События этой повести разворачиваются на Кубе 50-х годов. Военный летчик Мишель Гарсия попадает в тюрьму за драку с командиром и знакомится там с молодым революционером Фиделем Кастро. После освобождения он вступает в его движение, целью которого является свержение проамериканской диктатуры Фульхенсио Батисты. Когда повстанцы обзаводятся собственной авиацией, Мишель становится пилотом одного из купленных в США истребителей "Мустанг"...
Содержание:
Пролог 1
Глава первая 3
Глава вторая 5
Глава третья 6
Глава четвертая 7
Глава пятая 9
Глава шестая 11
Глава седьмая 13
Послесловие 15
Примечания 15
Пролог
…Теплый летний вечер стремительно таял, словно сливочное мороженое. Солнце уже погрузилось в воды залива, и облака, едва освещенные его последними лучами, из оранжевых быстро превращались в фиолетовые. Казалось, самый воздух, густеет, становясь ночной мглой. Город, однако, не спешил сдаваться сумраку - загорались окна в домах, сияли вывески ресторанов и отелей, сверкали фары автомобилей, а где-то на окраинах вспыхивал в очагах настоящий живой огонь.
Звезды сияли все ярче, словно стараясь помочь людям отпугнуть тьму от своих жилищ. Я неторопливо плутал в лабиринтах улиц своего родного города, шел куда глаза глядят, и с интересом рассматривал дома, прохожих, машины, деревья, памятники - словом, все, что попадалось на пути. Каждый камень вокруг был знаком мне с детства, но все вокруг казалось неуловимо изменившимся. И я как ни старался, не мог понять, что изменилось, и хорошо это или плохо.
Наверное, я слишком давно тут не был…
Задумавшись, я налетел на прохожего, вдруг вынырнувшего из-за угла дома. Неброская одежда, руки в карманах, шляпа надвинута на глаза, в зубах - тлеющая сигарета. И отсутствующий взгляд. Видать, тоже брел куда-то, как и я.
- Эй, поосторожнее! - сердито буркнул он, и я вдруг узнал в нем своего школьного товарища Доменика, весельчака и непоседу. Но теперь он совсем не похож был на того шкоду, каким я знал его раньше. Явно недосыпает, нервничает, затравленно смотрит по сторонам, руки держит в карманах, где, судя по всему, сжимает как минимум кастет. Уж я-то знаю, Доменик с детства любил всякие такие штучки.
- Буду, Браво, - ехидно пообещал я. Доменик напрягся и с удивлением воззрился на меня:
- Откуда ты знаешь мое школьное погоняло?
- Не узнаешь, свиненок? - почти ласково спросил я.
Сумрак скрадывал мои черты, света уличных фонарей не хватало, чтобы разглядеть мое лицо. Наверное, поэтому он и не сразу узнал меня.
- А, Летчик… - наконец с облегчением произнес он. - А я уж думал, кто из полиции…
- Не, мне с ними не по пути, - усмехнулся я. Мы направились к близлежащему парку, откуда доносилось бренчание гитары и чьи-то веселые голоса.
- И слава Богу, - пробормотал он. - Летчик, ты прости, мне надо идти, - он торопливо оглянулся.
- Что стряслось, Браво? - спросил я участливо. Мне бояться было нечего, меня знала вся Гавана. Хотя любили не все, чего греха таить, перешел я кое-кому дорогу… Но все равно, не прийти на помощь парню, с которым вместе учились и дружили, я не мог.
- То же, что и со всеми в нашей стране, - не сразу отозвался он. - Не лезь в политику, это… грязное дело.
И он вдруг исчез в кустах. Я оглянулся - нет, за нами никто не шел. Странно.
- Какая уж тут политика… - хмыкнул я. Мне, конечно, не нравилось, что творил в стране теперешний диктатор Батиста, но мало ли кому чего не нравится… Вон, в Америке до сих пор негров вешают, - и что, увольняется кто-то из армии в знак протеста? Не слыхал такого…
Я был уже совсем рядом с парком, откуда доносилась песня:
Я прошу, целуй меня жарко,
Так жарко, как если бы ночь нам осталась одна.
