* * *
В расположение 216-го стрелкового полка майор Розин приехал в первом часу ночи. Пока он собирал рассыпанные повсюду патроны, искал свою планшетку и вылезал из машины, шофер успел проверить все четыре ската, ковырнуть пальцем заднее стекло, простреленное пулей, сосчитать пробоины и осмотреть мотор.
- Легко отделались, товарищ майор! - Он с треском захлопнул капот. Начальник разведки усмехнулся.
- Давно на фронте?
- Я-то? - Шофер озабоченно тер ветошью лобовое стекло. - С октября.
- А до этого?
- До этого? - Манера переспрашивать, по мнению майора, была свойственна людям осторожным и криводушным. Они нарочно тянут время, обдумывая даже самый пустяковый ответ. - До этого я генерала возил, - ответил наконец шофер.
- Какого генерала?
- Генерал-майора Дудина.
- Не знаю такого. Какой дивизии?
- Сорок девятой.
- Где она базировалась?
- Где стояла, спрашиваете?
- Ну да.
- Северо-восточнее Москвы. Более точного места указать не могу, так как у нас насчет военной тайны было строго, товарищ майор…
Розин прошел мимо откозырявшего ему часового в штабной блиндаж, ответил на приветствие щеголеватого старшего лейтенанта - оперативного дежурного, велел позвать санинструктора. Видя нарочито встревоженное лицо дежурного, его сдвинутые к переносице брови, коротко пояснил:
- Царапина.
- Я вызову врача, - сказал старший лейтенант.
- Я же ясно сказал: санинструктора! И, если можно, дайте крепкого чая.
- Можно с лимоном?
- Давайте с лимоном, только поскорее.
Чай ему подал через минуту ординарец полковника Бородина Завалюхин, которого из уважения к его возрасту все звали по имени и отчеству.
- А что, Федот Спиридонович, спит твой полковник или бодрствует? - спросил Розин, принимая из рук солдата большую фарфоровую кружку.
- Еще не ложились, - ответил Завалюхин, - как вернулись в двенадцатом часу, так от стола ни на шаг.
Розин отхлебнул крепкого напитка, сильно разбавленного коньяком, благодарно кивнул, Завалюхин просиял, наклонился поближе, так как был очень высокого роста.
- Приказано: как только вы прибудете, так чтоб доложить…
- А откуда он знал, что я прибуду?
Завалюхин развел руками:
- Не могу знать, товарищ майор, а только так и сказал…
- Ну хорошо, дай отдышаться.
Откинув плащ-палатку у входа, в блиндаж впорхнула санинструктор Свердлина, блондинка с большими голубыми глазами и ярко накрашенными губами.
- Товарищ майор, что с вами? - воскликнула она голосом провинциальной актрисы и мгновенно очутилась на коленях перед майором, сидевшим на скамейке. Короткая юбка защитного цвета подалась вверх, открыв полные колени, ловкие пальчики коснулись руки майора, кое-как перевязанной носовым платком. - О боже, вы ранены!
"Откуда у этой девочки столько опереточного?" - подумал Розин.
- Встаньте, Свердлина! Вы что, всех перевязываете, стоя на коленях?
- Но мне так удобней, товарищ майор! - ничуть не смутившись, ответила она, и губы ее капризно изогнулись.
- Встаньте!
Вошел наконец старший лейтенант и поставил на столик тонкий стакан в подстаканнике и блюдечко с кусочками рафинада.
- Ну вот и все, - уже другим тоном сказала Свердлина, застегивая сумку. - Вообще-то, надо бы укольчик сделать. Против столбняка.
- Обойдется.
- Положено.
- Вы свободны, товарищ младший сержант, идите.
Она грациозно повернулась и вышла.
- Спасибо, Гущин, - сказал майор, отодвигая стакан. - Я уже… Полковник Бородин у себя?
- Он вас ждет, - сказал старший лейтенант, предупредительно отодвигая плащ-палатку.
