На фарватерах Севастополя - Владимир Дубровский


Книга Владимира Дубровского в числе немногих рассказывает главным образом о боевых буднях Черноморского флота в это тяжелое и героическое время Севастопольской обороны. Разумеется, в книге есть и эпизоды сухопутной обороны города, но основное внимание автора обращено к флоту. Не претендуя на полноту описания событий многодневной обороны, автор, бывший "катерник", с особой любовью и знанием дела пишет о кораблях "малого флота" - катерах–охотниках, тральщиках, торпедных катерах, которые выполняли важную опасную работу - уничтожение мин на фарватерах, конвоирование транспортов, высадка десантов.

Содержание:

  • Владимир Георгиевич Дубровский, - На фарватерах Севастополя 1

    • Глава первая 1

    • Глава вторая 2

    • Глава третья 3

    • Глава четвертая 4

    • Глава пятая 5

    • Глава шестая 6

    • Глава седьмая 8

    • Глава восьмая 9

    • Глава девятая 10

    • Глава десятая 11

    • Глава одиннадцатая 12

    • Глава двенадцатая 14

    • Глава тринадцатая 15

    • Глава четырнадцатая 16

    • Глава пятнадцатая 18

    • Глава шестнадцатая 21

    • Глава семнадцатая 22

    • Глава восемнадцатая 25

    • Глава девятнадцатая 26

    • Глава двадцатая 28

    • Глава двадцать первая 29

    • Глава двадцать вторая 31

    • Глава двадцать третья 34

    • Глава двадцать четвертая 36

    • Глава двадцать пятая 38

    • Глава двадцать шестая 39

    • Глава двадцать седьмая 42

    • Глава двадцать восьмая 45

    • Глава двадцать девятая 48

    • Послесловие 49

  • Примечания 50

Владимир Георгиевич Дубровский,
На фарватерах Севастополя

Глава первая

Каждый раз, возвращаясь в Севастополь после долгой или кратковременной разлуки, я снова волнуюсь, увидев, как плещется зеленая волна у высоких бортов военных кораблей, как полощется по ветру корабельный флаг и мечутся чайки над Северной бухтой.

Севастополь - город моей моряцкой юности: отсюда выходил я на военном корабле в свой первый поход по Черному морю, сюда же возвращался вновь, вот к этим каменным причалам.

И теперь я волнуюсь, подъезжая к Севастополю. Вечер. Зной и духота летнего дня медленно сменяются прохладой, вливающейся в раскрытые окна вагона.

На высоких холмах стоят белые каменные дома с голубыми и зелеными балконами, узкие террасы ступеньками сбегают к морю, у вокзала шумят высокие древние тополя с вороньими гнездами на них. Птицы взлетают в небо при приближении грохочущего поезда.

А внизу блестит в бухте теплая, нагретая солнцем вода, неподвижно стоят корабли с влажной палубой и чисто вымытыми бортами, пушками, одетыми в чехлы.

Севастополь - военно–морская крепость, но об этом забываешь, когда видишь шумный и веселый город, нарядную и оживленную толпу встречающих на перроне и первые вспыхнувшие к вечеру огни привокзальных служб: красные, зеленые, желтые и слышишь певучие рожки стрелочников, звон посуды в буфете ресторана и сирены автомашин у подъезда.

В соединении, куда я назначен на новую службу, представляюсь начальнику штаба. Сквозь толстые стекла очков, оседлавших его широкий нос, вижу знакомый, всегда иронический прищур глаз; я рассматриваю его высокий выпуклый лоб, складки глубоких морщин от глаз к подбородку и гладко зализанный пробор.

С Владимиром Ивановичем Морозовым мы старые знакомые. Десять лет назад, в самом начале тридцатых годов, придя из военно–морского училища на Черноморский флот, я впервые встретился с ним. Служили мы тогда в Дивсторкате ЧФ - так назывался отдельный дивизион сторожевых катеров. Командовал им участник гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени, Иван Лаврентьевич Кравец. Хороший моряк, он многому научил молодых командиров.

Морозов в то время был уже опытным штурманом. Обогнув Европу, он совершил переход на крейсере "Профинтерн" из Балтики в Черное море и много и увлекательно рассказывал о штормах в Бискайском заливе, о гибралтарской скале, о песчаном Алжире, откуда он вывез шкодливую ручную обезьянку.

В те годы не остыли еще в памяти героические были о гибели на Балтике трех эсминцев и взрыве мин на форту "Павел"; о штормовом переходе через Атлантику, где разъяренный океан смял стальной нос линкора "Парижская коммуна", о дальнем вояже сторожевого корабля "Воровский" из Архангельска к Владивостоку и Камчатке.

Близки нам были слова печальной песни моряков:

Их было три - один, другой и третий.

