Книга посвящена 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. Все авторы произведений - писатели-фронтовики: Василь Быков, Константин Воробьев, Александр Солженицын, Даниил Гранин, Виктор Астафьев. Повести и рассказы участников войны - о человеке один на один со смертью, когда даже неверующие души вспоминают своего Творца и взывают к Нему. Это дошедшие до нас голоса солдат из окопов, их личный фронтовой опыт.
Для этой книги известный художник Игорь Олейников создал 35 уникальных рисунков. Книга для взрослых с иллюстрациями - прекрасный подарок всем любителям художественной литературы. И прежде всего - подарок для всех, кто хочет знать и не забывать правду о войне.
Содержание:
От издательства 1
Даниил Гранин - (род. 1919) 2
Мой лейтенант - (Главы из повести) 2
Константин Воробьев - (1919–1975) 5
Убиты под Москвой 5
Константин Воробьев - (1919–1975) 18
Это мы, Господи! 18
Василь Быков - (1924–2003) 38
Мертвым не больно 38
Василь Быков - (1924–2003) 84
Сотников 84
Александр Солженицын - (1918–2008) 117
Адлиг Швенкиттен - Односуточная повесть 118
Виктор Астафьев - (1924–2001) 126
Мелодия Чайковского 127
Об издательстве 128
Примечания 128
Это мы, Господи!
Повести и рассказы писателей-фронтовиков
Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р15–501-0007
От издательства
Не от множества войска бывает победа на войне,
но с неба приходит сила.
1 Мак. 3:19
Эта книга посвящена 70-летию нашей Победы в Великой Отечественной войне. Книга суровая - для взрослых, подарочное издание с замечательными иллюстрациями выдающегося книжного графика Игоря Олейникова.
Все авторы, произведения которых вошли в ее состав, - писатели-фронтовики: Василь Быков, Константин Воробьев, Александр Солженицын, Даниил Гранин, Виктор Астафьев. Эти имена в литературе и жизни стали символом мужества, честности, достоинства. Произведения этих писателей открывают пронзительную, неприкрытую и страшную правду, часто не совпадающую с отлакированной картинкой войны - с громкими подвигами, заседаниями в Ставке и победными маршами. Здесь - дошедшие до нас голоса солдат из окопов, их личный фронтовой опыт. Им веришь, они - свидетели суровой правды о войне, неприкрытой, многим неизвестной. Честная и бескомпромиссная позиция писателей, прошедших испытание войной, полностью соответствует призыву А. И. Солженицына: "Жить не по лжи!" Их произведения о войне, документально достоверные, точные в описании географии и времени действия, не стали публицистикой - они среди шедевров русской классической художественной литературы.
Все повести и рассказы этой книги - о человеке в бесчеловечных обстоятельствах войны, о жажде выжить, преодолеть все испытания и уцелеть, остаться в живых и победить - не только врага, но и самого себя. По свидетельству участников войны, в самые страшные фронтовые минуты солдаты вспоминали о Боге и чувствовали Его присутствие. Когда человек остается один на один со смертью, тогда даже неверующие души вспоминают своего Творца и взывают к Нему.
Даниил Гранин тоже пережил такое чувство и написал об этом в повести "Мой лейтенант", главы из которой открывают этот сборник: "Звук пикирующего самолета расплющивал меня. Последний миг моей жизни близился с этим воем. Я молился. Я не знал ни одной молитвы. Я никогда не верил в Бога, знал всем своим новеньким высшим образованием, всей астрономией, дивными законами физики, что Бога нет, и тем не менее я молился.
Небо предало меня, никакие дипломы и знания не могли помочь мне. Я остался один на один с этой летящей ко мне со всех сторон смертью. Запекшиеся губы мои шептали: Господи, помилуй! Спаси меня, не дай погибнуть, прошу тебя, чтобы мимо, чтобы не попала, Господи, помилуй! Мне вдруг открылся смысл этих двух слов, издавна известных - Господи… помилуй!.. В неведомой мне глубине что-то приоткрылось, и оттуда горячо хлынули слова, которых я никогда не знал, не произносил - Господи, защити меня, молю тебя, ради всего святого… Бог был здесь…"
Сокровенные переживания и личные впечатления автора, которыми он делится с нами со страниц своих произведений, вызывают у читателя рефлексию - человек переносит переживания героев со страниц книги на самого себя, происходит переосмысление своей жизни или судьбы своих близких. И об этом ярко свидетельствуют читательские письма, например о повести Даниила Гранина "Мой лейтенант": "Читая эту книгу, я будто встретилась со своим дедом, который погиб в самом начале войны при бомбардировке эшелона, когда он еще только ехал на фронт. И вот я прочитала про это - бомбежка эшелона, идущего на фронт. В чистом поле, где негде спрятаться, неожиданно, самолетами с неба, непуганых новобранцев, у которых и оружия-то никакого еще нет… Ей-богу, это я вжималась в землю от ужаса, переставая дышать и уже заранее умирая от страха. Я встретилась со своим дедом через много лет и поняла, что он испытал в последние минуты своей жизни!.."
