Похожие на громадных жёлтых черепах вражеские танки двинулись к сопке Заозёрной и, добравшись до низины, скрылись с глаз.
Когда танки с грохотом и лязгом пошли вперёд, многим бойцам стало не по себе, мороз пошёл по коже. Противостоять танку - дело нешуточное. Твои пули от него, что горох от стены. А он и из пушки плюхает, и из пулемёта шпарит, да ещё на окоп лезет, норовя раздавить тебя, смешать с землёй.
Молодой боец Иван Кабушкин не знал, что чувствовали при виде танков его товарищи, но его самого охватили именно такие мысли. И чего греха таить: он в душе был рад, что эти бронированные чудовища идут не на них, а на Заозёрную. И всё-таки, когда там закипел бой, он заметно побледнел, ещё сильнее вжался в окоп.
Батыршин, словно почувствовав его состояние, пошутил:
- Не бойтесь, ребята! Всё будет в порядке… Надо с толком, надо с чувством… слушать песни соловья!
А на сопке Заозёрной продолжался ожесточённый бой, сильные взрывы сотрясали воздух. И опять Иван с облегчением подумал: "Хорошо ещё не к нам, а то бы…"
Но зря он утешал себя. Один из вражеских танков вынырнул в дальнем конце ложбины, которую они обороняли. По-видимому, он пытался выйти в тыл отряда Малахина. Какое решение примет командир? Откроет врагу, что здесь находится засада и вступит в схватку с танком, или же, не желая связываться, пропустит вперёд? Пожалуй, пропустит, чем тут возьмёшь такую громадину?..
Батыршин давно уже следил за танком. Следил и недовольно морщил лоб, словно ученик, решающий трудную задачу. Глаза стали точно щёлки, на лбу пролегли глубокие складки. А танк всё приближался, и Ивана Кабушкина всё больше и больше тревожил вопрос: как поступит командир. Мешкать больше нельзя.
- Красноармеец Кабушкин! За мной!
Батыршин наклонился, взял в окопе что-то зелёное, похожее на металлический короб из-под патронов, и скользнул в густую, высокую траву.
Кабушкин последовал за ним. Он понял, что замыслил командир отделения. Они должны выйти наперерез танку и зарыть на его пути "гостинец", который захватил командир.
Впереди - тропа, которой пограничники ходят в дозор. Танк должен пройти по ней. Другого пути здесь нет. Но как он пойдёт? Одной гусеницей по тропе или оставит её посередине?
Батыршин остановился, прислушался к урчанию осторожно нащупывающего дорогу танка, вытер пот со лба и почему-то шёпотом, как будто японцы в танке могли его услышать, проговорил:
- Копай здесь. Копай, чтобы тол не торчал, чтобы не увидели, - а сам начал поспешно разматывать шнур детонатора.
Выправляя за собой полёгшую под ними траву, они отползли от тропы и замерли в ожидании.
Вот танк выполз на прямую дорогу. Вот он как раз против них. Батыршин переглянулся с Иваном и дёрнул за шнур. Оглушительный взрыв потряс ложбину. В лицо ударило воздушной волной и сразу запахло едкой гарью.
Танк горел, над ним клубился чёрный, смрадный дым.
- Надо с толком, надо с чувством, - с удовольствием повторил Батыршин слова своей любимой песни, которую частенько напевал, когда был в хорошем настроении, и махнул Кабушкину рукой. - Пошли обратно!
Иван шёл за командиром и думал: смелый и хладнокровный человек. И что самое удивительное - с ним, оказывается, не страшно идти на любое дело! Он никогда не суетится, всегда твёрд в решениях… Вот с кого надо брать пример!
Они вернулись к своим. Заозёрная сейчас напоминала ад кромешный. Самураи волна за волной бешено набрасывались на сопку и, словно ударившись о скалу, откатывались обратно.
