Люди стали сбрасывать опорки, рваное тряпье. Ранди, Тиша и Мария Васильевна распределяли теплые носки, обувь, немецкие шинели, шарфы. На всех не хватило, и кое-кому пришлось выдавать только варежки. Но узников это не пугало. Охваченные одним порывом - поскорее выбраться из этого страшного места, - они готовы были идти в чем есть. Один из них, высокий, изможденный мужчина с отвисшими складками кожи на щеках, когда трофейная шинель-маломерка лопнула на нем по шву, весело воскликнул:
- До своих дойду, а там новую сошьют.
Не досталось ничего и Марии Рябининой. Она по сравнению с другими одета хорошо: длинноухая пуховая шапка, на худеньких плечах в лохмотья изодранная шубенка, валенки, подшитые через край белыми нитками.
"А если замерзнут в пути? - подумал Комлев. - Но как можно предложить кому-то остаться? Кто откажется от попытки прорваться на родину? Даже думать об этом нельзя! Надо рисковать, надо брать на себя ответственность за все и всех".
- Лейтенант Мирзоев! Вы командир боевого отделения. Людей знаете, выдайте оружие и боеприпасы.
Приготовления закончены. Все столпились у выхода. Никита Кузьмич посмотрел на Оскара.
- Ну друг, всем вам большое спасибо. Лиха беда начало. А теперь пора в путь.
Оскар вынул изо рта свою трубку, выбил о ноготь большого пальца и протянул Комлеву.
- На память. В дорогу надо. Много лет курил, теперь ты будешь. Помни не лихом... А ты, Бозор, вот это бери, - он отдал свой нож и зажигалку.
- Кузьмиш, - к Комлеву шагнула Ранди и набросила ему на шею свой теплый шерстяной шарф.
- Спасибо, Ранди, жив буду - сберегу твой подарок, - растроганно сказал Никита Кузьмич.
Комлев предупредил всех, что путь будет нелегким и только желание вернуться на родину поможет им все преодолеть. В полном молчании, хотя и очень возбужденные, покинули барак.
ГЛАВА IV
1
Комлев уверенно повел отряд по хорошо изученному по карте маршруту. Свирепый ветер хлестал в лицо, вихрями закручивал снег. Мирзоеву, замыкающему, не видно головы колонны. Шли почти всю ночь. Вставшие на лыжи впервые и больные двигались в середине, с женщинами.
Хотя командир строго-настрого приказал соблюдать в походе тишину, все были оживлены. Ощущение воли, сознание того, что страшные дни остались позади, прорывалось веселыми возгласами, приглушенным смехом то в одном, то в другом конце колонны.
Когда по цепи передали, что перешли государственную границу, всех охватил бурный восторг, родная земля придавала силы. О погоне не хотелось думать. Хмурый старшина Сомов в шинели-маломерке простуженным голосом пытался затянуть "Широка страна моя родная", но получил от Комлева выговор.
- Петь будем, когда к своим придем. А пока что кругом враги.
Комлев и Мирзоев знали, что к утру, а, может быть, и раньше немцы обнаружат побег, и погоня обязательно будет. Весь вопрос - в каком направлении она пойдет?
Только под утро остановились на первый привал. Лыжами разгребли снег у подножия сопки, утрамбовали площадку. Мария Васильевна Рябинина выдала сухой паек. Закусили и легли вповалку отдохнуть часок-другой под охраной часовых.
Как ни устали все, но многие не могли сразу заснуть. То там, то здесь слышался шепот. Привалившись к плечу Бозора, лежит Тиша маленький. Возле него примостилась Маша Рябинина, рядом - Комлев.
- Ну-ка, артистка, двигайся сюда, теплее будет, - предложил Комлев.
- Какая я артистка, разве во сне видела себя ею! - усмехнулась она и подсела поближе. Голос мягкий, говорит с чуть заметной шепелявинкой. Комлев почувствовал, что ей нужно высказаться, и приготовился слушать. Задумчиво, полушепотом она начала рассказывать.
