* * *
Сопоставлять факты легче на расстоянии. В этой истине мы смогли ещё раз убедиться, когда познакомились с материалами о многих закарпатских разведывательных группах, когда по различным архивным данным о деятельности фашистских карателей в Закарпатье выяснили причины успехов одних и провалов других патриотов. Поэтому, прежде чем перейти к рассказу о последних днях группы товарища Данило, попытаемся изобразить два эпизода такими, какими они реально представляются до свидетельству очевидцев, по историческим справкам.
На рассвете 11 апреля 1941 года хортистские батальоны, обстреляв югославские пограничные посты, вторглись на территорию соседней страны. Венгрия вступила во вторую мировую войну на стороне фашистской Германии.
В полдень барона Томаи из "К-осталя" принял сам начальник генерального штаба генерал-полковник Хенрик Верт. Он был сух и деловит:
- В нашем распоряжении, барон, десять минут. Буду предельно краток. До сих пор вы со своими людьми разыгрывали прелюдию за занавесом. Теперь занавес поднимается. Да, да, мы планируем повернуть на Восток. Смешно было бы упустить возможность, которую предоставит нам предстоящая историческая акция германского рейхсвера. Мы вступим в войну с русскими если не вместе с нашими немецкими друзьями, то вслед за ними. Повод? Не мне вам разъяснять. Таким образом, зона опеки вашего отдела - Подкарпатье - превращается в авансцену предстоящих действий воинов святостефанской короны. Я прочитал вашу последнюю записку. Вы слишком долго возитесь с этими русинами - установили слежку, как за профессиональными разведчиками. Кончайте игру. Это - народ упрямый. Выследили - надо судить, казнить. Остальным будет урок - попрячутся в норы… Кажется, с вами говорили о молниеносных "акциях устрашения"?
Барон наклонил голову в знак согласия. Он не забыл встречи с берлинским инспектором, только не знал, что генерал, известный своей близостью с гитлеровским генштабом и всегда восторгавшийся "чистой работой" абвера, находился в курсе самых щекотливых дел СД.
- Так вот, - продолжал Верт, - нащупали группу - возьмите, обработайте - и сразу под суд да с освещением в печати. К маю зона должна быть очищена от русской контрразведки. Вам понятно, господин барон?
- Подобных групп, очевидно, больше, - заметил Томаи. - Жаль обрывать возможные нити…
- Тотальная война требует тотальной чистки конюшен, - генерал явно смаковал модное выражение, не обращая внимания на реакцию барона. - Ждать некогда. Пока мы будем разыскивать всех русских наблюдателей, Гитлер кончит войну на границе Европы и Азии!
И начальник генштаба поднялся: аудиенция закончена.
Барон закрыл за собой высокую дверь и сдержанно вздохнул. Он знал, какой горячий зуд подгонял военную верхушку. Раньше она себе разрешала в строгих военных планах даже небольшие лирические отступления: чтобы найти предлог для захвата всего Фельвидэйка, придумали, будто бы в Карпатах очень интенсивно вырубывают лес, а это может привести… к заболачиванию венгерской равнины. Теперь военный министр Барта нетерпеливо заявлял: "Поскольку немцы одержали победу над поляками всего за 3 недели и примерно за этот же срок покончили с французами, югославами, я считаю, что они в течение 6 недель окажутся в Москве и полностью разгромят Россию!"
Будучи контрразведчиком, барон верил лишь фактам, а не заявлениям. Поэтому он не торопился - над приказом решил поразмыслить. "Акции устрашения" - это, собственно, дело жандармов и карателей. Но вряд ли Верт ошибся - скорее начал действовать с немецкой вероломностью. Пока на заседаниях правительства Бардошши обдумывают ход - как вторгнуться в Румынию, и даже придумали, будто бы там "назрела революция", - Верт и в этом деле демонстрирует свою немецкую выучку - он неустанно повторяет: "Все - из немецких рук!" Подачка есть подачка - даже из рук самого Аттилы XX века! Честь барона это ущемляло. Поэтому, перепоручая задание Верта своим пододечным с карпатского плацдарма, он первым делом поискал себе единомышленника.
