- Ну? - спросил Федя.
- В сарае вроде уздечка звякнула...
- Я тоже слышал, потому и свистнул тебе. Где Володька?
- Залег. Наблюдает.
- Идем проверим.
Свернув с дороги, они скрылись за бугром. Но вернулись быстро. Не дойдя до нашей лежки, остановились, продолжая что-то обсуждать меж собою.
- Были бы мы одни, другой вопрос,- услышал я голос Цыганкова.
Вскоре нас повели прочь от дороги. Снова, попетляв по межам, пересекли картофельное поле и спустились по узкой торной тропе в низину, где густо рос по лугу ивняк вперемежку с ольхой.
- Привал. Отдыхайте,- приказал Цыганков.- Мы скоро вернемся.
Он опять ушел с Виктором. С нами остался Володя.
Мне не терпелось узнать, что насторожило Федю в сарае и почему вернулись обратно.
Была глубокая ночь. Тихо плыла над полями луна. На траву стелилась роса. Свежело. Я влез в свою чертову кожу, с благодарностью вспоминая жену политрука, и попытался заснуть. Положив голову на медицинскую сумку, рядом со мной расположилась Катя. Остальные посменно стояли за кустами в карауле. Услышав шаги, я поднял голову и увидел на плече подходившего Цыганкова баранью голову. Остановившись, он привычным движением снял с плеча живую ношу и положил на землю. Подсел к нам, вытирая кепкой лицо, заговорил:
- Решил, что староста задумал променять нас всех вот на этого валуха...
- Как променять?- спросила Катя.
- Чуть не напоролись на засаду... Полицаи и гансики спрятали коней в сарай и надумали встретить нас горяченькими...
- Ну и что дальше?- Я придвинулся к нему совсем близко.
- Витек с Володей учуяли... Да и я тоже слышал, как лошадь фыркнула, уздечкой загремела.
Между прочим, звон колечек трензелей и всхрап не миновали и моих ушей. Но я подумал тогда, что от радости мне начинают мерещиться кони.
- Если бы мы были одни, то пошутили бы с ними малость...
- Выходит, я помешал?
- Зачем так говорить. За нами не пропадет... Я старосту чуть не прошил из автомата. Ты, говорю, гад, потрох бараний пожалел? Упал на колени и клянется, что не он. Стали разбираться. Выяснили, нет, не он, да и какой ему смысл?
- Так ведь кто-то навел?
- Не думаю. Движение на Витебск усилилось. Все прут напрямик, как и мы... Ну ладно, лёсовички, двинули дальше, барашка свежевать.
Подхватив автомат, Федя встал.
- Кто из вас покрепче, пусть понесет барана. Наверное, ты самый большой тут?- кивнул он на Семена.
- Я готов. Давайте,- охотно отозвался Сенька и выступил вперед.
- Ну и лады. Как устанешь, дружки сменят. А то мы той ночью на железке поезд подкарауливали, а в эту вас поджидали и не прилегли даже. Выходит, две полных ночи топчемся. Тут без барашка и до столицы не дотянешь...
- А что за столица? - спросил я.
- Партизанская... далековато...
- Сколько идти? - для меня это был немаловажный вопрос.
- Туда мы не пойдем сегодня. Только до "гостиницы", временую базу так называют. Там отдохнем пару денечков.
- Ну а поезд все-таки подкараулили? - поинтересовался я.
- А то как же. Эшелон с танками. Вперед, товарищи. А то нам еще топать да топать... Кувырнули мы его, эшелон-то.
Сказал буднично, просто и засмеялся молодым дерзким смешком.
К месту дневки пришли на рассвете. На последних километрах мне почему-то было больно держать левой рукой посох. Только позже я узнал, что между мизинцем и безымянным пальцем засел осколок снаряда величиною с полгорошины. В правом локтевом суставе, под бинтами, гнездились два осколка - эти прижились навечно. Федя Цыганков все время шел рядом со мной, часто приказывал делать привалы и тешил нас разными партизанскими байками.
