- Позовите сюда командира из бригады Сухенко.
В комнату вошел высокий молодой казак, почти мальчик, и вытянулся.
- Подойдите сюда!.. Вот командир взвода той сотни, которой командовал Грицай, убитый по распоряжению Сухенко… Он привез мне совсем другие сведения.
Он сообщил о сговоре Сухенко с генералом Алгиным и Бароном Врангелем.
И, обратившись к комвзвода, председатель спросил:
- Скажите, товарищ командир, обсуждался ли бывшими товарищами вопрос о восстании бригады?
- Да, это было в день убийства хорунжего Грицая.
- Мотивы убийства вам известны?
- Он был против восстания и требовал, чтобы бригада пошла на польский фронт. За это Сухенко приказал своему адъютанту застрелить его.
- А расстрел заложников тоже заранее обсуждался?
- За несколько дней до этого. На совещании у священника Кирилла. Заложники были расстреляны по инициативе и приказанию генерала Алгина.
- Откуда вам все это известно?
- Через моего брата - командира конвойной сотни.
- Скажите, кто такой генерал Алгин?
- Он прислан бароном Врангелем с полномочиями командующего повстанческими войсками на Кубани.
- Бригада Сухенко входит в эти войска?
- Да.
- Где работал генерал Алгин по приезде от Врангеля?
- В Староминском ревкоме.
- С кем он там был связан?
- Со своим адъютантом, есаулом Петровым, бывшим тогда начальником гарнизона.
- Вам известно, кто расстрелял заложников?
- Петров.
- То есть, адъютант генерала Алгина?.. Скажите, переход бригады, вернее, ее командного состава, был неискренним?
- Переход на сторону Советской власти был вынужденным и, по словам Сухенко и начальника штаба, временным.
- Довольно. Идите, командир… Ну, что ты теперь скажешь?.. Что ж ты молчишь? Травить Семенного в угоду белогвардейцам - на это ты легко идешь. Этот человек отдал революции всего себя, все, что ему было дорого. Ну, больше мне не о чем с тобой разговаривать. Сегодня на нашем бюро я поставлю вопрос о твоем пребывании в партии.
Дверь отворилась, в кабинет просунулась сияющая физиономия секретаря.
- Товарищ Семенной просит принять его.
- Семенной?! Как нельзя более кстати. Зови скорей! - и председатель, встав из–за стола, пошел навстречу вошедшему в кабинет Андрею.
- Я говорил, что такие, как ты, не пропадают. Как хорошо… - и не договорив, он обнял Андрея. Председатель отдельского ревкома, воспользовавшись удобным случаем, выскользнул из кабинета.
Председатель усадил Семенного в кресло и нажал звонок.
- Товарищ Арон, дай нам что–нибудь закусить… И не пускай ко мне никого… Ну, рассказывай, что случилось.
Андрей вздохнул:
- Дело дрянь. Староминский гарнизон разогнан, частью перебит. О Каневском гарнизоне ничего не знаю.
Зазвонил телефон. Председатель взял трубку.
- Слушаю! А, это ты? Да, да… Он уже нашелся. Сидит у меня в кабинете. Ага… Хорошо, сейчас едем.
Председатель повесил трубку и взглянул на Андрея.
- Справлялись о тебе. Сейчас начинается заседание штаба, просят нас с тобой приехать. Там же комиссар сухенковской бригады. Да, чуть не забыл… Твоего "друга", председателя Ейского ревкома, снимаем с работы… и, вероятно, отберем партбилет.
- Ну, она, пожалуй, больше по глупости накрутила… Глупость для коммуниста непростительна. А если речь идет о бывшей правой эсерке, то и подозрительна. Впрочем, разберемся. Сегодня вечером приходи на бюро, послушаешь.
2
- Вот, Тимка, ты на своего Котенка жаловался, а он, пожалуй, моему Урагану не уступит. С самой Кущевки на рысях идем, а ему хоть бы что!
Тимка ласково похлопал своего любимца по мокрой шее.
