* * *
Охранник направил автомат в живот Мойше Русецкому.
- Вперед, двигайся, - сказал он грубым безжалостным голосом.
Русецкий поднялся с койки.
- Нацисты загнали меня в гетто, ящеры посадили в тюрьму, - сказал он. - Никогда не думал, что и евреи будут обращаться со мной таким же образом.
Если он надеялся задеть охранника, его постигло разочарование.
- Жизнь везде тяжела, - ответил тот безразлично и сделал жест автоматом. - А теперь вперед.
Он вполне мог быть эсэсовцем. Мойше подумал, не обучался ли он своим повадкам по первоисточникам. Так получилось в Польше, после того как евреи и поляки помогли ящерам выгнать немцев. Некоторые евреи, неожиданно став солдатами, подделывались под самых внушительных, самых жестоких человеческих воинов, каких могли себе представить. Сделай им замечание, и рискуешь быть убитым. Мойше осмотрительно хранил молчание.
Он не знал точно, где находится. Конечно, где-то в Палестине, но его с семьей доставили сюда в путах, с повязками на глазах и спрятали под соломенным навесом. Внешние стены двора были слишком высокими, чтобы можно было заглянуть через них. По звукам, которые доносились сквозь золотой песчаник, он определил, что находится в городе: кузнецы ударяли по металлу, стучали повозки, слышался отдаленный шум базара. Где бы он ни был, он наверняка ходил по земле, о которой говорилось в Торе. Каждый раз, когда он вспоминал это, его охватывало благоговение.
Большую часть времени голова его была занята другими заботами. Главным образом - как удержать ящеров от проникновения в эту святую землю. Он цитировал Библию еврейским подпольным лидерам: "Ты полагаешься на посох из этого сломанного тростника". Исайя говорил о египтянах, а теперь в Египте были ящеры. Русецкий не хотел, чтобы они последовали путем Моисея - через Синай в Палестину.
Самое печальное, что очень немногие люди беспокоились о том же. Местные евреи, настоящие глупцы, считали британцев такими же угнетателями, как нацистов в Польше, - или, по крайней мере, они так говорили. Те из них. кто бежал из Польши после захвата ее нацистами, должны были бы соображать лучше.
- Поворот, - сказал охранник.
Необходимости в подсказках не было - Мойше знал путь в комнату допросов так же хорошо, как крыса в знакомом лабиринте. Однако за то, что он бежал правильно, он никогда не получал кусочек сыра: возможно, его похитители ничего не слышали о Павлове.
Когда он дошел до нужной двери, охранник встал позади и дал ему знак открыть замок. Подумать только: похитители считали его опасным человеком, который при малейшем шансе может выхватить оружие у сопровождающего и учинить разгром. "Если бы только так было", - ехидно подумал он. Дайте ему полотенце, и он станет опасным для мух. А потом… на "потом" у подпольщиков не хватало воображения.
Он открыл дверь, шагнул в комнату и застыл в ужасе. За столом вместе с Бегином, Штерном и другими известными следователями сидел ящер. Чужак повернул в его сторону один глаз.
- Это он? Я не очень уверен, - сказал он на отличном немецком.
Мойше вгляделся. Раскраска тела была более бледной, чем та, которую помнил Мойше, но голос, несомненно, был знакомым.
- Золрааг!
- Он знает меня, - сказал бывший губернатор Польши. - Или вы его хорошо натренировали, или же он в самом деле тот самец, из-за которого у Расы были такие трудные времена в Польше.
- Это - Русецкий, на самом деле, - сказав Штерн. Это был крупный темноволосый мужчина, скорее боец, чем мыслитель, если внешний вид не обманывал. - Он говорит, что мы должны держаться подальше от вас, не важно в чем.
Он тоже говорил по-немецки, но с польским акцентом.
- А я говорю, что мы много дадим за то, чтобы он снова попал в наши когти, - ответил Золрааг. - Он предал нас, предал меня, и он заплатит за свое предательство.