И шли они в кильватер без огней,

Лишь волком выл в снастях разгульный ветер,

Да ночь была из всех ночей темней…

Ее любил петь молодой штурман Морозов.

Нас, прибывших тогда из Ленинграда, с хмурой Балтики, где белые чехлы на фуражках казались лишними, поразило вечно солнечное и сияющее Черное, море, и служба здесь представлялась нам легкой и праздничной.

Только придя на корабли, мы поняли, что профессия военного моряка–офицера - это повседневный напряженный и тяжелый труд, что корабельная служба требует мужества и энергии, отказа от многих привычек.

И вот теперь, после десятилетнего перерыва, мы снова встретились с Морозовым. Расспросив о службе на Тихоокеанском флоте, где я последнее время командовал 4‑м отдельным дивизионом торпедных катеров, Морозов проводил меня к командиру соединения - контр–адмиралу Фадееву.

Кабинет контр–адмирала представлял собой угловую комнату. Окна ее выходили прямо в бухту. Отсюда были видны и стоявшие у пристани корабли, и все, что делалось на рейде.

За столом сидел несколько сутуловатый, как большинство давно плавающих моряков, худощавый контр–адмирал. Продолговатое сухое нервное лицо, темные, слегка вьющиеся жесткие волосы с заметной проседью и черные строгие глаза - все говорило о твердой воле, энергии и многолетней привычке командовать. Он был одет в аккуратно сидевший на нем китель, на котором выделялась массивная цепочка карманных часов - искусно сделанная корабельная якорная цепь с золочеными контрфорсами. Щеголеватая фуражка с нахимовским крутым козырьком лежала на столе.

Огромный гладкий полированный стол, за которым сидел адмирал, был пуст, как палуба военного корабля по боевой тревоге. На толстом стекле стояла маленькая пластмассовая чернильница и лежала тонкая ученическая ручка. Позже я узнал о муках интенданта соединения, который, услыхав от контр–адмирала фразу "убрать эти камни", относившуюся к громоздкому, величественному чернильному прибору из мрамора, бросился в комиссионные магазины на поиски нового и привез хитроумное сооружение из стекла и бронзы, заранее предвкушая благодарность. Но на следующий день этот прибор перекочевал на стол к начальнику штаба. Адъютант купил ученическую пластмассовую чернильницу и поставил ее перед адмиралом.

На стенах кабинета не было привычных морских пейзажей, копий картин Айвазовского, а висели чертежи и схемы мин и различных тралов.

Контр–адмирал вышел из–за стола. Разговаривая, он цепкой и неслышной походкой моряка, привыкшего чувствовать под ногами палубу, ходил по кабинету, наблюдал в окно, как швартовались корабли, и в то же время присматривался ко мне, пока я докладывал ему о своей прежней службе.

- Так вы, значит, катерник? - спросил он меня. - Хорошо! Нам как раз нужны командиры, знающие это дело. Появился новый тип кораблей, и очень любопытный - катера–охотники за подводными лодками, слыхали, наверно? Их называют еще малыми охотниками!

Я ответил, что на Тихом океане уже видел их. А сам подумал: "Не иронизирует ли контр–адмирал?" За последние годы, в связи со строительством крупных кораблей, на малые корабли стали смотреть снисходительно. И, как бы угадав мои мысли, контр–адмирал продолжал:

- Сейчас на флоте существуют два совершенно противоположных мнения о катерах–охотниках. Одни считают, что у этих кораблей большие возможности в борьбе с подводными лодками, в конвойной и дозорной службах. Другие полагают, что их можно использовать только как рейдовые посыльные катера. Кстати, Владимир Иванович, - сказал контр–адмирал, обращаясь к начальнику штаба и доставая из кармана золотые часы с двойной крышкой, подарок наркома Военно - Морского Флота, - как идут дела на дивизионе у Гайко - Белана? Закончил ли он ходовые испытания катеров–охотников? В четырнадцать часов мне доложите!

Морозов ответил контр–адмиралу и, повернувшись ко мне, неожиданно спросил:

- А вы помните Глухова, боцманом служил на сторожевике "Альбатрос"? Еще учился у меня штурманскому делу. Так он сейчас командиром звена катеров у нас плавает!

Я вспомнил этого скромного белобрысого старшину с облупившимся носом и обветренным лицом. Он часто бывал в каюте у флагманского штурмана Морозова. Морозов учил Глухова ведению штурманской прокладки, знанию лоции и многим другим мореходным премудростям.

- Ну, что ж, можете идти! - сказал контр–адмирал. - Начальник штаба познакомит вас со всем хозяйством.

