- Решайте сами, товарищ начальник.
Потом был разговор с профессором Тафтом, явившимся тут же утром, без вызова. Он уж сам установил, что тревога из-за эвакуации раненого оказалась не очень обоснованной, осмотрел его еще раз, придя к тому же оптимистическому выводу, что и мы с Мироненко. Тем не менее он очень остро переживал случившееся, искренне считая себя повинным в том, что больной смог в обстановке бомбардировочной сумятицы попасть в группу раненых, подготовленных к эвакуации, хотя, к счастью, в последний момент и одумался.
Мне стало даже жаль Александра Вульфовича. Но сказал лишь то, что требовалось:
- Да, это урок для вас, чего уж говорить, да и всем нам он запомнится. Мы должны заботиться о раненых и больных больше, чем о своих детях, потому что отвечаем за них перед народом, перед законами военного времени, наконец, перед своей совестью…
На утренней конференции командного состава, состоявшейся на следующий день, дежурный военврач Н. П. Кулеина вновь повторяла фамилии тяжелораненых, и прежде всего тех, у кого был раневой сепсис.
Нина Павловна знала о событиях напряженного вчерашнего дня, но конкретно на них не останавливалась. Умудренная опытом клинической работы, хирург высокого класса, начальник отделения, она понимала, что происшествие с раненым, при всей его поучительности, не требует особого анализа на медицинской конференции, не нуждается в дополнительных комментариях. И это было ясно всем.
Разумеется, об этой неприятности и сделанных выводах не раз говорилось затем на различных госпитальных общественных совещаниях. Урок, судя по всему, пошел впрок. Первый же инцидент такого характера остался у нас и последним, насколько мне известно.
Надобно отметить также, что после этого инцидента взаимоотношения наших хирургических старейшин несколько нормализовались. Во всяком случае, они стали внимательно выслушивать друг друга и после обмена мнениями не раз принимали совместно рекомендации, учитывающие обоснованные мнения того и другого, а то и вовсе одного из них. Видимо, обстоятельства появления раненого на вокзале, благополучное течение его болезни и сердечная, мужественная реакция профессора на всю эту историю развеяли предубеждения по отношению к нему, явно имевшиеся у Юрия Семеновича без серьезных на то оснований. Александр Вульфович тоже умерил свои амбиции, вполне удовлетворенный, вероятно, примиренческим отношением оппонента, его пониманием, что досадный случай произошел непроизвольно. Словом, в третьем отделении и вокруг него дела пошли спокойнее и плодотворнее.
Что ни день в нашем большом госпитальном доме происходило много всяких служебных событий, оказывающих то или иное позитивное воздействие на его сложную военную жизнь. Особенно важным событием для всех нас явилось прибытие из Москвы бригады хирургов во главе с профессором Николаем Ниловичем Бурденко.
Школа Бурденко
Можно считать, что с Н. Н. Бурденко я познакомился задолго до нашей встречи во фронтовом Калинине - еще в тридцатых годах. Работал я тогда учеником на фарфоровом заводе близ моего родного городка Полонное Каменец-Подольской области и, размышляя о своем будущем, вдруг пришел к выводу, что нет на свете дела более нужного людям, более славного и увлекательного, чем врачебное. А посему, будучи весьма решительным в свои 16 лет, вскоре перечитал все, что имелось в окрестных библиотеках о медицине и знаменитых докторах, в том числе и о Николае Ниловиче Бурденко. Он сразу же привлек мои наибольшие симпатии, правда, не столько своими заслугами в науке, понятными мне довольно смутно, сколько очевидным мужеством, благородством, широким размахом интересов и дел, ну и тем, наконец, что был единственным действующим изо всех великих хирургов, известных мне в ту пору.
Поступив на рабфак Киевского медицинского института, как требовало того мое незаконченное школьное образование, я еще глубже окунулся в поток всяких медицинских книг, порой без надобности забегая вперед. Соответственно расширялась моя осведомленность об удивительном докторе Бурденко, который нравился мне тем больше, чем обстоятельнее я вникал в главное дело всей его жизни - хирургическое лечение. И хотя знакомство с ним долго оставалось для меня заочным, это отнюдь не мешало мне время от времени живо представлять себе, как выдающийся медик является в наш институт и, прищурившись чуть скептически, наблюдает за мною в аудиториях, в анатомичке, на занятиях в операционной, на экзаменах по хирургии, иногда снисходительно похваливая, чаще выражая недовольство, и, самое печальное, я знал, по каким конкретным поводам недовольство…
Непосредственности такой игры молодого воображения способствовало весьма уважительное отношение к Бурденко со стороны тогдашнего почетного наставника студентов-хирургов Киевского медицинского института профессора Алексея Петровича Крымова, участника первой мировой войны.