У ящеров немногое отражается на лице, но Мойше не понравилось, как выглядел и говорил Золрааг. Он и не думал, что Раса способна беспокоиться о таких вещах, как месть. Если он ошибался, лучше ему об этом и не знать.
- Никто не говорил о возвращении его вам, - сказал Менахем Бегин на идиш. - И не для этого мы доставили вас сюда. - Он был невысоким и щуплым, ненамного выше ящера, просто не на что смотреть. Но когда он говорил, его поневоле воспринимали серьезно. Он погрозил пальцем Золраагу. - Мы послушаем, что скажете вы, послушаем, что есть сказать у него, и только потом решим, что делать.
- Вам следовало бы посоветовать воспринимать Расу и ее желания более серьезно, - ответил Золрааг ледяным тоном.
В Польше он полагал, что его мнение важнее мнения людей просто потому, что это было его собственное мнение. Будь он блондином с голубыми глазами, а не зелено-бурым чешуйчатым существом, из него получился бы неплохой эсэсовец: Раса определенно оценила бы теорию "нации господ".
Но произвести впечатление на Бегина он не сумел.
- Я посоветовал бы вам помнить, где вы находитесь, - невозмутимо ответил лидер подпольщиков. - Мы всегда можем продать вас англичанам и, возможно, получим за вас больше, чем ваши заплатят за Русецкого.
- Я шел на риск, когда согласился, чтобы вы доставили меня в эту часть континентальной массы, - сказал Золрааг: он был, несомненно, смелым существом. - Впрочем, я по-прежнему питаю надежду, что смогу убедить вас найти общий язык с Расой, неминуемым победителем в этом конфликте, что в дальнейшем сослужит вам большую пользу.
Мойше впервые подал голос:
- На самом деле он надеется вернуть свой прежний ранг. Раскраска тела у него ныне крайне скромная.
- Да, и это по вашей вине, - проговорил Золрааг с сердитым шипением, словно ядовитый змей. - Это ведь благодаря вам провинция Польша из мирной превратилась в сопротивляющуюся, а вы повернулись против нас и стали поносить нас за политику, которую прежде превозносили.
- Разбомбить Вашингтон - это не то же самое, что разбомбить Берлин, - ответил Мойше, использовав старый аргумент. - И теперь вы уже не можете под дулом винтовки заставить меня возносить вам хвалу, а в случае моего отказа извратить мои слова. Я был готов умереть, чтобы сказать правду, и вы не дали мне сказать ее. И конечно, как только у меня появилась возможность, я рассказал всем, что случилось.
- Готов умереть, чтобы сказать правду. - эхом отозвался Золрааг. Он повернул свои глаза в сторону евреев, которые могли привести Палестину к мятежу против англичан во имя своего народа, - Вы понятливы, рациональные тосевиты. Вы должны видеть фанатизм и бессмысленность такого поведения.
Мойше засмеялся. Он не хотел, но не смог удержаться. Просто дух захватывало от того, насколько Золрааг не понимал людей вообще и евреев в особенности. Народ, который дал миру Масада, который упрямо хранил веру, когда его уничтожали из развлечения или за отказ обратиться в христианство… и ящер ожидал, что этот народ выберет путь целесообразности?
Нет, Русецкий не мог удержаться от смеха.
Затем засмеялся Менахем Бегин, к нему присоединились Штерн, а затем и остальные лидеры подполья. Даже мрачный охранник с автоматом и тот подхихикнул вместе со всеми. Мысль о еврее, предпочитающем разумность жертвенности, была полна скрытого абсурда.
Теперь лидеры подполья посмотрели друг на друга. Как объяснить Золраагу эту непреднамеренную иронию? Никто и не пытался. Вряд ли он смог бы понять. Разве это не доказывает существенное различие ящеров и людей? Мойше так и подумал.
Прежде чем вернуться к теме, Штерн сказал:
- Мы не вернем вам Русецкого, Золрааг. Свыкнитесь с этой мыслью. Мы позаботимся о себе сами.