- Скоро дома будем, товарищ председатель. Тогда мы им отдых дадим. Первым делом, сена получат, а к вечеру в речке их выкупаю и ячменя толченого задам, страсть любят! Ну, а завтра опять в речку - и овса.
- Мы с тобой, Тимка, овса есть не будем, а вот борща с горьким перцем…
Андрей, не договорив, смолк. Тимка тоже был неразговорчив. Чем ближе они подъезжали к дому, тем тоскливее становилось у него на сердце. От председателя он узнал, что Сухенко отстранен от командования бригадой, привлечен к ответственности и скрывается в плавнях. Тимка чувствовал себя изменником: правда, и отец его, и есаул Гай разрешили ему служить в гарнизоне, но ведь никто не поручал ему помогать председателю ревкома в срыве подготовки восстания, - того восстания, о котором сам он, Тимка, мечтал уже давно и которое вернуло бы ему отца и брата.
Тимка знал, как свирепо расправляются в отрядах с теми, кого заподозрят в сочувствии большевикам. Их раздевают догола, связывают и бросают в топь. Там они, искусанные комарами, медленно тонут в вонючей грязи. А ведь он не только помог председателю добыть коня, но и сопровождал до Кущевки, где ожидал его возвращения, и вот теперь вместе с ним едет назад в Староминскую.
Не по себе было Тимке еще и по другой причине. Дожидаясь в Кущевке возвращения Семенного, он все время толкался на перроне вокзала среди едущих на Западный фронт воинских частей. Из разговоров красноармейцев и ответов на его вопросы Тимка с горечью понял, что слишком слепо верил в победу восстания, что большевики - это не кучка местных комиссаров и командиров, а почти весь народ, и что этот народ, раздавивший целые армии белых генералов, раздавит и повстанческие отряды.
…Темнело. Слева, впереди, показался хутор. Справа тянулась балка, заросшая терновником и камышом. Тимка подозрительно покосился на балку и снял с плеча карабин. Он больше всего боялся теперь встретиться со своими и готов был драться с ними - только бы его не задержали и не отвели в лагерь, где придется держать ответ за помощь Семенному. "Можно, правда, сказать, что вел лошадей на хутор и по дороге встретил председателя… Да только не поверят, собачьи дети".
Когда балка была от них в сотне шагов, из нее вынырнули всадники и галопом направились к ним. Было их с десяток.
"Гаевцы!" - испуганно подумал Тимка. Он до боли стиснул зубы и достал наган. - "Кони заморились, не уйти!" Он посмотрел на Андрея.
- Ваш Ураган посвежее, езжайте, а я их задержу! Но Андрей, тоже заметивший всадников, уже отстегивал с пояса гранату. Неожиданно лицо его осветилось улыбкой:
- Тимка, да то наши!.. Вон и Бабич на сером коне.
Когда гарнизоновцы с радостными возгласами окружили их, Андрей спросил Бабича:
- Вот это и все?..
- Еще есть, товарищ председатель, - на хуторе шестьдесят человек.
- За Хмеля ничего не чули?
- Отбили Хмеля сегодня утром. Капуста со своими хлопцами подследил, когда его, Абрама и еще семь человек на расстрел вели, ну и… выручили.
Андрей облегченно вздохнул и взглянул на Тимку. Тот радостно улыбался. Оба они подумали о Наталке.
- Ну, хлопцы, едем на ваш хутор, а вечером - до дому.
И Андрей коротко рассказал им о снятии Сухенко и его бегстве в плавни.
3
Начальник штаба бригады, грузный пожилой полковник с пышными черными усами, сопел, поворачивался с боку на бок и никак не мог проснуться.
Андрей стоял в стороне и молча наблюдал, как Бабич и Хмель пытаются разбудить полковника. Наконец он не вытерпел, подошел к кровати и резко тряхнул спящего. Начштаба открыл глаза и приподнялся с кровати.
- Что?! Что такое?.. Ах, это вы, товарищ Семенной. Что–нибудь случилось?
- Где Сухенко?
- Не… не знаю. Он уехал еще до получения приказа об его аресте.
- Один?
- Нет, со своей конвойной сотней.
- Вы приняли командование бригадой?