- Соединение у нас огромное, - глуховатым голосом говорил Морозов, когда мы вышли от контр–адмирала, - и называется ОВРГБ, что означает охрана водного района главной базы Черноморского флота. У нас несколько дивизионов новейших базовых тральщиков - красавцы корабли! Два дивизиона сторожевых катеров, их еще называют МО - малые охотники за подводными лодками, и другие корабли и части. Сейчас мы с тобой кое–что посмотрим!

Морозов вызвал дежурный рейдовый катер под синим брандвахтенным флагом, и мы отправились по севастопольским бухтам.

Надо сказать, что это был уже не тот веселый и беспечный Севастополь конца двадцатых и начала тридцатых годов, который я знал, город, куда прибывали почти все курортники Крыма, чтобы затем на автобусах через знаменитые Байдарские ворота разъехаться по Южному берегу. Город стал как–то строже, курортников принимал Симферополь. Изменились и многие порядки в Севастополе, он поистине был теперь военно–морской крепостью.

Мы идем по Южной бухте. В глубине ее, почти у вокзала, стоят буксиры, гидрографические и вспомогательные суда. Справа, на размытых крутых холмах, лепятся белые домики с черепичными крышами - Корабельная сторона, оттуда к морю вытягивается Павловский мысок с четырехугольной башней метеостанции. Слева, у знаменитой Минной стенки, - эсминцы и лидеры, пожалуй, самые совершенные и быстроходные корабли того времени. Рядом - Графская пристань с воздушной колоннадой наверху, возле нее - небольшой корабль "Брандвахта".

- Наше хозяйство, - говорит, усмехаясь, Морозов. - Регулирует движение кораблей на рейде и в гаванях.

А на просторах Северной бухты, на бочках–якорях стоят крейсеры и грузно сидит в воде линейный корабль "Парижская коммуна". На выходе в море высится Константиновский равелин.

- Здесь находится наша охрана рейда, - продолжает Морозов, - и боновое хозяйство. Есть еще у нас и другие корабли и части. Мы ведь охраняем обширный водный район на подступах к главной базе, несем дозор, следим за порядком во всех бухтах Севастополя. Соединение новое, работа увлекательная! Так что засучив рукава - приступай!

Действительно, "хозяйство" большое и мне мало знакомое. Надо основательно изучить корабли, их тактико–технические данные, возможности использования. Ведь мне предстоит работать помощником начальника штаба по оперативной части.

Идя рядом с Морозовым, я присматривался к нему. Заметно постарел он за эти годы: близорукий, в очках, и походка своеобразная, не совсем военная. Но главное, что бросилось в глаза: командир соединения и начштаба удачно дополняли друг друга. Фадеев нетерпеливый, порою резкий, очень активный, что называется, сгусток энергии; Морозов несколько медлительный, с московским певучим говором, задумчивый, даже флегматичный.

Ну что ж, будем работать в новом соединении!

Глава вторая

Весна в 1941 году в Крыму была ранняя. Уже в первой половине марта стаял снег, а море, как известно, в районе Севастополя вообще не замерзает. Корабли Черноморского флота в ту весну много плавали. Наши БТЩ - базовые тральщики, и катера МО заглядывали в базу только для пополнения горючим и продовольствием. Много новых кораблей входило в строй. Я помню торжественные и волнующие церемониалы подъема военно–морского флага на них. Ныло праздником для всего соединения видеть, как вспыхивал на ветру новенький красный вымпел и бело–голубой кормовой флаг на флагштоке.

Уже в июне, раньше обычного, корабли Черноморского флота вышли в море на большие учения, с высадкой десанта на побережье. Учения проводились совместно с Одесским военным округом, и руководил ими начальник Главного морского штаба адмирал Иван Степанович Исаков.

Севастополь тоже участвовал в учениях флота. С моря на город шли самолеты "противника", ревел гудок Морского завода, стонали сирены кораблей. Черная дымовая завеса заволакивала бухту и берега.

По улицам сновали команды местной противовоздушной обороны, пожарные машины. Едва какой–нибудь неосмотрительный гражданин появлялся в воротах своего дома, как его хватали ретивые сандружинники, говорили: "Вы ранены!" - и, уложив на носилки, везли на машине с красным крестом. Еще хуже было при объявлении химической опасности. Как сказочные чудовища, в масках выскакивали санитары и влекли "пострадавшего" на обмывочный пункт. И боже вас упаси выказать недостаточно уважения энтузиастам химической обороны: вы уже не скоро выйдете на солнечный свет, вас подвергнут особенно тщательной обработке.

Но вот учения закончились, и к вечеру двадцатого июня корабли Черноморского флота возвратились с моря в свою главную базу - Севастополь. На рейде стояли линейный корабль "Парижская коммуна", крейсеры "Красный Крым", "Красный Кавказ". "Червона Украина", новые крейсеры "Ворошилов" и "Слава", у стенки - эскадренные миноносцы и подводные лодки. В бухте вместе с нашими тральщиками и катерами–охотниками находились и катера морской пограничной охраны под зеленым флагом, они также участвовали в учениях.

