* * *
Вечером 20 февраля 1945 года на аэродроме Ченстохова немного в стороне стоял военный самолёт. К нему цепочкой направилась группа людей в штатском. Заработали моторы. Машина поднялась и взяла курс на юго-запад. Крейчи, усевшись в левом ряду, стиснул в руках ремни парашюта.
Вскоре началась качка.
- Зенитки? - спросил кто-то из ребят.
- Наверное, горы под нами, - успокоил Крейчи. - Наши Карпаты…
Крылов взглянул на часы: вот-вот самолёт будет над точкой высадки. Да, из кабины вышел один из пилотов:
- Ну, ни пуха, ни пера!..
Крейчи подошёл к люку предпоследним…
Сырой воздух обжигал лицо, ветер метался в стропах, относя в сторону. Под парашютом оказался лес. Купол парашюта запутался в сосняке. Радист достал нож, освободился от ремней. Заметил короткие вспышки фонаря: это Крылов подавал сигнал к сбору.
Явились Саратова и Лобацеев. Затем отыскался Богданов. А Веклюка нашли под дубом: лежал на спине и глухо стонал. Оказалось, парашют зацепился за верхушку дерева. Веклюк раскачался, схватился за ствол. Но, обрезая стропы, сорвался и упал. На него свалился тяжёлый рюкзак.
Саратова наскоро перевязала Бронислава.
Группа уходила от места приземления. Веклюка несли по очереди на сбитых из осины, неудобных носилках. Богданов шёл последним - обрабатывал табаком следы. Только в глуши леса устроили привал. Крылов внимательно осмотрел подрывника: было видно - у того серьёзно повреждён позвоночник. А медлить нельзя: гитлеровцы слышали, наверное, ночной самолёт и начнут облаву. Решили поискать ближайшее село. Крылов вместе с Крейчи пошёл разведать местность, двое остались с раненым, а остальные выдвинулись для круговой охраны.
Разведчики шли медленно, вслушиваясь в ночную тишину. На окраине села увидели дорожный указатель. Пичкарь прочитал надпись: "Рабштайнска Льгота, окрес Хрудим".
Развернули карту. Крылов, присев, осветил её карманным фонариком.
-Чёрт возьми!-ругнулся он. - Мы же очень далеко от Чёской Тржебовы!
Вернувшись, послали радиограмму: "Центр. Соколову. Группа выброшена в районе города Хрудим с ошибкой в 35 километров от намеченного места, у Бронислава сильное повреждение при десантировании… Принял решение уходить в лес в направлении города Високе Мито. Крылов".
Тащить дальше груз - четыре рации, комплекты запчастей и медикаменты - было рискованно. Все закопали в чаще, замаскировали. Потом двинулись в путь.
Утром вышли к небольшому селению Мезигожи. На окраине виднелась одинокая хата. Вперёд двинулись трое. Два разведчика остались у ворот. Крейчи, знавший чешский, зашёл во двор. На стук открыл хозяин. Крейчи, поздоровавшись, начал осторожный разговор. Хозяин, назвавшийся Йозефом Новотным, кивнул в сторону леса:
- Вы оттуда? Русские?
Дмитро не стал таить, сказал прямо: "Да!". И добавил, что в лесу - раненый товарищ, ему нужны помощь и убежище.
- Чего же стоишь? Неси своего соудруга, - ответил хозяин.
Вскоре Крейчи и Сапко принесли Веклюка. Хозяйка к тому времени нагрела воды, вскипятила кофе. Веклюку приготовили место в сарае.
Там у нас солома, - сказал Новотный. Ему будет тепло…
- Вы не беспокойтесь: мы - честные чехи.
И всё же оставляли Бронислава с неспокойным сердцем. Как-никак, эти Новотные - люди незнакомые, а к ним в любое время могли прийти гестаповцы. Но выбора не было.
Разведчики двинулись дальше. К утру следующего дня подошли к большому селу Луже. Надо было передохнуть, справиться о дороге. Заметили мельницу - решили зайти и попытать счастья. Вскоре Крылов беседовал с хозяином. Франтишек Прохазка - как назвался мельник - все понял с полуслова. Согласился доставить разведчиков до села Радгоста на своём грузовике.
