Невдалеке раздавался громкий стук. Подойдя ближе, я увидел мужчину средних лет, в шортах, в рубашке с короткими рукавами цвета хаки и в стальной каске. С помощью молотка и зубила он пытался взломать большой, потемневший до коричневого цвета сейф.
Обуреваемый любопытством, я подошел к нему и заговорил:
- Откуда у вас берется столько энергии в такую жару? Дверца не открывается?
Человек в каске скользнул по мне взглядом и, продолжая стучать молотком, ответил:
- Ключ заедает. Вот я и решил вскрыть заднюю стенку.
- Почему бы вам не стукнуть прямо по замочной скважине?
- Тут молотком ничего не сделаешь. А мне надо поскорее открыть сейф, не то придут взломщики и тогда плакали мои денежки.
Вокруг его каски, никак не решаясь на нее сесть, вился целый рой мух. Вряд ли это был вор. Я извинился за непрошеное вмешательство и пошел прочь.
Среди развалин торгового центра виднелось множество покрытых свежей ржавчиной сейфов. В нашем доме на Сэнда-мати сейфа не было. Во всем нашем квартале сейфов было всего два: у Накао и Миядзи. Об этом я узнал лишь после того, как весь квартал сгорел. Миядзи купил сейф, по-видимому, совсем недавно - после середины июля, когда над Хиросимой стали пролетать вражеские самолеты; минуя горный хребет в Тюгоку, они сбрасывали мины в Японское море. Многие тогда решили эвакуироваться в деревню и по баснословно дешевой цене распродали свои пианино, органолы, сейфы и тому подобные вещи. В конце июля налеты участились, то и дело объявляли воздушную тревогу в Токуяма, Ивакуни, Курэ и других городах, и соответственно расширился ассортимент вещей, которые продавали беженцы. Буквально за гроши можно было купить гардеробы, вазы из бамбука, карликовые деревья, рамы для картин, стиральные доски, лохани, теннисные ракетки...
Хиросиму принято было считать сухопутной военной базой, а Курэ - морской. Двадцать второго июня Курэ подвергся сильной бомбардировке с воздуха, первого июля вражеские самолеты сбросили огромное количество зажигательных бомб, превративших центр города в пустыню. Двадцать четвертого июля Курэ вновь подвергся воздушному налету. На этот раз вражеские самолеты были встречены огнем зениток с японского линкора, укрывшегося в ожидании горючего за островом. Нефти не было, вместо нее изготовляли горючее из сосновых корневищ, но и его не хватало. И вот грозный корабль вынужден был стоять на якоре. Двадцать четвертого июля самолеты противника бомбили Удзина, а 6 августа, во время налета на Хиросиму, вражеский самолет, сбросив неизвестного типа бомбу, превратил город в развалины.
Никто из нас не предполагал даже, что на свете существуют бомбы такой ужасающей разрушительной силы. Простой парод, во всяком случае, ни о чем не догадывался. Так же, как и дети. Каждый день юноши и школьники из отряда добровольного служения родине помогали разбирать жилые дома, чтобы помешать распространению пожаров. Ни один из них не пытался схитрить и уклониться от работы. Они погибли во время бомбардировки шестого августа. Девушки в белых хатимаки на голове ходили на сталелитейный завод. На рукавах у них были повязки с надписью "Добровольный отряд школьников". По дороге они распевали "Песню трудового фронта":
Сжимаешь винтовку, а я молоток.
Теснее сплотимся - ведь путь наш един.
И если погибнуть прикажет нам долг -
Погибнем, бойцы добровольных дружин!
На заводе эти школьницы вытачивали на токарных станках гильзы для зенитных снарядов. Работали в две смены, вечерняя кончала в десять. Никому и во сне не снилось, что на город обрушится эта смертоносная бомба.
ГЛАВА XIV
В этот день на улицах разрушенного города было еще больше людей, чем накануне. Помимо тех, кто разыскивал своих близких, попадались и пожарники в нарукавных повязках с надписью "Спасательный отряд особого назначения". Одни держали у рта мегафоны, другие тащи ли носилки. Все они прибыли из различных уездов для оказания помощи пострадавшим...
