5
Школа, в которой разместился батальон, встретила меня нежилой, сумрачной немотой. Гулко хлопнула дверь, гулко разнеслись мои шаги по коридору. В классах нижнего этажа на партах и прямо на полу дремали красноармейцы. На меня они не обратили никакого внимания. Я заглянул в директорский кабинет. Молоденький белобрысый боец, небрежно закинув ногу на стол, по телефону морочил голову какой-то девчонке, то воркуя, то игриво восклицая:
- Меня зовут Спартак. Был такой герой в Древнем Риме. Гладиатор. Какой я? Ничего, хорош сам собой. Ах, что вы говорите! Не пугайтесь. Война любви не помеха. Приходите на Таганскую площадь. А вы какая? Обрисуйте себя в общих чертах. Контурно.
В конце коридора на подоконнике сидел не кто иной, как лейтенант Тропинин, и читал газету. Увидев меня, встал и встряхнул накинутую на плечи шинель. Заметив "шпалы" на моих петлицах, усмехнулся:
- Еще два-три таких посещения, и вы станете полковником.
- Все может быть, - ответил я сухо. - Где же батальон, чем он занимается?
- Батальон? - спросил Тропинин с печальной иронией. - Одни отдыхают после обеда. Другие веселятся, сражаются в карты. - В это время с верхнего этажа скатился, прыгая по ступенькам лестницы, дружный и трескучий взрывами - смех, затем послышались звуки фокстрота - завели патефон. Слышите? Подобрали где-то патефон и крутят с утра до вечера… Ну, а третьи просто бродят по городу, тоскуя от безделья.
- Где найти майора Федулова?
- Сейчас за ним пошлю. - Пройдя к директорскому кабинету, Тропинин приоткрыл дверь и приказал бойцу, который все еще кокетничал по телефону, позвать командира батальона. Боец выбежал из школы. - Майор получил письмо, ему сообщили, что убит его друг… Выпил немного… Не понимаю! Там идет бой, фронт задыхается без людей, а нам позволяют бездарно тратить время. Здоровые молодые люди!..
- Всех бросим туда - что останется про запас? - спросил я. - Не спешите, и до нас дойдет очередь…
Сзади хлопнула дверь. Вошли двое. Боец вполголоса сказал, поворачивая майора в нашу сторону:
- Там они, товарищ майор.
Громадный и медлительный, без головного убора, майор Федулов шел по коридору, слегка покачиваясь и как-то странно отфыркиваясь. Когда он приблизился, я заметил, что волосы его были мокры и прядями свисали на лоб: должно быть, боец, чтобы выстудить хмель, поливал голову майора холодной водой.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - сказал майор Федулов, виновато ухмыляясь. - Прибыли мне на смену? Давно пора, а то тут с ума сойдешь… Хотя и не москвич, а считаю ее, матушку, своей единственной, родимой… - Он потер ладонью широкое лицо. - Как ты думаешь, капитан, захватят они ее? Раздавят?
- С такими, как вы, захватят, - сказал я жестко. - Непременно. Таких раздавят.
Это разозлило Федулова, он вдруг закричал срывающимся голосом, грубо и с угрозой:
- Меня раздавят?! Меня! А чем я хуже вас? Чем? Нет, братец, меня раздавить не просто. Я не козявка, я солдат! - Дрожащими пальцами он расстегнул шинель, откинул левую полу. Пламенно сверкнули два ордена Красного Знамени. Он ударил себя в грудь. - Этим орденом за Финляндию наградили, а этим - за Минск, Ельню! Себя не жалел. И фашистов не жалел. Понял? Оскорбил ты меня, капитан.
- Где ваши люди? - спросил я, когда майор успокоился и утих, сокрушенно и с огорчением покачивая головой. Он простодушно рассмеялся и вяло махнул рукой.
- Черт их знает где! С девчонками романы крутят. Спартак, обеги дома, прикажи ребятам собраться во дворе…
Белобрысый боец кинулся выполнять приказание. Я спросил майора:
- А если сейчас, немедленно нужно будет решать боевую задачу, что вы станете делать?
