- К тому! - вскипел тоже невыспавшийся начопер. - К тому, что порт задерживает материалы, а завод из ничего рельсовых путей для мин не сделает. А без этих рельсовых путей у нас не будет заградителей. Мина весит за сорок пудов, - так запросто ее не выкатишь.
- Не по существу, - тихо заметил командующий.
- Хорошо! Тогда скажу по существу: если порт не перестанет ваньку валять, мы никогда не сможем обеспечить своей базы.
Кончил, вытер лоб платком и победоносно взглянул на командира порта.
- Ваньку я не валяю, - устало ответил тот, - у меня просто нет углового железа. Пришлют завтра или послезавтра.
- Завтраками кормит, - пробормотал Васька и сплюнул в угол. Он уже привык ненавидеть порт - тот самый несчастный военный порт, в котором никогда не бывает того, что надо, и который вся флотилия за это кроет, будто он и в самом деле виноват.
- Вернемся к делу, - предложил командующий.
- Разрешите? - спросил Безенцов и, получив разрешение, заговорил: - Сейчас Мариуполь охраняется только поставленной у Белосарайки "Революцией". Она вооружена одной шестидюймовой, а на "Страже" и "Грозном" их по две. Команда на ней неопытная. Пускаться в дальнейшие подробности, я полагаю, не стоит?
- Не пускайтесь, - согласился командующий.
- Есть… Итак, Мариуполь не только перегружен, но и опасен. Поэтому предлагаю перенести базу в Таганрог. Там больше технических возможностей, и белым дальше туда ходить.
- А нам дальше ходить оттуда, - вмешался Дымов.
- Невозможно, - сказал командир порта. - Слишком сложно перебрасываться.
- Проще будет, когда нас перебросят? - Безенцов был настойчив и почти резок. - Этого ждать прикажете?
- Чепуха! - решил командующий. - Совершеннейшая чепуха! Таганрог ничем не безопаснее, а нам отступать нельзя. Просто никак нельзя.
- Правильно, - согласился Дымов. - Было бы трусостью.
Безенцов встал:
- Товарищ командующий, прошу мое мнение занести в протокол. Я не трус, но не считаю возможным… - и остановился. Весь дом внезапно вздрогнул от легкого толчка. Стекла коротко звякнули, и наступила тишина. Потом снова толчок и далекий гул.
- Стреляют, - вздохнул командующий. - Вероятно, у Белосарайки, - и обернулся к Безенцову: - Вы не договорили. Вы что-то начали насчет протокола?
- Товарищ командующий, - ответил Безенцов. - За меня договорят события. Самым эффектным образом он оказался прав и этим был чрезвычайно доволен. Он даже улыбнулся.
Снова ударили выстрелы. Два подряд, один и еще два подряд.
Васька соскочил с подоконника. Теперь он все понял: Безенцов - изменник. Сперва предлагал бежать, а теперь радуется белым, гад! И, чтобы выкрикнуть это, он шагнул вперед, но, встретившись глазами с Дымовым, остановился.
На столе тонким голоском запищал полевой телефон. Флаг-секретарь снял трубку. В совершенной тишине было слышно, как бубнил голос в телефонной мембране.
- "Революция" ведет бой с неприятельской канлодкой типа "Страж", - сказал наконец флаг-секретарь. Он был очень молод и от напряжения покраснел.
- Садитесь, товарищ Безенцов, - предложил командующий, и Безенцов, опомнившись, сел.
Васька все еще хотел закричать, но под взглядом Дымова не мог. Снова вздрогнули стекла - теперь три выстрела подряд. Васька отступил к подоконнику. Комиссар флотилии склонился к самому уху командующего. Он что-то спрашивал, но командующий качал головой.
- Поддерживать нечем. Канлодки не ходят, а сторожевикам не доплюнуть. Мелкая артиллерия… Вернемся к делу, товарищи. Отступать, конечно, не будем, но Таганрог используем. Для пробы пошлем туда "Интера". Он, кажется, второго дивизиона?
- "Третий Интернационал"? - переспросил флаг-секретарь.
- Конечно, не четвертый, - улыбнулся командующий, и в стеклах отгремел новый залп.