А с течением лет сама жизнь своим опытом, в особенности фронтовым, красноречиво подтвердила мне безусловную точность понимания Николая Ниловича как одной из тех передовых личностей советского общества, с которых, говоря словами поэта, надо делать жизнь молодым.
Всю Великую Отечественную войну Н. Н. Бурденко являлся главным хирургом Красной Армии, можно сказать, был наиглавнейшим среди наших хирургов, облеченным всей полнотой власти и ответственности, соответствующих этому высокому рангу в военное время. Он имел также наивысшее среди врачей-хирургов воинское звание генерал-полковника. Словом, был крупным военно-медицинским деятелем.
Популярная литература времен моей молодости да и некоторые издания нынешних дней характеризуют его прежде всего как маститого ученого, даровитого теоретика и исследователя, погруженного с головой в сложные и важные изыскания в ряде первостепенных областей медицины и за высокую продуктивность этих изысканий избранного в 1939 году действительным членом Академии наук СССР.
На первый взгляд такое сочетание может показаться противоречивым. Но в том-то и дело, что оно было органично для Бурденко.
Ему принадлежит свыше 300 научных работ, охватывающих широкий круг медицинских проблем. В большинстве своем это глубокие исследования в области клинической и теоретической медицины с осуществлением сложных экспериментов в области анатомии, физиологии, биохимии, гистологии, патологической анатомии и патологической физиологии. Научные работы Бурденко и выпестованной им школы, то есть своеобразного направления в теоретических, экспериментальных и клинических исследованиях, как правило, были оригинальны и высокорезультативны. Порожденные назревшими вопросами практики, они нередко определяли нужный ответ и вооружали практику эффективными хирургическими средствами исцеления от различных тяжелых недугов.
Бурденко не только выдвигал новые идеи в ряде сфер медицины, способствующие дальнейшему ее прогрессу, он умел настойчиво внедрять в практику свои новаторские замыслы, добиваясь, чтобы они реально работали для нашего народа и как можно лучше. Становление в СССР нейрохирургии (хирургии нервной системы), составляющей ныне одну из развитых сфер советского здравоохранения, неразрывно связано с именем Н. Н. Бурденко, справедливо присвоенного ее центральному очагу - Научно-исследовательскому нейрохирургическому институту Академии медицинских наук СССР в Москве. Ему и его школе современная медицина обязана разработкой методов диагностики опухолей головного мозга, их классификации и хирургического лечения. Ценнейшими вкладами Бурденко и его школы в теорию и практику нейрохирургии явились научно-исследовательские работы в области онкологии центральной и вегетативной нервной системы, нарушений мозгового кровообращения, в том числе по оперативному лечению различных тяжелых заболеваний нервной системы.
Такая насыщенная и плодотворная творческая деятельность чисто медицинского свойства, казалось бы, вполне могла сама по себе составить честь серьезному ученому, достойно заполнить всю его жизнь. Для Бурденко, однако, то была лишь одна из граней его кипучей натуры, одно из самых ярких выражений его незаурядной личности. Трудно, конечно, измерить, чему он в своем непрерывном труде отдавал больше сил, чему меньше, как распределял бесценное время между разными задачами и обязанностями, которые брал на себя. Но если брать не частности, а общее, главное направление деятельности Н. Н. Бурденко, то станет очевидным, что на первом плане у него всегда были насущные интересы обороны Родины в их медицинском аспекте, иными словами - забота о полноценном медицинском обеспечении боевых действий наших войск в случае войны, о максимальной помощи нашим людям, которые могли бы пострадать от вражеского оружия. Чем это было обусловлено - прирожденным гуманизмом, дополненным классическим врачебным человеколюбием? Поначалу, видимо, только этим.
Еще студентом он участвовал в русско-японской войне 1904-1905 годов в качестве помощника врача в составе передового санитарного отряда Общества Красного Креста. На Дальнем Востоке перед ним впервые раскрылись ужасы войны того времени, муки и горе раненых русских солдат, беспомощность и хаотичность обслуживания действующих войск царской армии. Пережитое так глубоко врезалось в его сердце, что с началом первой мировой войны он, тогда уже молодой профессор, признанный хирург-ученый, добровольно отправился на фронт. Как хирург-консультант, он работал во многих сражавшихся частях, пока не был контужен.