Ряды японцев редели, всё больше и больше вражеских солдат и офицеров оставались у подножия и на склонах сопки. Однако японцы и не думали прекращать атак. С криками "банзай!", подгоняемые фанатичными офицерами, они - уже в который раз - штурмовали высоту. Перекрёстный шквальный огонь наших пулемётов заставлял их отходить, но через минуту, другую они снова поднимались в очередную атаку.
Но вот японцы начали продвигаться по ложбине. Отделение Батыршина встретило врага пулемётным и винтовочным огнём. Тогда японская артиллерия перенесла огонь на ложбину. От взрывов крупнокалиберных снарядов хлипкая, болотистая земля содрогается, точно студень, к небу взметаются фонтаны жидкой грязи. Рассыпаясь в воздухе, они дождём поливают бойцов, а на раскалённых от непрерывной стрельбы стволах пулемётов, шипя, лопаются крупные капли воды.
К Батыршину подполз Иван Чернопятко. Жадно глотнул воды из фляги друга и, отдышавшись, спросил:
- Раненых много?
- Шесть человек, - ответил Гильфан, опустив голову.
- Лейтенант приказал немедленно переправить раненых на тот берег. И ещё приказал не прекращать огня.
- Приказ будет выполнен.
- Ну, будь здоров, Гильфан. Если что случится…
- Ни черта не случится… До встречи, Иван…
Чернопятко тем же путём пополз обратно.
"Кому же поручить раненых? Кабушкину? Жидковатым он кажется, силёнок, пожалуй, не хватит. Опять же вопрос: умеет ли плавать. Нет, придётся самому".
Гильфан скинул гимнастёрку, сапоги. В этом месте ширина озера около полукилометра. Взвалив на спину раненого, ступил в воду и, глубоко дыша, погрёб одной рукой. Вот когда пригодилось умение хорошо плавать, недаром он мальчишкой часами барахтался в воде. Японцы далеко от озера, их пулемёты не достают до него, но шальные снаряды и мины то и дело падают сзади, спереди, волны от взрывов окатывают с головой. Сводит дыхание. Батыршин чувствует - выполнить приказ будет нелегко: он плывёт ещё только с первым, а в руках уже никакой силы - нитки не порвать, - и сердце бьётся гулко-гулко, словно под тяжеленным гнётом. Но вот ноги достали дна. Батыршин, покачиваясь, вышел из воды, уложил раненого в кустах и, передохнув немного, поплыл обратно.
И опять на его спине раненый. Опять бесконечные мучительные метры вплавь через озеро. Он уже забыл и о времени и об усталости. В голове была лишь одна мысль: надо переправить ещё пятерых бойцов… Осталось четыре, три… И вот последний… Как знать, будь раненых не шесть, а вдвое больше, он бы, наверное, нашёл силы и двенадцать раз переплыть озеро. Если человек глубоко понимает свой долг и стремится выполнить его, то он находит в себе такие физические и духовные силы, что может совершить, казалось бы, невозможное.
Во время боя в ложбине было ранено ещё три человека. В тот день Батыршин спас от верной смерти восьмерых тяжело раненных бойцов. Переплывая озеро в последний раз, он едва не потерял сознание. Случилось, что из кобуры выпал наган, пришлось много раз нырять на дно озера, и Гильфан едва не утонул, будучи смертельно уставшим. Когда он всё-таки нашёл своё оружие и едва-едва выплыл на берег, то сразу почувствовал что-то неладное. Придя в себя, он понял, в чём дело: в ложбине прекратилась стрельба. Тут же кольнула страшная догадка: "Неужели японцы захватили сопку? Нет, не может быть! Там начальник заставы лейтенант Терешкин, там его лучший друг Чернопятко. Вот опять стреляют. Скорей на помощь!"
Батыршин, разводя руками камыши, тяжело побежал. Где могут сейчас находиться его боевые товарищи?.. Перестрелка опять прекратилась. Нет, что-то произошло… Пройдя немного вдоль берега, он наткнулся на двух бойцов. Это были Чернопятко и Кабушкин. Они легли, чтобы отдышаться. Батыршин увидел, что Чернопятко ранен.
- Ваня, друг, как ты?
