- Для этого надо иметь много денег, - быстро сказал Садао. - В такой домик нашего брата и на порог не пустят. Нам - что попроще да подешевле. Так, чтобы и любовь, и музыка, и песни - всё за пятьдесят сен. Не правда ли, Нару?
- Пулеметчик, видно, человек богатый, - ухмыляясь, ответил Нару. - Он ходил, наверное, до армии в чайные домики, где сразу расходуют не меньше пяти иен. Я знаю такие домики в Токио, в квартале Иосивары: бывал там.
- Значит, и ты человек богатый, - подхватил Тари. - А я-то думал, что ты бедняк бедняком, нищий, как люди из касты эта.
Простоватый с виду солдат Нару был нелюбим в батальоне. Солдаты избегали его общества, презирали и в то же время боялись его. Он был злым духом, который поселяется обычно в казармах и живет там припеваючи. Среди солдат этот "дух" выполнял функции глаза и уха начальства, соглядатая, все подмечающего и обо всем доносящего. Нару отдавался этому делу целиком. О нем говорили, что он неудачник, сменивший десяток профессий, что жена, которую он будто бы по-своему безумно любил, повесилась в безысходной тоске… Но никто из солдат толком не знал его прошлой жизни. И один только Ватару, расстрелянный сегодня утром, предупредил как-то солдат, сказав о Нару, что он полицейский агент, переведенный в армию для слежки за солдатами.
Нару подлизывался к солдатам, пытаясь втереться в доверие к ним. Но, как и все нечестные, неискренние люди, он часто сам выдавал себя. Его неумеренное, нахальное любопытство вызывало настороженность. Его маленькие зеленые глазки и тонкие руки внушали отвращение. Молоденьким солдатам он всегда рассказывал гнуснейшие истории о женщинах, героем которых, конечно, был он сам. Иными словами - Нару обладал мерзкой полицейской душонкой, облаченной для маскировки в солдатский мундир.
- Вот вы презираете меня, ребята, верно? - с таинственным видом начал Нару. - Да, да, презираете, и не отнекивайтесь. Я ведь все это вижу, - и он сделал рукой широкий жест, как бы отклоняя протесты солдат. - А я вам такую новость хочу сообщить, что ахнете!
Нару потер свои тонкие руки и закатил глаза. Он опустился на корточки возле солдат и зашептал:
- Наш батальон пойдет на позиции. Мы там этих китайских лягушек вышибем в два счета. А потом, ребята, займем город Юлань. Вот где уж повеселимся! Знаете ли вы, что девушки из Юлани славятся на весь Китай? Даже у нас, в Токио, в одном чайном домике, как сказал капитан Кидо, есть юланская девушка. Вы только держитесь рядом со мной. А остальное я все вам устрою.
Садао, едва сдерживая ярость, пнул офицерского шпиона ногой в грудь.
Тари, не успевший удержать своего друга от столь рискованного поступка, навалился на Нару и прошептал ему на ухо:
- Убью, жаба, если пожалуешься унтеру! Запомни - убью!
Побелевший от страха Нару встал и попятился от солдат. Тари показал ему свой огромный кулак. Нару повернулся и торопливо ушел.
- Эх! Если он донесет, - вздохнул Садао, - провалится одно дело, которое я тебе хотел предложить.
- Не донесет. На этот раз побоится. В конце концов, драки между солдатами - это даже хорошо. Это отвлекает от политики. Офицеры любят это.
- Но он ведь не солдат, Тари. Это офицерский шпион, доносчик.
- Дальше штрафной роты нас не погонят. А это не так уж плохо. Там много хороших ребят. Говори, какое у тебя есть дело, Садао.
- Послушай-ка, Тари, не податься ли нам к китайцам? Это поймут все наши солдаты. И оценят достойно, поверь мне.
- Ты предупредил меня. Я пришел к тебе с нехорошими новостями. Один наш товарищ, который подслушал беседу офицеров, сообщил мне, что командование подозревает тебя и меня в коммунизме. Если это так, то нам нужно, не теряя времени, исчезнуть отсюда. Я думаю, если есть возможность предупредить повторение утренней истории, мы должны ее использовать. Мы еще понадобимся партии. Я уже советовался с товарищем из, комитета и встретил с его стороны полное сочувствие. Другого выхода у нас сейчас нет. Надо покинуть батальон и перейти к китайцам. Против нас действует часть Восьмой народно-революционной армии. Раньше так называлась китайская Красная армия.
- Жаль, что командование опередило меня, - прошептал Садао. - Они заподозрили во мне коммуниста еще до того, как я вступил в партию. Ну, ничего, тем быстрее нам надо покинуть этот осчастливленный императорскими заботами лагерь.