Как я и ожидал, в конторе армейского вещевого склада мою просьбу снова отвергли. Правда, отказ был сделан в более вежливой форме, чем накануне, и говорили не так заносчиво, однако настаивать не имело смысла.
Выйдя из склада, я миновал квартал Фукуро-тё и пошел вдоль трамвайных путей к зданию Управления связи. Немного погодя меня догнал военный с повязкой спасательного отряда.
- Эй,- окликнул он меня,- не видел кого-нибудь из отряда Кодзин?
Взглянув на него, я удивленно воскликнул:
- Никак Тамоцу?
- Как вы сюда попали, Сидзума?
Вот уж действительно нежданная встреча! Тамоцу - уроженец нашей деревни Кобатакэ. Несколько лет тому назад его направили в полк Химэдзи, и, по слухам, в позапрошлом году он дослужился до чина младшего унтер-офицера санитарных войск. Теперь на нем были уже фельдфебельские погоны, на поясе красовался меч, на голове - новенький пробковый шлем.
- Вы пошли в гору, Тамоцу. Какой у вас великолепный меч! - воскликнул я.
- Недавно меня перевели в полк Фукуяма, а седьмого августа откомандировали сюда унтер-офицером санитарной службы спасательного отряда особого назначения,- отчеканил он.
Судя по кислому выражению лица, он был не так уж доволен новым назначением.
Знакомыми оказались и двое мужчин, сопровождавших Тамоцу. Один из них, Рикио, служил в Кобатакэ в пожарной команде. Человек он молчаливый, слова клещами не вытянешь, но большой мастер своего дела. Другой - Масару. Тоже наш деревенский пожарник, и, как говорят, не менее искусный, чем Рикио. На следующий день после бомбардировки приказом полицейского отделения обоих направили для розыска уцелевших членов отряда Кодзин, состоявшего из жителей уездов Коно и Синсэки.
Рикио шел, приставив мегафон ко рту, и время от времени выкрикивал:
- Эй, есть здесь уроженцы Кобатакэ из отряда Кодзин? Эй, есть здесь уроженцы Такафута из отряда Кодзин?
Я внимательно оглядывался по сторонам: не откликнется ли кто-нибудь, но перед моими глазами были лишь груды черепицы, разрушенные кирпичные стены, остовы автомашин, гирлянды оборванных проводов, похожие на развешанные для просушки рыболовные сети, обгорелые балки, сейфы, почерневшие оконные рамы да два ряда уходящих вдаль трамвайных рельсов.
Внезапно Тамоцу остановился.
- Не приказ ли там вывешен? - сказал он, поправляя пробковый шлем.
Тамоцу приблизился к обгоревшему железному остову трамвая, я нерешительно последовал за ним.
Трамвай, очевидно, служил своего рода доской объявлений: к нему были приклеены длинные полосы рулонной бумаги - такой бумагой пользовалось в Хиросиме лишь газетное издательство.
Некоторые из наклеенных там объявлений я переписал в свой блокнот. Вот они.
"Сообщение штаба западного военного округа.
9 августа около одиннадцати часов утра два тяжелых бомбардировщика противника вторглись в воздушное пространство над городом Нагасаки и сбросили бомбу нового типа. Ведется тщательное расследование нанесенного ущерба. Предполагается, что он сравнительно невелик".
"Приказ командующего обороной города Хиросимы от 10 августа.
Жители Хиросимы!
В случае, если вы получили ожоги, рекомендуется в качестве временной меры принимать ванну из морской воды, разбавленной таким же количеством пресной.
В настоящее время уже открыто движение на трамвайных линиях и крупных магистралях города".
"Сообщение Верховной ставки.
1. 6 августа город Хиросима подвергся атаке небольшой эскадрильи вражеских бомбардировщиков Б-29. Нанесен значительный ущерб.
2. В настоящее время ведется тщательное расследование. Есть основание полагать, что во время налета применена бомба нового типа".
