48
Когда телефон прослушивается, в трубке вовсе не раздаются короткие щелчки. Это мне Джимми рассказывает, пока мы с ним в баре сидим. В трубке вообще ничего не слышно. Они ж не дураки. Когда телефон прослушивается, когда за тобой наблюдают, ты это чувствуешь.
Идешь по улице и чувствуешь, что ты не один. Ты чувствуешь это спинным мозгом, переходя улицу.
Желтый Джимми у меня покупает. Он не колется. Желтого Джимми зовут Джимми Торсеном. Народ зовет его то так, то сяк. Никогда просто Джимми. Меня спрашивают: ты видел Желтого Джимми?
Или: Джимми Торсен тебя ищет, у него деньги есть.
Прошла пара дней, прежде чем я понял, что это один и тот же человек.
Джимми сегодня при деньгах.
- Обычно я на улице не покупаю, - сказал он, когда я вложил ему в руку три пакетика. - Но мой контакт присел…
Он встретил меня у Центрального, заулыбался.
- Вчера купил понташку. Найду этого парня…
Когда покупаешь порошок, который оказывается не тем, за что его выдают. Когда покупаешь героин, а это оказывается толченый аспирин, мел, цементная пыль. Это называется понташка. Ты купил понташку. Тебя кинули. Тем, кто такое продает, нужно уметь очень быстро бегать. Тех, кто продает такое, называют кидалами. Они - худшее, что бывает на свете. Хуже полиции, хуже Пии Кьерсгор, Гитлера. Кидалы.
Белые продают чеки. Они похожи на пакетики. Маленькие пакетики, как в игре - "Маленький почтальон". Как те, что приклеены к ручкам гномов. Маленькие пакетики, называются чеки. Это все мне рассказали на улице. Они говорят: покупай у белых. Меньше шансов попасть на развод. Черные не продают пакетиков, они продают болики. Так это называется. Носят их во рту. Негры могут засунуть в рот много болюсов. Иногда это не болики, а понташки. Поэтому покупай у белых.
Я не расист. Такое на улицах тоже часто слышишь. Я не расист, просто не хочу попасть на развод.
Джимми сегодня при деньгах. Он вкладывает в мою руку купюры, хороший клиент, зря время не тянет.
- Ты на кого работаешь? - спрашивает Джимми, задумчиво ковыряя этикетку на бутылке с пивом.
Бар находится на улице - на углу, - поблизости от Центрального вокзала. Окна темные, в воздухе висит сигаретный дым. Мы сидим на барных стульях, пьем бутылочный "Карлсберг". Джимми сегодня при деньгах.
- С собакой нельзя! - кричит официант женщине, заходящей в дверь.
- Он спокойный!
- Табличку видели? Уберите отсюда свою псину!
Она медленно пятится, держа овчарку на поводке.
"Роллинг стоунз" в музыкальном автомате сменяют Йона Могенсена.
- Так на кого ты работаешь? - тихо спрашивает Джимми, отлепляя крошки табака от нижней губы.
Когда Джимми начал у меня покупать, я не сомневался, что в следующий раз он вместо денег достанет из кармана наручники. Он был в отличной форме. Слишком хорошей для джанки. Недостаточно худой.
Желтый Джимми - настоящий мужик, говорят.
Желтый Джимми нюхает, говорят. Не любит уколов.
Желтый Джимми умеет ладить с дамами, ему всегда удается найти бабенку, которая его приголубит.
Джимми покупал у меня считаное количество раз. И я не был в нем уверен. Пока мы не зашли в бар, пока не пошли в туалет и он не попудрил носик. Глазом не моргнул, не дрожал и не чесался. Даже если он коп, даже если это спектакль в мою честь, да он бы помер от целой дозы.
Джимми смотрит на меня поверх бутылки, ковыряет этикетку.
Я не ответил, по крайней мере сразу. Попытался вспомнить какое-нибудь имя. Джимми меня опередил:
- Товар ведь твой. Твой товар.
Я молчу.
- Черт… - Джимми делает большой глоток пива. - Пообещай мне кое-что, - говорит он, у него хорошее настроение, он кайфует. - Пообещай мне никому об этом не рассказывать. Пообещай мне.