- Мама и папа мои - учителя. Я тоже окончила педагогический, а когда училась, каждое лето на каникулы приезжала в родное село. Вы никогда не бывали в Смоленской области? Ох, и до чего же у нас красиво! Когда вернусь домой, целые сутки простою на берегу Днепра, все буду смотреть и смотреть... И почему мы до войны так мало обращали внимания на окружающую нас красоту?.. Я любила ходить в березовую рощу, кататься на лодке, петь с сельскими девчатами частушки по вечерам. Иногда мы выступали на полевых станах с немудреной самодеятельностью. А "артисткой" я стала поневоле, в концлагере. Побои, голод, унижение...
Маша замолчала ненадолго, потом, тяжело вздохнув, опять заговорила.
- Проснусь, бывало, и гляжу на длинный ряд нар, а сердце болит. Так и хочется закрыть глаза и не видеть, не слышать ничего. А вставать надо - придут и резиновой палкой поднимут на работу. Никак не могла смириться с одним: только вчера делала что хотела, шла куда вздумала, и вдруг - неволя. Какое страшное слово! Разве думали мы, что когда-нибудь узнаем, что это значит...
Меня окружали сильные люди. Но были и павшие духом, они становились безразличными ко всему, теряли человеческое достоинство. А в неволе - это самое страшное. Таких надо поддерживать, бодрить. А как? Иной раз какую-нибудь шутку обронишь, другой - забавную историю расскажешь, а в ответ проскользнет по лицу улыбка одного, повеселеют глаза у другого. Настроение - убийственное. Кто-то из женщин заплакал в голос. Смотрю, уж у многих на глазах слезы.
- Девчата, что же вы? - кинулась я успокаивать их. - Вот вы ревете, а Геббельс, прыщ плюгавый, радуется этому.
Только отмахиваются от меня, так расстроились.
- Отстань, какой такой Геббельс?
- А вот смотрите, какой...
И начала я представлять, как умела. Наверное, смешно получилось, потому что девчонки до слез хохотали. Кто-то сказал:
- Ну, Машенька, ты настоящая артистка!
Так меня и начали все звать... А потом как-то само получилось - организовалась своеобразная самодеятельность. Что мы делали? Нам в барак часто подбрасывали антисоветские листовки на русском языке. Мы перекраивали напечатанное в них на свой лад, придумывали частушки, анекдоты о Гитлере, о лагерном начальстве и с этим репертуаром вечерами выступали.
Однажды нас, артистов, накрыли, избили, меня посадили в карцер. А вы знаете, что такое карцер? Это ужасно! - шепотом воскликнула Маша и теснее прижалась к Комлеву. - Там, куда меня бросили, можно было только стоять. Сырость страшная, сверху капает. Тяжелые капли каждые десять секунд падают на цементный пол: кап, кап. Под полом кто-то противно скребется. Я думала - с ума сойду! Чтобы не слышать, сначала пела песни. Стали отказывать ноги - решила стоять попеременно: отсчитаю шесть капель на одной ноге, потом переступаю на другую. Так вот и выстояла двое суток, выдержала...
А после разбросали нас по разным лагерям. Я попала в Норвегию, на рыбный завод.
Наш грузовик остановился на площади небольшого городка, прижатого к морю высокими горами. Серо, уныло. Куда привезли? Только подумала об этом и на нас полетели комья снега. Это мальчишки с озорным смехом, под одобрительные возгласы конвоиров, соревновались в меткости. Теперь, думаю, ясно куда привезли: сочувствия в этой стране не жди, даже дети и те настроены против нас. Снежки падают градом, разваливаются, и на коленях одного оказывается горбушка хлеба, у другого - печеная картофелина, у третьего - кусок селедки. Мы поняли хитрость маленьких граждан Норвегии, на душе стало теплее. Она замолчала.
- Ну а потом, Машенька?
- Потом? Раз немцы придумали обедню нам отслужить: притащили откуда-то русского попа. Он пришел и затянул: "Аллилуйя - аллилуйя!" А мы в ответ запели: "Страна моя, Москва моя"... За это меня опять в карцер, а оттуда на север в рудник. Из рудника прямым сообщением, без пересадки в барак номер семь с соответствующей характеристикой, - она улыбнулась, и в темноте сверкнули белые зубы. - Думали, что я здесь образумлюсь. Не тут-то было! И здесь нашлись артисты, да еще какие! Цыганка Роза пела свои песни и плясала. А пожилые женщины так бывало затянут русскую проголосную, что невольно заслушаешься, перенесешься сердцем и мыслями в родные русские просторы... Вот так и жили. Ну, да о бараке номер семь вам, наверное, Бозор немало рассказал, он у нас политруком был: политинформации каждый день проводил, - закончила свой рассказ девушка.