Снизу, на свободном месте, кто-то древесным углем приписал: "10 августа в войну вступил Советский Союз". Приписка эта явно исходила не из официальных источников. Тут не могло быть никаких сомнений. Иероглифы были выведены криво; писали по уже наклеенной на неровный железный остов бумаге, и при этом пользовались подобранным с земли куском древесного угля. И тем не менее приписка внушала доверие. Итак, мы в конце пути, и видимо, уже давно. Я почувствовал, что силы оставляют меня. Хорошо бы присесть, передохнуть. Обожженная щека зудела и дергалась. А ведь подобные приказы расклеены два или три дня тому назад, вдруг мелькнула у меня мысль. Почему же я до сих пор не обратил на них внимания?
Тамоцу и сопровождающие угрюмо двинулись дальше. Я последовал за ними. Все шли молча, и только у входа в госпиталь Рикио как бы про себя повторил:
- Принимать ванну из морской воды, наполовину разбавленной пресной...
Госпиталь помещался в полуразрушенном здании европейского типа. Уже у самого входа можно было понять, что он переполнен пострадавшими. Кругом сновали люди, одетые в медицинские халаты, ковыляли раненые. На ступеньке каменной лестницы стояла женщина и что-то кричала. Нельзя было разобрать ни слова. По-видимому, она свихнулась. Поблизости стояла небольшая группка людей, приехавших из деревни на розыски родственников. Тамоцу велел мне остаться у входа, а сам вместе с Рикио и Масэру вошел в комнату, где, очевидно, помещалась регистратура. Чуть погодя он вернулся и сказал мне:
- Мы пойдем искать наших по палатам. Тебя внутрь не пустят, потому что ты не из спасательного отряда. Жди нас здесь. В этом госпитале есть люди из Кобатакэ.
И Тамоцу ушел к госпиталю, сопровождаемый дикими выкриками и проклятьями сумасшедшей.
- Извини, Сигэмацу, что мы так долго,- услышал я за спиной голос Тамоцу и обернулся.
Рикио и Масару тащили на носилках человека, который почти не подавал признаков жизни. У него не хватало сил даже для того, чтобы застонать. Сквозь бинты на его руках проступили черные пятна крови. Багрово-синие щеки распухли, лицо неузнаваемо изменилось. К разорванной рубашке приколота была английской булавкой карточка с надписью: "Тюдзо Хата, отряд Кодзин, деревня Кобатакэ, префектура Хиросима".
Когда-то в детстве отец этого Тюдзо брал меня с собой на рыбалку, учил ловить угрей. Он пек на речной отмели ростки бамбука, которые я приносил из рощи. Ростки мы клали на угли вместе со шкуркой. Потом шкурку сдирали, мазали ее содержимое бобовой пастой, которую выпрашивали в ближайшем доме, и ели, обжигаясь, вкусное блюдо, от которого поднимался ароматный парок.
И вот лежит его сын Тюдзо. От него исходит странная невыносимая вонь: то ли запах гноя, то ли запах пота, который источает пышущее жаром тело, то ли еще какой-то запах. Я предложил Рикио сменить его, но тот отказался.
- Это наше дело. Мы уж как-нибудь сами справимся.
Тамоцу шагал впереди носилок. Время от времени он подносил мегафон ко рту и кричал:
- Эй, есть тут кто-нибудь из отряда Кодзин? Есть кто-нибудь из деревни Такафута?..
Я пошел рядом с Тамоцу, стараясь держаться от носилок с наветренной стороны. Над нами сияло пронзительно голубое небо...
… Тамоцу рассказал, что госпиталь переполнен. Забиты не только все палаты, но и коридоры. Повсюду бродят родственники, разыскивающие своих близких. Те, кому удалось найти, ухаживают за ними. Хаос неимоверный. И если Тамоцу нашел Тюдзо, то только благодаря помощи доктора Нориока... По словам доктора, болезнь, вызванная взрывом этой бомбы, губительна; она передается от больных к здоровым; случается даже, что здоровые умирают раньше больных.