Начальник второго дивизиона канлодок наклонился вперед:
- Точно так. "Интер" - мой,
- Вы его и поведете, товарищ Сегель.
- Сейберт, - поправил начальник дивизиона. - Есть, поведу, товарищ командующий… Как прикажете с техническим руководством?
- Простите, пожалуйста, - извинился командующий. - Руководство вооружением возьмет на себя наш флагманский кораблестроитель. Товарищ Гризар, вы пойдете на "Интере" и заодно обследуете таганрогские заводы.
- Есть, - поклонился флагманский кораблестроитель. - Только фамилия не Гризар, а Гизо.
- Извините, - и командующий развел руками. - Беда, сколько у нас иностранцев!
- Больше не стреляют, - вдруг сказал комиссар флотилии.
Снова наступило молчание, до того тягостное, что флаг-секретарь не утерпел, встал, подошел к окну и с треском его распахнул. Снаружи было яркое солнце, густая зелень, свистела какая-то птица и шумел вдалеке паровоз.
Бой был окончен, но как? Настоящая канлодка против вооруженной баржи, эта тишина могла означать гибель. Она могла вот сейчас прорваться новой стрельбой, более близкой и ощутительной. Разрывами внизу в порту и даже здесь, в самом штабе.
Командующий потянулся за графином с водой, но передумал: вода выдала бы его волнение.
- Хотел бы я знать… - начал Безенцов.
- Своевременно узнаем, - ответил командующий. - Сейчас разговоры ни к чему.
На столе снова запищал телефон. От его писка мороз подирал по коже. Трубку схватил комиссар флотилии.
Командующий все-таки взял графин и налил стакан. Остальные были неподвижны. Смотрели на лицо комиссара, но не могли угадать, что он слышит.
- Такие дела, - сказал комиссар, кладя трубку. - Белосарайский пост сообщает: неприятель после непродолжительной перестрелки ушел на запад. Командующий кивнул головой:
- Правильно, так и следовало ожидать… Товарищ Сейберт, завтра утром вы выходите в Таганрог. Пришлите оттуда плотников, здесь не хватает, - и отпил глоток воды. - Товарищи командиры и комиссары! Обращаю ваше внимание на необходимость максимального использования судовых команд и судовых средств, Все, что возможно, делайте сами…
Васька потихоньку пробрался к двери и вышел. То, что произошло на совещании, было свыше его сил. Выдержка командующего казалась ему изменой, молчание Дымова - слепотой. Как могли они слушать гада Безенцова? Как могли разговаривать разговоры и не броситься на помощь "Революции"?
Васька сквозь кусты продирался вниз по косогору. Ему казалось, что внизу в порту его ждет волнение, митинг, кричащие люди, подготовка к бою - дым из труб всех кораблей и снаряды, выложенные на палубу у орудий. Он видел, как выбежит на стенку и крикнет: "Продали!" Крикнет, что командиров больше нет, что нужно самим браться за дело.
Он был взволнован до последней степени, но, выскочив на железнодорожные пути, сразу замедлил шаг. В порту все было спокойно.
Из вагонов выгружали бочки смазочного масла, тюки ветоши и прочее машинное имущество. Кислым дымом несло из временной кузницы. Люди ходили обыденные и занятые. Все было в порядке, но Васька успокоиться не мог.
У самой стоянки сторожевиков на ящике сидел Ситников, осунувшийся и с забинтованной правой рукой.
- Здорово, салага, - сказал он весело. - Что, уши-то дерут?
Васька тяжело дышал. Ситников внимательно на него взглянул, одной рукой вынул из кармана папиросы и спички, зажал коробок между коленями и ловко закурил.
- Говоришь, напугался, что опять стрельба? А ты брось. Видишь, каким военмором заделался, - и, закусив папироску, ощупал пальцами Васькину форменку.
Васька хотел вспылить, но сдержался. Потом хотел рассказать о совещании, но подумал: засмеет Ситников. Решил переменить разговор и спокойно спросил:
- Что ж твоя рука?