Я киваю.
- Никто не должен знать, что это твой собственный товар. Поверь мне.
Он шмыгает, вытирает нос тыльной стороной руки.
- Оптимально для тебя было бы нанять продавца. Ты подумай.
Джимми заказывает еще два пива. Кладет деньги на стойку, пригоршню монет. Если я и сомневался еще, не полицейский ли он, если хотя бы на секунду усомнился в том, не поменял ли он пакетики, не устроил ли спектакль: вдохнул лактозу или тальк, а теперь примется выспрашивать у меня имена, а тут и наручники появятся, - если я и сомневался в какой-то момент, то теперь все сомнения позади. Он доволен, он под кайфом. Я узнаю эту реакцию, этот покой в глазах. Улыбку на губах. Все хорошо.
- Я и сам продавал, - рассказывает мне Джимми. Желтый Джимми. - Несколько лет назад. Был не очень осторожен. Поэтому я знаю, о чем говорю, шеф. Я чувствовал это, спинным мозгом чувствовал. Но не обращал внимания. Я думал: Джимми, черт возьми, у тебя просто паранойя. Паранойя - вот что это такое. Что может случиться? И продолжал в том же духе. Неосторожно. Будь осторожен, шеф, - говорит он. - Мой контакт присел. Ты мне нужен.
По пути домой захожу в супермаркет. Я предпочитаю те, что в центре: там выбор больше, овощи и мясо свежие Плачу наличными, не всю пачку вынимаю, а аккуратно выуживаю из кармана нужное количество купюр.
Кружным путем возвращаюсь домой. Размышляю над словами Джимми. А нет ли у меня такого чувства? Легкого зуда в затылке, а? Сажусь в автобус, еду до Амагера. Прохожусь пешком, сажусь на другой автобус. Доезжаю до Остебро и беру такси.
Дома кладу покупки в холодильник, читаю газету, пью кофе под аккомпанемент телевизора. Напоследок еще раз осматриваю квартиру. Не завалялось ли где порошка.
Забираю Мартина одним из первых. Пью с воспитателями очередную чашку кофе, пока Мартин доигрывает. Бывает, он договаривается с кем-нибудь из ребят пойти к ним в гости поиграть. Тогда я захожу в кабинет и звоню Анни, или Могесену, или Сенполь и спрашиваю, в курсе ли они. Но не сегодня.
Помогаю Мартину одеться, комбинезон дается с трудом. Нет, папа, это не та нога. Спрашивает, что на ужин. Лазанья, говорю. Да, конечно, он хочет помочь мне на кухне.
49
Мартин читает вслух книжку о кошках. Сидит с ней на диванчике, с "кошачьей" энциклопедией. Читает: для норвежской лесной кошки характерно наличие светлой отметины и острых ушей. У норвежской лесной кошки красивая густая шерсть, часто серая с белой грудкой. Он не то чтобы читает вслух, а тщательно ведет по строчкам пальчиком, медленно выговаривая слова. Сколько раз он просил меня почитать ему эту книжку. Лесной кот - его любимый, он помнит текст наизусть.
В дверь звонят. В обычной ситуации я бы запаниковал. Потому что у меня нет знакомых, которые могут прийти в семь вечера во вторник. Я бы спустил героин в туалет или попробовал запихать в нос, если бы его не было так много.
Но сегодня я знаю, кто пришел.
Нажимаю кнопку домофона. Вскоре в дверях появляются двое мужчин в рабочих халатах, они несут первые коробки. Большое кресло в картонной упаковке. "ИКЕА" - написано на ней синими буквами. Пусть поставят в гостиной.
Я целый день потратил на покупку мебели. Новый диван, новый столик. Обеденный стол. Записывал номера, тебе правда нравится, Мартин? Какой больше: желтый или голубой? Потом мы ели в кафе тефтельки с картошкой и брусничным вареньем. Я выпил чашку кофе, а Мартин съел большую порцию мороженого со взбитыми сливками. После мы отправились в отдел детской мебели.
