* * *
Когда Мартин вернулся домой, обед уже был готов; голодные Якоб и Вагн нетерпеливо дожидались его прихода.
Он застал дома также гостей – Фойгта и еще какого-то человека. Незнакомец протянул Мартину руку и приветливо сказал:
– Здравствуй, дружок.
Человек этот держался скромно, даже застенчиво, хотя отнюдь не робко. На нем был новенький с иголочки костюм, без галстука правда, – видно, он забыл его надеть. Высокий, худощавый, но притом широкоплечий и жилистый, гость привлекал к себе внимание прежде всего густыми рыжими волосами, зачесанными прямо назад, без пробора, и крупным горбатым носом. Мартин подумал, что он похож на кого-то из героев древности. Он понимал, что гость этот, конечно, тут неспроста, иначе Фойгт не привел бы его к обеду без предупреждения.
– Ну что ж, прошу за стол, – позвала Карен.
За едой разговор шел о войне.
– Когда же они наконец откроют второй фронт? – сказал Якоб. – Как долго еще русские будут нести на себе все бремя войны?
Незнакомец ничего не ответил на это. Медленно прожевывая пищу, он попеременно поглядывал то на одного, то на другого из сидящих за столом. Карен предложила гостям добавить еще второго, они охотно согласились и дружно стали хвалить угощение – отличную свиную колбасу.
– На автозаводе арестовали нескольких учеников и подмастерьев, – продолжал Якоб, – а в училище – группу студентов.
– Самое скверное, что во время ареста у них нашли оружие, – заметил Фойгт.
– Да, – вздохнула Карен, – в лавке у мясника люди говорили, что, видно, всех восьмерых казнят, но я не верю. Неужто они и в самом деле посмеют это сделать?
– Все зависит от того, заговорят ребята под пыткой или нет, – неожиданно сказал незнакомец.
– Неужели они и в Дании пытают людей? – в ужасе воскликнула Карен.
– Еще бы! Сколько раз я видел следы пыток на теле моих друзей после допроса в гестапо! Правда, людей, подвергнутых истязаниям, обычно отправляли в лагерь лишь спустя несколько месяцев после допроса. Да, гестапо и пальцы ломает, и ногти вырывает на руках, и еще кое-что похуже творит, но в этом, право, нет ничего нового, фашисты всегда так поступали. То же самое я видел в Испании. Уж таковы их фашистские повадки. Мы должны с корнем уничтожить эту нечисть!
Незнакомец отложил в сторону нож и вилку. Голос его, резкий и хриплый, заставлял каждого внимательно прислушиваться к его словам. Удивленно покачав головой, Карен, сама того не замечая, подперла щеку рукой – видно, задумалась о Лаусе. Немного погодя она спросила:
– Ну а как же все-таки там было, в лагере?..
– Да в общем-то сносно… Конечно, мы сидели за колючей проволокой, но все же кое-какую еду раздобыть удавалось, нас ведь сторожили датчане, – отвечал рыжий.
– А как тебе удалось бежать? – спросил в свою очередь Якоб.