В городе уже не было светомаскировки, ушли пожарные машины. Но хотя учения закончились и корабли вернулись на базу, флот еще не перешел на повседневную службу, а оставался в повышенной готовности.

Возвратившиеся с моря тральщики и катера–охотники покрылись, как изморозью, соленым налетом, рынды позеленели от черноморской воды, обгорела и шелушилась краска на корабельных трубах. Надо было навести образцовый порядок на палубах, в каютах и надстройках, и этому была посвящена суббота двадцать первого июня.

В бухте, у длинной гранитной набережной, отдав якоря и перебросив сходни, выстроились в ряд низкобортные тральщики с красными и синими марками на трубах. Они легко покачивались на мелкой зыби, заходившей в бухту, и стальные швартовы растягивались и скрипели. Только сегодня все тральщики собрались вместе. Обыкновенно они месяцами плавали в море, изредка появлялись в базе, их издавна называли тружениками моря. Красивые, отечественной постройки корабли с аккуратным мостиком, с чуть наклоненной трубой, с длинным узким корпусом и низкой, почти у самой воды палубой, с ярким вымпелом на мачте радовали сердце каждого моряка.

Бухта, расширяясь на восток, образовывала глубокий естественный ковш. Здесь, как стая чаек, уселись на воде у плавучего бона самые молодые и малые корабли нашего флота - катера–охотники за подводными лодками. Это были небольшие крепкие суденышки, хрупкие на вид, но очень выносливые. Деревянные и легкие, эти корабли лихо держались на волне и отчаянно кренились во время свирепых штормов. На них плавали отборные команды. Здесь создавалась славная семья моряков–катерников.

Сейчас на кораблях и катерах был аврал, на пристани матросы стирали робу, полным ходом работала береговая баня.

База, база! Как много значила она для моряков этих утлых кораблей, когда в течение многих суток палуба уходила из–под ног, набегала крутая волна и от соленой воды и солнца на обветренное лицо ложился крепкий морской загар.

Берег под ногами еще покачивается, соль еще щиплет лицо и ест глаза, но вскоре земля уже кажется вам устойчивой, из крана колонки льется чудесная холодная береговая вода, а невдалеке виднеется базовая баня и вьется из дверей сизый парок.

…Хоть и продолжителен июньский день, но и ему приходит конец. Солнце медленно опускается в синее море, Остывают накалившиеся за день поручни и железные надстройки корабля. Слышны свистки боцманских дудок, моряки сходят на берег. Один за другим отправляются переполненные автобусы; постепенно ослабевает дневной шум, над бухтой водворяется тишина.

Нагретый в течение дня горячий воздух еще держится над сушей, но береговой бриз приносит от Херсонеса запахи степных трав и вечернюю свежесть.

Темнеет. Зарябило море, всплеснула на середине бухты рыба, простуженно загудел буй - это, разводя волну, торопливо прибежал в базу рейдовый катер. В вечерней тишине отбивают склянки, и на дежурном корабле, на ноке, загорается синий огонь. Не все моряки ушли отдыхать на берег. В море ходят дозоры, в базе дежурят корабли, у пушек в готовности комендоры, а в машинном отделении - мотористы.

Над Севастополем, над Приморским бульваром - отсветы множества огней. В бухту доносятся приглушенные звуки оркестра. Севастополь отдыхает: в Доме офицеров флота вечер командного состава и их семей, концерт киевского теаджаза, в кино "Ударник" - веселая "Сорочинская ярмарка", на Краснофлотском бульваре - "Музыкальная история", на Приморском - танцы. А в средних школах города - выпускные вечера, балы молодежи.

Последним уходит от двухэтажного белого домика штаба, где тополя, как часовые, вытянулись у крыльца, "газик" - вездеход начальника штаба Морозова. Я провожаю его.

- Завтра будет у тебя выходной день, а сегодня закончи отчет, - говорит Морозов, садясь в машину.

"Газик", блеснув фарами на повороте дороги, исчез в темноте.

Теплая июньская ночь плотно накрывает землю; зажглись крупные ясные звезды. Я немного помечтал о намеченной на завтра поездке с женой в Балаклаву, о предстоящей рыбалке, о припасенной к выезду бутылке душистого "Букета Абхазии" и засел за отчет.

Около полуночи, захватив с собой последний номер "Морского сборника", я зашел в рубку оперативного дежурного по соединению. Дежурил в ту ночь капитан–лейтенант Иван Васильевич Щепаченко, очень спокойный, старательный и скромный офицер. Я спросил его, как идет служба.

Дальше