- Да, хотя мне ее никто не сдавал.
Ну, это неважно… Приказ о выступлении получили?
- Да, думаю денька через два выступить.
- Вы выступите завтра утром.
- Но, товарищ Семенной…
- Без "но"! Довольно морочить голову! Или вы выступите, или я арестую весь ваш штаб.
Начштаба постарался изобразить на лице улыбку.
- Зачем так волноваться, товарищ Семенной? Хорошо. Завтра утром бригада выступит. Вы удовлетворены?
Андрей пошел к двери.
- Товарищ Семенной, я надеюсь, вы не сердитесь на меня?
Андрей остановился у порога, ответил гневно:
- Вы разоружили мой гарнизон, вырубили моих бойцов и хотите, чтоб я улыбался и жал вам руку?
- Мы действовали по распоряжению Ейского ревкома.
- А сдача оружия и имущества гарнизона бандитам, а попытка расстрела коммунистов - это тоже приказ ревкома?
Начштаба изменился в лице:
- Я не знал этого. Распоряжался Сухенко.
Но Андрея уже не было в комнате.
Выйдя на улицу, Андрей отослал Хмеля в ревком с приказом выслать патрули на улицы. Потом спросил Бабича:
- У нас саман есть?
- Есть, от конюшен осталось.
- На дом хватит?
- Ну да, еще останется.
- Надо будет Семену новую хату поскорее поставить. Ты зайди в ревком, посоветуемся. Да чтобы Семен ничего пока не знал.
4
Накануне возвращения Семенного в Староминскую Сухенко получил письмо от генерала Алгина:
"Обстоятельства резко изменились. Открытое выступление в данный момент немыслимо в условиях, когда еще не все части красных ушли с Кубани и не выяснен точный срок выступления армии барона Врангеля. Наше преждевременное выступление было бы заранее обречено на провал и могло бы сильно повредить общему плану. С другой стороны, нельзя, конечно, допустить увода бригады с Кубани. Поэтому предлагаю вам спрятать пулеметы, патроны и казну в надежные места. Пулеметные тачанки разбросать по хуторам, а людей частью распустить по домам, частью же, по вашему усмотрению, увести с командным составом в гривенские, бриньковские и челбасские плавни, как ближайшие к месту высадки десанта. Перед уходом разоружайте станичные гарнизоны, расстреливайте беспощадно коммунистов и всех, кого найдете нужным. Если удастся поймать живым Семенного, препроводите его ко мне под сильным конвоем".
Прочитав письмо, Сухенко сказал начальнику штаба озабоченным тоном:
- Очевидно, генерал Алгин еще не знает о здешних событиях. Вот что, Сергей Петрович. Я возьму свою конвойную сотню и выеду на хутор к его превосходительству, а приказ придется выполнять вам.
- Правильно. Другого выхода нет, Анатолий Николаевич. Езжайте - и да поможет вам бог!
5
Петухи пропели полночь.
Андрей лежал на старом диване в ревкомовском кабинете и старался уснуть.
За окном поднялся ветер. Он промчался по старому саду, налетел на кровлю и хлопнул куском полуоторванного железа. "Ведь говорил же Панасу, чтоб прибил на место…" - подосадовал Андрей. Встав с дивана, он подошел к окну и открыл его.
Темная ночь окутывала станицу. Надвигалась гроза. Со стороны плавней огненными стрелами вспыхивала молния и глухо рокотали далекие еще раскаты грома.
