- Ты что, политичный, так расстроился? - спросил Ветров, когда они пришли в землянку отдыхать.
- До сих пор у меня руки и ноги дрожат. Не знаю, как я там сдержался, не наговорил грубостей. Ты подумай, ни за что, ни про что человеку исковеркали бы жизнь. Дело-то оборачивалось трибуналом. Ну, если заслужил, так ладно. А каково невинному?
- Галькин не стоит того, чтобы из-за него нервы портить. И учти, политичный, нервные клетки, как говорит наш полковой эскулап Ариев, не восстанавливаются.
А Комлев, как бы пропустив мимо ушей любимую присказку полкового врача, продолжал:
- И главное, на таких людей нет никаких мер воздействия: взыскания за это не накладывают, на "губу" не сажают, а Галькин еще на хорошем счету у начальства. Техсостав у нас отличный, вот и вывозят его на своих плечах. Скоро ДПК , вот там я выскажу все, что думаю. Может быть, это поможет. Я пытался с ним по-товарищески поговорить, так он ощетинился и слушать не захотел.
- Ты прав, надо показать, кто он есть в действительности.
ГЛАВА V
1
На заседание дивизионной партийной комиссии Комлев шел в душевном смятении. Позади остался короткий, но тревожный боевой день. Три боевых вылета: лидирование, а затем прикрытие штурмовиков, разведка аэродрома, про который летчики сложили частушку:
Луостари где-то рядом,
Там зенитка бьет снарядом!
Не вернулся с задания лейтенант Блажко. Вместе с Бугровым он отбивал атаки "мессеров", наседавших на наш поврежденный штурмовик, одного - срезал, но и сам посадил машину за линией фронта. Его судьба волновала всех.
А тут еще из политотдела сообщили, что председатель ДПК выехал в политуправление фронта, а заседание поручил вести Комлеву, своему заместителю.
Когда планировали вопрос о стиле работы и отношении к подчиненным инженера полка коммуниста Галькина, Комлев был уверен, что состоится деловой, спокойный разговор, который несомненно принесет пользу. Эта уверенность основывалась на знании характера Галькина, почитавшего и побаивавшегося председателя ДПК. Теперь дело осложнилось. Комлев понимал, что ему не заменить опытного, всегда уравновешенного председателя.
При приеме в партию особых дебатов не было. Правда, член ДПК от парторганизации эскадрильи ночных бомбардировщиков предложил воздержаться от приема Егора Бугрова, так как коммунистам-де не ясно, как вел себя его отец в плену. Но ему возразили все, и решение собрания о приеме в ряды ВКЛ(б) летчика Бугрова было утверждено единогласно.
А вот разговора, с Галькиным не получилось. Произошло то, чего и опасался Комлев. Галькин ершился, репликами и выкриками мешал товарищам выступать, обвинял всех в том, что под него "подкапываются", сводят личные счеты, подрывают авторитет. В общем, делал все, чтобы сорвать обсуждение.
Когда ДПК приняла постановление, осуждавшее неправильное отношение коммуниста Галькина к подчиненным, беспочвенные обвинения им в симуляции и трусости летчиков и техников, честно выполняющих служебный долг, отмечавшее факты грубости, карьеризма, боязни ответственности, Галькин встал и демонстративно вышел.
Всем стало ясно, что Галькин ничего не понял, точнее - не хотел понимать.
2
Пока шло заседание ДПК, дешифровали снимок аэродрома, и командир соединения за отличное выполнение задания объявил Комлеву благодарность.
Однако этим волнения дня не закончились.
Обычно почтальон эскадрильи приносил письма и газеты с командного пункта полка. В этот день он привез почту на автомобиле поздно вечером с полевой почтовой станции.
Быстро разошлись по рукам письма. Теперь уже не было в диковинку, что треугольные конверты с незамысловатыми рисунками, надписями "Лети с приветом, вернись с ответом" приходили в эскадрилью с Южного и Северного Урала, из Зауралья и с берегов Оби. Мало кто знал, что это работа замполита Комлева и парторга Голубева.