- Очень хорошо, - ответил ящер. - Мы тоже. Я считаю, что вы ведете себя упрямее, чем следовало бы, но я понимаю это. Хотя ваша радость находится за пределами моего понимания.
- Вам следовало бы лучше ознакомиться с нашей историей, чтобы вы смогли понять причину нашей радости.
Золрааг снова издал звук кипящего чайника. Русецкий скрыл улыбку. У ящеров история уходила далеко в глубины времени, когда люди еще жили в пещерах, а огонь был величайшим открытием. И с их точки зрения у человечества не было истории, о которой стоило бы говорить. Мысль о том, что им следует считаться и с человеческой мимолетностью, действовала им на нервы.
Менахем Бегин обратился к Золраагу.
- Предположим, мы поднимем восстание против англичан. Предположим, вы поможете нам в борьбе. Предположим, это поможет вам впоследствии прийти в Палестину. Что мы получим, кроме нового хозяина, который захватит ее и будет властвовать над нами после хозяина, которого мы имеем сегодня?
- Вы теперь так же свободны, как остальные тосевиты на этой планете? - спросил Золрааг, добавив вопросительное покашливание в конце предложения.
- Если бы было так, англичане не были бы нашими хозяевами, - ответил Штерн.
- Именно так, - ответил ящер. - Но когда завершится завоевание Тосев-3, вы подниметесь до равного статуса с любой другой нацией под нашей властью. Вы получите высшую степень - как это называется? - да, автономии.
- Это не так много, - вмешался Мойше.
- Помолчите! - сказал Золрааг с усиливающим покашливанием.
- Почему? - насмешливо спросил Мойше, поскольку никто из лидеров подполья не выступил в поддержку сказанного ящером. - Просто я правдив, что разумно и рационально, не так ли? Между прочим, кто знает, когда завершится завоевание Тосев-3? Пока что вы нас не победили, а мы нанесли вам порядочный ущерб.
- Истинно так, - отметил Золрааг, и Мойше на мгновение смутился. Ящер продолжал говорить. - Среди тосевитских не-империй, которые нанесли нам наибольший ущерб, есть Германия, которая наносит наибольший ущерб и вам, евреям. Вы теперь приветствуете Германию, с которой боролись прежде?
Мойше постарался не поморщиться.
Золрааг мог не иметь представления об истории евреев, но он знал, что упоминание о нацистах для евреев было подобно размахиванию красным флагом перед быком. Он хотел, чтобы они утратили способность к рациональному мышлению. Счесть дураком его никак нельзя.
- Сейчас мы говорим не о немцах, - сказал Мойше, - с одной стороны, мы говорим об англичанах, которые, в общем, обращались с евреями неплохо, а с другой - о ваших шансах завоевать мир, которые выглядят не так уж хорошо.
- Конечно, Тосев-3 мы завоюем, - сказал Золрааг. - Так приказал Император, - он на мгновение склонил голову, - и это будет исполнено.
Эти его слова не показались разумными или рациональными. Они звучали так, словно их произнес сверхнабожный еврей, почерпнувший все свои знания из Торы и Талмуда и отвергающий любую светскую науку: вера отрицала любые препятствия. Временами это позволяло пережить плохие времена. Временами ослепляло.
Мойше изучал тех, кто захватил его в плен. Видят они ошибку Золраага или ослеплены? Он пустил в ход другой аргумент:
- Если вы выберете сделку с ящерами, то всегда будете для них мелкой рыбешкой. Вы можете думать, что сейчас мы им полезны, но что случится после того, как они захватят Палестину и вы им больше не будете нужны?
Менахем Бегин оскалил зубы, хотя и не в веселой улыбке.
- Тогда мы начнем устраивать им трудную жизнь, такую же, какую устраиваем англичанам теперь.
- В это я верю, - сказал Золрааг, - это будет примерно соответствовать польскому образцу.
Говорил ли он с горечью? Об эмоциях ящеров трудно судить.