"Нет, так не уснешь… - Андрей снова прилег на диван. - Интересно, о чем сейчас думает его превосходительство? Навряд, чтоб такой старый лисовин решился сейчас на мятеж бригады. А все же чем скорее ее разоружат, тем лучше. Эх, и вытянется у него лицо от такого сюрприза!.. Как хорошо, что хлопцам удалось вырвать арестованных. Вот ежели б поймать Гая, Дрофу да Сухенко с его конвоем… Мы б им устроили поминки по убитым хлопцам!.. Надо будет завтра проверить, как идет постройка новой хаты для Хмеля… И еще: зайти в школу…" - Андрей закрыл глаза, и сейчас же перед ним встал образ черноволосой девушки с большими черными глазами и смеющимся ртом. Андрей снова открыл глаза. "Да нет, чепуха! Не может он, боевой, заслуженный командир, тосковать, словно его ординарец Тимка, по какой–то девчонке… А все–таки тяжело жить бобылем. Одному, со своими думами и мечтами. Вот уже больше года он, молодой, здоровый мужчина, не знает любви и женской ласки… Эх, не об этом тебе, товарищ председатель мечтать надо", - сердится Андрей, стараясь продумать работу ближайших дней. Надо выполнять решение партийного собрания о создании в станице комсомольской ячейки и организации партийно–комсомольской роты. Надо начать вновь формировать гарнизонные сотни, проследить за разоружением сухенковской бригады, попытаться вернуть увезенное оружие и имущество. Да мало ли еще что надо сделать… Сбор хлеба для фронта, помощь семьям, пострадавшим от разгрома гарнизонных сотен…
Андрей решительно встал с дивана. "Нет, видно, не усну! Пойти разве побродить по станице?.." - Андрей надел шашку, маузер, папаху и, набросив на плечи бурку, вышел из кабинета.
6
Зинаиде Дмитриевне тоже не спалось. Она присела к раскрытому окну.
Хороша майская ночь на юге. На черном небе ярко горят звезды, а где–то за школьным садом зловеще ползет, громыхая, грозовая туча, идет приступом на безмятежную тишь, на ночной покой.
Зинаида Дмитриевна нервно ежится при каждом, отдаленном еще, ударе грома. Тяжело чувствовать себя одинокой в такие ночи.
…Наталке приснилось, что ее кто–то зовет. Она открыла глаза, села на кровать и прислушалась. В комнату робко заглядывал месяц, осветив кусок пола и сидящую понуро возле окна Зинаиду Дмитриевну. "Еще не ложилась, тоскует", - подумала Наталка. Она села на кровати, подобрала ноги, обхватив колени руками. Ее черные волосы густыми прядями рассыпались по плечам. "И чего она в нем хорошего нашла, в полковнике том? Губы тонкие, нос длинный, черкесячий, а глаза хоть и красивые, да наглые… Вроде как у сытой кошки".
Наталка быстро соскользнула на пол и подбежала к окну.
- Зинаида Дмитриевна! Тетя Зина! Зиночка, ты плачешь? - Наталка готова была сама разреветься. Она обняла учительницу за шею, тыкалась носом в ее щеку.
У окна мелькнула чья–то тень, и раздался ласковый, немного насмешливый голос:
- Я думал, они ночью любуются, а они плачут… Тоже - нашли дело…
- Дядя Андрей! Вот хорошо, что вы пришли.
Наталка весело засмеялась, но, вспомнив, что она в одной рубашке, смутилась и спряталась за учительницу. Андрей подошел к подоконнику.
- Здравствуйте, Зинаида Дмитриевна! Здравствуй, Цыганенок!
- Дядя Андре–ей!
- Чего?
- Я ж просила…
- Ну, ладно, больше не буду, Цыганенок.
- Опять?!
- Молчу, молчу.
Учительница поспешно вытерла платком лицо и спросила:
- Что это вы, Андрей Григорьевич, по ночам бродите?
- Уж больно ночь душная, не спится.
- Небось по любимой девушке скучаете?
- Где уж нам, старикам!
- Что вы, Андрей Григорьевич - то неуком притворялись, а теперь - стариком, что за фантазия?
- Какая уж там фантазия, Зинаида Дмитриевна?..
Вот послушайте лучше новость. Шел я сейчас по улице, встретил Бабича. Говорит, Сухенко в плавнях объявился. Начальником штаба он теперь у генерала Алгина.
Учительница побледнела и взялась за сердце.
- Что же теперь с ним будет, Андрей Григорьевич?
- Мы поймаем - к стенке прислоним. Он нас поймает - в плавнях утопит.