– О, это длинная история… Но все же я расскажу, В общем было так: администрация обещала предупредить нас, когда лагерь перейдет в руки немцев, сулила, что тогда отпустят нас на все четыре стороны, ну и мы со своей стороны обещали вести себя тихо. Мы прекрасно понимали, что немцы вот-вот нагрянут, так оно и вышло, они объявились в августе, и мы были готовы к побегу. Но нас никто не предупредил, а просто в один прекрасный день в лагерь на автомашинах прикатили нацисты. Все мы оказались в западне, а все потому, что поверили слову и обещанию датского правительства. На наше счастье немцы плохо знали расположение лагеря, а потому поначалу заняли лишь половину его территории. Мы же оказались на другой половине. Понятно, мы не стали терять времени даром – перескочили через колючую проволоку и побежали прочь, что было мочи. Собралось нас человек сто, и мы разбились на несколько отрядов. Ориентироваться ночью в незнакомой местности было нелегко, и мой отряд скоро сбился с пути. Мы плутали часа три и едва не вернулись назад в лагерь, но крики немцев вовремя предостерегли нас. Сами понимаете, с какой прытью мы уносили ноги. Так мы мчались всю ночь по вспаханным полям, лугам и оврагам. К утру мы добрались до какого-то поселка. Мы были голодны, как черти, но денег у нас давно уже не водилось, и мы не знали, что делать. Тогда мы послали одного из наших парней на ближайшую ферму. Было это в воскресенье утром. Крестьяне, высыпавшие на улицу, встретили нас подозрительными взглядами. Мы же были полны решимости защищаться до последнего, если понадобится. Товарищ, которого мы послали на молочную ферму, боязливо спросил хозяина, не может ли он дать нам чего-нибудь поесть, и честно сказал, кто мы такие и откуда. Когда крестьяне узнали правду, они приняли нас как братьев. "Идите же к нам, друзья, скорей!" – кричали они. Кто-то из них в два счета раздобыл несколько автомашин, и нас увезли в безопасное место. "Вы что, коммунисты? – расспрашивали нас крестьяне. – Скорей идите к нам, братья, мы ждем вас!" Мы чуть не плакали от радости. А меня взял к себе местный врач. Он хорошо накормил меня, даже угостил пивом и отличными сигарами. Я провел у доктора два дня, он одел меня с головы до ног, как видите. А потом я поехал сюда и вот сижу теперь с вами… А в лагере нам жилось довольно сносно. И все же день и ночь нас мучила мысль о том, что наши товарищи на воле каждый день рискуют жизнью ради нашего общего дела, а мы сидим сложа руки. Но теперь я приехал сюда и останусь здесь до самого конца, каким бы он ни был и чего бы это ни стоило!..
После обеда Якоб и Фойгт поудобней уселись на своих стульях, откинувшись на спинки, а гость стал прохаживаться по комнате и осматривать ее. Он внимательно оглядел немногочисленные безделушки, принадлежавшие Карен, портреты, висевшие на стенах. Движения у него были порывистые, тело гибкое и сильное.
– Удивительное это чувство – после двух лет жизни в дощатом бараке попасть в самую обыкновенную комнату, – сказал он. – Честное слово, один вид настоящего жилья согревает сердце.
Карен убрала со стола посуду, Вагн предложил гостям сигареты. Фойгт и рыжий незнакомец закурили.
– Ну что ж, – сказал Фойгт, – давайте потолкуем о деле!
– Сейчас, – ответил Якоб, – Вагн, скажи-ка, ты не собираешься в кино? Может, ты прихватишь с собой Мартина?
– Хотите меня выставить? – с обидой спросил Вагн.
– Нет, зачем же, если ты сам уйдешь, по доброй воле, – пошутил Якоб.
– Ладно, – буркнул Вагн, нехотя натягивая куртку. Он много бы дал, чтобы послушать, о чем будут толковать мужчины, но не хотел навязываться.
Незнакомец стоял, засунув руки в карманы, и улыбался, глядя на Вагна.
– Ты уж прости нас, приятель, что мы вроде как выжили тебя, – сказал он.
Вагн с Мартином ушли.
– Послушай, кто этот человек? – спросил у брата Мартин.
– Тебе-то какое дело! – огрызнулся Вагн. – Много будешь знать – скоро состаришься!..
После этого оба умолкли. Мартин с горечью думал о том, какими неприветливыми стали теперь люди – никто никому не верит. Неужто и в самом деле так много предателей?
Братья долго шагали по темным улицам, не произнося ни слова. Вдруг Вагн сказал:
– А ты не смекнул, что это и есть Красный Карл? Он сбежал от немцев и теперь в нашем городе возглавил всех коммунистов. Уж коли он снова на свободе, он теперь поддаст немцам жару!..
