- Дядя Остап, ежели мы за станицей окопаемся, то они нас все равно пушками вышибут.
- Это так… - мрачно согласился Капуста.
- Пока они не очухались, бери сотню и обходи ихнюю батарею - она, проклятая, тут недалеко устроилась. А я им на фланге буду голову морочить…
Капуста понял Андрея и тотчас же повернул своего коня.
…Никаких подкреплений генерал Бабиев не получал, он отступил к Ольгинской лишь для перегруппировки своих войск и подготовки контрудара.
В ночь после боя состоялась встреча между генералом Бабиевым и комбригом Орловым. Однорукий генерал сидел в открытом автомобиле рядом со своим адъютантом. Говорил комбриг. Он стоял около автомобиля, а позади, в темноте, виднелись его ординарцы с лошадьми. - Я, как и было условлено, ваше превосходительство, пустил конные сотни через дамбу без артиллерийской подготовки. Ваши пулеметчики выкосили треть моей бригады. После этого я атаковал в лоб вашу пехоту и опять потерял больше двухсот человек.
- А для какого черта вы пустили свою казачью конницу в обход моему левому флангу, да еще растрепали по дороге мою конную группу?
- Ваше превосходительство…
- Вы играете с огнем, господин подполковник. Я отказываюсь понимать ваш сегодняшний поступок.
- Но клянусь, ваше превосходительство, что это не моя конница разбила ваш фланг и заставила бежать вашу пехоту.
- Положим, не бежать, а отступить… кто же, по–вашему, атаковал меня с фланга?
- Семенной.
Генерал резко повернулся к комбригу.
- Кто?! Какой Семенной? Тот, что командовал, кажется, дивизией?
- У него была бригада, ваше превосходительство. Казачья бригада. Сейчас он тут председателем комиссии по борьбе с бандитизмом и еще чем–то.
- Сколько у него кавалерии?
- Около пятисот сабель. Это он в первые дни вашего наступления не пустил вас через дамбу.
- Почему вы не послали его вперед, когда шли на Бриньковскую?
- Он был в это время в Староминской, ваше превосходительство. - И, нагибаясь к самому уху генерала, Орлов тихо проговорил: - Алгин разбит вдребезги и спасается с кучкой казаков в камышах… Несколько дней, ваше превосходительство, вас сдерживал лишь взвод Семенного при трех пулеметах, а в это время он сам расправлялся с Алгиным.
Генерал Бабиев проворчал что–то невнятное. Комбриг почтительно выжидал. Наконец генерал выговорил:
- Завтра утром вы перейдете дамбу и отступите к Каневской.
- Слушаюсь. Очень прошу вас, ваше превосходительство, дать по станице несколько орудийных выстрелов.
Генерал кивнул головой. Автомобиль рванулся. Комбриг вытянулся и взял под козырек.
…Генерал Бабиев после встречи с комбригом не ожидал сопротивления. Если он и стрелял по станице, то лишь для того, чтобы дать повод комбригу увести в Каневскую свою бригаду и отряд Семенного.
Бабиев стоял на кургане и наблюдал в бинокль, как над станицей рвались снаряды его батареи. Его конница ждала лишь сигнала вступить в станицу, а пехота в походной колонне стала уже продвигаться вперед. И когда совсем неожиданно над его головой пролетел снаряд и разорвался над конницей, а другой, третий, четвертый - над пехотой, то генерал не сразу понял, что его батарея захвачена противником. Уяснить это помог ему Андрей. Он вырвался со своей лавой откуда–то с правого фланга и налетел на его пехоту…
Генерал по–молодому сбежал с кургана и рванул дверку автомобиля. Конная группа Бабиева вновь не приняла боя и помчалась следом за генеральским автомобилем к Ольгинской.
В этот день генерал потерял треть своей пехоты.
Андрей приказал играть отбой. Наскоро собрав разбросанные по степи пулеметы, винтовки и подсумки с патронами, он отошел назад и стал поспешно укрепляться на подступах к дамбе.