Зинаида Дмитриевна зло посмотрела на Андрея. "И чего он пришел ночью… Похоже, что без ума от этой девочки - Наталки, а она влюблена по уши в его ординарца". Ей сделалось досадно на этого высокого, красивого, но такого чужого ей человека. Захотелось посмеяться над ним, унизить его в глазах Наталки, сделать ему больно.
- Андрей Григорьевич, я слышала, вы - холостой. Расскажите нам про девушку, которую вы любите.
- Нет у меня такой девушки, Зинаида Дмитриевна.
- Потому, должно быть, что вы такой угрюмый, дикий какой–то, неласковый.
- И вовсе неправда! Дядя Андрей - хороший. А невеселый потому, что его жену белые в плен взяли и замучили. Вот и голова у него седая потому. И еще потому, что он пески проходил и по льду моря Каспийского шел, целая армия там погибла… И он чуть не погиб.
Наталка выпалила все это разом и теперь готова была убежать и спрятаться под одеяло.
Зинаиде Дмитриевне стало совестно. "Какая я дрянная, скверная, - подумала она, но какой–то злой бес толкал ее под руку. - Если нельзя заставить его рассказать про любовь, то пусть споет".
- Андрей Григорьевич, вы пели когда–нибудь любимой девушке?
Андрей смутился.
- Давно… А больше вместе с хлопцами.
- Спойте нам что–нибудь про любовь. Спойте, Андрей Григорьевич.
К ее удивлению, Наталка тоже попросила:
- Дядя Андрей… заспивайте. Ну, дядя Андрей!
Он засмеялся.
- Ну, разве для тебя только, Цыганенок! Ты сегодня похожа на русалку, и для тебя даже такой старый казачина, как я, может не выдержать и запеть.
"Ого! Да он, кажется, способен комплименты говорить", - с удивлением подумала учительница. Наталка повторила:
- Спойте, дядя Андрей…
- Ну, петь так петь, слушайте…
…В эту ночь не спалось и Семену Хмелю… Он заглянул в конюшню, погладил свою рыжую кобылу, подложил ей сена с клевером. Потом побрел на улицу.
Шел к своему двору. Его вновь и вновь тянуло на то место, где так недавно стояла его хата, где жила его семья. Вот уже и знакомый забор из трех продольных досок. Вот и старые тополя, посаженные еще его дедом. Хмель заторопился, но, увидев, что во дворе суетились какие–то люди, в удивлении и тревоге замер.
Посередине двора Хмель разглядел сложенный штабелями саман и две запряженные парами телеги. Он, крадучись, подошел ближе, и невольные слезы выступили у него на глазах.
- То ж мои хлопцы хату мне строят…
Хмель незаметно отошел назад и завернул за угол.
- Нет, каковы бисовые хлопцы, втихомолку, значит. То–то сегодня вечером Бабич все ухмылялся, глядючи на меня…
Возвращаясь обратно и проходя мимо дворов, где были расквартированы казаки бригады Сухенко, Семен подумал: "Спят. Интересно, выступит завтра полк из станицы или нет… Почему это Капуста с Каневской не вернулся?.. Ох, скорее бы убирались сухенковцы отсюдова к лешему!.."
Дойдя до угла, он остановился. "Спивает кто–ось… да никак в школе. Надо пойти глянуть". - И, прислушиваясь к песне, направился к одноэтажному зданию.
Ой, не шуми, явирь, зеленый байраче,
Не плачь, не журися, молодой казаче!
Ой, не сам я плачу, плачут кари очи,
Не дают покоя ни днем и ни ночью.
"Добре поет, сукин кот! Хотел бы я знать, для кого и кто так старается?" Хмель осторожно перелез забор и, пройдя по–над стеной дома, растерянно остановился.
"Андрей… - он протер кулаком глаза. - Ей–богу, Андрей!"
А Семенной, стоя возле раскрытого окна, пел:
Ой, умру я, мила, а ты будешь жива.
Не забудь, моя мила, дэ моя могила,
Моя могила в край синего моря…
"Учительнице, стало быть, спивает. Ну, що ты будешь робить?! Спивает, щоб я згинув, спивает. Ну и дела!.." - И Хмель, пятясь назад, скрылся в темноте ночи…
Андрей оборвал песню.