Я прошу, целуй меня сладко,
Тебя отыскав вновь боюсь потерять навсегда.
Уже совсем стемнело, а свет фонарей не рассеивал ночной мглы. Впрочем, усыпанная гравием дорожка была видна и так, и я двинулся по ней в обход кустов, за которыми раздавалась песня и звучал девичий смех.
Хочу к тебе ближе быть,
Видеть в глазах твоих
Преданность только лишь мне.
Я завтра исчезну,
Но эти мгновения
Будут со мною везде .
Заросли неожиданно расступились, и я увидел юношей и девушек, стоявших вокруг небольшого костерка. Света его едва хватало, чтобы осветить лица ребят, и я подошел еще ближе. И вдруг стал узнавать их одного за другим - мои друзья и подруги, мои школьные товарищи, мои девчонки! Как же так вышло, что все они собрались тут, в этот чудный летний вечер?
- Мишель!!! - завопил кто-то, кидаясь мне на шею. - Вернулся, чертяка!!!
Радости моей не было предела. Я обнимал девушек, здоровался с ребятами, что-то спрашивал и невпопад отвечал. А песня все звучала под сенью густых деревьев. Наконец, я увидел того, кто пел ее.
- Хосе! - обрадованно воскликнул я.
- Он самый, - парень с гитарой поднял голову и взглянул мне в глаза. В его взгляде плясали озорные искорки. - Привет, Мишель!
Он снова тронул струны и запел.
Он был лучшим музыкантом в наших краях. Когда он брал в руки гитару, то заслушивались люди и удивленно затихал ветер.
Трещали сухие ветки в костре, плясали вокруг расплывчатые тени, шумел в листве бриз, - а Хосе продолжал играть. А я смотрел на него, - загорелого парня в соломенной шляпе и простой крестьянской одежде, - и как будто пытался что-то вспомнить. Что-то очень важное, связанное с ним, с простым кубинским пареньком… С ним мы вместе росли, вместе охмуряли девчонок и лазили по старинным крепостям…
- Ты же умер, Хосе! - вдруг осенило меня. - Тебя убили на моих глазах! В казармах Санта-Клары! Помнишь?
Пресвятая Дева, что я несу…
- Я не умер! - широко улыбнулся Хосе, подняв на меня глаза. Они были живые. Живее, чем у многих других людей.
И он снова стал перебирать струны своей гитары, которые так волшебно звучали под его пальцами.
- Но это невозможно! - не выдержал я. - Ты мертв! Тебя казнили в Санта-Кларе, помнишь?
Что я несу?! Мне бы радоваться, что он жив, а я упорствую!
Все вокруг продолжали разговаривать и смеяться, будто не слышали нас. Даже те, кто стоял рядом. Я все больше ощущал нереальность происходящего.
- Нет, - мой друг снова посмотрел мне в глаза. Гитарный аккорд дрожал в теплом воздухе, постепенно затихая. - Я жив. Я пою, и девушки танцуют под мою музыку, - разве могу я быть мертв?
- Но я сам видел, как тебя тащили на расстрел!
- Я жив, - мягко, с улыбкой, возразил Хосе. Он всегда так улыбается, словно знает все на свете. Точнее, улыбался и знал. Потому что его расстреляли пять лет назад, и я сам слышал, как прогремел залп, оборвавший его жизнь.
- Хосе… - прошептал я, чувствуя, что сейчас сойду с ума. - Ты все-таки жив…
Какая-то часть меня кричала: это бред, он не мог остаться в живых! А вот поди ж ты! Если человек во что-то верит слепо и искренне, мало что способно разубедить его.
- Меня помнят, обо мне думают, - поэтому я и жив, - пожал он плечами.
В голове у меня все равно царил кавардак. Я ведь сам видел из окна своей камеры, как его хоронили. И вот теперь он стоит передо мной, как ни в чем не бывало, и играет на гитаре, как тогда, в юности. И даже ничуть не постарел.