В просторном помещении штаба горело сразу три светильника: две "летучие мыши" под потолком и керосиновая лампа на столе, на углу разложенной карты.
- Наконец-то! - полковник бросил карандаш, пошел навстречу. - А я тут тебя каждые десять минут поминал. Привык, понимаешь, к твоему присутствию… Ранили? Когда? Где?
- Возле Бибиков обстреляли. Там есть такой хитрый поворот, когда из лесу выезжаешь… Чудом проскочили. Водитель-раззява проглядел, а потом вместо того, чтобы нажать на железку, начал разворачиваться… Ты не знаешь, как там мой Рыбаков?
- Твой Рыбаков приказал долго жить, - сказал Бородин, - хороший был солдат, ничего не скажешь, и водитель отличный. Ты с ним с сорок первого, кажется?
- С февраля сорок второго.
- Да, брат… Такого человека не помянуть грех! - Он достал откуда-то бутылку водки, поставил на стол два стакана в подстаканниках. - Закусить нечем. Спиридоныч спит, наверное, ну да ничего…
Неслышно ступая, вошел Завалюхин, неся большую сковородку жареной картошки, дощечку с крупно нарезанным хлебом, раскрытую банку свиной тушенки, и поставил все это на край скамьи.
- Ты чего, Спиридонович? - спросил Бородин.
- Так ведь голодные небось! - Завалюхин сделал движение рукой в сторону Розина.
- Ах да, верно. Спасибо, очень кстати. - И когда солдат повернулся, чтобы уйти, остановил его: - На-ко вот, держи, Федот Спиридонович.
- Чего это вы, товарищ полковник? Доктор вам запретил, а вы…
- Ладно, ладно. Одного хорошего человека помянуть нужно.
- Кого это?
- Или не знаешь?
- А, Николая… Ну что ж, пускай земля ему будет пухом. Золотой был мужик!
Все трое выпили.
- Я пойду, - сказал Завалюхин, степенно вытирая усы щепотью, - ежели чего надо, я тут…
- Ничего не надо, иди спи.
Розина слегка познабливало. Он попробовал закурить, но дым папиросы показался слишком горьким.
- Об обстоятельствах гибели группы Драганова что-нибудь узнали?
Бородин пожал плечами:
- Что тут узнаешь? Рация только у Стрекалова.
- А как у него? - с живостью спросил Розин.
- Как раз о нем-то и разговор. - Бородин вынул из нагрудного кармана радиограмму Стрекалова и, пока Розин читал ее, прошелся по блиндажу, потирая ладонью левую половину груди. Розин медленно сложил бумагу, бросил ее на стол.
- Значит, не хочет подчиниться?
- Не хочет.
- А Чернов настаивает?
- Настаивает не то слово. Ты же знаешь его…
- Да, парню несдобровать. Отозвать пробовали?
- Пробовали. Рация не отвечает. Либо забрался-таки в самую гущу и не хочет обнаруживать себя, либо боится, что мы отзовем. Хитрый дьявол!
Розин едва заметно улыбнулся, глаза его потеплели.
- Стрекалов - отличный разведчик. Я навел справки о его прошлой службе.
- Ты пойди это Чернову расскажи! Он тебе разъяснит, кто лучший и кто худший. При одном его имени у нашего Севы физиономию перекашивает…
- Слушай, а если он прав?
- Кто, Чернов?
- Да нет, Стрекалов. Ведь ему-то, во всяком случае, виднее!
Бородин перестал ходить, подошел к столу, взял в руки радиограмму.
- Я об этом уже думал.
- Ну и что?
- Что я тебе скажу? В армии нет более тяжкого преступления, чем прямое нарушение приказа.
- У Стрекалова был еще один приказ - мой. И я его не отменял.
- Ты же знаешь, по уставу выполняется последний. Так вот, Чернов ему дважды приказывал уничтожить объект.
- Вот именно: дважды! Почему дважды?