– Вот как! – прошептал Мартин, судорожно глотнув от волнения. – А знаешь, мне и самому показалось, что он похож… на полководца, что ли…
Глава пятнадцатая
Подул восточный ветер. Он сердито рвал с деревьев желто-красные листья, и дворники сметали их в большие шуршащие кучи. Ветер дул свирепо, он налетал порывами и гнал вверх по фьорду огромные массы воды, которые затопляли луга и поляны. Вода остервенело рвалась к крестьянским домам.
– До чего же суров в этом году восточный ветер – такого и не припомнишь! – говорили старики. Впрочем, то же самое они повторяли каждый год.
Наконец, однажды ночью плотину прорвало, и вода затопила нижнюю часть города. На иных улицах вода поднялась чуть ли не на метр, хлынула из сточных канав, затопляя погреба, квартиры и лавки. Сотни бедняков бежали из подвалов, захватив с собой жалкий скарб. Спасательный отряд вел отчаянную, но безнадежную войну с водой. Фабрики и заводы, расположенные в порту и у реки, тоже понесли значительный урон. Весь портовый квартал походил на бушующее море.
На заднем дворе затопило уборные, в погребах намок торф. Это была серьезная беда, ударившая по всем жителям городка. Что же будут делать люди, когда придет зима, а с нею холода и безработица? Якоб сложил свой торф на чердаке – он оказался самым предусмотрительным. Ребята носились вниз и вверх по лестницам, шумели и галдели в коридорах – все равно до школы не добраться. Женщины, скрестив на груди руки, толковали о беде, свалившейся на город. Вот по воде брюхом кверху поплыла крыса. Мокрая серая шерсть торчала на ней во все стороны. Ребятишкам не терпелось проверить, точно ли она дохлая. Они скинули ботинки и носки и, подвернув брюки, спрыгнули в холодную воду, громко визжа то ли от холода, то ли от удовольствия. Схватив крысу за хвост, они кидали ее друг в друга, пока матери не заметили их проделок и не погнали озорников домой.
Невесело было на заднем дворе, холодно и сыро, ветер продувал все здание насквозь. Казалось, дом схоронился от света и солнца, но ветер все же сумел отыскать его и с воем прорывался во все щели и трещины в стенах. Но должен же ветер наконец повернуть, думали люди, и тогда сразу отойдет вода, останется только выгрести всю жидкую грязь.
* * *
Когда Мартин вернулся из школы, Красный Карл сидел на лестнице. На нем были резиновые сапоги и плащ. Борода, отросшая за неделю, совершенно изменила его облик, он уже не походил на полководца и больше всего смахивал на обыкновенного бродягу.
– Привет, – сказал он, улыбаясь, – я уже давно дожидаюсь тебя! У тебя ведь есть ключи?
Мартин отпер дверь, но еще раньше он заметил на лестничной площадке громоздкий предмет, задвинутый в самый темный угол. Красный Карл схватил в охапку этот предмет, обернутый в бумагу, тяжелый и нескладный, и бережно внес его в квартиру.
Здесь Карл опустил его на кухонный стол, и загадочная вещь оказалась железным чудовищем с огромной рукояткой и большим установочным винтом.
– Станок едва не утонул, – пояснил Красный Карл. – Не можешь ли ты раздобыть мне каких-нибудь тряпок да немного машинного масла? Кто же, черт побери, мог знать, что еще это наводнение свалится на нашу голову, будто у нас и без того мало забот!
– А что это за штуковина? – спросил Мартин, указывая на чудовище.
– Это печатный станок, понимаешь? Да только зря Ты расспрашиваешь меня, дружок! Чем меньше будешь знать о некоторых вещах, тем лучше для тебя. Кстати, не найдется ли у тебя какого-нибудь масла и для меня – смазать брюхо? Я голоден как волк.
Красный Карл уселся за кухонный стол и вместе с Мартином принялся есть бутерброды, запивая их водой.
Он спросил мальчика, сколько ему лет, и еще расспросил, что за люди живут на заднем дворе. Особенно его интересовало, есть ли среди них нацисты или негодяи, сочувствующие немцам.
– Нет, – отвечал Мартин и, снова взвесив свой ответ, повторил: – Таких у нас нет.
