Вечером овцы переходили ручей неподалеку от того места, где болтался мой поплавок. Они шли так близко, что тени закрывали наживку. Я, можно сказать, ловил рыбу из–под их задов.
КАБИНЕТ
ДОКТОРА КАЛИГАРИ
Когда–то я изучал водяных клопов. Я хорошо помню тот детский ручей, у берегов которого я исследовал грязные лужи, оставленные зиме Тихим океаном. Это была моя курсовая.
Учебниками мне служила пара грубых кожаных башмаков с зелеными резиновыми страницами. Аудитории располагались на берегу ручья. Там происходили важные события; хорошие события происходили там же.
Иногда я экспериментировал с разложенными по грязи досками, которые давали мне возможность заглянуть в глубину, но вода в ней всегда оказывалась гораздо хуже, чем у берега.
Водяные клопы были так малы, что мне приходилось погружать свое зрение в лужу, словно утонувший апельсин. Есть какая–то романтика в плывущих по воде плодах - в яблоках и грушах на поверхности рек и озер. Первые несколько минут я не видел вообще ничего, но постепенно водяные клопы оживали.
Белый клоп, зажимая подмышкой газеты, удирал от зубастого черного; двое других белых играли у окна в карты; четвертый белый смотрел куда–то вдаль, держа у рта губную гармошку.
Мое школярство продолжалось до тех пор, пока не пересохли лужи, и тогда я нанялся собирать вишни по два с половиной цента за фунт в старом саду, росшем вдоль горячей пыльной дороги.
Вишневым начальством у нас была женщина средних лет, настоящая оки Ее звали Ребел Смит, она носила дурацкий комбинезон, а у себя в Оклахоме когда–то гуляла с красавчиком Флойдом "Помню, однажды вечером красавчик подрулил ко мне на машине. Я тогда выбежала на крыльцо."
Ребел Смит курила, показывала работникам, что надо делать, расставляла их у деревьев и записывала все в тонкий блокнот, который доставала из кармана рубашки. Сигареты она докуривала только до половины, а бычки бросала на землю.
Первые несколько дней, когда я только начал собирать вишни, недокуренные сигареты валялись по всему саду, вокруг уборной, под деревьями и в канавах.
Потом Ребел наняла полдюжины алкашей - тоже собирать вишни, потому что иначе дело продвигалось слишком медленно. Каждое утро она разыскивала алкашей у ночлежки и на старом проржавевшем грузовике привозила в сад. Алкашей было ровно полдюжины, но иногда у них менялись лица.
После того, как появились алкаши, бычки перестали валяться по всему саду. Они исчезали, не успев долететь до земли. Оглядываясь назад, можно назвать Ребел Смит антилужей, а можно и не называть.
КОЙОТЫ СОЛЯНОГО РУЧЬЯ
Высоко, спокойно и одиноко: только запах овец заполняет долину. Целый день идет дождь, и я слушаю вой койотов у Соляного ручья.
Их притягивают пасущиеся в долине овцы. Их голоса льются в каньон, огибая по пути летние домики. Голоса становятся ручьем, что течет с гор мимо костей овец, живых и мертвых.
О, ВОКРУГ СОЛЯНОГО РУЧЬЯ ВОДЯТСЯ КОЙОТЫ, - надпись на табличке у самого начала тропы, и дальше: ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ НА РАЗБРОСАННЫЕ ВОКРУГ РУЧЬЯ КАПСУЛЫ С ЦИАНИСТЫМ КАЛИЕМ. НЕ ПОДБИРАЙТЕ ИХ И НЕ ЕШЬТЕ. ЕСЛИ КОНЕЧНО ВЫ НЕ КОЙОТ. КАПСУЛЫ ЯДОВИТЫЕ. РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ.
Затем табличка сообщает то же самое по–испански. !AH! HAY COYOTES ENSALT CREEK, TAMBIEN. CUIDADO CON LAS CAPSULAS DE CIANURO: MATAN. NO LAS COMA; A MENOS QUE SEA VD. UN COYOTE. MATAN. NO LAS TOQUE.