Мария Васильевна и Тиша маленький рассказали о судьбе товарищей, бежавших вместе с Бозором. Всех, кого поймали, фашисты расстреляли перед строем узников.
...Буря немного утихла, но тучи волнами ходили по небу. Через четыре часа раздался глухой голос Комлева:
- Становись!
На первом привале оставили одного товарища, - засунув руки в рукава, скорчив ноги в полосатых лагерных штанах, он, недвижимый, остался сидеть... Еще вчера, вырвавшись на волю, надеялся, мечтал, радовался. Но подорванный организм не выдержал напряжения.
Это была первая потеря отряда - начало тяжелых испытаний.
2
И на второй день все еще пуржило. Шли вдоль извилистой речушки, в устье которой у озера жили рыбаки-финны.
Ожидание отдыха, тепла придавало силы. И хотя буря очень затрудняла движение, все же продвигались к цели. У сопки, где, как обещал Лихтсен, должен был встретить финн, остановились. Но прошел час, второй - никого не было. Наконец Комлев махнул рукой:
- Довольно ждать! Видимо, там что-то неладно. Возьми-ка, Бозор, кого-нибудь с собой и разведай.
С Бозором пошел Ваня Трофимов, курносый веснушчатый весельчак. Покидая барак, он в спешке потерял одну варежку. Кто-то дал ему в дороге перчатку, и ему все время приходилось дуть на торчавший из нее большой палец, потирать его. Маша по этому поводу пошутила:
- Ты, Ваня, современный Ахиллес, только у тебя не пятка, а палец уязвим.
Иван непонимающе посмотрел на нее, но на всякий случай весело хохотнул и, поперхнувшись, пробурчал:
- Ничего, небось обойдется.
В разведку он отправился охотно. Осторожно шли вдоль огибавшей сопку реки, вглядывались в плотную снежную завесу, часто останавливались.
Неожиданно Иван тронул Мирзоева за плечо и кивнул в сторону. К ним кто-то приближался. Человек или зверь, различить в метельном сумраке трудно. Приготовили автоматы. Через минуту стало ясно, что к ним смело направляется человек. Видимо, он заметил их раньше, чем они его, и шел прямо к соснам, за которыми притаились разведчики. Широкоплечий и низкорослый, в меховой одежде, человек походил на медведя. Лыжи обиты оленьими шкурами, чтобы не скользили при подъеме. Давно небритые щеки заросли светлой щетиной. Лицо угрюмое, усталое, изборожденное резкими морщинами. Не спрашивая, кто они, не останавливаясь, он бросил на ходу по-русски:
- Где люди? Ведите, - и двинулся дальше. Разведчики повернули обратно. Финн молча шел сзади. Только слышно было, как он глубоко вдыхал носом воздух и отрывисто выдыхал.
"Умеет экономить силы", - подумал Бозор.
Отряд ждал, укрывшись у заветренного склона сопки. Издали разглядев, что товарищи возвращаются не одни, Комлев торопливо двинулся навстречу. Финн сбросил вещевой мешок, протянул ему руку и отрывисто проговорил:
- Хлюппенен. У меня, командир, немцы. Много, с собаками. Ищут вас. Говорят, живыми или мертвыми найдем. На север от нас, до самого Петсамо рыщут еще несколько отрядов. Туда тоже нельзя. Обходить надо к югу, за теми вот горами, - он указал рукой, но Комлев и его друзья ничего, кроме вьющегося снега, не увидели.
- Здесь рыба. - Он пнул свой мешок ногой. - Это все, чем могу помочь. Я пошел.
Финн был уже далеко, а люди все еще стояли неподвижно. Вся суть сказанного только доходила до них.
- Вот так! - выдавил из себя Сомов, разводя руками. Он сразу еще больше сгорбился, сник.