Совсем рядом раздалось стучание каблучков. Невидимая пока девушка, похоже, очень торопилась присоединиться к нам.
- А вот и Мария, - сказал Хосе. Я обернулся и онемел от удивления. Моя девочка, моя малышка, в платье своего любимого фиолетового цвета, которое ей так шло…
- Привет, Мишель! - улыбнулась она, обвив руками мою шею. Я почувствовал сквозь рубашку тепло ее тела и упругость ее груди, когда она прижалась ко мне. И меня тут же словно волной накрыло - так хорошо мне не было уже много лет…
- Я скучала, - сообщила она мне, заглянув в глаза. - Я хочу танцевать!
Хосе перебирал струны, явно намереваясь сыграть что-то зажигательное.
- Давай танцевать! - капризно наморщила она носик. - Хосе, музыку!
- Конечно, сеньорита! - усмехнулся мой друг. - Танцуйте, друзья, сегодня великая ночь!
И выдал зажигательнейшую мелодию, какую я слышал. А я не ударил в грязь лицом, хоть и не умел танцевать так же хорошо, как моя девочка. Но музыка будто сама подсказывала как двигаться, а тело с легкостью выполняло самые сложные движения и развороты. Я вел, Мария же двигалась, подчиняясь мне, - как всегда легко и раскованно, словно летела над самой землей.
О, этот танец! Он завораживал и сводил с ума, он пьянил и кружил голову получше, чем молодое вино или затяжной прыжок с парашютом. Это был наш танец, - мы танцевали под сенью деревьев, и я видел желание в глазах Марии, видел ее призывно раскрытый ротик, вдыхал аромат ее тела… Мир исчез, растворился в музыке, время перестало иметь значение - были только я и Мария.
На душе у меня было необыкновенно хорошо - впервые за последние годы. Впервые с тех пор, как меня разжаловали и выбросили из армии за то, что произошло теплым летним вечером.
Точнее, вот-вот произойдет.
- О, пляшете, ребятки? - раздался вдруг из темноты чей-то громкий и хриплый голос. - А я тоже хочу… ик!.. танцевать…
Все очарование вечера рассыпалось, как карточный домик от порыва ветра. Я резко остановился, не доведя очередное движение до конца, сбившись с ритма, и Мария удивленно спросила:
- Что произошло?
В голосе ее мелькнула нотка обиды. Танец затянул и ее, и нелегко моей любимой было опять вернуться в обычный мир. В тот же миг умолкла и музыка: Хосе прижал всей пятерней струны, и они, обиженно взвизгнув, скисли на полуслове.
- Я, ч-черт возьми, офицер или где?! - голос раздался уже из кустов. Принадлежал он капитану Мендесу, - редкостной скотине, к тому же склонной распускать руки. Мы были ровесниками, одновременно окончили летную школу, - но он уже был капитаном, а я все еще лейтенантом. Еще бы - имея папу-генерала, можно было бы уже и майором стать… если не посвящать все свободное время пьянкам да дракам.
- Тихо, дорогая, - негромко сказал я, вставая между ней и кустами. - Не бойся…
Краем глаза я отметил, что Хосе как-то незаметно возник справа от меня. Все молчали, но я кожей ощущал, что ребята взбешены появлением капитана.
Кусты затрещали, и Мендес вывалился на нашу полянку. Он оказался изрядно навеселе, рубаха на груди была порвана и чем-то выпачкана. Разило от господина командира эскадрильи, как от большой помойки в жаркий день. Я поморщился.
- Что все такие невеселые, а? - ухмыльнулся капитан. - Споем что-нибудь вместе! Ля-ля-ля, ну, а?!
Все молчали, и в этом молчании капитан уловил всеобщее презрение. Да, он принадлежит к сильным мира сего, - на Кубе правит диктатор Батиста, и армия - его верная союзница, - но простые люди никогда не станут есть с ним из одной миски. Слишком грязно ведет себя Мендес, слишком самоуверенно, не считаясь с желаниями и горестями других людей. Вот они и платят ему той же монетой. У капитана есть собутыльники, но нет друзей.