Надписи по–русски нет.
В баре я разговорился со стариком и расспросил его о разбросанных вокруг Соляного ручья цианидных капсулах, старик сказал: это что–то вроде патронов. Их побрызгали жидкостью со специальным запахом для койотов (возможно, с запахом койотовых самок), и когда звери подходят близко, начинают обнюхивать или облизывать капсулы - БАХ! Вот и все, братишка.
Я поймал на Соляном ручье калифорнийскую форель, крапчатую и изящную, словно змейка, - из тех, что продаются в ювелирных магазинах, но через некоторое время уже не мог думать ни о чем, кроме газовой камеры в Сан–Квентине.
О, Кэрил Чессман и Александр Робийяр Вистас - их имена звучат, словно названия земельных участков для пятикомнатных домов с коврами от стенки до стенки и невероятной сантехникой.
У Соляного ручья до меня дошло, что высшая мера наказания - государственное дело: поезд давно ушел, не дрожат рельсы и молчит железнодорожное полотно, а голову койота, убитого этими проклятыми цианидными штуками, выдалбливают, высушивают на солнце и превращают в корону с ровным рядом зубцов, излучающих красивый зеленоватый свет.
Потом свидетели, репортеры и служители газовой камеры смотрят, как умирает облаченный в койотную корону император; словно мелкие капли дождя, сползающие с гор вместе с Соляным ручьем, камеру заполняет газ. На траву и деревья второй день подряд льет дождь, и сердце не бьется.
ГОРБАТАЯ ФОРЕЛЬ
Ручей был узким, и деревья по берегам росли очень близко к воде. Как будто взяли 12,845 телефонных будок с высокими викторианскими потолками, сняли с них двери, вышибли задние стенки и выстроили в ряд.
Я ловил в ручье форель, чувствуя себя при этом телефонным мастером, хотя был совершенно на него не похож. Простой пацан с удочкой, но когда я ловил в этом ручье рыбу, то непонятным мне самому способом заставлял звенеть телефоны. Я становился полезным членом общества.
Работа приятная, но не всегда легкая. Часто облака закрывали солнце, и становилось совсем темно. Чтобы ловить рыбу, пригодились бы свечи или фосфоресцирующее отражение.
Однажды начался дождь. Стало темно, жарко и очень влажно. Конечно, я сидел тут слишком долго. Я заработался. Поймал семь рыб за пятнадцать минут.
Рыбы в телефонных будках были хорошими ребятами. Целая куча молодых форелей–головорезов от шести до девяти дюймов длиной - подходящий размер для сковородок и для местных звонков. Иногда попадались одиннадцатидюймовки - для междугородних разговоров.
Мне нравились форели–головорезы. Они устраивали настоящие драки, сражаясь с донными камнями, и выпрыгивая из воды спиной вверх. На шее у них развевались оранжевые шарфы в честь Джека–Потрошителя.
Еще в ручье водились упрямые радужные форели; очень плохая через них получалась слышимость, но и они шли в дело - как бесплатные общественные линии. Время от времени я вытаскивал и их тоже. Рыбы были короткими и толстыми, почти одинаковыми в длину и в ширину. Кто–то назвал такую форель квадратной.
Обычно я тратил час, чтобы добраться до ручья на попутке. Неподалеку текла река. Не очень большая. У ручья я отмечал свой приход. Оставлял карточку у стенных часов и забирал ее, когда приходило время возвращаться домой.
Как–то ранним вечером я поймал горбатую форель.
В тот день меня довез до ручья фермер. Он посадил меня в грузовик у светофора рядом с фасолевым полем и за всю дорогу не произнес ни слова.
Фермер остановил машину, подобрал меня и поехал дальше, совершая эти действия так же автоматически, как если бы запирал амбар - тут не о чем говорить; и тем не менее, я перемещался по дороге со скоростью тридцать пять миль в час, смотрел, как мимо проплывают дома и деревья, появляются и исчезают перед моими глазами куры и почтовые ящики.
Потом дома закончились.