В повести Константина Воробьева "Убиты под Москвой" - начало войны, гибнут кремлевские курсанты, весь мир рушится под бомбами, и из грязи, из отчаяния, из смерти возникает первозданное чувство таинственного Замысла о человеке. Курсанты держат оборону в большой и когда-то богатой деревне, и деревенская церковь становится для них и спасительным оплотом, и ориентиром, а в повести - важной метафорой присутствия Божия. И хотя люди отверглись Бога - креста на церкви давно уже нет, но Бог, как Отец, - рядом и ждет своих заблудших сыновей, которые "избрали новых богов, оттого война у ворот" (Суд. 5: 8).
Константин Воробьев зимой 1941 года сражался на фронте в составе роты кремлевских курсантов, попал в плен. Ему было тогда 22 года. Прошел через тюрьмы и лагеря на территории Литвы. Бежал из плена, организовал партизанскую группу, влившуюся в литовский партизанский отряд. Повесть "Это мы, Господи!" он написал в тылу врага. Тридцать дней, не отрываясь, писал он о плене, откуда бежал. Пытки, расстрелы, каторжный труд, болезни, голод, побеги… "Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне - от руки меча" (Иов 5: 20). Пройдя ад фашистского плена, Воробьев не скрывал своей веры, описывая обнаженное зло войны. Повесть "Это мы, Господи!" была опубликована только в начале перестройки, через десять лет после смерти автора.
Произведения писателя-фронтовика Василя Быкова вызывают горячие споры и очень глубокие размышления. Повесть "Мертвым не больно" была опубликована в белорусском журнале "Молодость" (1965) и в центральном российском журнале "Новый мир" (1966), и хотя оба раза повесть выходила с большой цензурной правкой и сокращениями, в журнале "Огонек" и других появились разгромные статьи о ней. На V съезде Союза писателей Белорусской ССР (1966) повесть подверглась резкой критике как "литературная диверсия". После первой публикации книгу не печатали по-белорусски 17 лет, в русском переводе она не выходила 23 года.
Исследователь творчества Василя Быкова журналист Сергей Шапран восстановил более двухсот правок в тексте повести "Мертвым не больно" и подготовил ее издание без купюр - на белорусском языке, спустя 50 лет после ее написания. И хотя советской цензуры давно уже нет, произведения о войне и по сей день печатаются в подцензурном варианте. Восстановление авторского текста произведений - кропотливая работа, и она все еще ждет своего часа.
Повесть Быкова "Сотников" затрагивает вечные вопросы бытия. Жизнь или смерть - третьего война не дает, - но какой ценой? Что заставляло многих делать слишком страшный выбор, становиться в иной лагерь борьбы? Можно ли быть уверенным, что в схожей ситуации сам не поступил бы еще хуже, не пал бы еще ниже? На многие вопросы действительно трудно ответить, и остается надеяться, что выбор между жизнью и честью нам делать не придется. Повесть "Сотников", несущая свет Евангельской истины, вызвала культурный резонанс: по ее мотивам режиссер Лариса Шепитько сняла художественный фильм "Восхождение" (1976). Сценарист Юрий Клепиков писал после прочтения повести: "Обжигающе философская притча, которая сталкивает высокое духовное начало человека с его понятным стремлением сохранить тело как вместилище духа". Фильм сразу попал под запрет, хотя история о том, как один предает другого, стара как мир.