- Не понял… - угрожающе произнес Мендес. - Не хотите составить мне компанию?
Ответом ему было все то же красноречивое молчание. И без того красное, раньше времени изборожденное морщинами лицо капитана, налилось кровью:
- Придется вас рас-стормошить. О, лятинант! - узнал он меня. - В-вали отсюда, тут я… танцую… ик… эй, красотка, пляши!
Это он сказал Марии. Я почувствовал, как внутри меня закипает ярость, и начинают чесаться кулаки. Ох, лучше бы он к ней не приставал… Я ведь ударю, и ударю так, что у тебя, Мендес, треснут кости.
- Ну же, детка! - Мендес оттолкнул меня, и прежде, чем я успел что-то сделать, схватил ее за руку. Девушка молча вырвалась, скривившись от боли, - и он рассвирел:
- Ты не хочешь составить мне компанию?! Да я…
- Убери от нее лапы, - угрожающе произнес я, сдавив ему плечо. Я чувствовал, что еще слово - и я проломлю ему череп. Каким бы крепким он ни был.
То, что должно было произойти, вот-вот произойдет. Точнее, оно уже происходит…
- Пошел к черту, л-лейтенант… - отмахнулся он. И зря. Я перехватил его руку и резко выкрутил ее. Вскрикнув от боли, Мендес рухнул наземь. Мария спряталась за спины моих друзей. Отлично. Теперь мы остались один на один с капитаном. Руку я ему выкрутил капитально, - за штурвал самолета он не сядет еще долго. Хотя что ему! - он и так летает лишь из кабака в кабак.
Можно было бы, конечно, врезать в затылок, чтобы он отключился - но мне хотелось хорошенько проучить его.
- Ублюдок! - взревел капитан, поднимаясь на ноги. - Я укокошу тебя!
- Попробуй, - ухмыльнулся я.
Мендес, словно бык, рванул ко мне - и я встретил его прямым в челюсть, а потом добавил хук слева, корежа и уродуя его и без того некрасивое лицо. Еще! Еще! Каждый удар - как ответ на все то зло, что он причинял другим. Никто до сих пор не рисковал дать ему отпор, - и Мендес вконец обнаглел. А теперь он ответит за все!
Он тоже бил в ответ, - но алкоголь притупил его рефлексы, и его удары проходили мимо или задевали меня по касательной, не причиняя существенного вреда. А я бил точно и сильно. После очередной затрещины капитан мешком осел на землю и завалился прямо в костерок. Никто не бросился ему на помощь, хотя на Мендесе тотчас начала тлеть майка. Я перевел дух, ощущая, как начинает саднить разбитые кулаки, и взглянул на Марию. Она восхищенно смотрела на меня.
- Рудольф! - раздался вдруг неподалеку чей-то хриплый бас. Судя по тому, как растягивались слова, обладатель оного был изрядно пьян. - Рудольф Луис Мендес… отзовись! Это я… ик… твой друг!
Еще нам не хватало тут "друзей" этого буйвола… Но бросать такое приятное местечко и искать новое из-за двух пьяниц - это перебор. Как-нибудь выкрутимся… Краем глаза я заметил, что Хосе наблюдает за происходящим, как и остальные, и что если станет жарко - они вмешаются.
Я выволок Мендеса из костра. Его рубаха дымилась, противно пахло паленым, - но капитану, похоже, было все равно. Он пребывал в блаженной отключке. Ну, еще бы - такой удар в висок свалил бы и слона…
- Рудольф! - из кустов заплетающейся походкой вышел лейтенант-танкист Педро Кастилло, давний собутыльник Мендеса. - Рудольф… черт тебя дери… что тут происходит? - вытаращился он на дымящегося капитана, потом посмотрел на ребят, на костер, на меня - и вдруг с неожиданной для забулдыги ловкостью выхватил из кармана револьвер.
- Да тут задета честь офицера! - взревел он.