- Ничего, Гильфан… Ползём вот потихоньку…
- А где лейтенант?
- Он со Спесивцевым… Отходят, нас огнём прикрывают.
- Тогда я к ним!
А японская артиллерия методично, всё усиливая огонь, обстреливала позиции наших пограничников. Земля, казалось, вздымалась дыбом. Над головой свистели осколки, горел камыш, дым ел глаза, спирал дыхание.
Где-то слева застучал пулемёт. Коротко - и стих. Не прошло и минуты, как из камышей, волоча по земле оружие, появился красноармеец Спесивцев.
Батыршин в упор посмотрел на него.
- Я прикрывал правый фланг, - сказал Спесивцев и сбивчиво добавил - Он… он, наверное, уже минут десять, как перестал отстреливаться.
- Пошли искать лейтенанта! - требовательно произнёс Батыршин.
Эти места фактически попали уже в руки врага. Значит, прежде всего нужны осторожность и терпение. Может, Терешкин жив? Может, он просто ранен и не может вести огонь?
Медленно продвигаясь вперёд, Батыршин внимательно смотрел по сторонам. И вдруг увидел ствол "максима".
Лейтенант, откинувшись на спину, лежал возле пулемёта. Батыршин в два прыжка очутился возле него, приложил ухо к окровавленной груди начальника заставы.
- Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!..
Терешкин еле слышно простонал. Батыршин оживился:
- Спесивцев, давай бинт! Сооружай скорей носилки!
Перевязав раны, лейтенанта положили на носилки, сделанные из двух винтовок, и по колено в тине и иле двинулись в направлении озера. Однако вскоре пришлось залечь: где-то невдалеке, то ли прицельно, то ли наугад, как старый, но злой пёс, залаял японский пулемёт. Пули стригли над головами стебли камыша и ветки кустарника. Справа и слева раздались гортанные крики самураев. Затаившимся пограничникам оставалось только догадываться, что там происходит.
Вскоре японский пулемёт замолчал. Но идти в рост и нести Терешкина было опасно. Выход нашли быстро: к носилкам привязали поясные ремни и поволокли их по земле. Так одолели около трёх километров. Наконец вышли к восточному склону сопки Безымянной. Невдалеке заурчал мотором танк. "Наши!"
Действительно, это был наш танк. Танкисты положили раненого на моторную решётку. Но спустя несколько минут пришлось остановиться: впереди лежала трясина. Оставался один-единственный путь - через озеро… Батыршину предстояло преодолеть его в девятый раз…
Он осторожно взял начальника заставы на плечо и, увязая в иле, вошёл в воду, затем медленно поплыл, всё дальше и, дальше отдаляясь от берега. В глазах зарябило. Не потеряет ли он сознание, совершенно обессилев? Нет, он должен во что бы то ни стало доплыть, он не имеет права утонуть!..
Бои у озера Хасан, развязанные японскими самураями, продолжались тринадцать дней. 6 августа 1938 года советская пехота при поддержке артиллерии, самолётов и танков вышибла японских захватчиков с нашей земли. На следующий день враг двадцать раз пытался нанести контрудар и снова потеснить наши войска. Но, потеряв 650 солдат и офицеров убитыми и около 2500 ранеными, отступил. В конце концов японские самураи были вынуждены просить о перемирии.
Родина высоко оценила мужество и стойкость своих сынов - защитников советской земли. Сотни красноармейцев и командиров были награждены орденами и медалями. А двадцати двум особо отличившимся воинам было присвоено звание Героя Советского Союза. Среди них и начальнику заставы лейтенанту П. Ф. Терешкину, командиру отделения Гильфану Батыршину и его другу Ивану Чернопятко.
…Великую Отечественную войну Гильфан Батыршин встретил выпускником военной академии: он осуществил свою мечту - учился. В грозные годы, когда над страной нависла смертельная опасность, Батыршин снова был на переднем крае. За совершённые подвиги и боевые заслуги его грудь украсили множество орденов и медалей.