- Перед уходом мы должны что-нибудь оставить на память нашим доблестным самураям - тихо засмеялся Тари. - Ночью я буду стоять в карауле неподалеку отсюда, у склада с горючим для танков и автомобилей. Я пойду туда с ручным пулеметом и треногой. Командование теперь во все караулы посылает пулеметчиков - боится китайских партизан. Эти смельчаки нападают так неожиданно, словно с неба падают. Проберись ко мне во что бы то ни стало. А там мы тронемся в путь. Еще вчера я рассмотрел эту местность.
- Эй, лежебоки, не угодно ли вам выпить по бутылочке саке? - раздался голос унтера Мадзаки.
Солдаты вскочили на ноги, оправились.
- Неплохо бы и выпить немного, господин унтер, - тупо оскалясь, сказал Садао.
- В карцере напьетесь. Я вас обязательно напою. Я-то давно уж примечаю вас обоих, лентяи! Когда надо получать наряды в караул, так вы хоронитесь, а языки чесать - первые. Вы мне дисциплину подрываете в роте!
И унтер сунул кулак в рот Садао.
- Молчать! - крикнул он на Садао, и без того молча прижимавшего руку ко рту.
Когда солдат отнял руку ото рта, она была в крови, и струйка крови быстро сбегала вниз по подбородку.
- Сегодня оба пойдете со мной в караул, к складам. Проверьте пулеметы!
Унтер Мадзаки круто повернулся и пошел в сторону. Садао, вытерев рукавом куртки рот и лицо, едва заметно улыбнулся. Помолчав, он сказал, как бы про себя:
- Значит, эта шпионская жаба не донесла, испугалась. Иначе бы он нас не взял в караул. Какое счастье, что Мадзаки будет с нами!
- Весь батальон будет нас благодарить, - так же тихо произнес Тари, шевельнув белыми от ярости губами. - У тебя есть карандаш, Садао? Захвати его и бумагу захвати - мы им там письмо напишем.
Солдаты виновато побрели к палаткам. Они пристально оглядывали встречавшихся солдат, мысленно прощаясь с ними. Это был последний день их пребывания в японской императорской армии.
Возле кухни поручик Сакатани громко вспоминал всех предков повара, человека тихого и незлобивого. Разъяренный поручик брызгал во все стороны слюной и продолжал ругаться даже тогда, когда солдаты, отдав ему честь, прошли мимо кухни.
Поручик Сакатани ведал в батальоне материальной частью и надзирал над "кухонным арсеналом", как, посмеиваясь, говорили офицеры.
Из всей обильной офицерской ругани солдаты отметили себе одно: завтра батальон выступает на позиции, в двадцати километрах от лагеря. Батальоном хотят законопатить дыру на фронте, образованную ударами китайских войск. Выступают в шесть часов утра, а повар только теперь начал заготовку продуктов. Повар, вытянувшись и опустив руки по швам, тихо оправдывался:
- Господин поручик, я только сейчас узнал об этом приказе. - Он неразборчиво лепетал что-то еще.
Солдаты прошли уже кухню, когда их остановил окрик поручика:
- Эй, вы, передайте своему унтеру, чтобы снарядил несколько команд в ближайшие деревни! Пусть раздобудут для офицерского стола живность. Китайцы любят разводить свиней - значит, есть поросята. Понятно?
Солдаты, вытянувшись в струнку, слушали расходившегося поручика. Они дали ему высказать все, что он хотел им приказать. В заключение поручик подморгнул Тари, с глуповатым видом вылупившему на него глаза, и снисходительно заметил:
- Можете и себе там перехватить кое-что, но не очень.
Поручик словно спохватился, сожалея о своей щедрости, и погрозил солдатам кулаком.
- Разрешите доложить, - старательно выговаривал слова Садао, - мы назначены в ночной караул. По уставу не имеем права уклониться от выполнения этой службы.
Офицер побагровел и бросил солдатам тихо сквозь зубы:
- Скоты! - и потом уже громко: - Шагом марш!
III
Полковник устало опустился на складной стул в палатке майора Хорита. Он покряхтел немного, вытер шелковым синим платком потное лицо и сказал, обращаясь к майору:
- Мы всегда были друзьями, Хорита, и я приехал не официально, а так, по дружбе. Я получил бригаду и теперь генерал-майор. - Он опять покряхтел и сказал: - Я был бы больше доволен назначением в штаб. Знаете ли, годы не те, да и вообще в штабе меньше всех этих мелких хлопот и неурядиц. Но воля высшего командования есть для военного человека закон, и я не могу уклониться от него.