Большая деревянная кровать в форме гоночного автомобиля, светло-голубая. На нее он сразу запал. А шторы выбрал, потому что они назывались "Дикая собака".
Вот вносят диван, поставьте на кухне. Я потом освобожу место.
Гостиная и прихожая заполняются большими коробками, я подписываю квитанцию.
Начинаю с нового дивана. Мартин помогает снять упаковку. Это трехместный черный кожаный "Крамфорс". Выбор был между ним и коричневым "Хамра". Но этот больше. Удобнее засыпать. И дороже. Мы не знали, какой выбрать, для окончательного решения нам не хватало женского совета, и поэтому взяли тот, что дороже. Может, это безвкусно. Какой возьмем, солнышко? Тот, который дороже. Но мы годами демонстрировали хороший вкус бедности.
Он помогает прикручивать ножки к дивану. Старый отправляется в прихожую. Мартин говорит, что устал; можно он сделает маленький перерыв? Сидит на новом диване. Большой кожаный диван, маленький мальчик. Я говорю, что у меня для него есть сюрприз. Пусть посидит. Когда я, достав из шкафа коробку, подхожу к дивану, он от нетерпения уже совсем сполз на краешек, глядит во все глаза. Распаковывает подарок. Конечно, он играл на "плей-стейшн", но эта приставка - его собственная. Он убивает зомби, а я тем временем собираю журнальный столик "Ивос" со стеклянной столешницей и полочкой для журналов. Он несется в красном гоночном авто по мокрой от дождя улице, а я прикручиваю ножки к нашему новому обеденному столу "Эдефорс" из солидного, лакированного дуба. Когда я дошел до тумбы под ТВ "Фриель" - не просто тумбы, а стойки под аппаратуру, - когда я прикрутил к ней колесики, он уже спал на диване, продолжая держать палец на кнопке. Завтра я возьму выходной, и мы вместе соберем его мебель.
После того как я занялся продажей героина, мы стали именно такой семьей, какой нам всегда хотелось быть.
50
Пакетики - у меня в кармане.
Карстен ждет у Центрального вокзала. Он нервничает. Похоже, ему очень нужно то, что у меня в кармане. Деньги готовы, он и не пытается торговаться, не сегодня. Мы вместе идем по улице. Он говорит:
- Где ты был?
- Тебя не касается.
- Да нет… нет, я просто подумал…
- О чем?
Он говорит:
- Я могу на тебя работать. Я могу продавать по десять-двенадцать чеков в день. Может, больше. А ты будешь отдыхать, слышь? Я буду работать.
- Хорошо, - говорю. - Я подумаю.
Дальше иду один. Только теперь замечаю, как устал. Не спал ночью.
Думаю: у меня есть деньги снять комнату в отеле. В кармане достаточно денег, чтобы снять комнату и поспать пару часов. Хоть немного выспаться. А потом - за работу. Продам все, поеду домой, возьму еще. Просто немного посплю. В "номерах". Зароюсь головой в подушку, почувствую запах моющих средств, которыми отстирывали сперму и кровь.
Но я здесь не для того, чтобы спать. Я здесь не для того, чтобы деньги тратить. Я здесь затем, чтобы их зарабатывать.
На красные гоночные машинки.
На жизнь, в которой папа не погружает канюлю в ватку, а потом колет себя в шею.
Я продаю одну дозу шлюхе на Истедгаде. Она выглядит так же устало, как и я. Практически отсутствует. Как в тумане. Спрашивает, берет, платит. Не отложила на утреннюю дозу, пришлось срочно найти клиента, пока не начался тремор. Есть какой-то анекдот. Про тремор… Не помню.
Иду дальше. Дойду до Энгхаве-плас, выпью крепкого кофе, прежде чем пойти обратно. Может, две. Иду медленно. Чтобы заметили, чтобы покупателям не надо было за мной бежать. Для наркоманов я - как те люди, которые стоят у магазинов. С табличками спереди и сзади. Лучшая цена, лучшая цена! Покупайте героин здесь!
И вот я чувствую это. За мной кто-то идет. Не покупатель. Я уже чувствую руку на плече.