Временная база, в шутку прозванная партизанской гостиницей, оказалась в лесу, в районе Перховских дач. Здесь стояло свыше десятка шалашей, покрытых еловым лапником. Место было обжитым и по-своему благоустроенным - в виде сибирской таежной заимки. Около свежего кострища заготовлена кучка сухих дров. Тут же на суку висел чем-то набитый холщовый мешок. Федя снял его, посмотрел и обрадованно проговорил:
- Порядок! Хлеб, соль и даже лавровый лист. Молодцы кочубеевцы.
Кто такие кочубеевцы, я тогда еще не знал. Федя Цыганков подвел меня к небольшому двухместному шалашу:
- Вот вам персональная хата. Ложитесь и отдыхайте. Последние версты всегда немерены... видел, как тяжело вам было. С этого дня мы с Виктором Балашовым, вашим земляком, берем над вами шефство. Если что будет нужно, обращайтесь ко мне или к нему. Все устроим, как полагается. Есть у нас начальник санитарной части, Маринка, не девушка, а золото. Но она сейчас в столице.
- А где отряд, если не секрет?
- Пошел принимать самолеты. Спецгруз для отряда. Сегодня вечером должен прибыть сюда. Переднюем - и дальше.
- Отряд подвижный?
- На месте не сидит... Столица отсюда километрах в сорока. Это, можно сказать, наш, советский, район. Весь народ там свойский, горой за партизан. Предупреждает нас загодя, если каратели вздумают наступать. Мы их встречаем как надо - стреляем из засад, а потом в глубину леса уходим... Пока они очухаются, мы уже совсем в другом месте. Гитлеровский гарнизон щелканем, на шоссе машины пожжем - и к себе в столицу. Так и живем. Может, уснете? Как баранина поспеет, разбудим.
Спать мне не хотелось. Слушая его рассказ, я еще никак не мог поверить, что нахожусь у своих и что это не сон. Радость была настолько сильной, что я почувствовал себя будто возрожденным из кошмарного небытия.
- Значит, на железную дорогу вы ходите из своей столицы?
- Не мы одни. Тут и гришинцы, кочубеевцы, волковцы, демидовцы.
- И куда идут больше?
- На Витебку. За Днепр.
- А там что, нет партизан?
- В этом районе, где мы были, нет. Туда противник подтягивает крупные свои части, строит укрепления.
- Но ведь именно туда переправились наши группы.
- Так это ваши?- выкрикнул Цыганков. Я ему рассказал, как было дело.
Он долго молчал, словно прислушиваясь к голосам товарищей, к треску сучьев, к стуку топора, к веселому у костра смеху Кати.
- Должен вас огорчить. Одну группу, кажется, захватили каратели.
- Где? Когда? Какая группа?
- Какая - не знаю. Солоха их отговаривала, а они не послушались. Наверное, харчи кончились, зашли в деревню, обстановки не знали, безоружные, ну и напоролись.
- И что с ними?
- Говорят, убили, в сарае.
Шалаш мне показался тесным и душным, пришлось расстегнуть воротник гимнастерки.
- Вижу, зря сказал. Не уснете теперь...
- У вас точные сведения?
- Сообщил наш человек, а там не знаю... Может быть, перепутал...
После того как Федя ушел к костру, я пытался уснуть, но не мог. Из головы не выходили погибшие товарищи. Безмерная грусть охватила меня, но усталость вскоре взяла свое, и я крепко заснул, помня, что не надо вскакивать, прислушиваться, идти проверять посты, как это было в последние ночи.
Когда проснулся, шалаш был наполнен свежим, лечебным запахом хвои, смешанным с дымком костра.
Подошел Володя и позвал завтракать. Около разостланной плащ-палатки стоял наполненный мясом чугун, исходивший паром, лежали большие ломти ржаного хлеба. Я взял небольшое ребрышко, а к другому ничему и не притронулся. Голодный психоз прошел. Я был дома. Вернувшись к шалашу, снова крепко уснул. Наверное, проспал бы весь день и ночь прихватил, да разбудил громкий разговор. Видимо, большая группа людей с шутками и смехом занимала шалаши, гремя снаряжением и оружием.
- Ну, где он тут, кавалерист-то?- услышал я молодой сильный голос с явным татарским акцентом и понял, что это командир отряда Александр Бикбаев.
- Здесь, здесь!- ответил я по-татарски и придвинулся к отверстию шалаша.