Нориока прибыл в госпиталь накануне, во главе осакской санитарной команды. Санитары притащили на себе тяжелые рюкзаки с лекарствами, медикаментами и перевязочным материалом. За день до их приезда, восьмого августа, какая-то военная часть забрала все лекарства и бинты. Поэтому приезд санитарной команды явился, как выразилась одна медсестра, "сошествием Будды в ад".
Когда мы добрались до временного штаба спасательного отряда, Тюдзо был мертв.
- Готов,- сказал Тамоцу, когда носилки опустили на край веранды, и отдал честь скончавшемуся.
Масару сорвал несколько листьев ардизии, которая росла близ источника, и положил их у изголовья покойника, затем встал рядом с Рикио, сложил руки ладонями вместе и погрузился в молитву. Я прочитал "Заупокойную проповедь".
- Отнесем его на костер? - спросил Рикио.- Конечно, следовало бы совершить весь погребальный обряд полностью. Но что поделаешь?
Рикио и Масару подняли носилки, и мы все направились, к пустырю близ железной дороги, где местные жители сжигали покойников.
Временный штаб, куда свозили всех найденных членов отряда Кодзин, располагался в частном доме у подножия горы Футаба - как раз напротив плаца. Хозяин дома был, кажется, школьным учителем. В будни он уходил из дома рано утром, а по воскресеньям отправлялся на общественные работы. Так что никто из членов спасательного отряда даже не знал хозяина в лицо. Его сын, Минору, был офицером, служил во флоте. В доме оставалась хозяйка - интеллигентная, хорошо воспитанная женщина, с двумя дочерями-красавицами на выданье. Вся семья была очень приветлива, и никто ни разу не выразил недовольство по поводу пребывания в доме спасательного отряда или раненых.
Спасатели обратили внимание на этот дом, проходя мимо. Дом был обширный и как нельзя лучше подходил для их целей. Они тут же вошли внутрь и, не предъявляя ни ордера на постой, ни каких-либо других документов, спросили, не предоставят ли хозяева часть дома для пострадавших при бомбардировке. Самого хозяина не было дома, но его жена и дочери сразу же согласились, как будто давно ожидали, что кто-то обратится к ним с подобной просьбой.
- Пожалуйста,- сказала хозяйка.
Женщина она была милая, уступчивая, всегда готовая услужить людям.
Спасательная команда заняла четыре комнаты на первом этаже. Вместе с найденными людьми из отряда Кодзин набралось всего около пятидесяти человек. На пострадавших было страшно смотреть: некоторые сильно обгорели и были при смерти; другие стонали, исходя кровью. Вонь стояла нестерпимая. Несмотря на это, хозяйка и дочери отказались спать на втором этаже. Они ночевали внизу, на кухне. Только хозяин уходил спать наверх.
Я собирался позавтракать, когда ко мне подошел Тамоцу, и мы стали обсуждать планы на завтра, примостясь на самом краю открытой части веранды, чтобы паши голоса не мешали пострадавшим. Вонь доносилась даже сюда. Часто слышались стоны раненых. Хозяйка принесла нам чайник с холодным ячменным чаем.
- Вы очень устали. Выпейте, пожалуйста, чаю. Только он не очень холодный. Извините,- сказала она вежливо, но без подобострастия.
Я бросил быстрый взгляд на ее лицо, а когда она отошла, долго глядел вслед. Как я и думал, фигура у неё была такая же прекрасная, как и лицо.
Я обещал Тамоцу побывать завтра утром в Оноура. Как выяснилось, среди пострадавших, которых поместили в зале местной начальной школы, находятся двое из отряда Кодзин: Торао из деревни Кобатакэ и Тёдзюро из Такафута. Оба просят отправить их как можно скорее домой. Один из них тяжело ранен и не в силах самостоятельно перевернуться с боку на бок. "Во всяком случае,- сообщили те, кто позвонил из Оноура,- мы решили известить вас, надеясь, что это поможет хотя бы при составлении списков пострадавших из отряда Кодзнн". Кто-то и" штаба спасательного отряда должен был срочно ехать в Оноура, и я предложил свои услуги.