Остаток дня прошел спокойно. Ночью, на неоседланной лошади, прискакал со станции Каневской стрелочник и привез телеграмму из Ростова:
"Каневская Семенному
Спешно перебрасываю свои части Каневскую тчк Держитесь тчк Буду сам тчк Командарм Девятой".
2
Андрей задумчиво смотрел в окно на клочок серого предрассветного неба. Вставать было еще рано, да и не хотелось. Через два часа его отряд выступает на Ахтари, где, говорят, выгружены танки для Улагая.
Вчера, когда после жестокого боя сотни Андрея были отжаты к дамбе и он уже собирался переходить на ту сторону, подошли части Девятой армии и отогнали генерала Бабиева к Ольгинской.
В этот же день, по распоряжению командующего, был арестован командир Уральской кавбригады. Ее бросили наперерез Бабиеву - отрезать ему дорогу на Тимашевку. Андрею же было поручено занять со своим отрядом Приморско - Ахтарскую и попытаться перехватить танки. В помощь Андрею дали захваченную им у Бабиева батарею.
Андрей взглянул на часы. Было десять минут шестого.
- Пора, - вслух проговорил он и стал одеваться.
…Отряд Андрея шел к Приморско - Ахтарской, держась линии железной дороги. Было прохладно, по небу плыли дождевые тучи, дул холодный ветер. Андрей отстегнул от седла бурку и, обращаясь к ехавшему рядом с ним Остапу Капусте, проговорил:
- Будет дождь… Боюсь, что танков в Ахтарях не найдем, зря только время стеряем.
Капуста посмотрел на небо, для чего–то снял папаху и с минуту ехал с непокрытой головой, предоставив ветру трепать, как тому вздумается, его седой чуб.
- Не будет дождя, Андрей Григорьевич. - Он надел папаху. - Ежели хочешь, повернем назад. Черт с ними, с танками!
- Приказано занять Ахтари - значит, надо ехать.
- Ну, дывись сам. А по–моему, можно и повернуть да ударить десантникам по потылице, а потом тем же порядком и самому Улагаю, что прет зараз на Екатеринодар… Да, Андрей Григорьевич, совсем запамятовал тебе сказать… сына старшего женю. В Каневскую вернемся, зову на свадьбу.
- Можно и на свадьбу, дядя Остап, только без попа. На ком женишь?
- Прокофия Пруна дочку высватал.
- Это Катеринку?
- Ее.
- Хорошая дивчина. Немного мне сродни доводится. Ну, а как сосед Пруна, Степан Черешня, выдал свою дочку?
- Нет. Ух, и красавица же… - Он пытливо посмотрел на Андрея и тронул рукой седые усы. - Андрей Григорьевич, сосватать тебе, может?
- Что?! - вздрогнул Андрей.
- Чего вскидываешься? Человек ты молодой, не годится тебе бобылем жить.
- Много еще боев впереди, может, чья шашка сосватает.
- Все под богом ходим. Ты с этим не шути. Ты скажи только… мигом вас обкручу.
- Да чего ты, скажи на милость, меня женить вздумал?
- Что, аль другую любишь?
- Может, и люблю…
- То–то я примечаю, ты худеть стал.
Андрей хотел рассердиться, но в тоне Капусты было столько теплоты и участия, что у него не хватило духа резко ответить старику.
…Генерал Улагай не опасался нападения красных на Ахтарский порт и не спешил создать там крепкий гарнизон. Он считал, что все войска должны быть собраны в железный кулак и нанести сокрушительный удар по Екатеринодару. Для движения на Бриньковскую и Каневскую он отделил лишь небольшую часть десанта.
Когда Андрей, вырубив оставленную Улагаем в Ахтарском порту команду, занял его своим отрядом, Улагай неожиданно для себя очутился без тыла. Вдобавок между ним и генералом Бабиевым вклинились части Девятой армии и Уральская кавбригада, угрожая его бесчисленным обозам с обмундированием, снаряжением и оружием. Не предвидел Улагай многого: и подхода частей Девятой армии, и упорного сопротивления красных у Бриньковской, а главное - того, что казаки, в подавляющем большинстве своем, останутся глухи к призыву барона Врангеля влиться в ряды Русской армии. Пожар, зажженный умелой рукой, не получал достаточно горючего материала и стал затухать. Вместо широкого потока добровольцев - принудительная мобилизация. Вместо радостной встречи "освободителей" - упорная борьба с "освобождаемыми" за каждую пядь земли.
