Стихи в журнальчиках
Тошнить начинает от личных историй,
От милых личных историй
Типа визита к мамаше,
Угнанного автомобиля
И мастурбации в морге.
О, истории личные, личные -
Обсужденье размера своей груди,
Воспоминанья о том, как когда-то
Была стриптизершей,
Или как на станке работал
В ночную смену,
А стружки металла горячего
Норовили застрять под ногтями…
Истории личные, личные -
Сколько мужей или жен
Было у автора,
Сколько раз задавали студенты вопросы,
А автор давал неверный ответ,
Причем понимал это
Лишь две недели спустя…
Как автора трахал сзади приятель
Прямо на мчащемся мотоцикле,
Как подружка минет делала автору в полночь,
Пока он машину ее вел
По Аризонской пустыне…
Истории личные было бы можно читать,
Будь они хоть прилично написаны!
А вот эти стищочки
Здорово напоминают
Звук ветров, что испускает
Сосед твой
По барной стойке.
Да, кстати, о стойках:
Однажды вечером
Сижу я в баре, и вдруг…
Reading Little Poems in Little Magazines
Как выбраться?
Ничто никогда
Не шло хорошо
И лучше, похоже,
Уже не будет,
Но
Вот ведь что любопытно:
Кошмары, мучившие меня
Еще в детстве,
Продолжают терзать и теперь
По-новому,
Под иными масками,
Новыми голосами
Повторяют уже звучавшее.
Те же жалобы,
Ненависть та же,
Те же требовательность
И жестокость…
Как легко эти лица
Искажаются яростью
По малейшему,
Глупому поводу!
Как безрадостны,
Мрачно и непрестанно,
Как безрадостны эти лица -
Словно бы мой отец
Или враг мой злейший
Вернулся
Под новой маской -
Много
Безжалостнее,
Чем прежде…
Неужто же
Мы и в могилу сходим
Под вечным конвоем
Безжалостных,
Мстительных лиц?
How to Get Away?
Трудно дышать
Мелкие
Неприятности,
Действующие
На нервы,
Приходят
Одна
За одной:
Случайности,
Глупые и противные,
Совершенно
Нелепого толка,
Утомительные дела,
Повседневные,
Постоянные,
И куча других
Никогда не кончающихся
Мелочей досадных.
Все
Неизбывные эти
Крошечные пораженья,
Крошечные печали
Непрестанно
Изводят
И достают – Миг
За мигом, Заднем – день, Год за годом – Пока Наконец Ты
Почти что начнешь
Мечтать
И молиться
О более значимом,
Более тяжком
Роке.
Я в общем-то
Понимаю
Причины,
По которым
Люди
Бросаются
Вниз с мостов.
Я, наверно, Готов
Почти что понять и тех, Кто вооружается до зубов И расстреливает В упор
Своих друзей
И ни в чем не повинных
Прохожих.
Не то
Чтобы я
На все сто
Им сочувствовал -
Я осуждаю
Неприличное их поведенье,
Но все же могу понять
Абсолютную,
Невыносимую,
Несомненную,
Необоримую
Силу
Несчастья
Их.
Если попытка
Нормальной жизни
Любого из нас
Жестоко, чудовищно
Разбивается в прах -
Я уверен,
Мы все
Равно виновны
Во всех преступленьях
Мира. Невинных
Средь нас
Нет.
И если даже Ада
Не существует -
Те, что
Этих несчастных
Холодно
Судят,
Для всех нас
Выстроят
Ад.
The Difficulty of Breathing
Своевременная помощь
У печатной машинки своей
Сижу я уныло. Балконная дверь открыта.
Вдруг в небе грохочет гром,
А радио, грому в такт, гремит музыкой Брукнера -
И рушится ливень, роскошный и беспощадный.
И я понимаю -
Если наш мир еще способен вот так взрываться,
Это прекрасно,
Ведь теперь я чувствую себя обновленным,
Слушаю ливень. Гляжу, как капли
Скользят по часам наручным.
Поток дождевой
Очищает
Сознанье мое и душу,
А молния – долгая, голубая -
Взрезает
Вечернее небо.
Я мысленно улыбаюсь, вспомнив
Чьи-то слова: "Лучше быть счастливым, чем добрым".