Я не успел ничего сделать, как вдруг револьвер словно бы сам по себе вылетел из руки лейтенанта, а над окрестностями разнесся жалобный хруст и предсмертный взвизг лопающихся струн, а вслед за тем и крик Педро. Это Хосе с размаха ударил его по руке своей любимой гитарой. Револьвер упал к моим ногамг. Обезоруженный лейтенант, отскочив, споткнулся и, ударившись затылком о мостовую, отключился следом за Мендесом. Я нагнулся и подобрал его револьвер, открыл барабан и высыпал на ладонь желтые патроны. Потом швырнул оружие в одну сторону, а патроны - в другую. Все молчали. Но я знал, - если что, вмешались бы все.
- Спасибо, Хосе! - сказал я. Смерть снова прошла на волоске от меня.
- Не за что, - усмехнулся он.
- Не жалко было гитару?
- Твоя шкура дороже.
Я молчал, не зная, что ответить.
- На сегодня все, ребята, - произнес Хосе. - Никто ничего не видел. Айда по домам…
Его слова всегда обладали какой-то магической силой. Ребята и девчата молча растворились в темноте, кивнув мне напоследок. Не прошло и нескольких секунд, как рядом никого не осталось. Только Хосе и два бесчувственных тела.
Я присел на корточки и собрал обломки гитары. Хосе помог мне. Мы бросили их в костер и стали смотреть, как они горят. Дым костерка быстро стал пахнуть как-то по-особенному - наверное, потому, что дерево было пропитано лаком.
- Струны-то забери, - зачем-то сказал я.
- Заберу, - согласился он.
- А где Мария? - вдруг словно очнулся я. - Она же была тут…
- Она ушла туда, - Хосе махнул рукой вглубь парка. - Догоняй ее, Мишель. Еще увидимся…
Я вскочил и бросился за ней, позабыв попрощаться с Хосе. Он остался сидеть у костра, в котором сгорали остатки его гитары, и грел над ним руки. А я бежал, лавируя среди деревьев, туда, где впереди сливалось с темнотой фиолетовое платье Марии, и кричал, кричал во всю глотку:
- Мария! Подожди! Это я, Мишель! Стой!
Она бежала молча. Просто удивительно, как она быстро бегает на каблуках по парку. Я мчался следом, тщетно пытаясь нагнать ее, - а темнота становилась все более густой и вязкой, ветки хлестали меня по лицу, цеплялись за ноги, и я продирался сквозь тьму и заросли, безнадежно отставая с каждой секундой… Сначала я перестал видеть деревья, мимо которых пробегал, потом погасли звезды, чуть погодя мне стало все труднее становится переставлять ноги, будто бежал я по пояс в болотной тине… И вот, наконец, я понял, что не могу больше двигаться. Я увяз в загустевшей тьме, как в болоте.
- Мария! - крикнул я. Мой голос отозвался эхом со всех сторон, но любимая не ответила. Она пропала в этой тьме бесследно, и даже звук ее каблуков уже не был слышен.
- Мария!
Молчание. Только эхо вдалеке снова и снова повторяет ее имя…
…Я проснулся в холодном поту и, опомнившись, сел на измятой постели. За окном занимался рассвет. В полной тишине я нащупал на столике сигареты и зажигалку и, выйдя на балкон, торопливо затянулся, глянув на гаснущие звезды. Подумал, что кошмар неспроста снится мне уже какой раз. Словно умерший друг хочет меня о чем-то предупредить…
Я последние дни почти не высыпался, и потому стал похож на сонную муху, хотя вроде бы все располагало к отдыху. Побережье Флориды и красивые девчонки - что еще надо холостяку для райской жизни? Однако отдыхать было некогда. Я мотался с друзьями по окрестным аэродромам и аэропортам, разыскивая нужные нам самолеты и запчасти. В ближайшее время мне предстояло покинуть эти берега и отправиться на Кубу, где полным ходом шла партизанская война.
И все чаще мне снился тот августовский вечер, когда все пошло наперекосяк…
Гм, какое путаное начало… Складно рассказывать я никогда не умел. И все-таки попробую начать с самого начала…
Быть может, станет чуть понятнее…