- Мне сюда, - сказал я.
Фермер кивнул. Грузовик остановился.
- Спасибо, - сказал я.
Ни единым звуком фермер не оскорбил тонкий слух ценителей Метрополитен–Оперы. Он просто еще раз кивнул. Грузовик поехал дальше. Обыкновенный молчаливый старик–фермер.
Через несколько минут я отметил свой приход к ручью. Оставил карточку у стенных часов и вошел в длинный туннель из телефонных будок.
Я прошел по воде примерно семьдесят три будки. Из расщелины размером с вагонное колесо вытащил двух рыб. Это была моя любимая дыра, в ней всегда застревала одна или две форели.
Расщелина представлялась мне похожей на точилку для карандашей. Я совал туда свое отражение и оно возвращалось остро отточенным. За два года я поймал на этом месте, наверное, штук пятьдесят форелей, несмотря на то, что дыра была не больше вагонного колеса.
Я ловил рыбу на лососевую икру, еще у меня был крючок номер 14 и четвертичная леска. Две рыбины лежали на дне корзины, укрытые листьями папоротника, мягким и тонким из–за влажных стен телефонных будок.
До следующего хорошего места нужно было пройти сорок пять будок. Туда, где кончалась темная и скользкая от налипших водорослей гравиевая дорожка. Она обрывалась у небольшой отмели рядом с белыми камнями.
Один из камней выглядел немного странно. Плоский белый камень. Он лежал в стороне от других и напоминал мне белого кота, которого я видел в детстве.
Дело было в Такоме, штат Вашингтон; кот упал, или его сбросили, с высокого деревянного пешеходного тротуара, взбиравшегося на крутую гору. Кот лежал внизу на парковочной площадке.
Падение не прибавило коту объема, а после этого на нем еще постояло несколько машин. Конечно, в те далекие времена машины были совсем не такими как сейчас.
Их уже больше не увидишь. Совсем старые автомобили. Машины ушли с автотрасс, потому что перестали им соответствовать.
Плоский белый камень в стороне от других камней был похож на того мертвого кота, как будто кот опять лежал здесь, среди 12,845 телефонных будок.
Я забросил крючок с лососевой икрой, поплавок задрожал над камнями и ОПА! отличный бросок! рыба несется по течению, срезая углы и оставаясь в глубине - тяжелая, сильная, бескомпромиссная рыба, потом она прыгает, и на секунду мне кажется, что это лягушка. Я никогда не видел таких рыб.
Проклятье! Что за чертовщина!
Рыба опять уходит в глубину, и я чувствую, как ее жизненная сила поднимается по леске прямо к моей руке. Струна превращается в звук. Так, словно, сверкая красными огнями, прямо на меня летит сирена скорой помощи - через секунду она проносится мимо и растворяется в воздухе, становясь сиреной воздушной тревоги.
Рыба прыгнула еще несколько раз, по–прежнему похожая на безногую лягушку. Потом она устала и поглупела настолько, что я смог подвести ее к поверхности воды и поймать сачком.
Это оказалась двенадцатидюймовая форель с огромным горбом на спине. Горбатая форель. Я никогда таких не видел. Горб, наверное, образовался в молодости после ранения. Может, на нее наступила лошадь, или в грозу упало дерево, или форель–мама метала икру там, где строился мост.
Отличной штукой оказалась эта горбунья. Я только жалел, что не могу сделать с нее посмертную маску. Не столько с ее тела, сколько с энергии. Вряд ли найдется человек, который смог бы понять ее тело. Я положил рыбу в корзину.
Ближе к ночи, когда края телефонных будок стали покрываться темнотой, я отметил уход с ручья и двинулся домой. Горбатую форель я съел за ужином. Обваленный в кукурузной муке и зажаренный в масле, горб был сладок, как поцелуй Эсмеральды.
ТВЕРДЫЙ ПОДБОРОДОК
ТЕДДИ РУЗВЕЛЬТА
"Национальный парк Чаллис основан 1 июля 1908 года по личному распоряжению Президента Теодора Рузвельта….Как утверждают ученые, двадцать миллионов лет назад в этой части страны в изобилии водились лошади с тройными копытами, верблюды и, возможно, носороги."
