы.
– Что за ерунда, – сказала Карен. – И кто все это выдумал?
– Немцы, – ответил Якоб.
Лаус принес ворох новостей. Он рассказал, что на границе погибло много датских солдат. Но за каждого убитого датчане уложили по сотне немцев.
– Кабы мы все вчера вступили в бой, – сказал Лаус, – сегодня в живых не осталось бы ни одного немца.
– Слава богу, что обошлось без этого, – заметила Карен, вытирая руки о передник.
– Как знать, быть может, худшее еще впереди, – сказал Якоб.
– Отец, мы что ж, взаправду воюем с Германией? – спросил Мартин.
– Кто его знает, – ответил Якоб.
– Вот ведь напасть, – сказала со вздохом Карен и стала складывать выстиранное белье. У нее были спокойные, неторопливые движения.
– Отец, кто же теперь наш заклятый враг, шведы или немцы? – спросил Мартин.
– Гм, одни других стоят, – ответил с улыбкой Якоб.
Раздеваясь и умываясь, Мартин внимательно прислушивался к тому, что рассказывал Лаус.
– Датчане – лучшие солдаты в мире, – заявил старший брат.
– Еще бы, – гордо поддержал Мартин. – Сотня немцев еле-еле одолеет одного датчанина, да и то немцам надо съесть побольше каши, иначе им несдобровать.
Лаус, голый до пояса, разглядывал себя в зеркале. Он был ладно скроен, скоро и ему идти в солдаты.
– А после датчан кто самый сильный? – спросил Мартин.
– Американцы, конечно, – сказал Лаус.
– Думаешь, они могут побить немцев?
– Побить немцев? Еще бы! Вот увидишь, не пройдет и двух дней – война кончится. У американцев столько самолетов, что они запросто могут устроить солнечное затмение.
– Так чего ж они не устраивают? – спросил Мартин.
– Да вот весь мир ждет, чтобы они начали… Гляди, какие мускулы, – похвастал Лаус, медленно сгибая руки и поворачиваясь перед зеркалом. – Черт побери, точно стальные тросы. Говори, братишка, может, кто тебя обидел, я его проучу, видишь, я в хорошей форме, – добавил он с готовностью. Но Мартин не мог припомнить ни одного обидчика.
– А отец все-таки сильнее тебя, – сказал он.
Пока Якоб умывался, Мартин стоял у кухонной раковины и следил, чтобы у отца не осталось мыла за ушами. На руках отца играли сильные, закаленные мускулы. Под кожей, точно толстые змеи, тянулись жилы. С Якобом даже Лаусу нечего было тягаться.
– А кто самые плохие солдаты в мире? – спросил Мартин.
– Да на что тебе? – удивился Якоб.
– Русские, – объявил Лаус. – Они не умеют воевать. Лаус собрался уходить, он каждый вечер шатался по улицам. Карен это было очень не по душе.