Комлев глядел в сторону, где скрылся за снежной пеленой финн, плотно сжав челюсти, нахмурив брови. Тщательно разработанный план рухнул: удлинялся маршрут, увеличивались трудности. Отдыха, к которому все так стремились, не будет. Рядом враги. Надо быстрее идти. А куда? Что впереди? Раздались тревожные возгласы. Кто-то из женщин заплакал. Маша успокаивала:
- Ну что вы голосите? Перестаньте. Слезами горю не поможешь! Обойдем это опасное место и опять по намеченному пути двинемся. Полно распускать нюни-то!
Наконец Комлев принял решение и отдал приказ к выступлению.
Мороженую рыбу разложили на санки, "тягачи" впряглись, и колонна двинулась.
Через несколько часов уперлись в реку. Из кипящей воды горбами торчат валуны. Река парит: кажется, сунь руку - ошпаришь. Берег крутой, высокий, противоположный утонул в пурге. На берегу из-под снега торчит бурелом.
- Привал? - полувопросительно воскликнул Сомов, выпрягаясь из упряжки первым.
- На той стороне, - коротко отозвался Комлев.
- Переходить? Это невозможно! Надо идти дальше, может где переправу найдем.
- Так вот и понастроили немцы для нас переправ, - рассердился Комлев. - А в Финляндии теща блинов напекла. Там тоже все на ноги поставлено, любезный друг. Дальше река нас заведет к противнику. Выходит, надо переправляться здесь. Единственный для нас выход.
До сих пор молчавшая Машенька укоризненно посмотрела на Сомова.
- И чего вы спорите, Олег Прохорович? Не сидеть же нам, в самом деле, пока придут немцы и скажут: "Пожалуйте, господа хорошие, в барак номер семь!" Перейдем реку, и к своим.
Рядом с ней, как всегда, стоит Тиша. У мальчика сильный жар, но он старается держаться бодро. Комлев скользнул по нему ласковым взглядом и с улыбкой спросил:
- Ну как, Тиша, перейдем?
- Перейдем, дядя Никита! - болезненно улыбаясь, ответил тот.
- Раз так - готовить переправу! Старшина Сомов, организуйте сбор валежника, сучьев. Всем вязать маты. А ты, Бозор, переправься на тот берег, попробуй укрепить там канаты. Трофимова возьми с собой.
Нашли жерди. Два каната прикрепили к соснам на этом берегу, и вот Бозор с Иваном спускаются к воде. У Бозора перед первым прыжком закружилась голова. Он ставит жердь на дно, с замиранием сердца, отчаянно отталкивается от берега и прыгает на плоский, скользкий камень. У самых ног ревет и пенится вода. Малейшее неосторожное движение, и его подхватит бушующий поток.
Вскоре Иван оказался рядом с Бозором. Стало веселее. Так, перепрыгивая с камня на камень, они переправились на противоположный берег. Теперь оставались пустяки - натянуть канаты.
Тем временем товарищи пустили в ход все - ремни, веревки, валежник и быстро наплели маты. Их надо было набросить на веревки и таким образом соорудить своеобразный мост. Задача трудная, рискованная. Занялся ею Комлев. Мирзоев видел, как, сгорбившись, почти на четвереньках, Комлев метр за метром приближался к ним. Ветер старается вырвать из его рук каждый настил, и Комлеву стоит больших усилий прикрепить его к "балкам". Не легче и тем, кто подносит маты. Наконец наброшено последнее звено. Началась переправа.
Переползали по двое: слабого сопровождал сильный , больного - здоровый. Мост качался так, что дух захватывало. Вначале все шло благополучно и казалось , что беды не будет. Перетягивая по "мосту" сани с продуктами и аккумулятором радиостанции, пожилой мужчина в немецкой каске почувствовал головокружение и покачнулся. Стараясь удержаться, он потянулся к своему товарищу. Тот непроизвольно отшатнулся в другую сторону. Настил от этого еще сильнее закачался. Оба потеряли равновесие и вместе с грузом рухнули в воду. Мгновение, и их унесло в водоворот.
- М-м-м, ясное море! - простонал Комлев. В этот миг он вспомнил Малыша, представил себе, каких трудов стоило ему перенести радиостанцию через фронт в Норвегию. И вот теперь это лишний и бесполезный груз. И Комлев распорядился бросить рацию в бушующий поток.