Техник-лейтенант Иван Дмитриевич Голубев прибыл в полк из госпиталя уже обстрелянным и закаленным командиром. Как-то он подошел к военкому эскадрильи с веселой улыбкой и радостно пробасил:
- Никита Кузьмич! Прочитайте-ка письмо от жены. Очень интересное.
- "Ванюша, родной, - начал читать Комлев. - Сегодня с Верой Комлевой, моей подругой, сделали интересное открытие. Прибежала она прямо из школы ко мне в райком. Наконец-то, говорит, получила письмо от Никиты, прибыл на новое место службы. Замысловато пишет, но я догадываюсь, что где-то далеко на севере. А я ей показываю твое письмо. Взглянули на конверты и - батюшки! Адрес один и тот же. Значит, вы в одной части служите и не знаете, что ваши жены подруги".
- Вот это здорово! - воскликнул Комлев. Фронтовики крепко стиснули друг другу руки.
В эскадрилье большинство воинов было из западных областей, их родные и знакомые находились в оккупации. Однако, когда почтальон раздавал письма, то все обступали его тесной стеной и с надеждой ждали: "А вдруг и мне письмо!" И вот Комлев и Голубев решили обратиться к родным и знакомым, которых у них было много на востоке. А в ответ пошел поток писем. Как-то сразу веселее стало людям.
После раздачи писем, в клуб-столовую внесли несколько больших ящиков с обратным адресом: "Белоярский РК ВЛКСМ".
Чего только в этих ящиках не было! Печенье домашнее и фабричное, бублики, крендели. Теплые носки и варежки, шарфы и носовые платки, подворотнички и даже пара валенок ручной работы. В каждом пакете записки: "Кушай на здоровье", "Носи эти пимы да хлеще бей фашистов!", "Вспоминай Аню", "Бей гадов крепче, а мы позаботимся, чтобы тебе было легче!".
- А вот этот подарок командование дивизии поручило передать лично капитану Комлеву. Он прислан с завода и приготовлен по заказу его матери Матрены Савельевны Комлевой, - сообщил Дедов.
Товарищи помогли Комлеву вскрыть ящик. Там в новенькой кобуре лежал вороненый пистолет "ТТ".
Под дружные аплодисменты Комлев погладил холодный металл и, передав старый наган адъютанту эскадрильи, подвесил на ремень подарок матери.
Затем почтальон вручил Никите письма от матери и жены.
У Матрены Савельевны почерк был "ликбезовский": буквы крупные, одни слишком растянуты, другие сжаты, а "е" и "в" можно различить только по наклону.
"Ты уж, Никитушка, на меня не серчай, - по просьбе Дедова начал читать вслух Комлев. - Все свои сбережения я отдала на танк, который купили наши колхозники Ванюше. Но и тебя обидеть грешно, и я решила на последние купить наган. Хоть и в воздухе дерешься, но я слышала, что без него не летают".
Комлев передохнул, проглотил подкатившийся к горлу комок.
"В деревне у нас остались одни бабы , старики да недоростки. Намедни опять партию новобранцев увезли. Андрей Жуков, наш заведующий фермой, уехал вместе с сыном Гришкой. Григория ты должен помнить. Правда, он тогда еще маленький был, когда ты первый раз на побывку приезжал. На место Андрея меня поставили. На собрании решили. Живем Мы, люди не завидуют. От работы руки болят, в суставах ломота стоит, едим картофельные калачи, картофельные булки, суп из картошки и каша тоже из нее. Ну да ничего, Никитушка, ты не расстраивайся. Не одни мы так живем. А есть и хуже. Мы все переживем, только бы знать, что все это не зря".
- Товарищи! Вы прослушали сейчас голос тыла, - заговорил Дедов, когда Комлев кончил читать. - Наши отцы, матери, жены ничего не жалеют для нас, фронтовиков. Но они справедливо и сурово спрашивают: почему немцев до Волги допустили? Народ доверил нам свою судьбу. Красная Армия - детище трудового народа - оправдает его доверие. Только что звонил начальник политотдела, сообщил радостную весть: сегодня полностью завершено уничтожение окруженной группировки немцев под Сталинградом. Это первый ответ на вопрос наших матерей и жен!