Эта часть моей истории происходила в национальном парке Чаллис. Не найдя Утиного озера, мы добрались до парка через Лоуман, пробыв некоторое время в МакКолле у мормонских родственников моей женщины, которые и рассказали нам о Тюрьме Духов.
Я поднимался в гору с малышкой на руках. 1,5 мили - было написано на табличке. У дороги стояла зеленая спортивная машина. Мы взбирались по тропе вверх и скоро наткнулись на мужчину в такой же зеленой шапочке и девочку в легком летнем платье.
Подол ее платья был подоткнут выше колен, но увидев нас, девочка опустила его вниз. У мужчины из заднего кармана брюк торчала бутылка. Длинная зеленая бутылка вина. В кармане штанов она смотрелась очень забавно.
- Сколько еще до Тюрьмы Духов? - спросил я.
- Вы на полпути, - ответил он.
Девочка улыбалась. Светлые волосы падали с ее плеч. Бом, бом, бом, как пара именинных колокольчиков - вниз, отскакивая от камней и деревьев.
Я опустил малышку на землю рядом с пятном снега, прятавшегося в расщелине у большого пня. Девочка стала играть со снегом и потащила его в рот. Я вспомнил, о чем читал недавно в книге председателя Верховного суда Уильяма О. Дугласа. НЕ ЕШЬТЕ СНЕГ. ОН ВРЕДЕН ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ И ВЫЗЫВАЕТ БОЛЬ В ЖИВОТЕ.
- Снег есть нельзя, - сказал я малышке.
Посадил ее на плечи, и мы двинулись дальше к Тюрьме Духов. Туда, куда после смерти попадают все немормоны. Все католики, буддисты, мусульмане, евреи, баптисты, методисты и медвежатники. Все, кто не был при жизни мормоном, оказываются в Тюрьме Духов.
1,5 мили - написано на табличке. Идти по тропе было очень легко. Но на берегу ручья мы ее потеряли. Я огляделся по сторонам. Я внимательно осмотрел оба берега, но тропа исчезла.
Может из–за того, что мы были живы. Трудно сказать.
Мы повернули назад и стали спускаться с горы. Вновь увидев снег, малышка заплакала и стала тянуть к нему ручки. У нас не было времени задерживаться. Становилось поздно.
Мы сели в машину и поехали обратно в МакКолл. Этим вечером разговор зашел о коммунизме. Мормонская девушка читала вслух книгу под названием "Голый коммунист", которую написал бывший шеф полиции Солт–Лейк–Сити.
Моя женщина спросила девушку, не кажется ли той, что книга написана под влиянием Высшей Силы, и нельзя ли считать этот текст в некотором смысле религиозным.
Девушка сказала:
- Нет.
В МакКолле я купил себе кроссовки и три пары носков. К носкам прилагался гарантийный листок. Я хотел его сохранить, специально положил в карман, но листок незаметно выпал. В гарантии говорилось, что если в течение трех месяцев с носками что–то случится, я получу новые. Мне тогда пришла в голову неплохая идея.
Я собирался выстирать старые носки и послать их вместе с этой гарантией по указанному адресу. Новые носки незамедлительно двинулись бы в путь через всю Америку, упакованные в конверт с моим именем и адресом. Мне оставалось бы только открыть конверт и надеть их на ноги. Новые носки бы очень хорошо там смотрелись.
Зря я потерял гарантию. Мне было очень обидно. Придется смириться: теперь никогда новые носки не станут нашей семейной реликвией. Во всем виноват потерянный листок с гарантией. Будущие поколения останутся ни с чем.
На следующий день после того, как я потерял листок, мы уехали из МакКолла и двинулись сначала вниз вслед за грязной водой северного притока Пайетт, а после вверх вдоль чистой воды ее южного притока.
В Лоумане мы остановились, выпили по клубничному коктейлю и поехали вдоль Чистого ручья к горной вершине - туда, откуда течет Медвежий ручей.