Звонок из Будапешта в Ужгород был коротким. Подполковнику Пинеи в случае успеха молниеносной "акции устрашения" обещалось звание полковника. Но барону было хорошо известно, что Пинеи не такой простак - своё дело он знает - и если поработает, то действительно во славу контрразведки, а не какой-то личности, играющей собственные партии со службами абвера.
Спустя месяц агенты "К-осталя" с помощью провокатора взяли людей Микульца. А ниточка потянулась дальше…
Пинеи срочно вызвал из Воловецкой пограничной полиции нового начальника - капитана Кондороши.
- Выкладывайте подробности, о которых вы не сочли нужным поделиться с моими людьми у себя на станции.
- Но… ваше благородие, Канюк, проходящий по делу Микульца, встречался в разъездах с десятками людей, всех их детективы засечь не могли.
- Шляпы они, ваши детективы! Можете об этом доложить и своему начальству - доктору Мешко… Подумать только, в Подкарпатье - 163 жандармских участка, в каждом из которых от 11 до 17 жандармов, 5 окружных полицейских дирекций… полторы сотни расширенных нотарских управлений, в конце концов - 624 священника-и вот…
Пинеи протянул ему тоненькую папку.
Красный от возбуждения, Кондороши принялся читать материалы. В нём все уже кипело, но заводиться с беспощадной "Кемельхарито осталь" всё-таки не решался. А по мере того, как читал, глаза его все больше расширялись. Взглянул на подполковника:
- Неужели в общении с ними был даже священник? Я же его знал как правдолюбца, который честно служит…
- Да, служит он в самом деле честно, но не только богу. А ваши коллеги сняли с него подписку о невыезде! Даже прекратили наблюдение! Учтите, если вскоре обнаружится, что этот священник - русский резидент, отвечать придётся прежде всего вам… Хотя вполне возможно, что мы имеем дело с одной сильно разветвлённой сетью…
- Разрешите, ваше благородие…- капитан нервно дёрнулся. - Дайте мне эту "паству" - они у меня рядышком на коленях ползать будут! Все!..
Пинеи почувствовал: он добился того, чего хотел. Он всегда предпочитал работать на контрастах. Зная, что этот Кондороши даже среди жандармов прослыл "коновалом", подполковник и хотел свалить на него наиболее сложную обработку группы, о которой передал уже телефонограмму в Будапешт. Он знал, как этот капитан "подготовит" жертвы, к тому же опасаясь, чтобы не обвинили его в ротозействе. Ну, а потом… Потом Пинеи надеялся с помощью известных ужгородских "спецов" довести дело до конца…
Но на этой мысли подполковник сразу же осёкся: а что, если после "коновала" доводить до конца будет некого? "Акция устрашения" на этом и кончится. А тут - Пинеи чувствовал - можно сделать игру с крупной ставкой…
И ответил капитану сдержанно:
- Немного подождите… Я арестую попа сам.
* * *
Из воспоминаний Ф. И. Россохи:
"Пасхальные исповеди были щедры и на грехи, и на подношения. Но эти деньги каждый год я относил в местный магазин со списком бедняков; покупал школьникам обувь…
Так было и в последнее майское воскресенье 41-го года. Душным вечером наведался я в "Гандю". Только разговорился с новым продавцом - зашёл жандарм Силади.
- Россоха, с вами желает побеседовать наш тистгеетэш.
- С чего бы это вдруг? -сдерживаю волнение.
- Ну, вы знаете, в четверг - День героев. Видимо, начальник хочет договориться насчёт богослужения на военном кладбище.
Завели во двор. Глухая, двухметровой высоты ограда. Огромная собака. Но ещё больше сжалось сердце, когда увидел незнакомый легковой автомобиль: из Ужгорода!
В маленькой дежурке сидели двое в штатском. Первым бросился в глаза усатый толстяк - некий капитан Сатмари. Ему сделалось жарко - сидел без пиджака и, засучив рукава рубашки, зло шевелил усами. Рядом с ним согнулся - длинный, худощавый. Потом я узнал: это был сам подполковник Пинеи. Естественно, при таком начальстве тистгеетэш Зенгевари стоял в стороне, не смея ни присесть, ни заговорить.