Майор Хорита слушал генерала слегка изогнувшись, так, как и подобает держать себя майору перед высоким начальником.
"Как знать, быть может, он замнет все это дело с коммунистической пропагандой в батальоне?" мелькнула мысль в голове Хорита.
- Самурай не должен жаловаться - вот мой девиз! - продолжал говорить новоиспеченный генерал. - Нет, нет, не надо поздравлений! На фронте церемонии ни к чему. Я не сомневался в вашей искренности. Я хочу порадовать вас. Я забираю вас с собой на должность начальника штаба бригады, и - чин подполковника! А? - хрипло засмеялся генерал.
Майор Хорита задохнулся от счастья. Он бормотал что-то, заикаясь, и кланялся, кланялся низко, даже ниже, чем это принято в таком высоком обществе и к тому же между родственниками. А надо сказать еще, что майор Хорита был свояком генерала: он был женат на младшей сестре его жены. Мысли кружили голову майора Хорита:
"Лучше было бы получить полк. Но и начальник штаба с чином подполковника - это тоже не пустяк. Хотя за двадцать пять лет службы пора бы называться полковником! Но если он замнет это скандальное дело, то пока достаточно…"
Генерал продолжал болтать по-родственному, откровенно и обильно, не давая майору вставить и слова:
- Новые времена, майор, теперь. И армия оказалась затронутой всякими бредовыми идеями. Нам, самураям, выпала тяжелая задача: сохранить и уберечь императорскую армию в чистоте от всей иностранной глупости. Коммунизм определенно не подходит для Японии. Он противоречит духу самурайства и императорским эдиктам. В последнем приказе военного министра так прямо и говорится: разъяснить командному составу, что коммунистические теории не соответствуют духу японского государства, ведущего свою историю от древних императоров на протяжении уже более двух тысяч шестисот лет. Они крайне опасны, поскольку некоторые японцы отдаются им во власть. Их надлежит искоренить всеми средствами, не пренебрегая ничем. Это наш самурайский долг!
Генерал утомился, замолк, опять вытащил платок и начал отхаркиваться в него. Наконец майор Хорита получил возможность вставить несколько слов.
- Господин генерал-майор отлично понимает, - говорил он, - что обнаружение коммунистической пропаганды в батальоне есть несчастный случай, ликвидированный в корне. Офицерам указано на недопустимость повторения подобных случаев, тем более в условиях фронтовой обстановки.
- Э, майор, вот именно, в условиях фронтовой обстановки… К сожалению, в батальоне майора Хори обнаружена целая группа коммунистов. Удивительно, как нм не стыдно называться японцами!
Майор Хорита почувствовал такое огромное облегчение, точно с плеч его свалилась большая тяжесть.
- Я глубоко сочувствую майору Хори. В своем батальоне я искоренил всех негодяев.
- К сожалению, - отхаркался наконец генерал, - и в других дивизиях, как сообщают мне коллеги, обнаружены подобные люди. Это может привести к катастрофе. Мы должны быть беспощадны в таких случаях. И если в тылу такие вещи недопустимы, то на фронте они смертельно опасны.
Теперь майор Хорита совсем успокоился. При известии о том, что его батальон оказался не единственным, он далее обрадовался назначению в штаб бригады: там не придется иметь дело с этой неблагодарной солдатской массой, норовящей всегда сделать что-нибудь антияпонское.
- На вашем участке, майор, лежит город Юлань. В штаб бригады вы прибудете в момент вступления наших войск в этот город. Я надеюсь, что ваш батальон сумеет искупить известную вам тяжелую провинность перед императором. - Голос генерала стал сухим, официальным. - На вашем участке линию фронта прорвет танковый отряд, вслед за которым вы поведете батальон. Ночью, сегодня, танки прибудут к вам за горючим. Оказалось, что все запасы горючего сосредоточены у вас. Батальон должен выступить в два часа ночи и форсированным маршем занять исходные позиции к шести часам утра. Вам придется пройти двадцать километров. Юлань лежит в пяти километрах от китайских позиций.
Генерал расстелил на полу карту района и, не поднимаясь со стула, стэком водил по ней, разъясняя майору задание.
- Танки укроются за этими холмами. Двенадцать танков. Ровно в шесть утра вы снимаете батальон с позиции, уводите его к этой группе холмов, открывая дорогу танкам. Вслед за прорывной атакой танков вы стремительно бросаете свой батальон к китайским позициям и держите направление на северные ворота Юлани. Майор Хори находится со своим батальоном на вашем правом фланге. На левом - батальон Мицуи. Самое важное- соблюсти точность во времени.
Они встретили китайский разъезд.