В эту книгу вошла также повесть Александра Солженицына "Адлиг Швенкиттен". Русский поэт, публицист, искусствовед Юрий Кублановский высоко оценил это произведение: "Маленькая повесть "Адлиг Швенкиттен" - о боях в Восточной Пруссии в январе 1945-го - настоящий шедевр позднего Солженицына… Бессмысленное, стратегически не мотивированное выдвижение бригады в прусскую ночь, когда штабные отключили от себя связь, расслабившись за горячим ужином, бессмысленная гибель множества лучших солдат и офицеров, сформировавшихся именно в годы войны во всей своей внутренней мужественной самостоятельности, - таков сюжет повести. Но у нее - мнится - гораздо большая глубина. И она - в ощущении обреченности лучшего перед худшим. Чистое проигрывает нечистому, сильное проигрывает корыстному, крупное - мелкому, храброе - опасливому".
Двадцать лет назад, к 50-летию Победы, Александр Солженицын рассказывал в интервью на телевидении: "День Победы в сорок пятом году я, свежевырванный с фронта, арестованный офицер, встречал в тюрьме, в тюрьме Большая Лубянка. И сквозь тюремные решетки наблюдал московский салют Победы. Было гордостно, радостно и горько. Горько - потому что я понимал уже тогда, чего стоила нам эта война.
…Война ведь по-разному видится в истории: для участников и современников - и отдалясь. Нынешнему поколению невозможно себе представить, как не неделями, не месяцами, - четыре года подряд армия шла по минным полям, под пулеметным обстрелом, на колючую проволоку, под бомбежкой сверху, под артиллерийскими и минными разрывами, через переправы, пожары, на плацдармы, и удерживала эти плацдармы. Этого - представить нельзя". В 1952 году в Экибастузском лагере Александр Солженицын написал стихотворение:
Да когда ж я так допуста, дочиста
Все развеял из зерен благих?
Ведь провел же и я отрочество
В светлом пении храмов Твоих!
Рассверкалась премудрость книжная,
Мой надменный пронзая мозг,
Тайны мира явились - постижными,
Жребий жизни - податлив как воск.
Кровь бурлила - и каждый выполоск
Иноцветно сверкал впереди, -
И без грохота, тихо рассыпалось
Зданье веры в моей груди.
Но пройдя между быти и небыти,
Упадав и держась на краю,
Я смотрю в благодарственном трепете
На прожитую жизнь мою.
Не рассудком моим, не желанием
Освещен ее каждый излом -
Смысла Вышнего ровным сиянием,
Объяснившимся мне лишь потом.
И теперь возвращенною мерою
Надчерпнувши воды живой, -
Бог Вселенной! Я снова верую!
И с отрекшимся был Ты со мной…
Жизненный путь писателя "между быти и небыти" - это в том числе и война, когда Бог особенно близко: "Ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня" (Пс. 17: 40).
Сборник завершает рассказ Виктора Астафьева "Мелодия Чайковского" - одно из последних произведений писателя. Молодой солдат-телефонист доведен до полного физического и морального истощения и отчаяния. ""Кто украл мое детство? Кто съел мою юность? Кто гробит и гложет мою молодость?" - захлебываясь слезами, спрашиваю я, неведомо к кому обращаясь". Финал рассказа Астафьева - "про воскресение, про другой, прекрасный мир, светлым сиянием спускающийся с небес над родной землей, над всеми нами, все вытерпевшими и перестрадавшими".
Александр Солженицын говорил: "Наша Церковь постановила, что навеки день Девятого мая будет днем скорби, днем Памяти погибших за веру и Отечество. Как это правильно, и как это наконец нужно!" А Виктор Астафьев написал в одном из писем: "Я в День Победы пойду в церковь - молиться за убиенных и погубленных во время войны. И Вам советую сделать то же".
Эта книга - о войне. Она - для тех, кто помнит, и тех, кто не хочет забыть. О войне такой, какая она была на самом деле. Книга настолько правдивая, жесткая и пронзительная, что не стоит больше ничего говорить. Ее надо просто читать, чтобы узнать, а как же все это было на самом деле. И не забывать.
Даниил Гранин
(род. 1919)
Мой лейтенант
(Главы из повести)
- Вы пишете про себя?
- Что вы, этого человека уже давно нет.