Казаки не верили больше генералам и не хотели ссориться с Советской властью. Не помогло и воззвание Улагая к иногородним, обещавшее казачье звание тем, кто добровольно придет на призывные пункты. Надеть казачьи черкески пожелали лишь сынки лавочников да кое–кто из богатых хуторян, остальные предпочитали отступать вместе с Порфирием Кадыгробом на Тимашевку, оказывая сопротивление врангелевцам в каждой балке, за каждым курганом.
Формирование Первого армейского казачьего корпуса явно замедлялось, а красные все время стягивали войска в Екатеринодар. Формирование же Второго корпуса совсем сорвалось из–за неудач Алгина и Бабиева.
Не могли не повлиять на судьбу десанта и дошедшие до станиц вести о переломе на Крымском фронте. Красная Армия уже не отступала. Она закреплялась на отбитых рубежах, готовясь перейти в контрнаступление.
…Андрей, заняв Приморско - Ахтарскую, ночью, при мерцающем свете каганца, писал донесение командиру: "Приморско - Ахтарская полностью очищена от белогвардейцев. Захвачено богато английского обмундирования, винтовок и патронов. Нашей батареей подбит один из трех пароходов, которые вздумали обстреливать нас из пулеметов и пушек…
Обмундирование и оружие подсчитывается, после чего будет отправлено под усиленной охраной через Бриньковские плавни в Каневскую, а оттуда в Ростов.
О танках тут ничего не знают. Бронеавтомобили же Улагай взял с собой. Пленных разбил на две партии - мобилизованных и добровольцев. Первую партию отпустил по домам. Вторую, двадцать три человека, расстрелял. Семенной".
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
С тех пор как штаб "Повстанческой армии" вынужден был снова уйти в плавни, в землянке полковника Дрофы жили, кроме него, генерал Алгин, полковник Сухенко и есаул Гай.
Генерал Алгин, поджав под себя ноги, сидел на койке и сосредоточенно курил трубку. Его окутывали густые облака сизого дыма. Полковнику Дрофе, прохаживавшемуся по комнате, временами казалось, что маленькая фигурка генерала вот–вот оторвется от койки и улетит вместе с дымовым облаком в полуоткрытый полог входа.
Сухенко, размотав перевязку, осматривал свою левую руку. Рана была пустяшной: пуля пробила ладонь навылет, - но рука почернела и вздулась. "Йодом бы залить…" - подумал Сухенко. Но йода не было.
Дрофа подошел к Сухенко и, взглянув на его руку, сказал насмешливо:
- Домахались руками, пока пулю не поймали. А теперь руку отрежут… ежели раньше от заражения к праотцам не отправитесь.
- Вашу же, полковник, пехоту останавливал, когда она от красных драпала, - огрызнулся Сухенко.
Дрофа ничего не ответил и снова зашагал по комнате, глубоко засунув руки в карманы офицерских рейтуз.
Он понимал, что если Алгин молчит уже около часа, непрерывно затягиваясь табачным дымом, значит, он думает за всех и, наверное, придет к неплохому решению. Уж, конечно, не этот юбочник Сухенко может найти выход… Волочиться за первой встречной бабой, лихо протанцевать мазурку или наурскую, смело мчаться во главе конной казачьей лавы, - это он может, это его жизнь. А вот хладнокровно, как в шахматной игре, рассчитать, взвесить обстоятельства, подметить слабые стороны противника, найти выход из волчьего капкана, в который они попали, - на это Сухенко не способен.
