Стреляли в одном месте, и причина этой суматошной стрельбы сразу стала понятна Плотникову.
Ждать ему больше некого.
Если наскочившие на охрану разведчики и отобьются, они уйдут в степь, чтобы не привести к машине погоню…
Когда в холмах прогремел последний выстрел, Плотников тихо позвал:
– Оганесов!
– Я! – сразу отозвался солдат. Он, конечно, проснулся от первого выстрела, и ему было все так же понятно, как Плотникову.
– Теперь на связь пойдете вы.
– Есть… Я дойду, товарищ старший лейтенант.
– Верю. Тем более тут недалеко. Полкилометра на запад. Сопка эта хорошо видна даже ночью. Она самая высокая здесь. Подниметесь на вершину, антенну радиостанции УКВ сориентируйте на восток. "Туча" уже ждет связи, волна установлена. Только обязательно надо подняться выше, иначе не услышат.
– А я думал, товарищ старший лейтенант, к своим…
– Нет, Оганесов. Идти к своим и опасно теперь, и далековато. Не успеете… Затвердите текст наизусть. Передавать придется по памяти, донесение краткое.
Плотников написал в блокноте несколько цифр, вырвал листок и протянул водителю. Потом потребовал:
– Повторите наизусть.
Когда солдат повторил, Плотников добавил:
– Листок не выбрасывайте. Оберните им взрыв-пакет, чтобы в случае чего… Фонарик взять разрешаю, но свет зажигать в самом крайнем случае, если уж забудете шифровку. Постарайтесь не забыть.
– Не забуду, товарищ старший лейтенант, у меня…
Оганесов умолк, не договорив, и Плотников тоже обратился в слух. И слабый шелест камыша, и всплеск воды, непохожий на плеск ночных рыб, вызвали в душе острую радость, смешанную с тревогой. Шел кто-то, кто знал о машине, – это Плотников почувствовал сразу. В своем тылу крадучись не ходят. Значит, Дегтярев с Чеховым. "Живы!.." Плотников поймал себя именно на этой мысли: "Живы!" – хотя на учениях люди гибнут лишь условно.
Дав знак Оганесову быть настороже, взял автомат, осторожно приоткрыл люк. От камышей по грудь в воде медленно шел человек. Он уверенно положил руки на замаскированный борт машины, вполз на него, приподнялся. Чехов… Слышно было, как вода стекает с его герметичного костюма.
– В машину, – прошептал Плотников. – Здесь разоблачитесь.
Тяжело дыша, солдат пролез в люк, почти упал на сиденье, привалясь к броне.
– Где сержант?
– Там… Взяли, наверное…
– Как?..
– Шли обратно. Нас кто-то окликнул, пароль требовал. Я побежал…
– Командира оставил, сам побежал?! – вскинулся Оганесов. – Боялся, что бока могут намять?
– Ничё я не боялся, – обиженно задышал молодой солдат. – Я отвлечь хотел, думал, за мной погонятся…
– Что они, дураки – за зайцами бегать! "Думал"! Когда побежал, не думал, потом думать стал. Поздно думаешь.
– Спокойно, Оганесов, – остановил Плотников. – Не надо раздеваться, Чехов, вам предстоит обратная дорога…
Возможно, молодой солдат действительно растерялся, услышав в темноте требование пароля, и не нашел ничего лучшего, как броситься без команды наутек, да еще прямо к машине. Ведь это же просто счастьем будет, если за ним не проследили! И однако же Плотников сейчас должен довериться ему снова. Именно Чехов пойдет теперь на связь с "Тучей" – водителя посылать можно лишь в крайних обстоятельствах. И чем большее доверие почувствует к себе Чехов, тем лучше он справится с задачей.
Ну а если за Чеховым все-таки проследили и вот-вот накроют экипаж? Что ж, на учении и горький урок дорог. Дольше запомнится. Разбор еще будет, а сейчас надо действовать – учиться воевать, пока ошибки твои остаются зарубками в памяти, а не на теле.
– Докладывайте, Чехов, что вы там обнаружили с сержантом?
Чехов рассказывал сбивчиво, все еще волнуясь: приходилось переспрашивать, уточнять, проверять наводящими вопросами, но в конце концов Плотников понял: радиосводку надо дополнить. Артиллерийский дивизион на позициях, неизвестный штаб, узел связи, колонна машин с боеприпасами и горючим – довольно серьезные объекты. Взяв у Оганесова взрыв-пакет, обернутый бумажкой с донесением, Плотников приписал несколько малозначащих на первый взгляд слов и цифр. Потом протянул Чехову:
– Прочтите, все ли вам понятно? Пойдете на связь.