Первая бомбежка
Настоящий страх, страх жутчайший, настиг меня, совсем еще юнца, на войне. То была первая бомбежка. Наш эшелон Народного ополчения отправился в начале июля 1941 года на фронт. Немецкие войска быстро продвигались к Ленинграду. Через два дня эшелон прибыл на станцию Батецкая, это километров полтораста от Ленинграда. Ополченцы стали выгружаться, и тут на нас налетела немецкая авиация. Сколько было этих штурмовиков, не знаю. Для меня небо потемнело от самолетов. Чистое, летнее, теплое, оно загудело, задрожало, звук нарастал. Черные летящие тени покрыли нас. Я скатился с насыпи, бросился под ближний куст, лег ничком, голову сунул в заросли. Упала первая бомба, вздрогнула земля, потом бомбы посыпались кучно, взрывы сливались в грохот, все тряслось. Самолеты пикировали, один за другим заходили на цель. А целью был я. Они все старались попасть в меня, они неслись к земле на меня, так что горячий воздух пропеллеров шевелил мои волосы.
Самолеты выли, бомбы, падая, завывали еще истошнее. Их вопль ввинчивался в мозг, проникал в грудь, в живот, разворачивал внутренности. Злобный крик летящих бомб заполнял все пространства, не оставляя места воплю. Вой не прерывался, он вытягивал из меня все чувства, и ни о чем нельзя было думать. Ужас поглотил меня целиком. Гром разрыва звучал облегчающе. Я вжимался в землю, чтобы осколки просвистели выше. Усвоил это страхом. Когда просвистит - есть секундная передышка. Чтобы отереть липкий пот, особый, мерзкий, вонючий пот страха, чтобы голову приподнять к небу. Но оттуда, из солнечной безмятежной голубизны, нарождался новый, еще низкий вибрирующий вой. На этот раз черный крест самолета падал точно на мой куст. Я пытался сжаться, хоть как-то сократить огромность своего тела. Я чувствовал, как заметна моя фигура на траве, как торчат мои ноги в обмотках, бугор шинельной скатки на спине. Комья земли сыпались на голову. Новый заход. Звук пикирующего самолета расплющивал меня. Последний миг моей жизни близился с этим воем. Я молился. Я не знал ни одной молитвы. Я никогда не верил в Бога, знал всем своим новеньким высшим образованием, всей астрономией, дивными законами физики, что Бога нет, и тем не менее я молился.
Небо предало меня, никакие дипломы и знания не могли помочь мне. Я остался один на один с этой летящей ко мне со всех сторон смертью. Запекшиеся губы мои шептали: "Господи, помилуй! Спаси меня, не дай погибнуть, прошу Тебя, чтобы мимо, чтобы не попала, Господи, помилуй!" Мне вдруг открылся смысл этих двух слов, издавна известных: "Господи… помилуй!.." В неведомой мне глубине что-то приоткрылось, и оттуда горячо хлынули слова, которых я никогда не знал, не произносил: "Господи, защити меня, молю Тебя, ради всего святого…" От взрыва неподалеку кроваво взметнулось чье-то тело, кусок сочно шмякнулся рядом. Высокая, закопченного кирпича водокачка медленно, бесшумно, как во сне, накренилась, стала падать на железнодорожный состав. Взметнулся взрыв перед паровозом, и паровоз ответно окутался белым паром. Взрывы корежили пути, взлетали шпалы, опрокидывались вагоны, окна станции ало осветились изнутри, но все это происходило где-то далеко, я старался не видеть, не смотреть туда, я смотрел на зеленые стебли, где между травинками полз рыжий муравей, толстая бледная гусеница свешивалась с ветки. В траве шла обыкновенная летняя жизнь, медленная, прекрасная, разумная. Бог не мог находиться в небе, заполненном ненавистью и смертью. Бог был здесь, среди цветов, личинок, букашек…
Самолеты заходили вновь и вновь, не было конца этой адской карусели. Она хотела уничтожить весь мир. Неужели я должен был погибнуть не в бою, а вот так, ничтожно, ничего не сделав, ни разу не выстрелив? У меня была граната, но не бросишь же ее в пикирующий на меня самолет. Я был раздавлен страхом. Сколько во мне было этого страха! Бомбежка извлекала все новые и новые волны страха, подлого, постыдного, всесильного, я не мог унять его.
Проходили минуты, меня не убивали, меня превращали в дрожащую слизь, я был уже не человек, я стал ничтожной, наполненной ужасом тварью.
…Тишина возвращалась медленно. Трещало, шипело пламя пожара. Стонали раненые. Обрушилась водокачка. Пахло паленым, дымы и пыль оседали в безветренном воздухе. Неповрежденное небо сияло той же безучастной красотой. Защебетали птицы. Природа возвращалась к своим делам. Ей неведом был страх. Я же долго не мог прийти в себя. Я был опустошен, противен себе, никогда не подозревал, что я такой трус.