Вернувшись с войны в Москву, Батыршин отдыхал недолго, сердце снова потянуло на границу. В свободное от воинской службы время повышал свои знания, изучал арабский и английский языки.
В 1947 году в Токио проходил судебный процесс над японскими военными преступниками.
Журналисты, прибывшие в этот город со всех концов земли, все участники процесса слушали советского офицера Гильфана Батыршина. Он говорил здесь как свидетель, неопровержимо и веско разоблачая захватнические устремления японских империалистов у озера Хасан.
Его показания дополнял пограничник Иван Чернопятко…
К сожалению, то были последние слова и последняя встреча друзей. Возвращаясь домой, их самолёт потерпел аварию над пучиной моря…
…На одной из пограничных застав каждый день дважды звучат фамилии командира отделения Батыршина и Ивана Чернопятко. Молодые солдаты у посвящённого героям стенда клянутся до последнего вздоха быть верными своей Отчизне, как были верны ей Гильфан Батыршин и Иван Чернопятко, навечно оставшиеся в памяти людей… А по голубым морям планеты гордо проносят флаг Страны Советов два красавца-корабля. Это океанские лайнеры "Гильфан Батыршин" и "Иван Чернопятко". И, глядя на них, кажется, что два друга, два героя поднялись над морской пучиной и, словно закованные в сталь богатыри, двинулись в путь по разным странам, чтобы опять верой и правдой служить людям…
Герои не умирают
Однажды мне пришлось побывать в Буинском райвоенкомате. Оказалось, что район этот славен именами героев, о которых мы, журналисты, рассказывать обязаны.
- Вы знаете, ведь нашёлся ещё один герой из нашего района, уже седьмой, - сказал мне военком Иванов. - Фотокарточка его и все сведения в Казани.
Не теряя ни минуты мы отправились по указанному адресу.
Портретное фотоателье оказалось расположенным почти на самой окраине города - на улице Газовой. Руководитель, цеха Александр Павлович Стариков - высокий мужчина с приветливым лицом - встретил нас радушно. Узнав о цели нашего приезда, сказал:
- Гостям и нашим заказчикам всегда двери открыты.
Увеличенные, готовые портреты героев были выставлены в переднем углу комнаты. Мы увидели здесь Зарифа Алимова из деревни Новые Какерли, М. К. Хакимова из села Большая Цильня и, наконец, самого Н. П. Иванова, ради которого приехали.
Но оказалось: военком ошибся, заявив, что нашёлся ещё один герой. При разговоре выяснилось, что Н. П. Иванов - уже известное лицо, о нём напечатан очерк в сборнике, посвящённом Героям Советского Союза, уроженцам Татарии, и выпущенном нашим книжным издательством.
Мне подумалось, что заново представлять читателям уже известного многим человека будет не очень ловко и, по правде говоря, не очень интересно. На душе было так, словно только что нашёл что-то ценное, важное и тут же потерял, но я, разумеется, не подал виду, что расстроен.
Мы ещё раз осмотрели портреты, расспросили у Старикова, кто их заказчик. Уйти отсюда сразу - было бы неуважением к памяти этих славных парней, которые, словно живые, смотрели на нас из тёмных полированных рам. Глядя на них, думалось: об известных героях сняты фильмы, написаны книги. А как же быть с теми героями, которым не посвящены ни фильмы, ни книги? Ведь по сути дела мы очень мало знаем о них, даже вот об этих, чьи портреты сейчас были перед нами. А ведь жизнь каждого героя - это целая эпопея! Взять хотя бы Газинура Гафиатуллина, повторившего подвиг Александра Матросова. Написал о нём книгу известный писатель Абдрахман Абсалямов, и теперь герой живёт второй жизнью и будет жить вечно.
Да, герои не умирают, они живут в памяти народной, вдохновляя миллионы на новые подвиги. И недаром мы так радуемся, открыв для себя ещё одно неизвестное имя героя, гордимся своей Родиной, взрастившей таких отважных соколов.