Однако он не мог позабыть о безвинных жертвах войны. Снова и снова мысли его возвращались к операционным столам на фронте, где благодарным оружием хирурга, скальпелем, он самоотверженно бился против беснующейся смерти. Тогда-то Бурденко стал неутомимо искать и часто находил новые, более гуманные и действенные методы лечения всевозможных огнестрельных ранений и их последствий. Попутно с его солидными трудами на традиционные для ученого медика темы, а то и оттесняя их, появлялись на протяжении десятилетий многие его работы, касающиеся различных сторон военно-полевой хирургии и теоретической ее основы и хирургической тактики при обработке ран и переломов. В своих военно-медицинских работах он критически осмысливал обширную отечественную и зарубежную литературу по вопросам лечения раненых, обобщал накопленный опыт и новейшие выводы науки и давал четкие рекомендации методов лечения.
Той же цели служили и многие его экспериментальные и клинические исследования, продолжавшиеся непрерывно. Ряд лет Бурденко и его школа выясняли причины и механизмы развития шоковых состояний. Результаты этих сложных исследований, проливших свет на неведомое, помогли впоследствии исцелению бойцов и командиров Красной Армии от тяжелых осложнений ран, полученных на фронте.
Великие преобразования, начавшиеся в нашей стране в результате социалистической революции, увлекали своей мощью и светом выдающегося ученого-хирурга. Его напряженный и многогранный труд, нужный народу, все теснее переплетался с растущей общественной деятельностью, а затем и государственной. В 1932 году Н. Н. Бурденко стал председателем Общества хирургов СССР, в 1937-м возглавлял ученый совет Наркомздрава СССР. В качестве делегата Всесоюзного съезда Советов в 1937 году участвовал в обсуждении и утверждении новой Конституции Советского Союза. Он был депутатом Верховного Совета СССР первого и второго созывов.
Нельзя представить себе, чтобы такой человек не был в курсе международной политической жизни, не знал о том, как люто ненавидит Страну Советов вся мировая реакция, какие грозовые тучи тянутся к нам со всех сторон. С обострением угрозы второй мировой войны, устремленной своим острием против первого социалистического государства, конечно, не случайно совпало повышение общественной активности Бурденко и усиление его внимания к разработке проблем совершенствования военной медицины.
Да и не случайно, разумеется, в тревожном 1939 году стареющий академик с мировым именем вступил в ряды ВКП(б), красноречиво выразив тем самым нераздельность своей судьбы с судьбой своей социалистической Родины, беспредельную преданность делу нашей партии, идеям коммунизма. В. И. Ленин отмечал однажды, что специалисты приходят к признанию коммунизма, руководствуясь данными своих наук. Именно так, по всей видимости, произошло и с Н. Н. Бурденко. После первой мировой войны, глубоко сострадая ее жертвам, он мог лишь размышлять о том, как усовершенствовать медицинскую помощь воинам, защищающим свою страну от наглого и жестокого врага, и можно ли вообще когда-нибудь уберечь народы от войны. Советская действительность показала ему практические пути к этому, он обрел в ней единственно возможную на земле опору для осуществления самых дорогих ему замыслов. Естественно, что для такого целеустремленного и волевого человека, каким был Бурденко, служение науке, гуманистическим идеалам слилось воедино с беззаветным служением советскому обществу. Перед лицом военной угрозы это выражалось практически в его всемерном содействии развитию медицинской службы Красной Армии.
Подобно великому русскому хирургу и анатому Н. И. Пирогову, основоположнику отечественной военно-полевой хирургии, Н. Н. Бурденко придавал первостепенное значение четкой организации медицинской помощи раненным в боях. В предвоенные годы он вложил изрядно труда в совершенствование организационных форм и лечебных методов этой помощи, начатое военным ведомством. В частности, активно занимался разработкой новейших положений и инструкций по основным вопросам военно-полевой хирургии и организации медицинской помощи в действующих частях.
Эти небольшие книжки служили фронтовым медикам своего рода компасом по бесчисленным путям-перепутьям полевой военной медицины в самое трудное время на войне - первые ее месяцы. Они четко излагали краеугольные принципы нашей работы и содержали ряд дельных советов, особенно ценных потому, что в них обобщался опыт медицинского обеспечения недавних боевых действий наших войск против японских интервентов и во время советско-финляндской войны, спровоцированной финскими реакционерами. Они содержали также материал о методах лечения наиболее распространенных огнестрельных повреждений. В мою плоть и кровь вошли тогда строки инструкции по методам хирургического лечения ран. Инструкция открывалась предисловием Н. Н. Бурденко, обращенным к медикам-фронтовикам. Оно было дорого нам не только своими практическими советами, но еще и тем, что было проникнуто уважением главного хирурга к молодым медикам, его верой в наши знания и силы. Слова его действительно прибавляли нам сил.