3
Ветер сгреб с неба тучи. Люди впервые за эти дни увидели редкие звезды в сероватом предрассветном небе. Ярче других выделялась над головой Полярная звезда. Комлев посмотрел на часы. Был серый день, когда солнце не появляется над сопками, а далекие лучи его, скрытые за дугой горизонта, приносят сюда только слабый отсвет. Ни светлой полоски, ни розового пятнышка не видно в это время на северном небе. И снег, и сосны, и скалы кажутся покрытыми однообразным серым полотном. Только на севере сумерки гуще, на юге - бледнее. Полярная ночь!
Отряд, потерявший в пути еще пять человек, сгруппировался на склоне горного массива.
...Сняв мост, они ушли от печальной переправы. Вначале петляли по ущельям, которые становились все уже и уже. На второй день перед отрядом выросла стена из бесформенного нагромождения скал и камней, торчащих из снега. В глубокой расщелине люди закусили каждый одним сухарем да кусочком рыбы. Там же уснули.
Новый подъем после отдыха принес новые жертвы: еще двое, прижавшись друг к другу, остались лежать. А непогода все не унималась: то стихнет на минуту, то забушует с новой силой.
Комлев осмотрел заметенные снегом трупы, с досадой сказал:
- Хоть не останавливайся!
На Сомова эта картина подействовала убийственно. Он в страхе отскочил от умерших, а увидев впереди нагромождение скал, попятился назад.
- Куда теперь пойдем, куда?! - панически закричал он. - Ведь говорил же финн, что надо обходить горы... Не послушал, завел нас в ловушку!
- "Говорил, говорил"! - сердито ответил Комлев. - Пойми, голова садовая, что горную цепь нам где-то все равно надо переходить. Чем южнее, тем она будет скалистее. Здесь преодолеем хребет, выйдем на прежний маршрут и ближайшим путем пойдем к левому флангу наших войск.
При этих словах Комлева у Сомова залязгали зубы и весь он затрясся как в лихорадке, жалобно приговаривая:
- Ведь там же немцы... Опять в барак номер семь попадем... Я не хочу туда...
Сомов серьезно заболел. Глаза его блуждали, словно у помешанного, он что-то невнятно бормотал.
- Олег Прохорович, я вас не узнаю, - вмешалась Маша Рябинина. Потом, хлопнув Сомова по плечу, весело пропела:
- Старшина, старшина, улыбнитесь, пусть улыбка будет флагом корабля. Ты боишься встречи с немцами? Но ведь у нас есть оружие и такие воины, как Сомов! Нет, нам не следует бояться этой встречи. Мы обязательно пробьемся к своим.
К Сомову подошел Трофимов и, подмигнув, сказал:
- Ты, что же, браток, испугался этих гор? Нам политрук рассказывал, как Суворов через Альпы переходил. Вот это горы так горы! Да! А это не горы - горушки, мы их мигом перескочим, - с нарочитым пренебрежением закончил он.
Начался штурм гранитных глыб. Отряд был разбит на три группы: штурмующая, "обоз", куда входили, женщины и больные, и "буксир", она же и группа прикрытия.
В который уже раз пригодились канаты, предусмотрительно припасенные заботливыми норвежцами.
Сомов навалился на стену плечом, уперев руки в колени. С помощью Комлева Трофимов вскарабкался на плечи старшины, дотянулся до выступа. Через минуту послышался его радостный возглас:
- Порядок!
Затем Трофимов помог подняться Мирзоеву.
Со скалы на скалу, с площадки на площадку поднимаются они все выше и выше. Пурга с невероятной яростью хлещет в лицо, пытаясь сбросить обратно, но они цепко хватаются за камни и ползут. Вот обмотались канатами, уперлись ногами в камни и подали товарищам знак к подъему. Первым начал взбираться Сомов. Он уже дополз до вершины глыбы, хотел ухватиться за ее ребристый выступ, но рука сорвалась и Сомов пополз вниз.
- Держись, держись, старшина! - кричит снизу Маша и подставляет под его ногу плечо. Передохнув, Сомов взобрался на скалу.
- Олег, теперь ты помоги мне, - просит Маша. Сомов подает дрожащую руку, помогает Рябининой.