Ещё одна приятная встреча: познакомились с чешскими патриотами. Они рассказали, что связаны с бежавшими из плена советскими бойцами, носят им в лес продукты. Посоветовали наведаться в село Рзи, к деду Маклакову.
- Кто этот дед? - спросил Крылов.
- Он русский, а живёт здесь с первой мировой войны.
Пошли по лесной кромке, тянувшейся вдоль узкой дороги. С огородов пробрались к избе на опушке. Стали ждать, присматриваться. И вот дверь открыл неторопливый, спокойный человек. Подошли к нему Крылов и Крейчи. Маклаков посмотрел на них прозрачно серыми глазами, чуть задержал взгляд на оружии и сразу же заговорил по-русски, сильно окая:
- Что стоять-то на ветру? Заходите, заходите, люди добрые.
- Как угадали, кто мы? - обеспокоенно спросил его Крылов.
- Как же мне своих-то не признать? - пожал плечами дед. - С первого взгляда понял, что вы - русский. А друг ваш, видать, местный…
Судьба человека, с которым довелось встретиться разведчикам, была столь необычайной, что о нём стоит рассказать.
В метельную зиму крестьянского сына со Смоленщины Степана Маклакова призвали в царскую армию, послали на фронт. Раненый, попал в австрийский плен. Увезли в глубь Чехии.
- Ты мой брат, - сказала ему девушка, присевшая у больничной койки. - Я тебя тут выхожу. Работаю сестрой милосердия. Разумеешь, брат?
- Да-да. Но скажи, как звать-то тебя?
- Марией. А тебя?
- Степаном крестили.
- Штефан? Брат Штефан…
Добрая Мария выходила Маклакова. Они поженились. Построились здесь, у села Рзи. Степан многое умел и все делал просто, бескорыстно: покроет вдове хату, поможет соседу сочинить прошение, а то обучает охочих ребят плотницкому делу…
Разведчики и расположились у гостеприимного русского человека.
Дед был рад гостям:
- Жил, как отрезанный ломоть. Сушила меня здесь тоска-кручина по родной земле, совсем извела - никого, кроме Марии, видеть не хотел. А тут ещё война. Не сплю - думаю: "Вот так, Степа, немец на твоей Смоленщине целые села сжигает да детей убивает, а ты, старый чёрт, русским себя считаешь!".
- Я вас понимаю, - заметил Крылов.
- И вдруг чувствую, как будто повернулся во мне тайный ключик, а злость - поверите? - вот тут, в горле стала, даже дышать трудно. Пленные бегут из лагерей - наши, русские ребята, я их одену, соберу - и в путь, на волю-волюшку. Там, в горах, они свою дорожку обязательно найдут…
Изба Маклакова стала надёжной базой. Можно было приступать к работе. И командир послал радиограмму:
"Центр. Соколову. Прибыли в район действия. В лесах много бежавших военнопленных. Местное население относится к нам хорошо. Сегодня с Икаром выезжаем в Чешску Тржебову. Крылов".
Предстояло пойти по адресам явок, которыми их обеспечили перед отправкой в тыл.
* * *
Хмурым утром 27 февраля 1945 года из села Рзи в Чешску Тржебову ехали два велосипедиста. Один - среднего роста, в чёрном вязаном свитере, второй - ростом выше, в сером полупальто и старой, окаймлённой выцветшей лентой шляпе. Этому второму, Людвигу Крейчи, городок казался каким-то знакомым: такие же разноцветные фасады домиков, островерхие красные крыши, как и в Сваляве. Домики рассыпались по обе стороны железной дороги.
Но как только два велосипедиста свернули за угол, наткнулись на патруль:
- Хальт! Документен!
У Крейчи перехватило дыхание: Крылов знал всего несколько чешских выражений. Протянул своё удостоверение.
- Людвиг Крейчи, - прочитал патрульный. Глянул ему в лицо и громко сказал:- Этот документ уже недействителен. Что, для вас - особые порядки?
- Простите, господин обер-лейтенант, - приподнял шляпу Крейчи. - Мы работаем для фронта и все некогда.
- Ступайте.