Но все это лишь прелюдия к той большой и систематической работе по совершенствованию профессионального мастерства военных врачей, в особенности хирургов, которая велась во всех медико-санитарных учреждениях Вооруженных Сил с первых и до последних дней Великой Отечественной войны. В медицинских научно-исследовательских учреждениях и многих госпиталях продолжались исследования, направленные на создание более эффективных методов и средств лечения огнестрельных ран, проникающих ранений органов брюшной, грудной полостей, черепа и позвоночника, а также болезней, порожденных войной. Лучшие из разработанных методов лечения, проверенные на практике, рассматривались на ученом медицинском совете при начальнике Главного военно-санитарного управления Вооруженных Сил и после утверждения рекомендовались войскам без каких бы то ни было промедлений. Мнение главного хирурга Красной Армии имело при этом решающий вес.
Он должен был, понятно, внимательно наблюдать за состоянием хирургических дел на арене всей Великой Отечественной войны, содействуя и словом и делом их неустанному прогрессу, четко фиксируемому цифрами последовательного уменьшения смертности, инвалидности, увеличения числа вылеченных и вернувшихся в свои части для борьбы с гитлеровцами. Впрочем, обязанностей "самого главного" не перечислишь, его зоркий глаз и мудрые советы были полезны всюду, где военные медики бились за сохранение жизни советских людей, против смерти.
В ряду непреложных обязанностей Бурденко во время войны были регулярные поездки на фронт с целью посещения различных медицинских учреждений, ознакомления с организацией лечения раненых. При этом он и его заместители, профессора С. С. Гирголав, В. Н. Шамов, В. С. Левит, крупные деятели хирургии, выступали перед своими младшими коллегами не только по теоретическим проблемам, но и наглядно делились своим опытом хирургического лечения, сами практически помогали многим тяжелораненым.
Еще задолго до приезда Н. Н. Бурденко на Калининский фронт знакомые врачи, работавшие ранее на Западном фронте и встречавшие там нашего главного, рассказывали с восхищением, как он заботится о людях, как поразительно много знает и умеет, как бесстрашен и неутомим.
- Он часто инспектировал госпитали нашего фронта и тыла, - говорила С. П. Позднякова, молодой врач, работавшая по комсомольской путевке в эвакогоспитале № 1502. - И не просто инспектировал - тут же лечил раненых и больных да заодно учил нас. Консультируя раненных в череп и позвоночник, он попутно объяснял нам, начинающим нейрохирургам, принципы диагностики, рекомендовал методы лечения, рассказывал об обширной палитре лечебных средств и путях их применения.
А организатор военной медицины еще со времен гражданской войны Д. Г. Оппенгейм, немало поработавший в здравоохранении, поведал мне о том, как в госпиталях, стоявших летом 1941 года в Калуге, Николай Нилович тут же, на ходу, провел семинар для врачей по вопросам военно-полевой хирургии. Знакомясь на месте с организацией хирургической помощи раненым, он делал клинические обходы, которые служили отличной школой для всего персонала. При случае он подавал пример мужества. Однажды, когда Бурденко выходил из госпиталя, началась бомбежка города вражеской авиацией. На улице оказались раненые, и он поспешил к ним на помощь, хотя кругом продолжали рваться бомбы.
Во время разговоров о главном хирурге все мы сожалели о том, что он давно потерял слух (видимо, то было последствие контузии) и потому общался с собеседником с помощью карандаша и бумаги, - сожалели и удивлялись, как он превозмог такое серьезное осложнение жизни.
Увы, нам еще не было ведомо тогда, что в начале войны Николай Нилович пережил инсульт (внезапно наступающее острое нарушение мозгового кровообращения), который парализовал у него центр речи.
Перелет из Москвы в Калинин, не слишком комфортабельный и не очень-то безопасный, благополучно остался позади. В 3 часа ночи главный хирург Красной Армии прибыл в эвакогоспиталь № 3829. Это был невысокий, плотный, подобранный человек в летах, которого стариком не назовешь. Глаза его за стеклами очков выглядели немного усталыми. Но, здороваясь, он приветливо улыбался.
Я весь был в напряжении, так боялся, что Николай Нилович окажется очень жестким. Но его улыбка тут же создала дружескую атмосферу.