- Оказывается, он и татарский язык знает, а?- Смуглый, темнобровый парень, пожав мне руку, обратился к стоящему рядом высокому светловолосому военному в выгоревшей хлопчатобумажной гимнастерке, опоясанной полевыми ремнями с кобурой на боку.
- Комиссар Николай Цирбунов.- Протягивая ему ладонь, я хотел было встать, но он остановил меня:- Отдыхайте, отдыхайте!- и присел у входа.
- Татарский язык откуда знаешь?- Бикбаев сел напротив комиссара. Сложил ноги калачиком, небрежно кинул на колени трофейный парабеллум.
Я ответил, что родился и вырос под Оренбургом, в станице Ильинской, где жило много татар. После рассказа обо всем, что со мной приключилось, Бикбаев сказал:
- Очень жаль, друг, что нет у нас кавалерийского полка! Эх, мы бы тут с тобой наделали делов! Как ты думаешь, комиссар?
- Думаю, Саша, надо собрать людей. Я хочу провести политинформацию.
22
Вечер. Солнечные лучи стелются по небольшой поляне, где собрались партизаны, только что вернувшиеся с задания с Витебской железной дороги. Да, картина необыкновенная! Были они обмундированы в форму чуть ли не всех родов войск Красной Армии, в гражданские пиджаки, в немецкие, мышиного цвета, мундиры с тусклыми пуговицами. Да и вооружены чем бог послал: у многих ППШ с круглыми дисками, кавалерийские карабины, скорострельные СВТ, трофейные автоматы и винтовки. А лица молодые, белозубые улыбки, загар на щеках и неуемный жар в глазах - хоть каждого пиши на холсте. Вот стоит узкоглазый, с иссеченным оспой лицом, с умным, пронзительным взглядом партизан, увешанный гранатами и подсумками. А сосед его - с буйным рыжим чубом на крутом виске, с яркой полоской шрама во весь розовый лоб...
- Смирно!- скомандовал командир Александр Бикбаев.- Комиссар слово имеет!- Голос его в один миг смыл и смех и шутки.
- Товарищи, сегодня к нам прибыло новое пополнение...
Полной неожиданностью было для меня начало речи комиссара отряда. Комиссар говорил о нас, и я впервые совсем неожиданно увидел себя со стороны и подивился тому, как, израненный, преодолел на своем пути немыслимые препятствия.
Я не хочу воспроизводить речь комиссара, хотя запомнил ее чуть ли не дословно. Запомнил и тишину лесную, и устремленные на нас глаза людей, и залповые удары ладоней, от которых задрожало сердце.
Всего, что тогда сказал о нас комиссар Николай Цирбунов, хватило мне надолго.
Вечером к шалашу пришел комиссар и сказал, что меня подлечат, немножко откормят медком, яблоками и отправят в партизанский полк Сергея Гришина.
- У них там нормальный госпиталь - сами лечат, оперируют, ставят снова в строй. Тяжелораненых отправляют на самолетах на Большую землю.
- А где сейчас полк Гришина базируется?
- В Белоруссии. Это километров триста отсюда. Дадим тебе хорошего коня. Не будет недостатка и в провожатых.
- Что представляет из себя Гришин?- невольно вырвалось у меня.
- Гришин? Герой Советского Союза, майор. Бывший учитель. Ну, что еще?- Цирбунов надолго задумался, не спеша закурил, шумно пустил дымок, продолжил:- Сергей Владимирович не костью широк, а вот этим самым…- Комиссар постучал ладонью по лбу.- Мы традиционно привыкли измерять, сравнивать дарование военачальников, их сметку с чапаевской, суворовской, а с точки зрения партизанской тактики - с Денисом Давыдовым. Кстати, и места тут близко, где он действовал. Слова "храбрый", "талантливый", "находчивый", отдельно взятые, еще ничего не выражают. Сергей Гришин ни на кого не похож. Человек с большой буквы. Самородок. Люди тянутся к нему. Авторитет его командирский очень высок.
Очень хотелось быстрее увидеть прославленного героя.
- Мы тоже делаем свое дело, как умеем,- продолжал он.- И разведку ведем, и поезда вражеские взрываем, и машины жжем. А полк Гришина действует масштабно, охватывает одновременно несколько районов.
Увидев проходившего командира, Николай крикнул:
- Иди, Саша, приземляйся до нашего шалаша.