Ситников разъяснил подробно и со вкусом: пуля два раза пробила согнутую руку, порвала сухожилия, но костей не тронула. Рассказал о перевязках и боли и кончил тем, что скоро вернется в строй. Потом, подумав, добавил:
- Однако всего на свете пугаться не след, - и, усевшись поудобнее, рассказал о том, как комендора Зайцева убило лопнувшим стальным тросом, а инженер-механика Егорина - просто куском угля.
Васькино волнение происходило совсем не от страха, но тем не менее он слушал и успокаивался. Слишком спокоен был сам Ситников, слишком хорошо говорил. Ушел Васька к себе на корабль совсем повеселевшим, но на следующее утро увидел одетого в белое Безенцова, рассвирепел, сделал вид, что поскользнулся, и толкнул окатывавшего палубу боцмана. Тот, взмахнув шлангом, с ног до головы окатил Безенцова.
Сделано было чисто, - Васька даже улыбнулся. Безенцов молча на него посмотрел, вытер лицо и, повернувшись, ушел переодеваться. В это утро Васька был назначен чистить гальюны, в послеобеденный отдых - в порт на приемку брезента, а на следующий день - на окраску суриком кормового погреба.
Такая цепь неприятностей, обычная на морской службе, Ваське показалась не случайной.
"Гад Безенцов, - решил он. - Нарочно делает!"
В погребе приходилось работать скорчившись, и сурик с подволока крупными каплями стекал прямо на голову. Было темно и смертельно душно.
- Гад белоштанный, - бормотал Васька, но не сдавался. Война так война. Помощи просить было не у кого, и от запаха краски кружилась голова, но Васька был спокоен: он знал, что сделает.
Окончив работу, он вылез и осторожно поставил ведро с суриком и кистью прямо у входа в кают-компанию, а затем снова спрятался в свой люк. Был вечер время, когда Безенцов обычно уходил на берег. Васька сидел и ждал. Сердце его билось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит прямо в рот. Голова гудела, и тело ныло от неудобного положения.
- Боцман! - вдруг прокричал голос Безенцова.
Васька вздрогнул и взглянул наверх. Безенцов и Дымов быстро шли по стенке к сходне. Значит, они все время были на берегу. Значит, план покушения был сорван, - Васька выскочил из люка и еле успел убрать ведро.
Я согласен с тем, что подобными методами бороться не следует, но в Васькино оправдание скажу: после шестичасовой работы в таком погребе, какой был на "Разине", и не то можно придумать.
- Боцман, наверх! - отозвался вахтенный. Боцман медленно вышел из камбуза. В руках он держал огромную кружку чаю и глядел недоверчиво.
- Команда вся на борту? - спросил Безенцов.
- Вся, - коротко ответил боцман. Он очень не любил официальные формулы ответов и после Октября раз навсегда перестал говорить "так точно".
- Приготовиться к съемке! - крикнул Безенцов, и боцман сразу переменился. Вся его медлительность исчезла. Он выплеснул чай за борт и выпрямился:
- Есть!
С носа прибежал помощник командира, толстый и веселый водник Михаил Лазаренко.
- Куда идем, товарищи? Куда идем?
- В море, - ответил Безенцов. - Приказано срочно сниматься.
Из машинного люка высунулась грязная голова механика.
- Товарищ командир! - закричал он. - Товарищ командир, мы никак не можем срочно сниматься, - и тише добавил: - У нас разобрана донка. Вы сами утром разрешили.
- То есть как? - удивился Дымов. - Корабль из строя выходит, а комиссару неизвестно?
Безенцов побледнел и взял Дымова за руку:
- Пойдем, - и двинулся к кают-компанейскому люку. - Я забыл сказать… Я утром…
- Нет, - остановил его Дымов. - В штаб пойдем. Объяснить надо. Доложить, чтоб другой сторожевик послали.
Они ушли и вернулись через полчаса. Дымов был совершенно спокоен, а Безенцов слишком разговорчив и любезен. Одновременно с их возвращением снялся со швартовов и вышел в море "Данай".
Эту ночь Васька проспал спокойно, но наутро решил план свой все-таки выполнить. Безенцова следовало окончательно унизить. Покраска суриком закончилась, но через несколько дней должны были красить тот же погреб белилами. Белила тоже годились. Васька ждал терпеливо.