…А положение штаба и отряда действительно препаршивое. Теперь вся надежда на силы десанта. Уральская бригада, очевидно, уже прибыла, иначе Семенной не бросил бы против Алгина всю свою конницу. Но уральцы не смогут задержать надолго Бабиева, и он уже, должно быть, подходит к Каневской… Семенному же придется срочно перебрасывать навстречу десанту все силы гарнизонов. И если в Каневской при подходе Бабиева вспыхнет восстание, то положение может быстро измениться…
Полог входа зашевелился, и в комнату, пригибаясь под притолокой, вошел Гай. Он поставил на стол две манерки с пшенным кулешом и шутливо проговорил:
- Кушайте, господа, изысканное блюдо… Впрочем, не падайте духом: кулеш с индюшатиной.
Дрофа достал с полки четыре ложки, несколько белых сухарей.
Гай зачерпнул ложкой кулеш и подал генералу, тот подул на ложку и попробовал.
- Вкусно… только соли маловато.
- Последнюю высыпал.
Ели жадно, обжигаясь горячим хлебовом.
Алгин первый отложил ложку и, вытерев платком усы и бороду, посмотрел на Дрофу.
- Придется переформировать отряд… свести его в один батальон с конной разведкой… и ночью попытаться вырваться из этого чертова болота. Красные сейчас, должно быть, заняты защитой Каневской от Бабиева.
- У нас много тяжелораненых. Куда мы их денем? - спросил Сухенко.
- Таких раненых надо будет прикончить, - спокойно проговорил Дрофа и вытащил из кулеша кусок мяса.
- Ну, это уж… - вырвалось у Сухенко.
- Что? - спросил Дрофа.
- Подлость, вот что! - Сухенко отшвырнул ложку и порывисто поднялся.
- Я не дам добивать своих раненых бойцов, - мрачно откликнулся Гай и тоже встал.
- Садитесь, господа, обсудим, - приказал спокойно Алгин. Сухенко и Гай нехотя сели. - Сейчас Русская армия терпит большие затруднения. По последним сведениям, большевики стягивают против нас крупные силы. О действиях группы полковника Назарова тоже вести неутешительные. Вопреки всем надеждам, донское казачество не восстает по пути движения назаровского отряда… Нам совместно с десантом необходимо во что бы то ни стало захватить Кубань и срочно провести мобилизацию. Этим мы сильно поможем Русской армии. Генерал Улагай уже двигается на Екатеринодар. Очевидно, он проводит широкую мобилизацию в занятых станицах. Нам надо выбраться отсюда, поскорей соединиться с генералом Бабиевым и немедленно приступить к формированию Второго конного корпуса. И время и возможности у нас весьма ограниченные. Гуманность, Анатолий Николаевич, дело хорошее, но… С тяжелоранеными нам не прорваться. Оставить их здесь тоже нет смысла. Они либо погибнут, либо попадут в руки красным и могут выболтать многое… Поэтому, как ни жаль, но таких раненых придется умертвить. И придется это дело организовать вам, Марк Сергеевич.
- Будет сделано.
Гай молча встал и вышел из домика. Сухенко принялся забинтовывать руку.
- Анатолий Николаевич, я поручаю вам подобрать человека, или даже двух, и послать их спешно к генералу Бабиеву. Надо сообщить ему о нашем положении. Записку напишу я.
- Слушаюсь. Если разрешите, я пошлю старшего урядника Шеремета. Он отлично знает плавни и все ближайшие пути к Каневской и Бриньковской.
- Хорошо, пускай сейчас же собирается. Через час после его отъезда высылайте второго гонца. Я напишу две записки.
Сухенко, бережно прижимая к груди раненую руку, вышел.
- Аркадий Львович, - сказал Дрофа, - а что вы думаете о неудаче Русской армии под Каховкой? Мне кажется…
- Что же вам кажется?
- Я думаю так: если большевики бросят на Юж–яый фронт все, что смогут снять с польского, и, кроме того, произведут дополнительную мобилизацию, - наши могут оказаться снова запертыми в Крыму.
- Нет, я не допускаю этого. Наша армия сейчас великолепно оснащена, части - отборные, солдаты и казаки не утомлены. На офицерско–юнкерские полки можно полагаться безоговорочно. Части же красных устали, выдохлись. Они вынуждены мобилизовать старшие возрасты, бородачей… А самое главное - ни Англия, ни Франция никогда не примирятся с таким положением, чтобы на одной шестой части земного шара правили большевики. В крайнем случае, барон Врангель пойдет на любые территориальные уступки Англии и Франции - и тогда они высадят в Крыму экспедиционный корпус.