- Можно маленько... О чем разговор-то?- садясь на бревнышко, спросил командир.
- Да вот старший лейтенант поедет в полковой госпиталь Сергея Гришина и интересуется, что это за полк, каков командир? Я ему рассказал немного, может, ты добавишь?
- О Гришине ходят всякие легенды. Молодец он, Гришин-то!- Бикбаев порывисто соскользнул с бревна и уселся на еловые лапы, бросив под себя по-татарски ноги в яловых сапогах. Темные глаза командира заблестели.- Сергея Владимировича Гришина я знаю с сорок второго года. В августе по приказу штаба партизанского движения наш отряд перешел линию фронта, чтобы хорошенько вооружиться, обмундироваться и всякие другие важные дела справить на Большой земле и новые задачи получить для дальнейших действий. Остановились ночевать в деревне Бакшеево, где располагался штаб тринадцатого полка. Тогда с Гришиным близко познакомиться не пришлось. Он каждый день дрался с немцами, не до меня ему было. Поговорили немного, разными сведениями обменялись. Он ко мне присматривался, а я к нему. Понравился он мне шибко. Башка у него светлая, умная и смеялся уж больно заразительно. В конце января я вернулся с отрядом обратно. Николая Кутузова, который был адъютантом Сергея Владимировича, привел с собой. Ох и боевой парень, Николай!
Помолчали. Потом я поинтересовался, как они проходили линию фронта.
- Дыг обыкновенно!- Бикбаев тронул пальцем свой крючковатый нос.- Дуем вперед через сугробы, где гранату швырнем, где из автоматов врежем. Они орут: "А-ля-ля!" А что тут орать, когда мы уже в лесу. Так и шли. Вот когда отсюда двигались, на завал напоролись, спутанный колючей проволокой...
- Потери были?
- Одного убили, другого ранили. А обратно прошли чисто...
Я расспрашивал потому, что мне не давал покоя наш последний на линии фронта бой: я много думал о нем, анализировал ошибки. Правда, Федя Цыганков делился со мной, как они возвращались через передний край, но уж слишком рассказ его был упрощенным.
- Двигаясь в свой Краснинский район, мы вошли восточнее Витебска в партизанскую зону...
Бикбаев замолчал. Я понял, что пройти в свой район им сразу не удалось. Нетрудно было догадаться, почему он называл его "своим". Отряд проводил обширную разведывательную работу, имел там много своих людей, как и отряд капитана Денисова в Андреевском районе.
- Там тогда скопилось одиннадцать тысяч партизан, прочно заблокированных фашистами,- продолжал Александр.- Район большой, обстановка аховая. Нашему отряду отвели рубеж обороны в южной части зоны, по реке Западная Двина - деревни Горькава, Штаны и Островская. Оборонялись больше месяца. Приходилось отбивать по нескольку атак в день. В начале марта, совместно с отрядами Кочубея, прорвали "блокаду и двинулись в Понизовский район Смоленской области. С нами шли тридцать три человека гришинцев, которые знали, где находится штаб полка. Перед этим они ходили на Витебскую железку, спустили под откос эшелоны противника, а потом застряли в заблокированном районе и теперь возвращались к своим.
С Сергеем Гришиным мы встретились в деревне Никоновщине и быстро как-то подружились. Полк его вел тогда тяжелейшие бои, много маневрировал, делал переходы в двадцать - тридцать километров, таскал за собой вражеские соединения.
Положение было очень сложным и трудным, люди пообносились - не хватало обуви, одежды, а боеприпасы, в основном, с боями брали у противника. Особенно плохо было с питанием. Хлеб и скот немцы начисто разграбили, население голодало.
Видя, как лихо приходится Гришину, говорю ему: "Пропадешь ты тут..."- "Ты что, мне панихиду поешь?"- Сергей уставился на меня. "При чем тут разные поповские слова? Я даже муллы не боялся... Жрать людям нечего. Скоро всех лошадей съедите! И не только раненых, пушки не на чем будет везти. Подумай!"- "Ишь ты, какой стратег нашелся! А ну-ка, Александр Султанович, скажи мне, что у тебя на уме?"- "Уходить надо отсюда, Сергей Владимирович".- "Куда? В мой Краснинский район?"