- Но если Раса завоюет весь мир, кто будет поддерживать вас в борьбе с нами? - спросил он Бегина. - Чего вы надеетесь достичь?
Теперь начал смеяться Бегин.
- Мы - евреи. Нас поддерживать не будет никто. И ничего мы не достигнем. И тем не менее будем бороться. Вы сомневаетесь?
- Ни в малейшей степени, - ответил Мойше.
Захватчики и пленный отлично поняли друг друга. Мойше был пленником и у Золраага, но тогда между ними лежала полоса непонимания, широкая, словно черное пространство космоса, отделявшее мир ящеров от Земли.
Золрааг не вполне понял, что происходит. Он спросил:
- Каков же ваш ответ, тосевиты? Если вам так надо, если в вас есть сочувствие к нему из-за того, что он - из той же кладки яиц, что и вы, оставьте себе этого Русецкого. Но что вы скажете в отношении куда более важного вопроса? Вы будете бороться бок о бок с нами, когда мы двинемся сюда и накажем англичан?
- Разве вы, ящеры, принимаете решения с ходу? - спросил Штерн.
- Нет, но ведь мы и не тосевиты, - ответил Золрааг с явным удовольствием. - А вы все делаете быстро, не так ли?
- Не всегда, - ответил, хмыкнув, Штерн. - Об этом мы еще должны поговорить. Мы отправим вас обратно в целости и сохранности…
- Я надеялся вернуться с ответом, - сказал Золрааг. - Это не только помогло бы Расе, но и улучшило бы мой статус.
- Нас не волнует ни то ни другое, если только это не поможет нам, - сказал Штерн. Он подозвал охранника Русецкого. - Отведи его обратно в его комнату. - Он не назвал ее "камерой": даже евреи использовали напыщенные выражения, чтобы подсластить пилюлю. - Можешь разрешить ему навестить жену и сына или только жену, если он захочет. Никуда их не выпускать.
- Ясно. Вперед, - скомандовал охранник, как обычно подкрепляя приказ движением ствола автомата.
Когда они шли по коридору к камере, охранник проговорился:
- Нет, вам никуда выходить нельзя - живому.
- Большое вам спасибо. Вы меня убедили, - ответил Мойше.
И впервые с тех пор, как еврейское подполье выкрало его у англичан, он услышал, как громко рассмеялся его грубый охранник.
* * *
По Москве-реке все еще плыл лед. Большая льдина ткнулась в нос гребной лодки, в которой сидел Вячеслав Молотов, и оттолкнула ее в сторону.
- Извините, товарищ народный комиссар иностранных дел, - сказал гребец, выправляя лодку против течения.
- Ничего, - рассеянно ответил Молотов.
Конечно, гребец был из НКВД. Он говорил с заметным "оканьем" - акцент местности вокруг города Горького, превращавший "а" в "о". Казалось, он только что вернулся с пастбища, его невозможно было воспринимать серьезно. Неплохая маскировка, что и говорить.
Через пару минут еще одна льдина натолкнулась на лодку. Телохранитель хмыкнул.
- Бьюсь об заклад, вы захотите доехать до колхоза в "панской" повозке, а, товарищ?
- Нет, - холодно ответил Молотов. Рукой в перчатке он показал в сторону берега.
"Панская" повозка, запряженная тройкой лошадей, медленно пробиралась вдоль берега. Даже русские телеги с их большими колесами и дном, как у лодки, с трудом преодолевали грязь весенней распутицы. Осенью продолжительность сезона грязи определялась силой дождей. Весной же, когда таял снег и лед, грязь всегда была настолько глубокой, что казалась бездонной.
Ничуть не смутившись резкостью ответа, гребец хмыкнул снова. Он демонстрировал искусство управляться с лодкой, уклоняясь от плывущих льдин почти с ловкостью балерины. (Тут Молотов вспомнил о Микояне, который, будучи на вечеринке, собрался выйти под дождь. Когда хозяйка испугалась, что он промокнет, он только улыбнулся и сказал: "О нет, я буду танцевать между каплями дождя". Если кто и мог такое сделать, то именно Микоян.)