– Но ведь я должен… – обиженно отозвался Оганесов.
– Теперь уже не должен, – резко прервал его Плотников и добавил мягче: – Вы нужнее здесь. У нас главная работа впереди. Лучше налейте-ка Чехову чаю, пока я его инструктирую…
Снова минуты как вечность, снова в невыносимом ожидании теряется реальность времени, и толчки крови в ушах вдруг грохнут, словно далекая автоматная очередь, отчего весь вскинешься. Наверное, правда, что тишина нигде так не ощутима, как на войне.
…Далекий голос в наушниках показался галлюцинацией – с такой надеждой и тревогой ждал его Плотников, что было страшно поверить в удачу. Но голос был настоящий:
– "Волна", я – "Туча"… Прошел дождь, ожидается град. Повторяю… – "Туча" подтверждала получение разведданных.
Чехов!.. Зеленый мальчишка, разведчик без году неделя, он сумел-таки пройти незамеченным сквозь секреты и посты охранения, подняться на высокую сопку и по маломощной радиостанции УКВ связаться с "Тучей", передать сведения! Или в разведке, в общем-то, все просто, и успех или срыв зависит от случайности, от простого везения, как во многих рискованных делах?..
"Стой! – сказал он себе. – Стой! Ты слишком самонадеян, Плотников, если так легко судишь о деле. Разве ты не потерял уже двух лучших разведчиков? Дело тут не в твоем личном доверии к Чехову. Использовал шанс – установленный на всякий случай канал радиосвязи по УКВ, – вот что важно. Какой-то шанс должен был принести успех.
Однако же зря запретил Чехову возвращаться.
Уж не потому ли сожалеешь, что захотелось наговорить ему хороших слов? Никак не можешь без слов…"
И признался себе, до чего мало надеялся на молодого солдата, да и на ультракоротковолновую радиостанцию. Почти убежден был, что придется выходить на связь по штатной радиостанции, которую наверняка засекли бы…
Тусклый блик на речном плесе чуть-чуть разросся, рядом возник другой, – казалось, сама вода, уставшая от темноты, рождает свет. Плотников слегка повернул окуляр – на востоке, за линией переднего края, горизонт словно подтаял, нижняя кромка его стала пепельной.
Если "западные" собираются ударить из темноты, пора начинать. На рассвете удобно наступать. Среди холмистых пространств с темными еще, туманными распадками машины слабо приметны, они похожи на расползающиеся ночные тени, и в них трудно стрелять.
Глазам от напряжения больно, но чудится, они различают цепь вешек на плесе, хотя ты и знаешь – это пока иллюзия. Почему же так тихо? Или "западные" вовсе не собираются наступать, и утро придет спокойное, ясное – мирное августовское утро в мирной степи, где нет никаких танков, пушек, ракет, бронетранспортеров и тягачей – они уползли под покровом ночи в далекие городки с высокими каменными заборами и толпятся у моек, поджидая очереди? Лишь ты со своим экипажем, случайно забытый старшими командирами, торчишь в этой реке?
Словно сама сгущенная тишина разразилась взрывом, от которого нервно дрогнул корпус машины и по всему плесу вскинулись испуганные рыбы. Эхо первого удара заглохло в грохоте, одновременно возникшем по всему берегу, – казалось, кто-то начал колотить огромной, жесткой подушкой по холмам, по воде, по близкому камышу, и даже внутри машины воздух стал тугой, давящий и вязкий.
"Туча" разразилась грозой, пытаясь смести штабы и узлы связи "западных", разрушить позиции артиллерии, расстроить и растрепать изготовившиеся к броску колонны, разметать тылы, взорвать артерии, которые станут питать наступление "противника". Значит, оно все-таки готовится, и "Туча" стремится если не сорвать его, то хотя бы ослабить силу удара, отсрочить его до дневного света, когда сражаться в обороне много легче. Насколько ей это удастся – зависит от точности разведданных, в том числе и переданных Чеховым. Огневые посредники учтут каждую цифру. "Противника", одетого в броню, маневренного, вооруженного не слабее тебя, одним испугом не возьмешь. Он и сам попугать любит – вон как на востоке, за холмами плацдарма, полыхает небо. Там с не меньшей силой бушует огонь, и под гром этой дьявольской дуэли "противник" вот-вот двинется…
И тут Плотников уловил перемены на берегу. Казалось, холмы зашевелились. В ста метрах от излучины, вспенив воду, в реку тяжело вошел плавающий бронетранспортер, набитый пехотой. Следом – другой, третий…
– Товарищ старший лейтенант, и у меня пошли, – громко, перекрывая гул канонады, доложил Оганесов.