Дружное "ура!" грянуло в землянке. Люди бросились друг другу в объятья, целовались, жали руки.
Когда волнение улеглось, подполковник Дедов, нахмурив брови, закончил:
- Немцы срочно перебрасывают под Сталинград резервы с других фронтов. "Убей фашистского гада на севере - он не появится на юге" - таков сейчас наш боевой девиз.
И новое "ура!" громыхнуло в ответ.
А потом начался непринужденный разговор.
Скоро ли будет открыт второй фронт? И вообще, думают ли союзники его открывать? О партизанах, о льготах семьям фронтовиков и еще множество различных вопросов было задано в тот вечер заместителю командира полка по политчасти подполковнику Дедову. Беседа затянулась до отбоя.
Только вернувшись в землянку, Комлев распечатал письмо от жены. В конверте - фотография. На коленях матери - Гена и Наташа. Сын смотрит из-под нахмуренных бровей, дочка ручонкой ухватилась за пуговицу на кофточке матери, чему-то улыбается.
Большая часть письма посвящена проделкам ребятишек: Гена залез под кровать и поколотил все яйца в корзине, Наташа начинает ходить и впервые сказала "мама". Только вскользь : - о нелегкой жизни солдатки.
"Каждый день хожу со своим классом на ферму. Вначале, с непривычки, руки и поясница болели, а теперь начинаю привыкать. Главное, ты бы посмотрел, с каким желанием работают ребятишки. Они ведь у меня большие, все-все понимают. Поработают, поработают, а в перерыв играют в войну. Никто не хочет быть фашистом. Сегодня всем учителям за работу в колхозе выдали по килограмму проса. Целое богатство привалило! А Клава Голубева молодец! Взбудоражила весь район. Во все части, где наши земляки служат, отправили посылки".
И в конце письма неизменное: "Ждем быстрее домой, все очень соскучились".
"Ждут, быстрее ждут домой, соскучились, дорогие", - тяжело вздохнув, Комлев опустился на койку. Вспомнился июль 1941 года, Казанский вокзал в Москве. В теплушке стояла Вера с сынишкой на руках. В черных, как смородина, глазах, не было слез, но не было и того радостного блеска, каким они всегда светились для него. Глаза выражали тоску, отчаянье и надежду. Тем, у кого горе выходит слезами - легче. Но Вера ни в радости, ни в горе не плакала. Комлев смотрел на нее внимательно, казалось, хотел запомнить навсегда выпуклый лоб, тонкие брови вразлет, чуть вздернутый нос с синей жилкой на переносице, припухшие губы, всю ее небольшую девичью фигуру, ничуть не изменившуюся после рождения сына.
Очнувшись от воспоминаний, Комлев завернул фотографию в листок бумаги и, положив в карман гимнастерки, раскрыл книгу.
- Ты что, политичный, не спишь? - спросил начавший укладываться Ветров. - Завтра серьезная работа.
- Работа каждый день. Скоро лекция, а я еще не брался за подготовку. Спи, я тебе не помешаю, - ответил Комлев.
ГЛАВА VI
1
Неделю стоит нелетная погода. Трудовой день, который несмотря на полярную ночь, начинается в семь, а кончается в двадцать три часа, не загружен. Теоретическая подготовка занимает не больше шести часов. Остальное время каждый проводит, как умеет.
Дежурный по командному пункту подбрасывает в печь очередную порцию дров, меняет пластинку патефона. Бугров, навалившись на подлокотник дивана, внимательно смотрит на шахматную доску, обдумывая очередной ход. За тумбочкой, на табуретке, Кучеренко, постоянный противник Егора. Сегодня им никто не мешает. За столом четверо, окруженные болельщиками, режутся в "козла".
Со скрипом открылась дверь, вместе с потоком воздуха в землянку влетели хлопья снега. На КП вошли капитан Комлев и техник-лейтенант Голубев.