К деревьям у Медвежьего ручья кто–то прибил таблички с надписями: "БУДЕШЬ ЛОВИТЬ В РУЧЬЕ РЫБУ, ПОЛУЧИШЬ ПО ГОЛОВЕ." Я не хотел получать по голове, поэтому удочки так и остались лежать в машине.
Появилось овечье стадо. Малышка стала смеяться, как всегда при виде животных. Точно так же она смеется, когда видит свою мать и меня голыми. Малышка смеялась, и мы выбрались из овец, словно самолет из облаков.
Примерно через пять миль после малышкиного смеха мы въехали в национальный парк Чаллис. У Равнинного ручья, мы впервые увидели Зубчатые горы. Вокруг вершин собрались тучи, и мы подумали, что, наверное, скоро пойдет дождь.
- Кажется, в Стэнли дождь, - сказал я, хотя никогда раньше не был в Стэнли. Легко говорить о Стэнли, если ни разу его не видел. Мы проехали мимо дороги к Кумжовому озеру. Очень хорошая с виду дорога. Улицы Стэнли оказались сухими и белыми - словно грузовик, доверху нагруженный мешками с мукой, врезался на полной скорости в кладбище.
Мы остановились у магазина. Я купил шоколадку и спросил, хорошо ли на Кубе ловится форель. Продавщица ответила:
- Чтоб ты сдох, коммунистический ублюдок.
Я взял у нее чек за шоколадку, чтобы списать потом эти деньги с налогов.
Старые добрые десять центов.
В магазине я так и не узнал о рыбалке ничего интересного. Люди там страшно нервничали - в особенности юноша, который складывал на полку комбинезоны. Ему оставалось еще не меньше сотни штук, и он ужасно психовал.
Мы пошли в ресторан, я съел гамбургер, моя женщина чизбургер, а малышка носилась вокруг нас, как черт на всемирной ярмарке.
Там еще крутилась девочка лет одиннадцати или даже десяти. У нее были накрашены губы, она громко разговаривала и, похоже, сильно интересовалась мальчиками. Девочка подметала ресторанное крыльцо, и это занятие очень ее веселило.
Потом она вошла в зал и стала играть с малышкой. Она очень хорошо с ней обращалась. Даже голос, когда она говорила с ребенком, звучал тише и мягче. Девочка сказала, что у ее отца инфаркт, и он не встает с постели.
- Ему не разрешают ходить, - добавила она.
Мы взяли кофе, и я стал думать о мормонах. Только сегодня утром, прощаясь, мы пили у них в доме все тот же кофе.
Кофейный запах расползался по комнатам, как паутина. Очень нелегкий запах. Он так и не стал частью религиозного экстаза, несмотря на то, что в Солт–Лейк происходит серьезная храмовая работа, и среди древних рукописей Иллинойса и Германии отыскиваются имена умерших родственников. После чего много храмовых дел еще предстоит совершить в Солт–Лейк.
Одна мормонская женщина рассказывала, что за день до того, как она должна была венчаться в храме Солт–Лейк, ее укусил в запястье комар; руку раздуло так, что на нее страшно было смотреть. Опухоль выпирала из–под кружев - даже слепой не мог не заметить. Она тогда ужасно расстроилась.
Женщина сказала, что ее всегда разносит после укусов солтлэйкских комаров. В прошлом году, когда она занималась в Солт–Лейке храмовой работой по делам умерших родственников, ее тоже покусали комары - тогда у нее раздуло все тело.
- Я ужасно расстроилась, - сказала она. - Стала похожа на дирижабль.
Мы допили кофе и ушли. На Стэнли так и не упало ни одной дождинки. До заката оставался примерно час.
Мы поехали к Большому Краснорыбьему озеру, до которого было не больше четырех миль, и очень скоро его нашли. Большое Краснорыбье озеро и лагерь на лесной лужайке штата Айдахо предлагали посетителям кучу удобств. Очень много народу расположилось там на отдых и большинство, судя по виду, надолго.