Допрашивать начал подполковник. После процедурных вопросов - об имени, фамилии, должности, месте проживания, - Пинеи весьма вежливо поинтересовался:
- Когда в последний раз вы виделись с Иванчо? Можете припомнить?
- С каким Иванчо, пан алэзрэдэш? - так же вежливо переспрашиваю я. - Если имеете в виду редактора журнала "Ку-ку"…
- Я говорю о том Иванчо, с которым вы встречались в Мукачеве, в православной церкви.
- Церковь - не для встреч, церковь - для молитв…
Капитан сорвался и кулаком саданул в лицо. Из носа пошла кровь. При виде крови зверь только разохотился: удар, ещё удар… Я упал. Сразу с другой комнаты выскочили жандармы.
Надели наручники и толкнули в угол, прямо на пол. Два жандарма, усевшись на стульях, приставили мне к горлу штыки. А капитан начал прохаживаться:
- Хотели познакомиться с военными объектами, чтобы на День героев их освятить, так ли? - желчно спросил он и, отставив чуть в сторону стул, на спинку которого повесил пиджак, зашлёпал по ладони резиновой дубинкой. - Ну, большевистский пёс, где материалы, которые тебе дал Иванчо? Может, Иван Мадьяр, твоего дьяка сынок, уже успел их отнести Советам?
В душе я ужаснулся: "Провалились! А все из-за меня! За мной ведь следили… Я чувствовал, я должен был предвидеть!.."
Конечно, я тогда не знал, что полицейские ищейки вышли на наш след, гоняясь за другими. Что провал группы Рущака вызвал цепную реакцию арестов подпольщиков, не имевших опыта работы в разведке и даже достаточных навыков конспирации. Случай, слепой случай помог хортистам зацепиться за другой конец ниточки: идя по следу Бабинца, одного из участников группы Рущака, они арестовали и его знакомого - Иванчо, самого бесстрашного и самого деятельного из наших людей.
Недельку до этого Иванчо передал мне копию любопытной военной телеграммы: занять позиции у самой границы, удерживаться от инцидентов до дальнейших распоряжений. По собранным данным я подготовил сводку, что бункеры по линии Арпада от Нижних Верецек до Скотарского готовы. В самом Воловце, у мельницы - бункер на сто солдат. Мосты заминированы, на перекрёстках - надолбы, а на дорогах - патрули. И, как обычно, к 20-му ребята все доставили на советскую заставу.
Но палачи об этом не знали - взяли ключи, пошли делать обыск. Обшарили в хате все углы, распотрошили подушки, перетрясли книги, забрали письма, документы. Тогда же, среди ночи, привели в жандармерию Ивана Мадьяра, Павла Кобрина… Их доставил Кондороши.
- Ну как, узнаете свою паству, отче? Я решил молчать.
Стянули с ног ботинки, привязали к топчану и бросились бить резиновыми палками по ступням. Я не стерпел и закричал от боли. Сатмари сорвал с моей ноги окровавленный носок и сунул мне в рот. А заорал сам:
- Где радиопередатчик? Ну?!
И снова побои. Я потерял сознание.
Очнулся весь мокрый - отлили водой. Развязали руки, но тут же толкнули меня в круг жандармов, и со всех сторон посыпались удары - кулаками, ногами, поленьями. Особенно усердствовал тайный детектив Кондороши: тот таскал за волосы, плевал в лицо, потом ударом в печень свалил меня на пол и оттащил во двор. Но садисту и того оказалось мало: дико прыгнул на мои опухшие ноги, сорвал с икры кожу… Подбежали другие жандармы и меня бросили в машину, приковав к сидению цепями. Так отвезли в Ужгород.
Приехали туда на рассвете.
Первым зашёл в камеру февгаднадь Ортутаи - сын униатского попа. Я знал его отца - он служил в Ужгородской цегольнянской церкви. Не было похоже, что сынок священника определился в волчьей стае "кемельхарито". Зашёл ко мне то ли побеседовать, то ли пожалеть. Тонкий в обращении, речь культурная, ни одного бранного словечка, на которые жандармы не скупились. Обошёл вокруг меня, покачал головой:
- За что же вас так?
Я не ответил, но молодчик не изменил корректного тона.