Это с недосыпу. Уверен, почти. Такое же ощущение у меня было вчера утром на выходе из дома.
Я думаю о кофе.
Вознаграждении, которое последует, когда я дойду до конца улицы.
Думаю о круассане. Может, съем круассан. Найду такое кафе, где рядом с кофе обязательно кладут шоколадку. Черный итальянский шоколад, упакованный в желтую или красную блестящую бумажку. Такой, который успевает подтаять еще до того, как его развернут.
Я заставляю себя идти медленнее. Не беги, не беги.
День холодный, но, пока я дохожу до кафе, успеваю весь вспотеть. Мне даже трудно, не пролив, донести чашку с кофе до столика у окна.
Делаю большие глотки горячего напитка, читаю газету.
Беру еще чашку и смотрю в окно.
По ту сторону оконного стекла как будто бы идет плохое кино.
Нереальное. Фантастическое.
И все же такое ощущение, что за мной наблюдают. С улицы.
Мне не надо запрокидывать голову и смотреть в потолок, чтобы увидеть этот фильм:
Я бегу.
Бегу, бегу. В джинсах трутся суставы. Ботинки слишком плоские. Совсем немного пробежал, а уже задыхаюсь.
Позади слышен крик. Стук подошв по мостовой.
Треск радио.
Зверь. Гонят зверя. Улица Эленшлегера упирается в Энгхаве. Зверь бежит.
В этом фильме я не оглядываюсь. Бегу сломя голову.
Перебегаю дорогу, слышу звук тормозов. Металл и резина.
Бегу по переулку, перекидываю пакетики через высокий забор и бегу дальше.
Бегу по двору. Мимо детской площадки.
Мимо Планетария.
Я у Озер. Бегу дальше.
"Озерный павильон", легкие болят. Кашляю и бегу.
Этот фильм не обязательно досматривать. Выхожу в туалет, вынимаю оставшиеся пакетики. Потом я буду себя ненавидеть. Но сейчас испытываю облегчение.
Я нахожу Карстена у церкви. Он пьет йогурт. Действие дозы, которую я ему сегодня продал, потихоньку проходит, голова у него, похоже, ясная.
- Будешь на меня работать?
- Да, конечно, черт возьми. Ты не пожалеешь.
- Надеюсь, что так. Найди Желтого Джимми, скажи, я хочу с ним переговорить.
51
- Он болен, - сказал я. - Похоже, он болен.
Ник сказал:
- Просто выделывается.
Мальчик лежал в коляске в прихожей. Он не замолкал с тех пор, как мы встали.
Мы держали у его носа овсянку, но он не замолкал.
Все плакал и плакал. Орал и кричал.
Мы засунули ему в рот полкусочка черного хлеба, он закашлялся и снова заплакал.
Ник спросил: тебе когда-нибудь дарили подарки, хоть что-нибудь?
Нет.
В детдоме, если ты не ел, что бывало?
Ты оставался голодным.
Да, ты оставался голодным. Он просто привык к тому, что с ним возятся.
Ему надо усвоить: если дают есть, ешь.
Глотай, или ночью тебе придется плохо.
Брат посмотрел одну передачу о боливийских беспризорниках, нюхающих газ и клей.
Но матери не было дома четыре дня, у нас не было денег на клей, нам пришлось искать магазин подальше, где нас не знали. Мы сидели на полу в гостиной, нюхали остатки краски из пакета. Пили вермут. Пили "Писает Амбон" и зеленый ликер со вкусом киви, все, что мы нашли в кухонном шкафу, где она это оставила или забыла.
В тот вечер мы слушали Элвиса. Если выкручивали звук на полную, вопли братика становились частью музыки. Как малый барабан, почти неслышный. Когда иголка перескакивала на следующую дорожку, мы громко разговаривали. Если надо было перевернуть пластинку, мы гремели бутылками. Мы говорили:
Ну как тебе красная краска? Как зеленая или хуже?
И мы смеялись. Громко смеялись. Смеялись, пока снова не начинала играть пластинка.
Я сказал Нику: может, он болен? Ник был голубоватым силуэтом. До дивана были сотни километров. Удивительно, как это он меня слышит.