- Все "козла" забиваете?
- Шлепаем, товарищ капитан, - за всех ответил Мирзоев.
- И не надоело?
- А что же делать? - раздалось сразу несколько голосов. - От лежания распухли.
- Это верно. Все время лежать - можно пролежни нажить, а работы у нас много, - сказал Комлев.
- Какой? - оживились летчики.
- Да взять хотя бы землянки наших мотористов и стрелков. Уж очень они невзрачные. Как вы, товарищи, думаете?
Летчики с недоумением посмотрели на замполита.
- Не понимаете? Я говорю, неплохо бы построить хорошие землянки для мотористов и стрелков.
- Ох, с удовольствием поработал бы, - отозвался Кучеренко.
- А ты как, Бозор, смотришь? - спросил Голубев у Мирзоева.
- А я что? Я всегда готов, - зарумянившись, ответил Мирзоев.
- Летчики-плотники! Вот здорово! Посмотреть бы на эту картину, - скептически заметил Бугров.
Пропустив реплику мимо ушей, Комлев обратился ко всем:
- Значит, решили?
- Решили! - дружно ответили ему.
Вопрос о строительстве новых землянок для младших авиаспециалистов занимал Комлева давно. Но все не хватало времени. Теперь оно появилось. Есть и материал: они с инженером Голубевым давно приметили у подножия сопки лежавшие без пользы бревна. Голубев договорился с командиром батальона аэродромного обслуживания о гвоздях, фанере, кирпиче. Теперь идея поддержана всем личным составом эскадрильи. Комлев направился к командиру.
- Летчики все в домино играют, - сообщил он Ветрову.
- Пусть режутся, что им еще делать, - равнодушно ответил тот, не отрываясь от разобранного будильника.
- Механики томятся без дела, дисциплина расшатывается.
- Политработу, значит, надо усилить: политинформации чаще проводить, организовать громкие читки газет. Шахматный турнир, что ли, проведите, - предложил Вехров, копаясь в будильнике.
- На одних политинформациях далеко не уедешь, люди требуют действия. Без нас сказано - меч, не вынимаемый из ножен, ржавеет.
- Пошел, смотри-ка, политичный, пошел ведь, - ставя на стол будильник, удовлетворенно воскликнул Ветров. - А ты что предлагаешь?
- Эскадрилья наша стоит здесь давно, а землянки младших авиаспециалистов непригодны для отдыха: в них сыро, неуютно. Сил у нас много, так что быстро можно привести в порядок это хозяйство.
- Строить - дело БАО , наше - воевать.
- И заботиться о людях, - в тон продолжил Комлев. - У БАО дел хватает. А праздность портит людей.
Командир отодвинул в сторону часы, вынул из кармана портсигар и закурил. Затянулся "Беломорканалом" и замполит. Посидели молча. Ветров наморщил лоб, привскинул правую бровь:
- А ты дело предлагаешь, политичный.
Он передвинул стрелки, и будильник зазвенел.
- Ну теперь будет идти. Что ж, завтра приступим к работе и никаких гвоздей!
К утру ветер стих, но по-прежнему валил сырой, липкий снег. Эскадрилья выстроилась перед КП.
- Задание всем ясно? - спросил комэск.
- Ясно!
- Шаго-ом, арр-ш!
Первая группа, увязая по пояс в снегу, спустилась в овраг и скрылась в снежной мгле. Долго от них ничего не было слышно. Люди, стоявшие наверху, нетерпеливо кричали с обрыва:
- Что вы там, умерли? Быстрее поворачивайтесь!
Наконец за веревку дернули, и сквозь свист ветра едва разборчиво донеслось:
- Тяни!
Летчики и механики натянули веревку. Бревно медленно поползло вверх.
- Раз-два, взяли! Еще - взяли!
- Не робейте, ребята, шесть летчиков заменяют один трактор, - шутит Бугров, багровея от напряжения.
Сдвинув шапки на затылки, распахнув куртки, люди таскают бревна, копают землю. От мокрых волос валит пар, лица раскраснелись.