Это была их первая встреча лицом к лицу с врагом. Разведчики обхитрили фрицев. Но появляться в городе с такими документами было уже рискованно. А как их заменить? Нужны связи, надёжные люди…
Хозяин одной из явок - Вацлав Фиала - работал в Народном доме. Разведчики направились туда. Людвиг открыл массивную металлическую дверь и замер: коридор был забит гитлеровцами. Но взял себя в руки, подошёл к офицеру с белой повязкой на рукаве:
- Извините, герр гауптман. Не знаете случайно, где здесь кабинет пана Фиалы?
- Таких тут нет. Ты что - слепой?
Встретили на улице девчонку лет двенадцати. Людвиг спросил просто на всякий случай:
- Голка, не знаешь, где живёт Вацлав Фиала?
Оказалось, что девчонка знает пана Фиалу. Провела к его дому.
На стук открыл пожилой мужчина. Остановился на пороге, не приглашая в комнату.
- Здесь живёт Вацлав Фиала? - спросил по-чешски Крейчи.
- Я Фиала, - ответил мужчина. - Прошу, что вам нужно?
Людвиг назвал пароль: "Вас здрави Лаушман…" Хозяин не ответил. Крейчи покосился на Крылова.
- Жаднего Лаушмана не познавам , - проворчал Фиала.
- Но ведь Лаушман сказал, что он знает вас очень хорошо! - настаивал Крейчи, раздумывая: "Ошибка? Но нет! Фиала подтвердил, что мы пришли по нужному адресу!". Ещё раз выжидающе посмотрел на хозяина. Тот вздохнул:
- Ну, вот что, gанове… На каждом шагу немцы, сами понимаете. Меня вызывали в гестапо. Уходите, иначе погубите и себя, и меня…
Всё же Фиала под покровом ночи провёл их на квартиру одного знакомого. Там заночевали. Людвиг проснулся на рассвете. Хозяин квартиры стоял у окна, наблюдая за улицей.
Фиала принёс адреса других. Но и там разведчиков ждали неудачи: хозяин одной явки перед тем скончался, другой продался нацистам..
Центр в тот же день получил радиограмму:
"Были в Чёской Тржебове. Габерман умер. Фиала труслив, от сотрудничества с нами отказался. Дмитр связан с гитлеровцами. Постараемся найти надёжных людей. Крылов".
Предстояло на свой страх и риск искать новые связи.
* * *
Крылов провёл весь вечер в избушке Маклакова. Старик только теперь рассказал: в окрестностях действует разветвлённая подпольная организация. Она тесно связана с партизанскими группами в районе Добржикова, Большой Чермни и других мест.
- Хотите, познакомлю вас с одним… дровосеком, - предложил Маклаков. - А там смотрите сами.
- Дело стоящее, - согласился руководитель группы.
В сумерках в хате старика Крылов встретился с лесорубом Ярославом Гашеком. Хозяин тем временем наблюдал за дорогой… Разговор вели о том, о сём. Ярослав обмолвился, что брат его, Франта, работает диспетчером на железной дороге. Крылов уцепился за это сообщение- Франта же мог доставлять хорошие сведения!..
Встреча с братом Гашека состоялась прямо в его доме, в селе Тыништко. Тот выслушал Крылова и попросил Крейчи, чтобы перевёл: как брат Ярослав - так и он… Договорились о работе, а также о связи через "почтовые ящики".
С тех пор почти каждый день Франтишек Гашек оставлял записки - сведения, добытые им и его помощником на станции Замрек, железнодорожном узле, связывавшем тыл гитлеровцев с фронтом. Радисты Крылова передавали данные на Большую землю.
Дом Маклакова стал местом, где Крылов и ого люди могли иметь все новые интересные знакомства с чешскими патриотами. Как-то командира познакомили с Инджихом Штейнером, жителем села Сруб. А тот, в свою очередь, свёл советского майора со своим братом Франтишеком, инженером авиазавода в Хоцене. Как было не встретиться с таким человеком!
Вскоре Франтишек Штейнер раскрыл свою тайну: он входит в подпольную организацию ЧСОК - Чехословацкий освободительный комитет… Центр организации находился в Хоцене. Из этого нетрудно было установить, что, по сути дела, ЧСОК - подпольная организация всего Пардубицкого края.