Сергей сразу двух генералов за нос водил. А потом побил и ушел восвояси. У них регулярные войска, танки, самолеты, а у Гришина было семьдесят подвод с ранеными. Так это ж Гришин!
Александр Бикбаев выдохнул слова с присвистом. Загорелое бронзовое лицо его казалось мне мужественным; рассказ его был горячим, искренним, и мысли свои он излагал просто, с чуть грубоватой интонацией в голосе. Выглядел командир отряда куда старше своих лет.
- Значит, позвал я Гришина сюда к нам. А он спрашивает: "У тебя что там, молочные реки текут в кисельных берегах?"- "Киселя нет,- отвечаю,- зато полицейских и мелких гитлеровских гарнизонов хватает... Район почти не потревоженный фрицами, вот главное. Хоть людей мало-мальски оденешь. Ведь ужас в чем ходят! Изношенные ватники, на которые глядеть-то дыг тошно".- "А что, в твоем районе фабрики есть обувные, текстильные?"- хохочет Гришин. "Ты, может, немцев боишься?"- подковырнул я его. "Именно хочу быть там, где их больше - лупить есть кого..."
Перебросились словами и разошлись. Выбрал случай, снова намекнул ему. Он, видимо, уже все хорошенько обдумал, говорит: "Погоди, Саша. Тут такое дело..."- "Какое?"- "Тут у меня эта нечистая сила... Двух власовских офицеров приказано отправить за линию фронта, на Большую землю. И жену с ними посылаю".- "Жену?"- "Ничего, она у меня ловкая. В Центральный Комитет комсомола ее вызывают. Да и, понимаешь, ребенка ждет".
Вера Петровна потом написала, как она, одна-единственная женщина, шла среди такого количества мужиков. Март месяц. Холод, грязь, вши. Мужики-то разденутся около костра и стряхивают паразитов в огонь. А ей, бабе-то, ловко ли? Уйдет в кустики, снимет там одежку, потрясет, погоняет... Смешно? А у самой под сердцем мальчишка ногами воюет... Пришла вся насквозь прокопченная дымом костров. Так-то вот!
А вскоре позвал меня Гришин и сказал: "Ладно, пойдем в твой район кисели краснинские хлебать..."
Когда двинулись в путь, хлебнули всякого... Ночью стали переходить шоссейку Демидов - Рудня, а тут четырнадцать автомашин с солдатами противника, прямо на нашу колонну так и наехали. Пришлось развернуться, огня дать. И надо же было случиться такой хреновине: лежим рядом с адъютантом Николаем Чаловым, бьем почти в упор, а граната, брошенная немцем, возьми да и разорвись рядом. Взрыв повредил Николаю позвоночник, а мне перепонку левого уха попортил и глаз так запорошил, что две недели потом ни смотреть как следует, ни стрелять не мог.
Приходит Сергей Гришин и говорит: "Ты хоть, Саша, и окосел маленько, но все равно придется тебе вести полк, потому что местность хорошо знакома".
Знакома-то знакома, а ведь надо переходить магистраль Смоленск - Витебск! Тут и четырех глаз мало... Ладно. Повел. Со мной пошел командир первого батальона Николай Иванович Москвин со своим народом. А ребята у него подобрались что надо. Ничего, прошли. Скоро нас догнал на своем вороном жеребце Гришин. Слез с коня, пошел рядом, спрашивает: "Где на отдых встанем?"- "Чтобы от противника оторваться, надо идти до деревни Ельни",- говорю ему. "Далеко это?"- "На карте все сказано..."
Сергей никогда на одном месте находиться не мог. Пройдет немного с нами, отстанет, колонну проверяет. Глядишь, опять догнал. Пошагает пешочком, потолкует о том о сем - и снова в центре колонны. Люди видят, как их командир работает на марше, и тоже подтягиваются. Устал он тогда изрядно, спрашивает: "Ну, скоро, Саша, твоя Ельня?"- "Скоро, скоро..."
Пришли туда перед рассветом. Деревня лесная, жителей никого - всех повыселяли, связи с партизанами боятся. А того не понимают, дурни, что все честные советские люди заодно с нами. Больно сердцу, когда деревня пустая, в избах ни одного целого окошка, ветер гуляет кругом.