- Ну, потому, видимо, что Чернов не был уверен…
- В чем не был уверен? В том, что Стрекалов выполнит, или в том, что склад имеет важное значение? А если Стрекалов все-таки прав и нам подсовывают "куклу", кого тогда надо награждать и кого наказывать?
- Ну, до наград еще далеко.
- Поставь-ка на место Стрекалова себя. Ты рядом с объектом, все видишь, все понял, и вдруг тебе говорят, что это тебе снится, что ты должен, закрыв глаза, делать совсем другое, никому не нужное, даже вредное дело, поскольку после этого немцам ничего не останется, как уничтожить русских, раскрывших их секрет.
- Дмитрий Максимович, я же понимаю…
- Обожди, это не все. В нескольких километрах от тебя при загадочных обстоятельствах одна за другой гибнут две разведгруппы, а тебя никто не трогает. Почему? Может, там у Шлауберга разведка сильная, а тут никуда не годится? Ерунда. Вывод один: там его наши ребята раскололи, а здесь клюнули на червяка.
- Гм… В логике тебе не откажешь.
- Логика - составная часть науки разведчика. Так как же все-таки поступил бы ты?
- Но ведь перебежчик…
- Ты его видел?
- Мельком. Типичный бандюга.
- На допросах не присутствовал?
- Нет, я был занят. Да это, в конце концов, и не мое дело.
- Значит, его допрашивал один Чернов?
- В общем, да. Спроси лучше Ухова. Кажется, он тоже там был…
- Я с ним поговорю. Где пленный?
- По-моему, в землянке с комендантским взводом. Они же его и охраняют.
- А где Чернов?
- Наверное, в штабе дивизии. Пока ты ездил в штаб армии, он все время был в нашем полку. Впрочем, сейчас уточню. - Бородин вызвал дежурного.
- Начальник штаба в двадцать два ноль-ноль отбыл в штаб дивизии, - доложил Гущин.
- Значит, он там, - сказал Бородин.
На щеках Розина от волнения выступили красные пятна.
- Гущин, срочно вызовите в блиндаж разведчиков капитана Ухова и туда же прикажите доставить перебежчика. Я буду через десять минут.
- Слушаюсь, товарищ майор! - ответил дежурный.
* * *
Ухов встретил майора Розина широкой улыбкой.
- Гущин сказал, что вас обстреляли. Вы не можете сказать точно, где это произошло?
- По-моему, туда уже послали автоматчиков. Скажите, капитан, вы присутствовали на допросах перебежчика?
- Так точно! - с готовностью отозвался капитан. - Полковник Чернов лично поручил мне…
- Поручал вам вести допросы? Но ведь вы же совсем недавно в разведке. И потом, вы не знаете языка. Вы ничего не поймете.
Ухов чуточку даже обиделся.
- Что же тут не понять? Фашисты - сволочи, это всякий знает… Я делал все, как положено. Полковник сказал, что я веду допрос вполне корректно. А в чем дело? Что-нибудь не так, товарищ майор? Так ведь можно и переиграть, если что…
- Нет, переигрывать не будем. Так значит, корректно вели допрос?
- Ну, конечно! - оживился Ухов. - Мы ведь понимаем, товарищ майор! Да вы не сомневайтесь!
- Я не сомневаюсь. Взгляните, капитан, не привели еще фашиста?
- Перебежчика, товарищ майор! - со снисходительной улыбкой поправил Ухов. - Это разница.
- Да, да, конечно. Взгляните, пожалуйста.
Вслед за капитаном Уховым вошли перебежчик и его конвоир. Крупная, широкоплечая фигура немца почти целиком загородила дверной проем, поэтому маленькому, щуплому конвоиру пришлось толкнуть его в спину, чтобы протиснуться вперед.
- Товарищ майор, по вашему приказанию задержанный перебежчик доставлен, - доложил он.
- Почему один конвоируете? - спросил начальник разведки, разглядывая обоих. Главное даже не то, что боец был мал ростом, а то, что он был очень молод…
- Не могу знать, - растерялся солдат. - Старший сержант приказал.