- А кто руководитель? - вскользь спросил Крылов.
- Велки Гонза.
- Большой Гонза, - перевёл командиру Людвиг,
- И как бы нам свидеться с вашим великаном? Тут же условились о встрече.
VI
Большой Гонза… Кто он?
Придётся вернуться к событиям других дней, в Западную Чехию.
…Длинные приземистые домики на окраине Плзеня оживали только после заката солнца. Здесь жили рабочие "Шкоды". Возвращаясь со смены, копались в огородах, отделённых от улицы аккуратными заборами. В августовский вечер 1943 года в калитку, за которой начинался сад, постучалась изящная женщина. В руках она держала плетёную корзинку, с какими обычно стоят на площадях и вокзалах женщины, продающие цветы. Открыл седой старик в брезентовом фартухе. Женщина спросила:
- Просим… у вас можно купить гладиолусы?
- А вам какие нужны, драга пани, - тёмные или посветлее?
- Я хотела бы выбрать из жёлтых или оранжевых, скажем, "Сеньориту".
- Ну, если вам нужна "Сеньорита", тогда заходите, - ответил старик и плотно прикрыл за посетительницей калитку. - Пройдите в сад, и там мой племянник поможет вам подобрать букет.
Старик остался у забора - и принялся подрезывать лопатой дорожку, а гостья прошла в сад. Её встретил бледнолицый парень в таком же, как старик, брезентовом фартуке. Пригласил в беседку. Молодая женщина вынула из корзинки пачку листовок, отпечатанных на жёлтой обёрточной бумаге. Парень, щурясь, начал всматриваться в текст, потом достал очки.
Это был Карел Соботка. Посыльную он знал.
- Все правильно, Мария, - сказал Карел, прочитав листовки. - Можно пускать их в ход. Только постарайтесь, чтобы они попали в поезда, идущие на восток, на фронт: пусть и немцы знают, что мы живы, боремся… А теперь пошли к цветам.
Ходили между клумбами, наконец, остановились возле одного кустика гладиолусов:
- Вот она, красавица.
Карел срезал ножницами стебли, унизанные крупными оранжевыми цветами с красными прожилками, протянул связной.
- А это возьмите для разнообразия, - срезал и гладиолусы с прозрачно-голубыми, как утреннее небо, цветами. - Запомните название: "Маскарад". Вы же торгуете цветами…
Мария засмеялась:
- "Маскарад"! Подходит, правда?
Потом, что-то вспомнив, схватила Соботку за рукав: Есть человек. Может быть, пригодится. У меня подруга одна, Анна, работает машинисткой в ратуше. А к ней ходит офицер со "Шкоды". Сам-то он, чех, Ян… На фашистов злой. Ругает их страшно.
Фашистов многие ругают… дома, под подушкой, - ответил задумчиво Карел. - Зачем нам этот офицер?
- А дело в том, что он "дефект-майстер", то есть контролёр: проверяет качество артиллерийского вооружения. Вот так! - торжествующе взглянула на Соботку связная.
- Тогда стоит подумать, - Карел снял очки, начал протирать стекла. - Может, рискнём. Только вашей Анне об этом - ни слова. Сами познакомимся.
Соблазн был велик: иметь своего человека на военном заводе. Долго собирал Срботка данные о надпоручике. В конце концов решился. Встречу ему организовал буфетчик фирменной пивной знаменитого пльзеньского завода. Пивная была расположена напротив заводских ворот, из неё очень хорошо просматривались площадь, и самое главное - имела не два, а даже три выхода. Надпоручик заходил по утрам в пивную.
Разговор за столиком начался, естественно, с пивка. Соботка с сожалением вспомнил довоенное пльзеньское пиво. Надпоручик поддакнул.
Встретились они и на второе утро - уже как знакомые… Через несколько дней Карел завёл разговор о деле. Надпоручик съёжился - он, мол, присягу давал.
- Кому? Оккупантам? - жёстко спросил Соботка, уже кляня себя за эту встречу.