- Не тревожьтесь, задачу решим. Я только и делаю, что жду боевой задачи. - Майор начал приходить в себя. - Эх, капитан… фронты лопаются, как орехи, а тут - батальон… Лейтенант, - обратился он к Тропинину, проследи, пожалуйста… Хотя постой, я сам. Проветриться не мешает… Комиссар здесь?
- Нет, - ответил Тропинин. - Сказал, что поехал домой и в случае чего явится по звонку.
- Позвони ему, попроси немедленно прибыть…
Майор ушел, а Тропинин скрылся в директорском кабинете. Я долго смотрел в окно, раздумывая о создавшемся в батальоне положении и о своей новой роли, неясной и загадочной. Я был убежден, что бойцам, предоставленным самим себе, не так уж радостно чувствовать свободу перед лицом смертельной угрозы и их легко будет привести в норму…
Вскоре майор Федулов пригласил меня во двор.
- Прошу вас, капитан, на смотр войскам. - Он совсем протрезвел, вел себя как-то не по росту суетливо и от этого казался еще более жалким, виноватым и несчастным.
Батальон был выстроен на спортивной площадке повзводно. Это были молодые и здоровые ребята с автоматами поперек груди. На меня смотрели выжидательно.
- Товарищи бойцы и командиры! - откашлявшись, обратился к ним майор Федулов. - Вот и пришла пора распрощаться мне с вами. Так и не дождались золотого времечка - побывать совместно в деле. Представляю вам нового командира капитана Ракитина.
Кто-то из бойцов спросил:
- А вы куда же, товарищ майор?
Федулов встрепенулся, приосанился и ответил громко и хрипло:
- Куда пошлют. Передовая теперь рядом. На нее путь всегда открыт. Может, там и встретимся.
Я попросил проверить списки. В строю не оказалось двадцати шести человек. Майор Федулов успокоил меня.
- Они где-нибудь поблизости. Подойдут. - Он все время ощущал какую-то неловкость, должно быть, оттого, что я встретил его в нетрезвом виде.
Я медленно прошел вдоль строя, пристально и с беспокойством вглядываясь в лица бойцов, пытаясь угадать, что это за люди, с кем придется, быть может, завтра идти в бой. Вернувшись на прежнее место, я скомандовал:
- Коммунистов попрошу подойти ко мне.
Строй не дрогнул. От него отделились лишь трое: два командира и пожилой красноармеец с рыжей широкой бородой.
- Лейтенант Кащанов, командир второго взвода, - представился один, узкоплечий, с большим кривоватым носом на узком лице. Второй, приземистый, скуластый, с тонкими, неистово светящимися полосками глаз, тоже назвал себя:
- Лейтенант Самерханов, командир первого взвода.
Я подошел к бойцу с рыжей бородой; он стоял как-то неловко, в громадных ботинках, в обмотках, увесистые руки высовывались из рукавов и казались чересчур длинными. Бойцы, поглядывая на него, тихо посмеивались.
- А вы кто? - спросил я.
- Так что рядовой Никифор Полатин, - ответил он спокойно. - Ездовой я и санитар.
"Да, не слишком крепка партийная прослойка, - подумал я не без горечи. - Надо что-то предпринимать, пока не поздно".
Затем скомандовал:
- Комсомольцы, три шага вперед! - И чуть не вскрикнул от радостного изумления: весь батальон отпечатал трижды - раз, два, три! Я обернулся к Федулову. Майор улыбнулся:
- Батальон сплошь комсомольский.
Настроение мое поднялось мгновенно.
- А фронтовики среди вас есть? - спросил я.
- Есть. Есть!.. - послышалось несколько голосов.
- Два шага вперед! - скомандовал я, едва сдерживая радость.
Выступило больше ста человек. Я подошел к первому; это был невысокий, неказистый с виду человек, в шинели с завернутыми рукавами - они были ему длинны.
- Как фамилия? - спросил я.
- Лемехов Иван. Бронебойщик.
- Где воевал?
- От границы шел. Ранило под Рославлем.
- В боях участвовал?
Лемехов даже рассмеялся: вопрос показался ему наивным.