- Хорошо, с этим я разберусь.
Получив разрешение, немец грузно сел на табурет, привычно доброжелательно улыбаясь, приложил два пальца к губам:
- Bitte rauchen, Herr Hauptman!
Ухов с готовностью полез в карман за папиросами.
- Отставить! - негромко сказал Розин. От табачного дыма его сегодня мутило. Немец понял это по-своему и озабоченно перевел взгляд на майора.
- Успеется, я задержу его ненадолго.
Он сказал это по-русски, но немец вдруг успокоился. "Понял или догадался? - подумал Розин. - Надо проверить". Он сел за стол.
После обычных формальностей - имя, фамилия, номер части, обстоятельства и причины перехода - майор спросил перебежчика, хорошо ли его кормят. Тот с готовностью ответил, что да, очень хорошо, и отпустил неуклюжий комплимент по поводу безупречного произношения Розина.
- Герр майор никогда не был в Берлине?
Розин сказал, что не был, но надеется попасть туда в самое ближайшее время, и немец рассмеялся в знак того, что по достоинству оценил шутку.
- Гитлер проиграл войну, - сказал он. Розину показалось, что эта фраза, как, впрочем, и все остальное, была заранее подготовлена. Он задал вопрос о семье: о жене, о детях. В этих случаях пленные ведут себя одинаково: стараясь разжалобить следователя, плачут, хватаются за сердце, падают в обморок. Макс Риган - так звали перебежчика - в точности повторил всю сцену. Рукава солдатского мундира - судя по документам, Риган служил в саперной роте 242-го пехотного полка - были ему коротки, воротник тесен, да и весь мундир узок, словно достался ему с чужого плеча. На открывшемся запястье синела татуировка. Розин загнул рукав еще дальше. Синие линии татуировки стали гуще, один скабрезный рисунок наплывал на другой.
Еще в самом начале допроса Розин обратил внимание на глаза Ригана. Перебежчик никогда не смотрел прямо, а всегда куда-то вбок и обязательно исподлобья. Но главным было даже не это - в конце концов, большинство пленных вначале боится поднять глаза на русского офицера, - главным было то, что Риган, очевидно, привык так смотреть… Привык и к инсценировкам, вроде той, которую разыграл только что. Следовательно, неволя для него не новость. Татуировки могли быть сделаны в тюрьме.
- Разденьте его, - приказал разведчик.
Когда мундир был снят, Розин резким движением сорвал с сидевшего Ригана рубашку. Немец вскочил.
- Что вы делаете? - прошептал Ухов. - Он же пленный!
- Ich bin krank! - сказал Риган, явно понимая, о чем говорит капитан.
- Теперь это не имеет значения, - спокойно ответил Розин. Перебежчик забился в угол, глаза его испуганно забегали.
- Вы не имеете права! Я добровольно перешел на вашу сторону!
Но Розин уже поднимал его руку вверх. На коже виднелся четкий ряд цифр. Это была группа крови.
- Вы эсэсовец, - все так же спокойно произнес Розин, снова садясь за стол, но уже по-иному глядя на солдата, - эсэсовцы в плен не сдаются, следовательно, вы заброшены к нам специально. Далее, у вас нет семьи, нет детей, но зато есть прошлое уголовника и убийцы. Сколько лет вы провели в тюрьме? Все, что вы раньше говорили на допросах, - ложь. Вы хотели обмануть нас, и за это будете расстреляны.
Он говорил, не повышая голоса, без выражения и лишних эмоций, делая вид, будто все это ему давно надоело и что не впервые сегодня выносит он такой приговор. Он видел, как вытягивается побелевшее лицо Ригана и сам он медленно сползает с топчана на земляной пол.
Капитан Ухов растерянно смотрел на майора. Сколько раз ему говорили о гуманности, о человечности, и вдруг тот самый человек, который до сих пор олицетворял эту самую гуманность, собирается совершить совсем другое!