Действительно, ниже излучины переправлялись боевые машины пехоты, их силуэты легко различались в темноте.
"Пусть плывут. Эти машины нашим не страшны. Да они и не сунутся в атаку раньше танков…"
Танки. Их никак нельзя проглядеть. На безлесых пологих холмах плацдарма танковую атаку в утренних сумерках никакой силой не остановишь. Но где же танки?..
"Туча" предупредила: их надо особенно ждать с началом огня. Вдруг они сейчас переправляются?.. Не здесь!..
Опять стало сыро и холодно, чувство тревоги глушило и отодвигало грохот ракетно-артиллерийского огня, хотя сила его продолжала нарастать.
"Нет, – говорил себе Плотников. – Нет! Лучшей позиции я не мог бы выбрать. Именно здесь, где берега положе, а река мельче, следовало искать танковую переправу. И – трасса…"
В зоне трассы по-прежнему было спокойно, лишь какая-то вертикальная мачта, едва различимая над низким берегом, медленно двигалась к воде. То ли саперы, то ли связисты ладили там что-то, и похоже было – никаких танков не ожидается. Машинально, краем глаза следя за мачтой, Плотников немножко удивился: отчего движение ее не прекратилось у кромки воды? Посмотрел ниже. На тусклом зеркале реки отчетливо проглянул массивный силуэт башни, полупогруженный в воду корпус машины, длинный орудийный ствол и даже утолщение эжектора на нем.
В воду шел танк, и "мачта" была его воздухопитаюшей трубой.
Плотников смежил веки – чего не померещится, если ждешь тревожно и долго!..
Снова открыв глаза, он различил только башню и орудийный ствол, да еще темный бурун воды над скрывшейся кормой танка.
"Значит, не померещилось", – подумал как-то уж очень спокойно и ощутил, что ребристая тангента переключателя радиостанции остро щекочет палец. Однако не шевельнулся, продолжая внимательно следить за трассой. На радиоволне, которую отвела ему "Туча", по-прежнему царила тишина.
Блеск недалекого разрыва на миг осветил взбугрившуюся поверхность реки у противоположного берега и целые потоки воды, скатывающейся с башни идущего к берегу танка. Плотников ждал. Второй танк уверенно шел в воду, вот уже едва приметный бурунчик от воздухопитающей трубы пересекает стрежень, а от прибрежной тьмы отделилась третья черная глыба… Теперь пора.
– "Туча"! Я – "Волна"! Нужен град! – передал Плотников. – Нужен хороший град! – повторил он, поддавшись радостному одушевлению и позабыв, что за каждое лишнее слово в эфире он может заплатить дорого. Даже теперь, когда были произнесены самые важные слова, когда "Туча" их услышала, когда сделано было почти все, он боялся поверить в удачу, боялся чего-то, что помешает радиосвязи.
"Туча" отозвалась через полминуты. Не голосом радиста, а высоким, сверкающим столбом на середине реки. Два разрыва грохнули враз – на самом откосе и в воде, и пламя первого расцветило вскипевшую воду резкими красками праздничного фейерверка. Фонтан опадал уже в темноте, косматый, седой, как дым, а рядом росли другие. Тускло-зеленые вспышки били из глубины реки вдоль всей трассы – казалось, с речного дна стреляет целая батарея и орудийные стволы вместе с огнем и дымом выбрасывают в небо клокочущую воду…
Третий танк в реку не пошел. В аду, где смешались вода и пламя, непрочная воздухопитающая труба была бы снесена. Недовольно поворочавшись на берегу, танк попятился, слился с темнотой…
Ноги Плотникова отбивали веселую, нервную чечетку на резиновом коврике днища. Переправа сорвана, во всяком случае, она задерживается, и это сделал один экипаж, его экипаж… Еще полчаса, хотя бы полчаса подержать их у реки! Тогда они не успеют до рассвета к переднему краю. В воздух поднимется штурмовая, авиация, и, если она застанет танки хотя бы в предбоевых порядках, у пилотов будет горячая работенка… Но какого черта "Туча" молотит пустую воду? Снаряды еще пригодятся.