Ян уткнулся в пиво. А Карела душила досада. Не выдержал, добавил:
- Или ты храбрые слова произносишь только в девичьей постели? Ладно, не пугайся да не хватайся за карман - я стреляю быстрее. Живи, пребывай… Обойдёмся без тебя. Но забудь, что ты чех!
"Такой глупый срыв! Как же я поддался искушению?"- спрашивал себя Карел уже потом, спокойнее анализируя положение. Возвращаться к старику теперь было рискованно - мог провалить явку. Он петлял по городу, а затем отправился на запасную квартиру. Переждал неделю. Товарищи ему сообщили: старика-садовника никто не трогает. Установили наблюдение за машинисткой, связанной с надпоручиком. Вокруг неё тоже как будто было чисто. Лишь через две недели Соботка вышел на улицу. Сел в переполненный трамвай. Его взяли через две остановки: агенты в штатском повисли на плечах - не мог шелохнуться. Взяли, как потом понял, по словесному портрету. Это было несложно: Карел выделялся двухметровым ростом…
Шёл ноябрь 1943 года.
На допросы возили в Печкарню, оттуда - в Панкрац. Так почти всю зиму. Прямых улик, связанных с деятельностью Соботки в Пльзене, у следствия не было. Нажимали в основном на старые дела, относящиеся к Союзу Коммунистической молодёжи, пытаясь тут же строить логические домыслы. Карел это легко разрушал, удивляясь, почему не применяют пыток: он готовил себя каждый день к страшным испытаниям.
Удалось связаться со своими: в Панкраце служили люди, работавшие по заданию пражского подпольного комитета КПЧ. Однажды надзиратель сунул ему записку, которая объясняла многое: "Они ищут людей для проникновения в наше подполье. Ожидай провокаций. Если будут предложения, сообщи об их характере. Т-Л".
"Т-Л" - это была подпись его старого наставника Терингла.
К весне из общей камеры Карела перевели в одиночку. И, когда уже не ожидал ничего особенного, когда в душе спало напряжение в ожидании побоев, - именно тогда начали истязать. Разбудили прямо среди ночи, увезли в Печкарню. Били трое, - натянув халаты, чтобы себе не испачкать формы. Били гибкими резиновыми палками. На рассвете очнулся. Рядом со столом, к которому его пристегнули кожаными ремнями, сидел толстяк в беленьком халате. Казалось, врач. Из нагрудного карманчика торчал стетоскоп, на пухлом лице поблёскивало золотое пенсне, губы добродушно оттопыривались. Заметив, что Карел приоткрыл глаза, толстяк глянул на дверь и, отстегнув ремни, спросил по-чешски:
- Вам необходима помощь?
Потом пощупал пульс и, вздохнув, откинулся на спинку кресла, молча, сожалеюще посмотрел на Соботку.
- Вы, кажется, цветовод?
- Да, кажется…
- До войны я тоже разводил цветы… Да, было время… Какими увлекаетесь?
- Шпажником.
- А, гладиолусы… Прелестные цветы, прелестные… У меня был тоже один изящный сорт. Такой, знаете, красный, с белыми пятнышками… Кажется, "Швебен", не так ли?
- У "Швебена" листья лимонного цвета, - устало произнёс Карел и отвернулся. Тоже подослали "врача", идиоты! Проверяют то, что можно бы и не проверять: его имя, как цветовода, называлось во всех довоенных журналах.
- Да, да, конечно же, жёлтые цветы, - продолжал толстяк, угадав мысли Карела.-Только не подумайте ничего такого. Я об этом спрашиваю вас просто от себя, меня никто не уполномачивал. Признаться, не знал, с чего заговорить.
- Могли бы начать с "Голиафа", - насмешливо ответил Соботка. - У этого сорта цвет тёмно-коричневый, вам очень к лицу.
- Что вы, что вы! - испуганно замахал руками толстяк. - Я же к вам со всей душой. Мне вас очень жаль. - И торопливо прошептал:-Учтите, вас могут уговаривать начать работать на гестапо. Это страшно: не дай бог, узнают свои - вас сразу уберут.
- Кто это - свои? - Соботка раскрыл широко глаза. Толстяк минуту молча смотрел на него, потом вытер платком уголки полных губ: