Книга "Наше море" посвящена боевым действиям кораблей одного из соединений Черноморского флота в годы Великой Отечественной войны. В памяти читателя надолго останутся образы командиров, политработников, старшин и матросов, мужественно сражавшихся с врагом в трудные дни войны. Автору, морскому офицеру, непосредственному участнику описываемых событий, удалось показать их героический накал, впечатляюще раскрыть подвиги своих боевых товарищей - людей, которые больше жизни любили Родину и море и остались верны им до последнего дыхания.
Содержание:
Владимир Дубровский - НАШЕ МОРЕ - Документальная повесть 1
Глава первая - Мы вернемся к тебе, Севастополь! 1
Глава вторая - На плавучей базе 2
Глава третья - Наше море 6
Глава четвертая - Ветер с моря 10
Глава пятая - Перед новыми походами 15
Глава шестая - Хлопотливый день 16
Глава седьмая - Под флагом корабля 18
Глава восьмая - Перед штормом 21
Глава девятая - Дерзкий десант 22
Глава десятая - На минном поле 28
Глава одиннадцатая - Нас ждет Севастополь! 32
Глава двенадцатая - Один против семи 36
Глава тринадцатая - Последняя ночь 38
Глава четырнадцатая - Прощай, Кавказ! 41
Глава пятнадцатая - На крымской земле 43
Глава шестнадцатая - Снова в Севастополе 46
Примечания 48
Владимир Дубровский
НАШЕ МОРЕ
Документальная повесть
Глава первая
Мы вернемся к тебе, Севастополь!
Как передать те чувства, которые владели нами, когда мы оставляли Севастополь?! В этом городе - главной военно–морской базе Черноморского флота - начиналась в тридцатых годах моя морская биография. Севастополь стал тем городом, который сделал из нас бойцов. Честно говоря, мы вовсе и не помышляли об оставлении Севастополя. "Не уйдем, не сдадимся! Будем драться до последней возможности" - таким было общее настроение. Но к концу июня 1942 года все меньше становилось бойцов и командиров, способных держать в руках оружие, кончались снаряды и патроны.
30 июня поступил приказ командующего обороной вице–адмирала Октябрьского: кораблям охраны водного района Севастополя, на которых я служил, отходить к бухтам Казачья и Камышовая, а штабу соединения - на 35‑ю батарею. А затем, в 19 часов 30 минут, было объявлено о начале эвакуации. К этому времени большие корабли уже приходить не могли. Дорога жизни Новороссийск - Севастополь была перекрыта: с воздуха нападали "юнкерсы" и "мессершмитты", а на море действовали немецкие и итальянские торпедные катера. Только подводные лодки да сторожевые катера с трудом прорывали блокаду.
Последними из надводных кораблей прорвались в район 35‑й батареи два фазовых тральщика нашего соединения [5] "Взрыв" и "Защитник". В море все светлое время суток корабли бомбила вражеская авиация, во они сумели отбиться.
В глухую полночь 2 июля тральщики подходили к Херсонесскому полуострову. Дул сильный норд–ост, срывал белые гребни и забрасывал их на палубу. На море шла крупная зыбь, видимость была плохая, к тому же во время боя с самолетами противника корабли не раз меняли скорость и курс и за точность местонахождения их нельзя было поручиться.
На головном корабле "Взрыв", на правом крыле мостика, стоял командир старший лейтенант Николай Федорович Ярмак. Офицер смелый и решительный. Он видел, как на далеком еще берегу то разгоралось, то мрачнело зарево: там был израненный Севастополь. До кораблей докатывался гул выстрелов, тугие огненные трассы переплетались в темном небе. А между кораблями и берегом лежала полоса черной воды - сплошные минные поля, прикрывавшие крымский берег. Как подойти к 35‑й батарее? Херсонесский маяк разрушен, навигационных знаков не видно, и нельзя определить, где же подходной фарватер. А на узком отрезке крымской земли были наши люди, они отбивали из последних сил атаки фашистов и ждали прихода кораблей.
Когда по расчетам штурмана "Взрыва" лейтенанта Ильюшина корабли приблизились к кромке минного поля, Ярмак застопорил ход и с мостика запросил командира "Защитника" Михайлова:
- Ну как, пройдем через минное поле, Виктор Николаевич?
- Пройдем. Нас ведь ждут там!
"Взрыв" дал ход, в кильватер ему следовал "Защитник".
- На тебя вся надежда, штурман! - сказал Ярмак, обращаясь к Ильюшину. - К тридцать пятой надо подойти!
- Подойдем, - уверенно ответил штурман, - я уже по звездам определился. По моим расчетам, мы находимся в подходной точке, хотя приемного буя не видно и кромки фарватера не определишь.
- Добро! Молодцом, штурман! - повеселел Ярмак. Темное небо прояснилось, и выглянула луна. Корабли качало, под их килями лежала темная вода, и где–то, может [6] быть совсем рядом, на тонких минрепах, качались рогатые мины.
Был риск? Да, был, но на берегу ждали, и мы должны были помочь нашим людям любой ценой.
Темная ночь все больше светлела и от выплывшей из–за туч луны, зарева пожара и от вспышек ракет, освещавших берег и море. Это помогло морякам определить свое место.
"Взрыв" и "Защитник" удачно форсировали минное заграждение и подошли к району 35‑й батареи.
С берега фашисты уже открыли артиллерийский и минометный огонь. Осколки падали рядом, и все–таки с кораблей спустили шлюпки, чтобы принимать людей. И только ранним июльским рассветом тральщики отошли от 35‑й батареи, легли курсом на Новороссийск, куда и прибыли в тот же день.
Забегая вперед, могу сообщить, что БТЩ "Взрыв" успешно воевал все последующие годы, а БТЩ "Защитник" стал первым гвардейским кораблем нашего соединения. Но это было потом.
А в самые критические дни июля последние защитники Севастополя уходили на чем было возможно: на буксирах и катерах, на плотах и шлюпках. Многие из уходивших достигали берегов Кавказа, когда человеческие силы были уже на пределе.
До самых последних дней оставались в Севастополе катерные тральщики. Эти небольшие суденышки несли службу охраны рейдов бухт Казачья и Камышовая. Там они базировались, маскируясь в камышах. С раннего летнего рассвета и до поздней ночи весь этот район подвергался жестокому артиллерийскому обстрелу и бомбежке.
Все мы, работавшие в штабе ОВРа, уходили из Севастополя на подводных лодках, лишь артиллерист соединения тральщиков Павел Михайлович Мохначев задержался на берегу. Он в самый последний момент встретил своего друга, дивизионного минера Григория Коляду, контуженного, оказал ему помощь и остался с ним.
Позже старший лейтенант Мохначев рассказал:
- Десятки фашистских самолетов поднимались с аэродромов Качи в ясное безоблачное небо. Мы с Колядой насчитали их до семи десятков, а потом сбились со счета. При бомбежке два катерных тральщика "Ильич" и "Реввоенсовет", находившиеся в Камышовой бухте, были повреждены осколками. Личный состав приложил все усилия, и к ночи 1 июля катера находились в строю. Поступила команда: "Следовать в Новороссийск". С наступлением темноты "Ильич" и "Реввоенсовет", приняв на борт раненых бойцов, стали выходить из бухты. Мохначев и Коляда находились на них.
А фашисты были близко. На берегу вспыхивали прожектора и шарили по воде, взлетали осветительные ракеты, сыпались пулеметные очереди и рвались снаряды. От близких разрывов и сотрясения корпуса на катере "Ильич" вышли из строя моторы, и он остановился. Момент был критический. Командир КТЩ был еще не опытный, и Павел Михайлович Мохначев, как старший по званию, принял командование на себя. В таких случаях говорят: "Промедление - смерти подобно!"
- Приготовить буксир! - приказал он командиру тральщика лейтенанту Мельникову. А на тральщик "Реввоенсовет", идущий впереди, передал семафор: "Принять буксир!" Так и сделали. Теперь оба тральщика хотя и медленно, но двигались. Надо было как можно быстрее выйти из зоны огня, оторваться от берега. Поэтому решили передать на "Реввоенсовет" продовольствие и компас с катера "Ильич" и перейти туда самим. Пока занимались перегрузкой, мотористы "Ильича" снова ввели в строй свою машину. Теперь тральщики, чтобы меньше привлекать к себе внимание фашистов, решили следовать каждый самостоятельно. Поврежденный тральщик "Ильич" шел так медленно, что только на рассвете июльского дня вышел в открытое море. Скорость была всего четыре узла. Моряки знают, что идти с такой скоростью - это почти что топтаться на месте. И все–таки тральщик шел, над ним пролетали немецкие самолеты, но либо цель казалась им неподвижной, либо они вовсе не замечали маленький корабль.
Командир КТЩ лейтенант Мельников распорядился укрыть всех бойцов в трюмы и кубрики, и палуба осталась пустой, как на покинутом корабле.
Иногда самолеты сбрасывали бомбы и на бреющем полете открывали огонь из пулеметов по тральщику, но маленький корабль оставался невредим.
Вот так, без запасов продуктов питания и пресной воды, без компаса, тральщик "Ильич" один медленно продвигался среди необозримого моря. Шли часы, сменялись сутки. Мохначев днем ориентировался по солнцу, а ночью по звездам, и тральщик все больше склонялся к югу, подальше от крымских берегов и возможной встречи с противником.
На пятые сутки измученные люди увидели вдали гористые берега. Нет, это были не Кавказские горы. По характерным контурам побережья Мохначев определил, что перед ним открылся турецкий берег примерно в районе Синопа. И хотя у моряков уже не было ни капли пресной воды и ни крошки хлеба, они не вошли в турецкие территориальные воды, а повернули на восток, к своим берегам, к Батуми. Последний отрезок пути оказался самым трудным. Шли уже шестые сутки похода, на борту находилось пятьдесят шесть человек - голодных, измученных и раненых бойцов, но это были советские люди, и они терпеливо переносили невзгоды.
На шестые сутки, когда до Батуми было еще далеко, на раскаленном знойном горизонте показался силуэт военного корабля. Никто не знал, чей это корабль. А от сильного переутомления, от напряжения стольких дней, проведенных в открытом море в ожидании возможной встречи с фашистами, и Мохначеву, и командиру катера Мельникову показалось, что появился корабль противника. И шел он прямо на катерный тральщик.
Мохначев подал команду:
- Приготовиться к бою!
У него был дерзкий план. Если фашистский корабль подойдет вплотную, внезапно открыть огонь, занять палубу и овладеть кораблем противника. В случае неудачи - драться до последнего. Флаг ни в коем случае не спускать, живыми в плен не сдаваться!
Все залегли на палубе, изготовили автоматы и пулеметы, а у некоторых бойцов нашлись и ручные гранаты.
Наступили минуты грозного и томительного ожидания. Тральщик не менял курса, и неизвестный корабль все приближался. Воспаленными глазами сигнальщики не могли никак опознать, что это за корабль, чей он? Наконец в сильный артиллерийский бинокль Мохначев разглядел человека, стоявшего на правом крыле мостика, и первое, что бросилось в глаза, - развевающаяся на ветру длинная раздвоенная седая борода.
Такая борода была единственной на Черноморском флоте, и принадлежала она известному моряку - капитану [9] 1 ранга Григорию Александровичу Бутакову, которого Мохначев хорошо знал. От сердца сразу отлегло.
- Наш корабль, свои! - обрадованно крикнул Мохначев бойцам, и тотчас вся верхняя палуба заполнилась людьми. Они размахивали бескозырками, кричали "ура!".
Это был сторожевой корабль Черноморского флота, на гафеле которого развевался советский Военно–морской флаг. На тральщике "Ильич" подняли свои позывные.
Через некоторое время сторожевой корабль подошел еще ближе.
- Свои… из Севастополя! - доложил в мегафон командир тральщика Мельников. Сторожевик взял тральщик на буксир. Люди были накормлены, а раненым оказана помощь.
В кают–компании сторожевого корабля Мохначев встретил своего однокашника по военно–морскому училищу штурмана Смирнова. Тот долго смотрел на него и не мог признать в худом, обросшем, с воспаленными глазами человеке старшего лейтенанта Мохначева.
Утром следующего дня корабль с тральщиком на буксире ошвартовался в порту Батуми. На берегу росли зеленые пальмы, спокойно проходили люди, настежь были раскрыты двери кофейни.
КТЩ "Ильич" был последним из кораблей нашего соединения, вернувшихся из Севастополя.
Люди не могут забыть пережитое и выстраданное. Они сделали все, что было в их силах. И у нас, тех, кто живым выбрался из Севастополя, память об этом городе осталась на всю жизнь.
Прощаясь с Севастополем в последние трагические часы, каждый из нас твердо верил и говорил:
- Мы вернемся к тебе, Севастополь!
Глава вторая
На плавучей базе
Река бурно мчала мутную глинистую воду среди плоских зеленых берегов, и казалось, в любую минуту потоки ее могут хлынуть через край и затопить все вокруг.
После обильных и продолжительных дождей горные реки и ручьи устремились с высот в низменность.
Река плескалась и шумела. Она несла в пенистом водовороте трухлявые пни, черные коряги, пожелтевшие листья деревьев. Бурные потоки воды поднимали и раскачивали корпуса кораблей, прижавшихся к левому берегу реки. Всплески воды перехлестывали через борт и, сверкая на солнце брызгами, растекались по палубе.
Еще до наступления полосы проливных дождей отряд военных кораблей вошел с моря в устье беспокойной реки. Тральщики и сторожевые катера, поднимаясь вверх против течения, швартовались к временным причалам, а иногда крепили швартовы и за стволы близко растущих деревьев.
Пологие берега реки заросли сочной, яркой травой, невиданной высоты папоротниками, а ольха, граб и тутовые деревья вплотную подступили к воде.
В верховьях реки лес казался непроходимым и необитаемым. Только журчание и клекот воды нарушали девственную тишину. Ни человека, ни лодки здесь не были видно. В нижнем же течении, ближе к морю, расположились [11] на стоянку сейнеры и торпедные катера. На берегу поднимались на высоких сваях дома местных жителей.
Теплым и влажным утром, когда жирная, покрытая илом земля дымилась и в вязкой тине болота лениво барахтались буйволы, я возвращался из госпиталя.
Последняя ночь, проведенная на' койке плавучего госпиталя, была тревожной. Проливной дождь со шквалистым ветром бил и трепал утлый пароход с красными крестами на бортах. В невидимом небе сверкали молнии, и грохот грома, как разрывы бомб, разносился по берегам черной реки. Это было необычным для такого времени года, но в этих краях даже зимой вместо снега выпадал дождь.
Сейчас ничто не напоминало о беспокойной ночи, и я любовался веселым и буйным разбегом реки, солнечными берегами.
Еще издали я увидел прильнувшую к берегу плавучую базу кораблей нашей бригады - "Очаков".
По зыбкой сходне мимо часового поднялся я на палубу. Необычайно оживленно и шумно было в кают–компании. С кораблей прибыли и ожидали приема у контр–адмирала командиры дивизионов, флагманские специалисты.
Небольшого роста офицер, с веселыми и насмешливыми глазами, разговаривал с капитан–лейтенантом Чугуенко, недавно назначенным на должность флагманского штурмана бригады. Этим офицером был командир 1‑го дивизиона тральщиков капитан 3 ранга Ратнер. Очень энергичный и острый на язык, он считался одним из лучших командиров, был влюблен в морскую службу и ревностно поддерживал на кораблях морские обычаи и традиции.
Я едва успел поздороваться, как был втянут в круговорот оживленной беседы.
Стояла поздняя осень 1942 года. Это было горькое и трудное время. Ожесточенные бои шли на горных перевалах. Немцы любой ценой стремились прорваться к морю, захватить Туапсе, Поти, Батуми, чтобы поставить Черноморский флот перед катастрофой. Они уже готовились разместить своих раненых в санаториях Сочи, строили планы вывоза нефти из Батуми. А турецкая печать гадала, будет ли Черноморский флот прорываться через Босфор или будет затоплен, как это произошло в 1918 году, когда оставшиеся верными революции корабли, находясь [12] в безвыходном положении, были затоплены в Новороссийской бухте.
На море по–прежнему врагом номер один была немецкая бомбардировочная и торпедоносная авиация, а в районе Геленджик - Туапсе действовали торпедные катера противника. И когда стало известно, что корабли соединения должны конвоировать суда с войсками в Туапсе, где на перевалах к Черноморскому побережью шли ожесточенные бои с фашистами, многие задумались: это была сложная и трудная задача. На совещании у контр–адмирала должен был решиться вопрос, какие корабли будут охранять транспорт и кого назначат командиром конвоя.
Естественно, что эти вопросы волновали собравшихся, но прямо о предстоящем походе не говорили.
- Отплавался наш флагман! - с грустной иронией проговорил Ратнер, обращаясь к собравшимся.
- А что такое? В чем дело? - посыпались вопросы.
- А вы что, не слышали разве? - спросил Ратнер. - Старика "Коминтерн" приказали разоружить. Пушки пойдут на оборону Туапсе, а корпус посадят на грунт у входа в реку, чтобы не заносило устье илом и песком. А то мы скоро и входить в море не сможем!
Кто из нас не знал этот старинный корабль, одногодок, знаменитого крейсера "Аврора"! В годы восстановления Черноморского флота "Коминтерн" был флагманом на Черном море. На нем служили когда–то и командир нашего соединения контр–адмирал Фадеев, и многие другие старые черноморцы. "Коминтерн" активно участвовал в боях под Одессой, Керчью и Феодосией, но не так давно при массированном налете авиации на Поти старый крейсер был сильно поврежден и к дальнейшему боевому использованию не пригоден. И все–таки расставаться с "Коминтерном" было жалко.
Потом разговор зашел о другом. Последней сенсацией на плавбазе были похождения медвежонка, взятого матросами на "воспитание". За время своего недолгого пребывания на корабле он успел натворить много бед: забрался в каюту контр–адмирала, перевернул там все и позавтракал туалетным мылом. Ему понравилась койка флагманского артиллериста Федоренко, и он улегся на ней и не уступал место хозяину. А на днях медвежонок захотел полакомиться: пробрался на корабельный камбуз и перевернул многоведерный бак с компотом. В конце [13] концов контр–адмирал распорядился списать беспокойного "моряка" на берег.
В кают–компанию торопливо вошел адъютант командира соединения Осипов:
- Контр–адмирал приглашает к себе капитана третьего ранга Ратнера!
Разговор прервался, и я, воспользовавшись этим, подошел к штурману Чугуенко.