– "Туча"! Я – "Волна"! Град побил цветочки. Град побил цветочки. Град побил цветочки… – Он усмехнулся: даже при большом воображении не найдешь сходства между цветочками и тем, что они обозначают, – многотонными глыбами сверхпрочной стали с пушками и пулеметами.
Водяные столбы поредели, лишь там и тут продолжали вырастать отдельные черно-белые всплески – батареи перешли на редкий, методический огонь по переправе. И Плотников сразу понял: связь между двумя его выходами в эфир и огневым налетом на танковую переправу столь очевидна, что догадаться о ней может и малоискушенный слухач. Если он, конечно, существует и находится неподалеку.
Однако другая тревога тут же вытеснила беспокойство о собственной безопасности. Танки… Не может быть, чтобы "противник" отказался от переправы их на плацдарм. Но куда же они ушли?..
Канонада поутихла – запасы имитации у посредников не безграничны, экономят, хотя в реальном бою теперь настал бы самый ад кромешный, где уж ни неба, ни земли. И теперь-то ясно было бы, кто берет верх в огневой дуэли, кому скоро придется замолкнуть. Но вдруг верх берут "западные" и батареи "восточных", стреляющие по плацдарму, смолкают одна за другой, выведенные из строя? Или "Туча" желает сберечь до решающей минуты то, что от этих батарей осталось?..
До чего же медленны рассветы в августе!..
Слабый гул мотора возник на берегу совсем близко и тут же пропал. Еще грохали взрывы на плесе, а Плотников с удивительной отчетливостью слышал происходившее за стеной камышей. И щелчок открывшейся броневой дверцы, и топот спрыгивающих на землю солдат, и клацанье автоматных затворов.
– Интервал – три метра! – раздался звонкий юношеский голос. – Прочесать камыш до конца. Вперед!
Зашелестело, тяжело захлюпало, кто-то сердито выругался:
– Фу, черт! Напугала!
– Кто?
– Выпь. Как она тут усидела под такую музыку?
– А куда ей деваться? Кругом музыка…
Ладони Плотникова занемели на рукоятках крупнокалиберного. Мгновенный поворот башенки – и свинцовый ливень скосит камыш вместе с людьми. Изрешетить бронетранспортер на таком расстоянии ничего не стоит, если, конечно, кто-нибудь не успеет быстро и точно бросить гранату: до камыша всего пятнадцать метров.
Оганесов пригнулся к рулю, рука – на зажигании, нога – на педали стартера. После первого выстрела – бросок на берег, уйти в холмы, затеряться в суматохе движения…
– След, товарищ сержант!
– А ну, что за след?
"Черт, как громко стучит сердце! И до чего тонка броня машины!"
– Видите, ведет к воде.
– Или из воды?..
"Это наши помяли, когда уходили в поиск. Эх вы, горе-разведчики!.."
– Да, похоже, из воды.
– А там что темнеет, на реке?
– Какая-то коряга. А за нее… вроде тина нацеплялась!
– Вроде? Поточнее нельзя?
– Точно – тина и коряга. Да разве он будет тут сидеть? Сделал черное дело и смылся поскорее на тот берег. Кажется…
– Прекратить разговоры! Ефрейтор Ломиворота, разденьтесь и сплавайте к той самой коряге. Да прощупайте как следует, чтоб ничего не казалось.
– Есть! – отозвался добродушный, густой басок…
Плотников медлил еще минуту. Ждал, цепь вот-вот дойдет до края камышей, солдаты вернутся к машине, сгрудятся там, и тогда огонь его пулемета станет страшным. Одной очереди хватит на всех.
Но они не дошли до края камышей, и ефрейтор с серьезной фамилией Ломиворота, видно, не успел снять одежды.
Гранатным разрывом возле бронетранспортера ахнул взрыв-пакет, близкий автомат залился длинной очередью, и знакомый юношеский голос отчаянно крикнул:
– Ложись!..
Испуганно и бестолково затрещал целый десяток автоматов, но тот же голос, ставший тонким, как у десятилетнего мальчишки, перекрыл этот треск:
– Прекратить стрельбу! Живым брать будем!.. Попов, заводи, обходите его лощиной, огнем прижимайте, чтоб не убежал!..
Взвыл мотор бронетранспортера, слышно было, как машина сорвалась с места, удаляясь от берега.
– От-деление, справа и слева перебежками по одному – вперед!
Внезапное спасение могло показаться чудом, но Плотников в чудеса не верил…