Мелькает мысль:
Ну, а мне лучше быть и счастливым, и добрым -
Вот как сейчас,
Когда слышно мелодию Брукнера,
А ливень хлещет и хлещет,
И новая молния голубая
Вонзается в небо.
Спасибо, что в этот миг
Я добр и счастлив.
Help Wanted and Received
Сердце в клетке
Ярость вскипает на рынках.
Горят города.
Мир, сотрясаясь,
Требует демократии.
Демократия не помогает.
Не помогают ни христианство,
Ни атеизм.
Действуют лишь револьвер
И человек -
При нем.
Меняются времена,
Но человек
Остается все тем же.
Корчится, издыхая в муках, любовь.
Ненависть – наша
Единственная реальность -
Для всех континентов,
Для всех
Супружеских спален.
Действуют лишь револьвер
Да человек -
При нем.
Все остальное давно
Утратило смысл.
Ярость вскипает на рынках.
Горят города.
Их отстроят – чтоб после
Сжечь снова.
Демократия не поможет.
Не помогут ни христианство,
Ни атеизм -
Помогут лишь револьвер
Да человек -
При нем.
Heart in Cage
Места, чтобы спрятаться, и места, чтобы умереть
Нет ни единого шанса.
Нет ничего.
Обуйся
Иль скинь башмаки,
Катайся на велосипеде по паркам парижским,
Прочти все великие книги нашего века -
Нет ничего.
Ты видел, как насмерть разбился воздушный гимнаст?
Нет ни единого шанса.
Моргаешь и чешешь нос?
Нет ничего.
Сидишь ли в кресле дантиста, смотришь ли Богу в глаза -
Нет ничего.
Смотришь, как шесть лошадей мчатся подобно пулям?
Нет ни единого шанса,
Ведь победит лошадь восьмая.
Нет ни единого шанса в Вегасе,
Нет – в Монте-Карло,
Здесь, в Калифорнии, нет ни единого шанса -
И на Северном полюсе нет.
Обуйся
Иль скинь башмаки -
Нет ничего.
Угольно-черным утром сияют окна,
Китайский еврей дрожит на морозе.
Я схоронил отца своего в зеленом плаще.
Нет ни единого шанса.
Странности эти я выносить не могу – а должен.
В такое влипаешь
С рожденья.
Взгляни-ка -
Ботинки мои стоят у кровати,
Насмерть задушенные шнурками.
Нет ни единого шанса.
Горе воет и бьется о стены.
Кошка моя наблюдает за чем-то,
Видимым ей одной.
Я, улыбаясь, киваю.
Нет ничего,
Нет ничего нового.
Я пленку срываю с сигары.
Не случается ничего.
Цивилизация разбивается, словно волна.
Осторожно влетает в комнату мошка.
Музыка замирает.
Places to Die and Places to Hide
Посвящается молодым и крутым
Да, правда – я нынче размяк.
Когда-то,
Чтоб в комнате у меня пройти из угла в угол,
Приходилось лавировать
Между горами
Мусора и пустых бутылок,
Теперь же весь мусор
Я аккуратно бросаю
В солидные ведра.
Я стал горожанином честным -
Собираю свои бутылки,
Чтоб сдать их
В лос-анджелесский утиль.
В вытрезвитель не попадал я,
Должно быть,
Добрых лет десять.
Смертная скука, точно?
Только не для меня.
Ночью сидеть дома,
Малера слушать,
Глядеть,
Как движутся стены, -
В самый раз для меня,
Размякшего затворника.
А улицы – в руки из рук
Передаю я тебе,
Крутой парень.
Poem for the Young and Tough
Увы
Как увижу свою фотографию -
Думаю:
Господи Боже, ну что за обрюзгший,
Уродливый,
Толстый кит!
Неудивительно,
Что мне бывало непросто
Затащить кого-нибудь
Из гостиной – в кровать.
Перед тем
Как рискнуть,
Всегда
Приходилось
Напиться!
Ow
Улыбка судьбы
По-другому никак не выходит -
Восемь иль десять
Стихотворений за ночь.
Тарелки
В раковине – там, сзади -
Не мыты
Уже две недели.
Простыни
Надо давно менять.
Постель
Не заправлена.
Половина лампочек в доме
Перегорела.
Становится все темнее.
(Лампочек запасных
У меня – навалом,
Да как-то все не выходит
Извлечь их из упаковок.)