Так или примерно так раздумывал я, когда стоял против портрета молодого мужчины с симпатичным открытым лицом и густыми, почти сросшимися на переносице бровями. Этот портрет стоял особняком, в стороне от других. С чего бы это и почему под фамилией (я прочитал: Бакый Рахимов) нет никаких данных о его подвиге, а лишь оставлено пустое место?
Это неспроста!
Видя, что я разглядываю портрет и сравниваю его с другими, военком Иванов заметил:
- Наверное, ничего не известно об этом герое. Вот и белая полоска…
- Да, - подтвердил Стариков, - Бакый Рахимов не включён в книгу о героях Татарии, а поскольку никаких официальных данных о его подвиге нет, под портретом пришлось оставить пустое место. Портрет заказали родные покойного.
Я заинтересовался.
- Дайте мне, пожалуйста, их адрес.
Но Александр Павлович развёл руками:
- К сожалению, они не оставили своего адреса.
Как же их разыскать? Пока мы размышляли над этим, один из работников ателье вспомнил, что заказчик портрета работает на каком-то химическом заводе.
Первым делом я обратился в отдел кадров Казанского химзавода имени В. В. Куйбышева. Там ответили, что среди работников предприятия человека по фамилии Рахимов или Рахимова не числится… Тогда я побывал на заводе органического синтеза. Рахимовых здесь оказалось сразу четверо. Кто же из них тот единственный, которого я ищу?
Как выяснилось, трое никакого отношения к делу не имели, у четвёртого был выходной. И этот день прошёл в неизвестности. Зато назавтра, вежливо постучавшись, в редакционный кабинет вошёл молодой человек. Хорошо сложенный, стройный, он лицом очень напоминал человека, портрет которого я видел в фотоателье.
- Вы Рахимов?
- Да, Рафаэль Рахимов.
- Вашего отца зовут Бакый?
- Бакый. Только он… - молодой человек потупился, замолчал на какое-то мгновение, видимо, собираясь с ответом, потом снова поднял на меня глаза и твёрдо закончил: - Мой отец погиб на войне.
- Ему было присвоено звание Героя Советского Союза?
- Кажется, да. Но у нас нет ни Грамоты, ни вообще никаких документов, подтверждающих это…
В его голосе слышалась обида. Впрочем, не обида, нет. Скорее - недоумение.
Двадцать пять лет наш народ не знал ничего определённого о своём славном сыне, совершившем подвиг, двадцать пять лет оставались в неведении жена героя, Марфуга Зиганшина, его дочь Раиса и сын Рафаэль. Да, уходит время, теряются всякие подробности, но значительность самого подвига от этого не уменьшается.
За что же было присвоено звание Героя Советского Союза отважному пулемётчику и разведчику красноармейцу Бакыю Рахимову, при каких обстоятельствах он погиб?
Поиски вначале привели меня в отдел награждений Президиума Верховного Совета Татарской АССР, затем в Москву.
Уточнения, справки, консультации…
В ходе поисков, отнявших покой, заставивших отложить повседневные дела, пришлось встречаться с сотрудниками множества различных учреждений. Жизнь и судьба Рахимова стали проясняться…
Герой Советского Союза Бакый Сибгатуллович Рахимов родился в 1913 году в деревне Кня Балтасинского района Татарии. Работал в Юдино помощником машиниста, затем - в Казани, слесарем на химзаводе имени В. В. Куйбышева. Мать - Рабига эби жива до сих пор. Она рассказала много хорошего о сыне, пожелала, чтобы удалось всё разузнать о нём до конца, а главное, - чтобы о подвиге её Бакыя узнал весь народ.
…В дни, когда страна отмечала 22-летие славной Красной Армии, соединение, в котором служил пулемётчик Бакый Рахимов, получило приказ командования овладеть островом Койвисто-Бьерке. Взятие его имело большое значение для взлома пресловутой линии Маннергейма, о неодолимости которой на весь мир трубила белофиннская пропаганда. Остров Койвисто-Бьерке был сплошь застроен мощными оборонительными сооружениями, которые годами воздвигались под наблюдением и руководством военных специалистов множества капиталистических стран.