Вернулся "Данай". "Данайцы" рассказывали, как ходили к самым белым берегам, и это еще больше озлобило Ваську. Теперь он изо всех сил хотел, чтобы его послали работать в погреб. Боялся, что не пошлют, и искренно обрадовался приказу боцмана.
- Бери белила, салага. Лезь в кормовой артиллерийский. Маленький. Развернешься.
В этот особо жаркий день погреб был хуже духовки, но Васька терпел. Он жалел только об одном: на белых брючках белила не дадут таких хороших пятен, как сурик.
К обеду он полез наверх. По трапу из кают-компании поднимались тяжелые шаги. Ведерко сразу было, поставлено, и Васька нырнул обратно в свой люк, но, оглянувшись, на трапе вместо Безенцова увидел Дымова. Прыгнул на палубу, схватился за ведерко, потерял равновесие и опрокинул белила на себя.
Дымов, напряженный и темный, неожиданно улыбнулся. Безобразие, конечно, но смешно.
- Хорош! - сказал он. - Жаль, пороть тебя некогда. Снимаемся. - И прошел на мостик.
На этот раз снимались по-настоящему. Снималась вся флотилия. Стучал паровой шпиль на "Знамени", свистели дудки на "Буденном" и "Сталине". Васька, не успевший отмыться, стоял на своем посту - на мостике у сигнальных фалов.
- Товарищи!.. - сказал комиссар Дымов и обеими руками взялся за поручень мостика.
Мостик был хорошей трибуной, снизу с палубы Дымов казался еще более высоким и сутулым, чем всегда. Все головы поднялись к комиссару.
- Товарищи, белая флотилия ночью прошла мимо Мариуполя и высадила десант у нас в тылу… На Кривой косе…
- Я предупреждал, - вздохнул Безенцов, но комиссар его не заметил.
- Товарищи, мы идем на белых. У них четыре канлодки и один миноносец, а наши корабли того… - Говорить о том, что на "Буденном" и "Звезде" установлены только кормовые пушки, что "Сталин" не ходил на пробу артиллерии, не к чему. Сами знают. И комиссар повысил голос: - Значит, исполним революционный долг!
- Ура! - закричала палуба внизу.
- Плохо! - еле слышно сказал Безенцов. На этот раз комиссар его услышал. Повернулся и спросил в упор:
- Донка-то в порядке?
Безенцов вздрогнул. Потом молча подошел к машинному телеграфу. Ручки телеграфа были теплые, и, взявшись за них, Безенцов почувствовал, что выхода нет. Пожал плечами, но скомандовал:
- Отдать кормовые!
Концы шлепнулись по воде. Голос помощника прокричал с кормы:
- Отданы кормовые!.. Чисто за кормой.
Телеграф отзвенел "малый вперед", корпус задрожал, и корма покатилась от стенки. Безенцов застопорил машины.
- Отдать носовые!
- Отданы носовые!
- Лево на борт! - и Безенцов дал "малый назад".
"Разин", медленно забирая задний ход, стал отходить на середину гавани. Васька стоял как завороженный: теперь начиналось настоящее дело.
Глава третья
Море медленно колыхалось сплошной маслянистой зеленью. Васька уже знал, что это происходит от цветения какой-то водоросли, и слышал, как задумчивый кок с "Даная", вздохнув, сказал:
- Как есть зеленые щи, только что крутые яйца не плавают.
Щей с яйцом Васька в жизни своей не ел, а теплая ярко-зеленая жижа казалась ему омерзительной. Вообще о море ему думать не хотелось. Он с ним раз навсегда распрощался. Хватит.
Он сидел на большом камне на берегу у основания волнореза, и рядом с ним лежали его вещи - казенный брезентовый чемодан. Он только что ушел со "Степана Разина" и возвращаться на него не собирался. Откровенно говоря, его списали на берег. Еще откровеннее - вышибли.
Поодаль на волнорезе в белом кителе и под ручку с белой девицей сидел помощник с "Пролетария". В их сторону Васька старался не смотреть - белый цвет для него был невыносим: Безенцов победил.