"Черт бы побрал этого парня! - в сердцах подумал, в свою очередь, Розин, мельком увидев бледное лицо Ухова. - Чего доброго, вступится за немца и провалит так хорошо начатый спектакль".
Однако опасался он напрасно; немец был слишком уверен в том, что русские именно так и поступят, и не смотрел по сторонам. Об их азиатской жестокости он слышал раньше. Но Риган не хотел умирать. Все, что угодно, только не это! Ему нет еще и тридцати… Какой жестокий, пронизывающий взгляд у этого майора! Тот первый, коренастый и хромой, сначала тоже буравил Ригана своими угольными, всегда немного прищуренными глазами, но Риган чувствовал, что он ничего не видит в его давным-давно наглухо закрытой от всех посторонних душе. Этот же вместе с нательной рубашкой словно сорвал с него кожу… Что ему нужно? Похоже, он и так все знает. А если не все? Если предложить ему сделку? Продать Хаммера, Книттлера, вообще всю шайку к чертовой матери и самого Шлауберга в придачу? О дьявол! Почему молчит этот человек? Кто он? Следователь? Палач? Прокурор? И вдруг Риган понял: он разведчик! Ему наплевать, кто перед ним - эсэсовец или простой пехотинец, его интересует другое.
- Господин офицер, если гарантируете мне жизнь, я сообщу вам очень много интересного, - сказал он.
- Чем вы нас можете удивить? - равнодушно произнес Розин, убирая в полевую сумку какие-то бумаги. - И потом, вам нельзя верить.
- Клянусь, то, что я скажу теперь, будет правдой! - горячо воскликнул немец. Розин изобразил на своем лице раздумье.
- Хорошо, - сказал он наконец, - но сначала давайте уточним ваши прежние показания. - Он взял протокол допроса Ригана, составленный Уховым. - Сколько тонн горючего и какого именно находится на складе в Алексичах? Какова там охрана? Еще раз напоминаю: ложь будет стоить вам жизни.
Риган снова заколебался. Либо сейчас он станет предателем, но получит жизнь, либо останется верен фюреру и вознесется на небо. Он выбрал первое.
- В Алексичах нет никакого горючего. Почти нет. Два или три каких-то бака, так, на всякий случай…
По изменившемуся лицу Розина Ухов понял, что немец сказал что-то очень важное, но майор быстро взял себя в руки, и командир разведки успокоился. Сделав вид> будто зачеркивает что-то на листе бумаги, Розин сказал:
- Это соответствует сведениям, полученным нашей разведкой. Если так пойдет дальше, мне действительно придется вас оставить в живых… - Он видел, как Риган быстрым движением вытер потный лоб. - Сколько солдат сосредоточено в этом районе, танков, самоходок?
- Там стоят танки… - Риган говорил медленно, будто приоткрывал тяжелую завесу. - Много танков. Мы свозили их тягачами отовсюду. Вы увидите их сами, когда займете Алексичи. Некоторые были так искалечены, что нам пришлось собирать их по частям…
Розин быстро встал и подошел вплотную к эсэсовцу. Напряженно следивший за ним Ухов на всякий случай подался вперед.
- Довольно. А теперь - так же честно - место прорыва! Ну, быстро!
Немец снова побледнел.
- Этого я не знаю.
Розин повернулся к Ухову.
- Товарищ капитан, приведите в исполнение. Нечего с ним больше церемониться!
Риган, как подкошенный, повалился на колени.
- Помилуйте, господин майор, я сказал все, что знал! Клянусь вам!
- Вот как! А ты славно говоришь по-русски! Ухов!
- Господин майор, еще одну минуту! Только одну! Место, где мы перейдем в наступление, держится в строжайшей тайне. Я простой солдат и узнаю об этом не раньше других, но зато я сообщу вам, где находится бригаденфюрер Шлауберг! Это хорошая плата за мою жизнь, не правда ли?
- Назови хотя бы примерно, где генерал намеревается выходить из окружения. Далеко это от Алексичей или близко? В какой стороне?