Несмотря на обилие
Грязных трусов,
Мокнущих в ванне,
И ворох нестиранных шмоток
На полу спальни,
Ко мне пока что
Не заявился некто
При значке,
С кучей глупых правил,
Не умеющий слушать.
О, эти люди и их капризы!
Я как лис
От охотников удираю,
И если я -
Не счастливейший на земле человек,
То уж самый удачливый -
Точно.
My Doom Smiles at Me
Эй, Кафка!
Этой ночью,
Темною
Этой ночью,
Гляжу в окно
На огоньки
В гавани.
Заняться
Особо нечем,
Не о чем думать.
Взглядом окинув свои руки,
Я улыбаюсь,
Руки мои были слишком малы
С самого детства.
А теперь,
Похоже,
Они день за днем
Растут
Понемногу.
Может, это – новая
Ужасная болезнь?
В комнате, в одиночестве полном,
Я громко
Смеюсь,
Представляя,
Как руки мои
Станут расти
Все БОЛЬШЕ.
В гробу
Они будут
Не слишком-то сочетаться
Со всем остальным.
Какая
Восхитительно жуткая мысль!
"Да что с ним такое,
Со старым сукиным сыном?
Руки его размером
Со все тело!"
А после
Я забываю об этом
И вновь принимаюсь омотреть
На огоньки…
Hey, Kafka!
Странный визит
Лет двадцать назад,
Когда был я писателем нищим,
У моего жалкого дома остановилась
Дамочка в золотом "кадиллаке".
Она из машины вышла
И в дверь постучала.
Она улыбалась,
Была прекрасно одета
И очень красива.
Она присела на мой диван,
Я выпить налил ей.
Она сказала:
"Я – Королева Крыс
В человеческом
Теле".
"Потрясающе выглядите", – Я замечаю.
"Я приехала вас пригласить
В наше
Крысиное королевство.
Скоро весь этот мир
Обрушится с треском.
Не останется никого -
Кроме Крыс и, быть может,
Нескольких тараканов.
Мы очень вас любим,
Вот я и приехала вас пригласить
Переселиться к нам,
Пока не поздно".
"Давайте, – я ей говорю, -
Переберемся в спальню
И там все обсудим".
"Хватит фривольностей, -
Сказала она. -
Я спрашиваю серьезно:
Согласны вы переселиться в наше
Крысиное королевство? Да или нет?"
"Давайте выпьем еще, -
Отвечаю, -
Я это обдумаю".
Тогда она поднялась, подошла к двери
И, отворив ее, вышла.
Я стоял у окна. Наблюдал, как она
В свой золотой "кадиллак"
Садится
И прочь уезжает.
Тогда – лет двадцать назад -
Я подумал,
Что кто-то решил
Надо мной подшутить нелепо.
А теперь вот
Совсем не уверен…
Иногда я думаю – может,
Стоило с ней уехать?
А иногда
Понимаю -
Я с ней уехал.
A Strange Visit
Блюз семидесятых
Чего бы хотел я? Чего бы я очень хотел?
Синего пса с глазами зелеными
Или рыбку с улыбкою Моны Лизы…
Чего бы хотел я? Чего бы я очень хотел?
Никогда больше не слушать
Вальс "Голубой Дунай",
Никогда не видеть на телеэкране бейсбола -
Этой шахматной партии, медленно к смерти ведущей.
Чего бы хотел я? Чего бы я очень хотел?
Мечтать о хорошем.
Не о Боге и не о церкви -
Просто поднять бы однажды глаза
И лицо человека увидеть
Среди миллиардов подсолнухов,
Гибнущих от удушья.
Чего бы хотел я?
Чего бы я очень хотел.
Снова смеяться, как я смеялся когда-то,
Ведь в этой клетке Податься некуда И нечем заняться.
Чего бы хотел я? Чего бы я очень хотел?
Стен не страшиться
И встретить
Поганую эту
Смерть Почти
С восторгом.
Почему?
Смерть поможет
Мне развязаться с тобой.
С кем – с тобой?
С тобой,
Крыса с глазами женскими!
1970 Blues
Белый как снег
Продолжаются
Медленное отступленье, подсчет потерь,
Бегство, искалеченные годы.
На пути всегда что-то стояло,
Что-то было не так,
Чего-то всегда не хватало.