– Отлично, отлично! – кивнул Красный Карл. – А то сегодня нам предстоят важные дела!
Тут взгляд Мартина упал на часы. Ему уже давно пора было быть на работе.
– Простите, мне пора, – смущенно проговорил он.
– Беги, – отвечал Красный Карл, – а я останусь сторожить квартиру, пока не вернутся твои родители.
* * *
Ближе к вечеру у Мартина выдалось несколько свободных минут, и он зашел на склад отдохнуть. Он уже успел развезти по городу все заказы и видел, какой ущерб повсюду причинила вода. По некоторым улицам жители ездили на моторных лодках; в других местах удавалось перевозить людей и груз на больших грузовиках. Кое-где вода уже начала убывать, но опасались, как бы к ночи она вновь не поднялась.
Мартин задумался над тем делом, что затеял сегодня вечером Красный Карл. Видно, это очень опасно. Хорошо, что мусорщик с женой больше не живут по соседству. Вот уж на кого никак нельзя было положиться! Впрочем, они и сами-то не слишком на себя полагались.
Вагн как-то столкнулся с женой мусорщика в кафе. После развода она жила тем, что водила к себе мужчин, в настоящую шлюху превратилась. Она рассказала Вагну, что ее бывший муж сперва долго служил на немецком аэродроме в Ольборге, а затем стал работать на немецком складе боеприпасов и там загребал большие деньги, пока однажды рядом с ним не взорвалась мина… Женщина предложила Вагну провести с ней часок-другой, она возьмет с него всего-навсего пару чулок, сказала она, ведь как-никак, они бывшие соседи. Ухмыльнувшись, Вагн отказался. "Отказываешься? – удивилась женщина. – Мы же старые знакомые". – "Вот именно", – ответил Вагн.
Собственно говоря, Мартину, когда он не развозил по городу заказы, полагалось прибирать на складе, но ему до смерти не хотелось возиться с уборкой. Сидя в каморке под лестницей, он слышал, как его хозяин толкует со своим приятелем. Что ж, пока раздаются их голоса, нечего бояться, что кто-нибудь заглянет на склад – никого не интересует, чем занят Мартин.
Приятель хозяина, заходил каждый вечер. Пропустив по кружке пива, мужчины курили одну сигару за другой и походя решали все малые и большие проблемы мира.
Чаще всего они толковали о футболе или о каких-нибудь общих знакомых. Оба знали о своих согражданах решительно все и подолгу перемывали им косточки.
Вдруг Мартин расслышал нечто такое, что заставило его припасть ухом к стене и жадно ловить каждое слово.
– Да, всех восьмерых приговорили к смерти – говорят, это они взорвали мост, – сказал приятель хозяина.
– Неужто их не помилуют? Они ведь совсем еще юнцы!
– Нет, немцы намерены показать нам, что будут поступать по всей строгости. Они добиваются, чтобы здесь была тишина и порядок, а коммунистов и разных голодранцев хотят поставить на место.
– Что ж, может быть, немцы по-своему правы…
– Если не вставлять немцам палки в колеса, они очень обходительны, вот только евреям спуску не дают, но кто станет жалеть евреев?
– Да что там, – отозвался хозяин, – я, к примеру, ничего не имею против евреев, да и против немцев тоже. Я занят своей торговлей, и пока мне не мешают зарабатывать деньги, мне все равно, что творится кругом. Пусть другие ссорятся и дерутся, пока не перебьют друг друга, мне-то что за дело? Да, кстати, в ближайшее воскресенье состоятся скачки, у меня есть на примете хорошая лошадка. Хочешь, поставим на нее пополам?
– Мартин, где ты? – раздался голос фрекен Исхей.