Майор торопливо записывал приказ генерала. "Никогда удача не приходит одна, - с горечью отметил про себя Хорита, - теперь придется еще пройти испытания этой атаки! Кто знает, к чему она приведет?" Нет, положительно некий злой дух задался целью огорчать майора Хорита. Вот и теперь: получить чин подполковника и пост начальника штаба бригады и сложить все это на сухой глинистой почве, перед небольшим китайским городком Юлань!
- До счастливой встречи в Юлани! - попрощался бригадный генерал Терауци.
- До счастливой встречи в Юлани! - повторил, в меру изгибаясь и браво прищелкивая каблуками, майор Хорита.
IV
Солдаты молча брели за унтером. Из густой темноты ночи их поминутно окликали часовые. Унтер Мадзаки шопотом называл пароль, и солдаты шли за ним дальше. В конце лагеря они остановились. Десятка два металлических бочек, покрытых огромным брезентом, казались в темноте большим плоским холмом. Здесь хранились запасы горючего для танков.
Быстро, без шума сменились часовые. Их сразу поглотила ночь, и только мягкий шуршащий топот тяжелых ботинок в траве еще с минуту доносился до оставшихся солдат.
Унтер Мадзаки, гнусаво напевая себе под нос, кружил вокруг бочек. Солдаты недвижно стояли на своих местах. В ногах у них лежали на треногах ручные пулеметы. Ночная сырость одолевала солдат. Бумажные гимнастерки не могли согреть неподвижное тело. Они коченели. До Тари донесся заглушенный говор: Садао просил у унтера разрешения потоптаться на месте. Тари расслышал грубый окрик Мадзаки:
- В карауле стоять смирно!
И опять мертвая тишина ночи. Позади - спящий лагерь, впереди - большое заброшенное поле и дальше - лесок, а потом холмы. Это еще днем высмотрел Тари.
"Самое главное - добраться до холмов. Там не найдут", подумал Тари.
Из темноты выплыл Мадзаки.
- Не спать! - прошипел он. - Я научу вас стоять в карауле!
- Так точно, господин унтер, - пробормотал Тари, опустив руки по швам.
Мадзаки потоптался рядом и опять исчез в темноте. Тари подумал: "У нас есть только пулеметы и тесаки". Он вытащил тесак и зажал его в руке. Тари громко кашлянул, так, как было условлено с Садао. Через мгновение он услышал шорох в траве, и перед ним появился унтер Мадзаки.
- На посту нужно стоять, затаив дыха…
Он не успел досипеть, как Тари повалил его наземь ударом рукоятки тесака. Тари навалился на унтера. Они катались в траве, бесшумно борясь. И только заглушенные хрипы унтера уплывали в ночь. Тари встал, затем опять наклонился и вытер лезвие тесака о мундир унтера. Подошел Садао. Солдаты помолчали немного.
- Ну, теперь давай приниматься за работу, - сказал Тари и потянул на себя брезент.
Они работали с лихорадочней быстротой. Солдаты переползали от бочки к бочке, с трудом отвинчивая наглухо пригнанные металлические пробки. Но это было еще не все. Надо было каждую бочку повернуть отверстием к земле. Это было необычайно трудно для двух человек. Они продолжали работать, когда из многих бочек уже хлынул на землю бензин. Садао насчитал восемнадцать бочек.
- Все, - облегченно сказал он.
Они замочили ноги в бензине по щиколотки. Но эта тяжелая работа так расшевелила их, что они не чувствовали больше промозглой ночной сырости.
- Пиши, - прошептал Тари.
Садао вытащил из кармана большой лист бумаги и карандаш. Тари подошел к телу унтера, долго шарил в темноте руками, затем вернулся, и из его рук брызнул на Садао узенький луч электрического фонарика.
- Пиши, - повторил он.
Садао приткнулся к опрокинутой бочке и начал быстро выводить иероглифы: "Братья солдаты!
Мы, рядовые Садао Судзивара и Тари Капеко, решили оставить вам это письмо и известить вас о нашем поступке. Вы все знаете нас. Нас повели на эту несправедливую войну против Китая не по нашей воле. Эта война ведется в интересах капиталистов и генералов. Война эта ведется не только против китайцев, но и против нашего народа. Наш народ голодает потому, что все его силы выжимаются для этой войны. Мы погибаем здесь в огромном количестве. Наши генералы и капиталисты хотят превратить китайцев в своих рабов, а нас - в их сторожей, тогда как на родине народ наш изнывает под ярмом помещиков и капиталистов. Мы против этой войны, мы против победы наших паразитов - самураев. Мы стоим за победу китайского народа.