Он старался не вспоминать, но всякая пакость сама лезла в голову.
Началось с выхода в море. В воротах гавани "Сталин" чуть не придавил "Даная". Потом "Свобода" ни с того ни с сего повернулась поперек фарватера и стала. У нее скисла машина.
На мостике "Разина" было тревожно и нехорошо, но еще хуже стало, когда "Знамя" поднял свой первый сигнал. Ни сигнальщик Ежов, ни Васька не могли его разобрать - флаги колбасками висели в неподвижном воздухе и были непонятны. Наконец прочли. Вышло невесть что: "Флагманский врач" и "Прекратить охоту на моржей".
Безенцов кричал петушиным голосом, и даже Дымов ругался. Снова читали флаги и рылись в книге, но получалось то же самое. Наконец остальные суда подняли "Ясно вижу" до половины. Это значит: "Вижу, но не понимаю". Тогда "Знамя" спустил свой сигнал и поднял флаги в обратном порядке.
За "знаменских" знаменитых сигнальщиков чуть что по шее не надавали! И при воспоминании о такой несправедливости Васька даже съежился от злости.
- Здорово, сынок! - вдруг сказал за его плечами голос Ситникова.
Васька исподлобья оглянулся, но промолчал. Разговаривать было не о чем. Даже с Ситниковым.
- Полагается отвечать "здравия желаю", - спокойно сказал Ситников и сел рядом. - Слыхал, что тебя списали. Однако ты не жалуйся: поделом списали.
Васька жаловаться не собирался, и Ситников продолжал:
- Не лезь на командира. Не разводи панику в боевой обстановке. "Продали!" - тоже выдумал, что кричать.
Васька засопел носом. Он был бессилен. Объяснять Ситникову он не мог. Выходили в бой - кричали "ура!", а вышли - получилась одна пакость. Одна радость Безенцову.
- Знаю, что было, - неожиданно ответил Васькиным мыслям Ситников. - Всю петрушку знаю. Ничего. Наука.
- "Знамя" дал сигнал следовать по способности к Кривой косе, - усмехнулся Васька. - Последовали… точно коровы с водопоя - кто куда. Попробуй на земле-отвозных грязнухах догнать ледоколы!
Ситников покачал головой:
- Не тот человек командовал. Матвей Вершин, первого дивизиона начальник, раньше кочегаром был и дела не знает. Однако и он ни при чем. Просто флотилия еще не сделанная.
Васька промолчал. Осуждать Вершина ему не хотелось. Вершина осуждал Безенцов. Весь поход посмеивался; хорошо распорядился товарищ начальник. Доползут корабли до белых, а те их поодиночке перещелкают. Матвея Вершина Васька не знал, но чувствовал своим.
- Пойду, пожалуй, - вдруг сказал он и нагнулся вперед, чтобы встать, но не встал. Ситников положил ему руку на плечо.
- Некуда тебе спешить. Рассказывай, как авралил.
- Нечего рассказывать. - Васька взглянул на руку Ситникова, тяжелую и волосатую. - Поправилась рука-то?
Вместо ответа Ситников хлопнул его по плечу.
- Выкладывай!
Ситниковская рука, очевидно, была в порядке. Васька поморщился.
- Да нечего мне… - но передумал. - Ну, пришли, стали стрелять. Больше "Знамя" и "Сталин", а мы смотрели. Потом на "Сталине" замок у носовой пушки вырвало. Мы рядом стояли. Видели, как раненых с бака понесли. Потом пришли грязнухи. Постреляли и бросили. Потом все в кучу сбились и повернули назад… Тут я ему и сказал…
- Герой! - улыбнулся Ситников. - И дурак, между прочим. Орешь, не разобравшись. На "Буденном" и "Звезде" пушки просели - сдали крепления. И еще трубопровод машинный перелопался, оттого что пушки над самыми машинами поставлены… На "Сталине" взрыв, а на "Свободе" поломка в машине. А кто же виноват? Безенцов твой, что ли?
Васька молча уставился на зеленую воду. От скользкой, жирной ряби его мутило, но отвернуться он не мог.