- Эти мясники, жандармы, - народ дикий, что с них спрашивать? Да и винить, знаете, трудно - работа тяжёлая, часто приходится иметь дело с бандитами, отбросами общества, которые не только пытаются нанести ущерб нашему государству, но и позорят его. Ясно… Ну, а вам бы следовало сделать из этого выводы. Зачем было упорствовать? Вы же умный человек, придумали бы для отвода глаз пару явочек, паролей - и получили передышку: жандармам ведь важно иметь первое признание, а дальше вы попали бы к нам…
- Хрен редьки не слаще! - не сдержался я.
- Понимаю, вам трудно сейчас воспринимать все объективно, вы озлоблены. Но видите, я говорю с вами спокойно, вразумительно, а ведь я защищаю законную власть, которой вы уже нанесли значительный ущерб. Как же вы могли, отец Феодосий, запродать свою душу большевикам-безбожникам? - Кто кому продал душу - жизнь покажет.
- Да, упрямство в вас сидит - не по сану. Потому, наверное, и привели в ярость капитана. Вспомните про необходимость смирения воле господней, что не раз и сами проповедовали в церкви, - это путь к спасению.
- Вы не случайно выразились "воле господней", а не "воле божьей": на уме - "воля господ"… У вас, униатов, это одно и то же. А как в своё время с вашего благословения в Мараморош-Сигете мордовали на суде людей - только за то, что они хотели сохранить свой язык, свой славянский корень - об этом вы вроде бы не знаете.
- Послушайте, Россоха, вы же образованный, культурный человек. Ну, успокойтесь, подумайте, что общего у вас с этим быдлом. Я не тороплю вас, не требую ничего особого, что было бы противно вашей совести. - никаких сообщений. Подумайте спокойно, и мы найдём с вами общий язык, вернём вас в лоно церкви, которое вам ближе всего.
- Общий язык - с вами? А вашу мать на последнем месяце держали за решёткой? А вашего деда убивали палками на его же поле?
- Видимо, ряса священника на вас по ошибке. Вашим речам мог бы позавидовать коммунистический агент! Неужели богу вы служили для видимости?
- Оставьте бога в покое. И меня тоже…
Вот так мило, по душам, мы потолковали. Он ещё пытался меня уговаривать - дать явки, пароли, назвать людей, с которыми я связан. И обещал мне райскую жизнь - богатый приход где-то в долине Тисы, даже новый дом. Наговорил всякого. Походив вокруг меня, напоследок бросил:
- Упрямство никому не приносило пользы, вы в этом убедитесь, отец Феодосии, и суд вас ожидает пострашнее суда божьего.
Я молча отвернулся, чтобы не видеть его лица с написанной на нём фальшивой скорбью. Да и его самого…
Ортутаи сменил другой предатель своего народа - следователь Борович. Потом мне говорили, что он перебрался в Ужгород из Польши. Этот изощрялся не только в красноречии, но и в изуверстве. Велел сесть на стул и, гадко усмехаясь, поинтересовался, известно ли мне, что он - лучший зубной врач во всём Подкарпатье? Я покрутил головой… Борович, не дав опомниться, с одного удара выбил мне два зуба. Я выплюнул. Тогда он переспросил - так же спокойно, методично: знаю ли я, кто лучший зубной врач в Подкарпатском крае? Я кивнув головой: теперь уже знаю… Подобным способом майор убедил меня и в том, что он-первоклассный "танцмейстер": велел раздеться донага и, привязав ниже живота увесистый мешочек с песком, заставил танцевать. Я упал без чувств…
Отвезли меня в тюрьму и бросили на холодный пол. Положил под голову недоломанные руки, а ноги - как в огне. В горле запеклась кровь…
Только спустя месяц, когда мог ходить, стали меня снова водить на допрос. В цепях, босиком, по острой щебёнке. Как разбойника. Чтобы ещё больше опозорить, связывали с воровкой-цыганкой и кричали людям, что нас ведут венчаться. "Свадебную" процессию составляла толпа польских беженцев, которых заставляли меня избивать…..
Я потерял счёт дням. Опомнился, когда в коридоре кто-то нарочно громко бросил:
- Началась война!