- А как же! Два танка на счету имею.
Следующий на мой вопрос ответил мрачновато:
- Сержант Мартынов. Разведчик. Был ранен под Минском.
Бойцы, один за другим, откликались.
Я обошел всех фронтовиков, каждому посмотрел в глаза. Ох, повидали виды ребята!..
Только сейчас я обратил внимание на то, как плохо были одеты люди: поношенные, выгоревшие шинели, ботинки со стоптанными каблуками, обмотки, и спросил:
- Претензии есть?
Подтянулся и с тревогой посмотрел на бойцов майор Федулов. Но строй молчал.
- Есть! - Никифор Полатин поднял руку. - Товарищ капитан, можно задать вопрос?
- Задавайте.
- Долго нам еще находиться тут?
- Нет, не долго, - ответил я, убежденный в том, что при создавшемся положении нас со дня на день бросят на фронт.
- Медикаментов нет, перевязочных средств тоже нет, учтите, товарищ капитан, - сказал Полатин.
- Патронов маловато! По одному запасному диску.
- Противотанковых гранат совсем нет!..
- Передайте командованию, что сидеть на месте дольше нет никакой возможности!
Требования сыпались одно за другим со всех концов. И когда установилась тишина, я сказал, обращаясь к батальону:
- На Западном направлении немецко-фашистские войска вновь прорвали нашу оборону. Наши войска отступили. Не исключено, что линия обороны пройдет по самому сердцу нашей столицы. Батальон должен быть готов каждую минуту к выполнению боевых действий. С этого момента самовольная отлучка из расположения батальона будет рассматриваться как дезертирство. А время сейчас слишком суровое, чтобы можно было щадить дезертиров. Всем бойцам и командирам, кто самовольно или с согласия командира поселился на квартирах, немедленно вернуться в расположение, то есть сюда, в школу. Командиров взводов прошу проследить за выполнением.
Во время моей речи во двор входили бойцы, спрашивали у майора разрешения и вставали в строй…
Прибежал и Чертыханов с вещевым мешком за плечами, запыхавшийся, распаренный, - видимо, сильно торопился. Он бодрым, строевым шагом подошел к нам.
- Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу капитану. - И, повернувшись ко мне, крикнул: - Товарищ капитан, ефрейтор Чертыханов после излечения в госпитале прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей боевой службы! Разрешите встать в строй?
- Вставайте, - сказал я.
Бойцы, с интересом наблюдая за плутовской рожей Чертыханова, за старательными, истовыми его движениями, ухмылялись, перешептываясь. Прокофий отодвинулся на левый фланг первого взвода и замер, уставившись на меня, точно демонстрировал бойцам наглядный урок, как надо относиться к командиру, а во взгляде его я уловил хитрый намек: пускай, мол, учатся, с каким усердием и прилежностью надо нести службу.
- Кто хорошо знает расположение города? - спросил я. Оказалось, что половина бойцов не знала Москвы. Я приказал разбить каждый взвод на группы и к каждой группе прикрепить москвичей, чтобы они могли по карте ознакомить бойцов с основными городскими районами.
Наконец появился комиссар. Стройный, легкий на ногу, он шел по двору, как бы пританцовывая. Это был порывистый молодой человек в длинной, до щиколоток, шинели с ярко начищенными пуговицами, словно были вкраплены в серую материю горящие угольки. По-девичьи нежное, моложавое лицо его было бледным, губы маленького рта выглядели излишне пунцовыми. Взмах руки к козырьку был сделан четко, с этаким вывертом, рассчитанным на эффект.
- Старший политрук Браслетов, - представился он. Рука притронулась к моей ладони и сейчас же выскользнула.
Я приказал батальону разойтись, и бойцы побежали по квартирам ближайших опустевших домов за вещами, чтобы перебраться в школу.
Браслетов отвел меня в глубь двора. Мы остановились между двумя столбами, где когда-то была натянута волейбольная сетка.
- Последнюю сводку слыхали, капитан? - спросил меня Браслетов почему-то шепотом.
- Да.