Он сказал: давай посмотрим. Если через час все еще будет плакать. Когда Элвис снова споет "Wooden Heart".
Когда он пропоет куплет на немецком. Тогда посмотрим.
Если все еще будет плакать, найдем мать. Придется найти. Если она не в "Обезьяне" и не в "Медведе", то наверняка в "Клоуне". Если только не лежит на спине. Как гоночный автомобиль, на котором меняют колеса.
На пит-стопе.
Через час?
Да, и мы ее найдем.
Наутро мы проснулись на полу в гостиной. "Писанг Амбон" кончился, краска в пакетах высохла. Когда мы заглянули в коляску к братику, он больше не плакал.
Больше не плакал.
52
Три недели. Столько времени нужно. Три недели, и ты привыкаешь.
Три недели.
Утром я сидел в гостиничном ресторане, набивал рот шоризо. Ранним утром, и я успевал выпить еще один эспрессо до встречи с Карстеном и Джимми.
Три недели.
Когда кто-то говорит: дела, бизнес, - думаешь, они имеют в виду холодность, жестокость, деньги прежде всего.
Но теперь я понимаю.
Это бизнес. Я сижу по вечерам с бумажкой и ручкой, считаю оборот, считаю, сколько у меня осталось, насколько разбавить, сколько выручу за грамм, разбавленный и чистый.
Я сижу по вечерам и горбачусь, мастеря упаковку за упаковкой.
Три недели, и ты привыкаешь.
Карстен ждет на скамейке перед Глиптотекой. Так мы договорились. Карстен старше меня на десять лет, сидит на героине с четырнадцати.
Даю ему двенадцать упаковок. Я положил их в коробку из-под компакт-диска "Три тенора в Лейпциге".
Карстен сует коробку во внутренний карман. Угощаю его сигаретой, курим. Два старых друга, любителя оперы, на лавочке перед Глиптотекой. Он сухо кашляет, прикрывшись рукой. Затем говорит:
- У меня есть друг, так? Хеннинг.
- Ну?
- Он нормальный парень, давно его знаю, лет шесть-семь или что-то вроде того.
- Так.
- И когда я ему рассказал, что работаю на тебя, он жутко заинтересовался.
- Он надежный?
- Я давно его знаю…
- Приходи с ним в двенадцать.
Карстен поднимает большой палец и встает, направляясь к Истедгаде. К церкви, к шлюхам.
Через десять минут я встречаюсь с Джимми. На Старой площади, у фонтана. И ему я даю коробку от диска. Он в хорошем настроении. Говорит, познакомился с новой девушкой. В баре работает, у нее большая толстая задница. Огромная задница. И она готовит. Джимми смеется. Я спрашиваю, не знает ли он Хеннинга, друга Карстена? Он качает головой.
Я покупаю две рубашки. Магазин только открылся, продавец стоит у кассы, засовывает диск в магнитофон с таким видом, словно сейчас свалится и уснет. Потом еду домой, готовлю новую порцию. Надо успеть до двенадцати. Я всегда с трудом успеваю на автобусе. Но тощий парень, ловящий такси, слишком сильно смахивает на наркодилера.
Карстен ждет на скамейке. Отдает мне конверт, тот топорщится от купюр.
Спрашивает, не передумал ли я насчет Хеннинга. Киваю. Обходим Глиптотеку, Хеннинг стоит, потирая красные руки. Моих лет, грязная замшевая куртка, впалые щеки. Когда Карстен о нем рассказал, я подумал: как в плохом кино. Я подумал: стукач, диктофон в сапоге. Но парень, стоящий напротив, - настоящий джанки.
Задувы и признаки гепатита.
- Карстен говорит, ты хочешь раскидывать?
- Спрашиваешь, конечно хочу.
- Карстен говорит, тебе можно верить.
- Можно.
- Надеюсь, Карстен прав.
Протягиваю им по диску.
"Три тенора в Лейпциге".
"Три тенора в Мюнхене, Рождественский концерт".
Последний достается Хеннингу.
- Увидимся на этом месте ровно в три. Не без четверти и не четверть четвертого.