Как и большинство расположенных у реки коллективных хозяйств, "колхоз № 118" имел свой шаткий причал - мостки, выступающие от берега к середине мутной коричневой реки. Охранник привязал лодку к мосткам, затем вскарабкался на них, чтобы помочь Молотову выйти из лодки. Когда Молотов направился к зданиям колхоза, гребец остался на месте. Народный комиссар удивился бы, если тот бы последовал за ним. Он мог быть работником НКВД, но наверняка не имел секретного допуска к атомному проекту.
Мычали коровы, заставляя Молотова вспомнить интонации гребца. Хрюкали свиньи: их грязь не беспокоила - наоборот, была приятна. Куры передвигались, вытаскивая из навоза одну ногу, затем другую, смотрели вниз бусинками черных глаз, словно удивляясь, чего это земля пытается хватать их.
Молотов наморщил нос. У колхоза был запах скотного двора, вне всякого сомнения. Его строения были типичны для коллективных хозяйств - деревянные, некрашеные или плохо окрашенные, они выглядели на десятки лет старше, чем были на самом деле. Здесь и там расхаживали люди в матерчатых шапках, рубахах без воротников и мешковатых штанах. Одни с вилами, другие с лопатами.
Все это была маскировка, выполненная со всей русской тщательностью. Молотов постучал в дверь коровника, и она тут же открылась.
- Здравствуйте, товарищ народный комиссар иностранных дел, - сказал встречающий его человек и закрыл за ним дверь.
На мгновение нарком оказался в полной темноте. Затем встречающий открыл другую дверь - возможно, шлюзовой камеры, - и яркий электрический свет наполнил помещение изнутри.
Молотов оставил здесь пальто и сапоги. Игорь Курчатов кивнул одобрительно. Ядерному физику было около сорока, на подбородке его резко очерченного красивого лица торчала остроконечная борода, придававшая ему почти сатанинское выражение.
- Приветствую вас, - поздоровался он еще раз с интонацией, промежуточной между вежливой и льстивой.
Молотов проталкивал этот проект и удерживал Сталина от репрессий, когда результаты появлялись медленнее, чем он того желал. Курчатов и все остальные физики знали, что Молотов - это единственный барьер между ними и гулагом. Они были его людьми.
- Добрый день, - ответил он, как всегда не радуясь напрасной трате времени на вежливость. - Как дела?
- Мы работаем, как бригада сверхстахановцев, Вячеслав Михайлович, - отвечал Курчатов, - наступаем на всех фронтах. Мы…
- Вы уже производите металл плутоний, который будет обеспечивать мощные взрывы, в которых так отчаянно нуждается Советский Союз? - прервал его Молотов.
Дьявольские черты лица Курчатова словно увяли.
- Пока нет, - отметил он. Его голос зазвучал громко и пронзительно. - Я предупреждал вас, когда проект только начинался, что на это уйдут годы. Капиталисты и фашисты к моменту нашествия ящеров уже были впереди нас в технике, они и теперь остаются впереди. Мы пытались, и у нас не получилось выделить уран-235 из урана-238. Лучшее сырье - шестифтористый уран, который ядовит, как горчичный газ, и вдобавок ужасно едкий. У нас нет опыта, который требуется для реализации процесса разделения. Нам пришлось искать другой способ производства плутония, который также оказался трудным.
- Уверяю вас, что с болью отдаю себе в этом отчет, - сказал Молотов. - И Иосиф Виссарионович тоже с болью воспринимает это. Если американцы добиваются успеха, если гитлеровцы добиваются успеха, то почему же у вас продолжаются срывы?
- Одна из задач - создание необходимого реактора, - ответил Курчатов. - В этом нам уже помогло прибытие американца. Работая один в полную силу, Максим Лазаревич дал нам много ценных указаний.
- Я на это надеялся, - сказал Молотов.