- Что вы скажете об этом? Что будет дальше? - Он зябко поежился и потер руки, ища у меня сочувствия.
Я поглядел на его маленький женственный рот, на тонкие дуги бровей и ответил почти небрежно:
- На фронте достаточно войск, чтобы задержать противника. Меня тревожит положение в батальоне, товарищ старший политрук.
Судя по всему, капризный и тщеславный Браслетов, должно быть, не терпел замечаний и сейчас оскорбленно вспыхнул, щеки покрылись розовыми пятнами.
- Что вы имеете в виду? - спросил он.
- Командир пал духом, вы по целым дням пропадаете бог знает где. Люди предоставлены самим себе. И это в такой-то момент! Восемь человек до сих пор не явились. Где они? Дезертировали? Их не видят в батальоне четвертый день.
- Подумаешь! - воскликнул он решительно. - Армии гибнут, а вы - сбежало восемь человек. Ну и черт с ними, коль сбежали! Такие в трудную минуту не надежда.
- Что вы болтаете? - сказал я, оглядывая его. - Комиссар называется!..
Браслетов побледнел до прозрачности, еще ярче обозначились дуги бровей под козырьком фуражки.
- Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! - Побледневшие губы его трепетали, белая полоска подворотничка врезалась в шею. - Я вам… Я вам не подчиненный…
- Нельзя ли без истерик, комиссар? - попросил я и пошел к зданию школы. Браслетов молча следовал за мной.
В кабинете директора - "нашем штабе" - майор Федулов собирал в чемодан свои пожитки. Он тихонько и бездумно посвистывал. Вздернутый нос, расплюснутый на конце, покраснел, глаза обновленно поблескивали, - Федулов, видимо, только что выпил, и опьянение было еще свежим и веселым.
- Ну, капитан, желаю тебе удачи от всей души, честное слово, заговорил Федулов. - Канцелярии при мне нет, печати тоже. Один список личного состава и аттестат на питание. Питаемся мы в ближайшем подразделении ПВО. А то и так, по случаю…
- Не явилось восемь человек, вы знаете об этом? - спросил я.
- Знаю. - Майор улыбнулся примирительно и по-свойски. - Придут. Вот пронюхают, что новый командир прибыл, и заявятся, как миленькие. Они по девкам разошлись, это я знаю точно. И Спартак вот знает. Ты, Спартак, за ними сходи, позови… Ну прощайте, ребята. - Майор Федулов вышел из комнаты. Я видел в окно, как он медленно, чуть покачиваясь, пересек двор, волоча огромный пустой чемодан. "Что с ним произойдет дальше? - спросил я себя. Человек он храбрый, обязательно попадет на фронт и однажды, подвыпив, выскочит впереди бойцов, поведет их в атаку, безрассудно, не страшась за свою жизнь и за жизнь других, и вражеская пуля уложит его навсегда…"
Сзади меня Браслетов произнес дрожащим от волнения голосом:
- Жена у меня родила. Девочку. Сегодня привез домой. У жены, кажется, грудница началась. Мучается, бедняжка, молока нет…
Я обернулся к нему.
- Обязанности есть обязанности. Начнутся бои, нужно будет организовать оборону, а вы, вместо того чтобы руководить боем, побежите по своим личным делам…
- Не утрируйте! - крикнул он. - Я сказал все это не для того, чтобы вы издевались над моим горем. Теперь я знаю, что не найду у вас сочувствия.
- Жене вашей я глубоко сочувствую, - сказал я, - вам - нет.
6
Взвод лейтенанта Кащанова располагался на втором этаже в двух классных комнатах. Из одной донесся, когда мы поднялись на этаж, всполошный вспышками - шум, сквозь него пробивался мальчишеский, с визгом со всхлипами, плач. Чертыханов пробежал вперед и растворил перед нами дверь. Шум сразу стих, прервались и всхлипывания. Бойцы столпились возле парт, сдвинутых к одной стене. Лейтенант Кащанов встал и загородил собой красноармейца.
- Взвод занимается изучением расположения города, - доложил он.