Комлеву часто приходится отвлекаться, чтобы одного заставить одеться, другому запретить глотать снег.
Облепленные снегом, в унтах и меховых куртках, летчики походят на медведей, неуклюже переваливающихся по сугробам с боку на бок.
Соревнование со снегопадом ведут землекопы, роющие котлован.
- Посмотрим, чья возьмет, - раздаются веселые голоса, в воздух летят большие комья снега.
Даже после команды на обед не сразу бросили работу. В столовой стояло необычное оживление, ели с большим аппетитом. К полудню территория эскадрильи походила на своеобразную строительную площадку. Чтобы не прекращать работы с наступлением темноты, установили несколько переносных электрических лампочек.
Нашлись специалисты всех профилей.
Старший сержант Зайцев, отойдя в сторону, внимательно смотрит на строителей. Он задумчив и сосредоточен.
- Эй, сачок! - окликают его.
Зайцев отмахивается:
- Я тоже пашу, - и снова энергично принимается за дело.
2
Комиссия признала работу строителей отличной. Стены обиты фанерой, покрашены. Сквозь низкие, но широкие окна падает много света. В землянках по три комнаты: гардеробная, где стоит и пирамида с винтовками, зал для отдыха и спальня.
Шумно и оживленно проходил праздничный ужин. Отмечался юбилей Красной Армии и новоселье мотористов и оружейников.
Ветров поднял стопку, сказал свое обычное:
- Пропустим по единой, чтобы дома не журились.
Послышался сиплый голос:
- Одному не налили!
Все разом обернулись. В дверях стоял улыбающийся Блажко.
- Семен пришел! Блажко! - кинулись к нему товарищи.
- Жив, Сеня?
- А как вы думаете?
Семен похудел, глаза глубоко ввалились, он еле стоял на ногах, но по-прежнему балагурил.
- Успел-таки, Семен! - весело крикнул кто-то.
- Вы же знаете, что я люблю повеселиться, а особенно - пожрать. Вот и спешил на всех парусах к праздничку.
Зазвенели стаканы. Заговорили все разом.
- С праздником! С возвращением блудного сына!
Выплеснув в рот стопку и закусывая, Блажко косил жадным взглядом на стаканы Бугрова и Мирзоева.
- Выпьем, товарищи, за новоселье наших работяг, - предложил Голубев.
- Молодец, дело говоришь, - одобрил Блажко и потянулся за стаканом Бугрова. Но в это время Егор подозвал своего механика и передал ему оба стакана.
Блажко облизнул губы, глухо и многозначительно откашлялся.
- Сорвалось, Сеня? - иронически посочувствовал Мирзоев.
- Сорвалось, - с сожалением ответил Блажко и сердито посмотрел на улыбающегося Бугрова. - А еще друг.
- Вот потому, что ты мне друг, я и отдал свою стопку не тебе, а механикам. Приедешь из дома отдыха, тогда получишь весь мой заработок.
- Покорно благодарю, ложка нужна к обеду.
- Это не последний обед.
- Споемте, - предложил , Ветров.
Споемте, друзья, ведь завтра в поход, - затянули сразу запевалы.
- Открывай, открывай, - послышался шепот на сцене.
Занавес из покрашенного парашютного шелка заколыхался, заскрежетали о стальной прут кольца, полотнище немного раздвинулось и остановилось.
- Застопорило! - выкрикнули в зале. - Руками тяните, чего там на технику надеяться.
- Не волнуйтесь, граждане, - успокоил Петр Зайцев.
- Уснуть можно, пока вас дождешься, - шумели зрители.
- Вот и поспите. На свежую голову лучше концерт слушать, - невозмутимо ответил Зайцев.
Занавес наконец открылся, и все ахнули. Почти всю стену занимала картина, еще пахнущая красками. На ней - летчики эскадрильи на строительстве землянок.
- Вот это да, вот это сачок. Ай да Зайцев! - восторженно загалдели в зале.
Появление на сцене Блажко было встречено бурными аплодисментами.