Продолжается
Медленное отступленье.
Копятся годы, а покоя по-прежнему нет.
Волосок вырывая,
Ты видишь: он белый как снег.
Медленное отступленье – и смолкли фанфары,
И пятишься ты все дальше,
Сомневайся теперь – учинил ты хорошую драчку?
Или все это было
Лишь глупой шуткой?
Смею надеяться – нет…
Продолжается
Медленное отступленье.
Пятишься ты все дальше -
Пока наконец
Не вернешься к началу,
А уж там-то
Никто тебя не отыщет.
Snow White
Зелен виноград
Он сказал: со мною покончено. Я это утратил.
А имел ли ты это вообще? – говорю.
Имел, конечно, имел, отвечает.
А с чего ты взял, что имел?
Чувствовал, говорит. Чувствовал, вот и все.
Ну, ЛИЧНО Я никогда не имел, говорю.
Хреново, он отвечает.
Что хреново-то? – говорю.
Хреново, что никогда ты этого не имел,
Отвечает.
А мне плевать, имел или нет,
Говорю.
Понимаю, вздыхает, а теперь убирайся,
Оставь меня.
Да пожалуйста, я сказал. Пересел
На другой табурет у стойки.
Он, ссутулившись,
Молча смотрел в свой стакан.
Не знаю, что уж он там утратил, но если
Я этого не имел, а он потерял -
Значит, наверно, мы в чем-то
Близки друг другу.
Я подумал: многие люди
Принимают любую мелочь
Слишком близко к сердцу, черт подери,
Допил
И вышел из бара.
Sour Grapes
Бой с тенями
Иногда я чувствую себя стариком,
Заставляю себя подняться с дивана,
Задыхаюсь, шнуруя ботинки.
Нет, только не я,
Пожалуйста, Господи, только не я!
Не превращай меня
В старого хрена, что еле
Тащится по дорожке!
Этого я
Вынести не смогу…
Закуриваю сигару.
Становится малость получше.
По крайней мере я в силах ходить на скачки!
Каждый день они мчатся, уносят с собою
Ставки мои…
Эта мысль согревает душу
И ум питает.
Я способен еще ездить
По улочкам дальним
В самых опасных районах
И разгуливать по переулкам,
Озираясь
С обычным своим любопытством.
Я все еще псих,
Со мной еще все в порядке.
Я забегаю к доктору – и вскорости выбегаю,
Шучу с медсестрами – то, мол, то,
То, мол, это.
Дайте мне пару таблеток -
И я буду в норме!
В комнате, где я пишу,
Стоит холодильник, полный
Запотевших бутылок.
Бой еще длится.
Может, меня и загнали в угол,
Но я еще огрызаюсь!
Что остается?
Свобода и слава,
Прогулка в последний день лета.
Нечего превращать меня в старого хрена!
Я еще покажу!
Ну вот. А теперь холодного пива.
А после – еще.
Не так-то скоро
На финише встретишь меня,
Ты, ублюдок…
Fencing with the Shadows
Та еще парочка
Мы сидели всегда без гроша, вылавливали воскресные газеты
В понедельник из мусорных ящиков (вместе с пустыми
бутылками,
Пригодными к сдаче). Нас постоянно вышвыривали из квартир,
И в каждой новой квартире мы заново жить начинали -
Квартплата вечно задержана, радио лихо гремит, озаренное
солнцем,
Мы жили, как миллионеры, как благословенные Богом,
я любил
Ее туфли на шпильках, платья ее в обтяжку, шутки ее надо
мною,
Ходившим в разорванной майке прожженной.
Джейн и я – мы были командой, мы шли, танцуя,
Сквозь трагедию бедности нашей, словно она была шуткой,
словно
Не значила ничего… И ведь не значила! Мы нищету
Схватили за горло и насмерть ее засмеяли.
Потом говорилось, что люди
Никогда не слыхали такого дикого и счастливого
Пения старых песен
И скандалов таких -
Крики и мат,
И бьющаяся посуда…
Безумье!
Мы, старые профессионалы,
Строили баррикады от домовладельца
И полицейских – и утром, проснувшись, видели стулья,
Трюмо и диван, подпиравшие дверь входную.
Перед тем как подняться с кровати,
Я всегда говорил: "Первые – дамы…"