Чертыханов взглядом показал мне на бойца, стоявшего за спиной Кащанова. Я тронул лейтенанта за плечо, он сделал шаг в сторону, и передо мной очутился боец, молоденький и хрупкий, с неоформившимися плечами и тонкой шеей; волосы у него мягкие и белые, нос в веснушках, на губе нежный цыплячий пушок. Я видел его впервые, в строю его не было. Он изредка сдержанно всхлипывал и размазывал по щекам слезы.
- Как ваша фамилия? - спросил я.
- Куделин, - прошептал боец.
- А зовут как?
- Петя… Петр Куделин.
- Сядь, Петя, - сказал я.
Куделин привычно сел за парту, из-за которой, должно быть, недавно встал: надо было идти на фронт. Я присел рядом.
- Почему ты плачешь?
- Так, ничего, - ответил он, не поднимая глаз.
- А все-таки?..
Лейтенант Кащанов опустился на соседнюю парту и обернулся к нам.
- Он бегал к себе домой. Прибежал, а дома нет - одни развалины.
- Кто оставался дома, Петя? - спросил я. - Родители погибли?
Петя Куделин пошевелил дрожащими губами:
- Родители умерли, когда я был маленьким. Я с бабушкой рос… Старенькая она была. Сперва ходила в убежище, а потом перестала. Дом деревянный… Бомба угодила прямо в середину, разворотила все… Пожарные бревна растаскивали…
- Бабушку нашли? - спросил Чертыханов.
- Нет еще, - ответил Петя. - Я не стал дожидаться: а вдруг ее раздавило совсем? Я боюсь… Глядеть на нее боюсь. Я мертвецов боюсь.
- Это бывает, Петя, - сказал Чертыханов, утешая. - Привыкнешь. На войне насмотришься. Ничего страшного в этом нет. Те же люди, только не дышат. Вот и все.
Куделин с испугом отодвинулся от ефрейтора, поглядел на него изумленно и с замешательством: как это он так безбоязненно об этом говорит, по-детски, всей ладошкой, стер со щек слезы. Я взглядом пригрозил Чертыханову, но тот, пожав плечами, сказал:
- А что? Он не маленький.
Я заметил, как разволновался и побледнел Браслетов, слушая Куделина, ему как будто стало душно, и он расстегнул ворот гимнастерки.
- Где ты живешь? - спросил он. - Где твой дом?
- Недалеко отсюда, - сказал Петя. - У Павелецкого вокзала. В переулке у Коровьего вала.
Браслетов распрямился, страх округлил его глаза.
- Я на минуту отлучусь, позвоню. Это рядом с Серпуховской! - шепнул он мне и метнулся из класса.
Петя Куделин сидел, понурив голову, жалел бабушку и думал, должно быть, о своей сиротской доле, об одиночестве, а слезы, накапливаясь на ресницах, отрывались и падали на парту, и он растирал их локтем.
Я положил руку на узенькие его плечи.
- Война, Петя. Бабушку теперь не вернешь. Теперь семья твоя здесь, среди нас. Скорее становись солдатом. Не сегодня-завтра вступим в бой…
Куделин угрюмо молчал, шмыгал носом и изредка кивал головой, белой, с вихром на макушке.
- Назначьте Куделина командиром группы, лейтенант, - сказал я командиру взвода Кащанову. - Москву он знает и в случае чего провести людей к назначенному пункту сумеет. Сумеешь?
- Да, - сказал Куделин, вздохнул и пошевелил плечами, как бы сбрасывая с себя, со своей души обременительный груз. Он даже с интересом взглянул в сумеречный угол класса, где Чертыханов, собрав вокруг себя бойцов, что-то рассказывал приглушенным, с хрипотцой голосом. Там уже возникал сдержанный хохоток.
Вернулся Браслетов с порозовевшими, в пятнах щеками, усталый и расслабленный, точно перенесший изнурительную болезнь. Он вытирал платком горячий лоб и шею.
- Все в порядке пока, - негромко произнес он, приблизившись к нам. Бомба разорвалась совсем рядом, выбило стекла. Я сказал, чтобы Соня вообще переселилась в бомбоубежище.