- Давно это надо было сделать! - раздраженно проговорил Дрофа. - Лучше отдать и Донбасс, и бакинскую нефть, и даже больше этого, чем потерять все!
- Ну, щедро раздавать, пожалуй, не следует, да и нет в этом нужды, а вот на уступку англичанам Донбасса надо, по–моему, идти - и притом немедленно.
- А на какой срок они добиваются концессии на Донбасс?
- На девяносто девять лет.
- Ого! Это я понимаю! Вот так концессия!
- При условии передачи им Донбасса, они вводят туда свои войска…
- И надо отдать им Донбасс. Иначе не жить вам, ваше превосходительство, в атаманском дворце и не держать в руках булавы войска кубанского… А мне… Ведь у меня нет средств, и мне не с чем драпать за границу в случае провала!
- У вас слишком мрачные мысли сегодня, полковник. Я твердо убежден, что, несмотря на все наши временные неудачи, мы победим.
Маленькая серая птичка - камышовка - примостилась на молодой ветке дикого шиповника, росшего в глубокой балке, и с любопытством рассматривала неподвижно лежащего шагах в десяти молоденького казака в серой черкеске. Недалеко от него пасся по дну балки вороной белолобый конь.
Камышовка, заметив шулику, быстро порхнула в соседний терновый куст. Шулика описала широкий круг, но, потеряв из виду добычу, скрылась в лучах заходящего солнца.
Казак открыл глаза. Полежав еще с минуту, встал, направился к коню и привычными движениями стал подтягивать подпруги. Конь недовольно фыркнул. Его карие глаза стали злыми, а маленькие уши прижались назад.
- Ну, ну! Не балуй! Не вздумай кусаться!
Но Котенок мотал головой и не хотел брать в рот опротивевшее железо. Он даже куснул слегка хозяина за плечо, но тот все же притянул за челку его голову и засунул в рот мундштук.
Тимка, с Котенком на поводу, выбрался из балки, предварительно удостоверясь, что поблизости никого нет. Прыгнув в седло, шагом поехал по выжженной солнцем степи.
Тимка не нашел в Каневской Бабиева, не было врангелевцев и в Бриньковской. Ольгинская была занята красными. Узнав, что бои идут возле Тимашевки, Тимка пробирался по ночам туда, прячась днем по глубоким оврагам и балкам.
Генерал Алгин, вручая ему записку, трижды перекрестил его и ласково проговорил:
- Езжай и… да поможет тебе бог! Растроганный генеральской приветливостью, Тимка
решил во что бы то ни стало добраться до войск десанта. Он и сам не знал, что его побудило согласиться на выполнение такого рискованного поручения. Вернее всего, тоска по воле и желание скорее вырваться из плавней.
Вахмистр Шеремет, узнав об отъезде сына, насупился. Он хотел приласкать Тимку, но, не зная, как это сделать, стоял молча, не отрывая от Тимки глаз.
- Значит, едешь?
- Еду, - едва слышно ответил Тимка.
- Взрослого не могли, что ли, найти?..
- Я старший урядник… - нотка гордости прозвучала в голосе Тимки.
- Поймают, голову враз оторвут, особливо за то, что урядник.
- Один конец, батя. А так жить - хуже смерти… Шеремет удивленно посмотрел на сына и словно впервые заметил темные круги под его глазами, желтый, нездоровый цвет лица, тоску в когда–то беззаботно веселых, озорных синих глазах. И, всегда суровый к своим детям, старый Шеремет неуклюже обнял сына. Тимке даже показалось на миг, что отец всхлипнул.
"Придется ли свидеться?" - подумал Тимка, вспоминая расставание с отцом, и вздохнул. Правда, цель близка: он уже объехал правый фланг красных и сегодня ночью, резко свернув влево, должен обязательно наткнуться на дозоры десантных войск.
Тимка достал из подсумка пару погон и с трудом приколол их английскими булавками к черкеске.