ГЛАВА XV
12 августа. Утром небольшая облачность. После полудня ясно. Нестерпимо болят ноги.
Чуть позже пяти я вышел из временного штаба спасательного отряда, отправился на фабрику и доложил директору, которого нашел в столовой, как обстоит дело. Узнав, что все попытки добыть уголь не принесли успеха, директор расстроился и, глядя в потолок, сказал:
- Очень жаль. Но, видно, тут ничего не поделаешь. Спасибо тебе за старания, Сидзума.
Я рассказал директору о встрече со спасательным отрядом, который разыскивал односельчан из отряда Кодзин, получил у него разрешение на поездку в Оноура и пошел домой.
Сигэко и Ясуко уже отужинали и сидели на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой. Под натянутой ими противомоскитной сеткой стоял накрытый столик. По-видимому, они хотели сделать мне приятное. Но мне почему-то казалось, будто под этим пологом я задыхаюсь от удушья.
Сигэко сказала, что наши гости уехали утренним поездом.
Утром я проснулся от нестерпимой боли в ногах. Боль была не спазматическая, а ровная, одинаковой силы в обеих ногах. Казалось, их выкручивают, как белье после стирки. Самое странное, что внешних признаков болезни не было.
- Я слышала, что пострадавшим при взрыве помогает прижигание,- сказала Сигэко.- Почему бы и тебе не попробовать? Схожу к знакомым и постараюсь раздобыть моксу.
Сигэко принесла моксу, и я сам сделал себе прижигание. Но когда я попытался встать, боль пронзила меня с новой силой. Я громко застонал - и вдруг почувствовал себя немного лучше. Кое-как доковылял до уборной.
Покончив с приготовлениями к отъезду, я позавтракал и вышел из дому. Был уже одиннадцатый час. Пока я добрался до Оноура, боль в йогах, к величайшей моей радости, притихла. Стало быть, надо либо лежать пластом, либо ходить - тогда боль ощущается не так остро.
Народная школа в Оноура была превращена в пункт первой помощи для пострадавших - и военных и штатских. По дороге от станции к школе мне попалась навстречу очень красивая женщина лет тридцати. От нее разило тем же самым неприятным запахом, какой стоял во временном штабе спасателей. Запах очень своеобразный, но типичный.
- Извините, пожалуйста,- обратился я к женщине,- вы работаете врачом или медсестрой в пункте первой помощи?
- Нет,- спокойно ответила женщина.- Я член женского комитета самообороны города Оноура. Хожу оказывать помощь раненым. Вчера один прохожий задал мне точно такой же вопрос. Видимо, вы ощущаете какой-то специфический запах?
- Извините, но это действительно так.
- Вы хотите навестить кого-нибудь из раненых? Идите за мной. Только держитесь немного поодаль. Чтобы не чувствовать запаха.
"Остались же еще на свете вежливые люди!" - подумал я. На запах мне было наплевать, и мы пошли рядом, разговаривая о пункте цервой помощи в Оноура.
Когда мы подошли к школе, Осима Тамиё - так звали женщину - сказала:
- Погодите минутку, я вас познакомлю с военным врачом господином Като. Человек он очень отзывчивый и знающий.
Она подвела меня к младшему лейтенанту медицинской службы, который стоял у входа в бывшую учительскую. С первого же взгляда на его лицо я решил, что женщина сказала правду: человек он не мелочный и доброжелательный. Однако не успел я высказать свою просьбу, как он перебил меня:
- Должен вам напомнить, что вы находитесь не в школе, а в отделении военного госпиталя. Чрезвычайные обстоятельства вынуждают нас принимать не только военных, но и штатских, однако мы не можем допустить вмешательство местных властей в вопросы транспортировки раненых. Лично против вас я ничего не имею, но никак не могу согласиться с вами, когда вы говорите, будто во временный штаб спасательного отряда в Нагао-тё направлено письмо. Это скорей всего выдумка кого-нибудь из местных чиновников. Будем считать, что вы мне ничего не говорили, а я от вас ничего не слышал. II еще раз повторяю: этот пункт первой помощи подчинен военному командованию.