* * *
Сидя на велосипеде и неторопливо нажимая на педали, Мартин продолжал размышлять. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что хозяин и его приятель оказались совсем другими людьми, чем Якоб и его друзья. Те двое – лицемеры: когда они стоят за прилавком и стараются сбыть товар, они говорят одно, а встретившись наедине в задней комнате при магазине, говорят совсем другое. Хозяину и его приятелю наплевать на восьмерых ребят, приговоренных к смертной казни; им бы только курить сигары, пить пиво и вообще жить, не зная забот, пока их шкура цела. И они еще гордятся этим, считают свою трусость добродетелью, образцом буржуазной морали!..
* * *
Красный Карл сдержал слово: вечером в доме Якоба закипела работа. Сначала Карл долго печатал текст на восковке, а после ужина все уже было готово к выпуску специального номера подпольной газеты, призывавшей жителей города выразить солидарность с осужденными на смерть патриотами.
В то время как обитатели дома вычерпывали воду ведрами и лопатами, Якоб включил радиоприемник на полную мощность, чтобы заглушить монотонный рокот печатного станка.
Все новые листы бумаги покрывались черными знаками, в квартиру поднимались какие-то молодые люди с сумками и уносили с собой свежеотпечатанные номера газеты. Вагн все время стоял на лестнице, готовый предостеречь своих, если что случится. Он весело болтал с соседями, выгребающими воду из квартир, и не скупился на шутки. Карен заметно нервничала, она без конца сновала вокруг станка, помогая мужчинам. Вся эта затея была ей не по душе, но она старалась не показать виду.
– Завтра к утру мы уберем отсюда эту штуку, – ласково сказал ей Карл.
Глава шестнадцатая
По вечерам на улицах появлялись немецкие патрули. Каждый патруль состоял из четырех человек. На солдатах были зеленые стальные каски и мундиры с коричневыми отворотами, у каждого красовалась на шее цепочка с маленькой табличкой. У первых двух солдат были пристегнуты к портупее тяжелые пистолеты, а те, что шли сзади, были вооружены автоматами, и на поясах у них висели ручные гранаты.
Они молча проходили по улицам, и казалось, что круглая, яркая луна скрывается от них, прячась за облаками, торопливо скользящими по осеннему небу. Временами немцы останавливались в тени какого-нибудь подъезда и подолгу стояли там, вслушиваясь в тишину. Иногда они задерживали случайных прохожих, требуя у них документы. Топот немецких сапог гулко отдавался по мостовой, и люди боялись показаться на улице.
Каждую ночь по городу проезжал, охотясь за патриотами, желтый фургон гестапо. Гестаповцы врывались в квартиры, поднимали с постели сонных людей. Они избивали мужчин на глазах у жен и плачущих детей, а затем уволакивали туда, где их ждали новые истязания, а быть может, и смерть. Лишь в двух-трех случаях бедняги возвратились назад – видно, гестаповцы поняли, что схватили не тех…
У ворот каждой фабрики тоже стояли немецкие солдаты, вглядываясь в ночь. Иногда они прятались за баррикадой из наваленных мешков с песком, между которыми были установлены пулеметы; там они и лежали, перешептываясь и дрожа от холода. Круглые сутки им приходилось быть настороже, в любую минуту могли нагрянуть "проклятые диверсанты", как знать, может, они уже в пути, может, придут завтра, а может быть, никогда. Трудно приходилось немцам. Где бы они ни показались, они всюду чувствовали на себе взгляды, горящие ненавистью. Они знали, что чьи-то крепкие руки, нетерпеливо сжимая оружие, дожидаются своего часа. Немецкие солдаты ходили взад и вперед по мостам, прислушиваясь к каждому всплеску воды и высматривая во мраке черные тени неведомых им людей. Они беспрерывно прохаживались вдоль железной дороги, то и дело перекликаясь друг с другом, и все равно чуть не каждую ночь взрывались бомбы, а поезда сходили с рельсов и опрокидывались наземь; всякий раз оказывалось, что под покровом темноты разобрана часть пути. И только когда начинало светать, немцы облегченно вздыхали – впереди передышка.
Занималось утро, рабочие пешком и на велосипедах прибывали на фабрику. Один за другим они проезжали мимо часовых, лица их были замкнуты и холодны, точно камни в море.