- Иди в свою комнату, обойдешься без ужина.
Гнев Леа мгновенно остыл. Ей хотелось бы рассказать матери, как несчастна она, как сильно нуждается в ласке, в утешении. Та же, напротив, ее поругала и прогнала. Может, Леа и раскаялась бы, если бы не уловила торжествующей ухмылки Франсуазы. Подавив слезы, она прошла с высоко поднятой головой мимо осуждающе смотревших на нее родственников. Лишь дядя Адриан сделал ласковое движение и добро улыбнулся, словно говоря: все это пустяки. Его движение едва не сломило ее выдержки. Она поспешила убежать.
- Бедная моя Изабелла, вы еще намучаетесь с этой малышкой, - сказала золовке Бернадетта Бушардо.
Ничего не ответив, Изабелла покинула детскую.
Леа не послушалась матери и не отправилась в свою комнату. Выбежав в сад, пересекла двор и через виноградники заспешила к Бельвю. Чтобы не проходить перед домом Сидони, она перелезла через окружавшую поместье ограду и пыльной дорогой, а потом тропкой зашагала к часовне. Окрепший влажный и теплый ветер вынудил ее на полпути сначала замедлить шаг, а потом и вообще остановиться.
Скрестив на груди руки, словно для того, чтобы сдержать рвущееся из груди сердце, и постепенно успокаиваясь, смотрела она на угрожающе нависшее над равниной небо. Все вокруг под порывами обезумевшего ветра скорчилось, сжалось, будто пытаясь укрыться от несущейся с моря бури. Мгновение за мгновением темнело небо с принимавшими пугающие очертания облаками.
Ураган разметал ее волосы, и они развевались над головой, напоминая змей Горгоны. Замерев, созерцала Леа это успокаивающее душу бушевание стихии. Она чувствовала, как передается ей дрожь земли, как под кажущимися горячими каплями начинавшегося дождя мало-помалу выделяются тяжелые, бьющие в ноздри, пьянящие больше самого крепкого вина запахи земли. Быстро намокшее платье прилипло к телу, подчеркивая его линии, и оно выглядело даже более нагим, чем если бы было совершенно обнаженным. Под ветром твердели соски грудей. Синяя молния разорвала облака, и от последовавшего почти сразу же удара грома содрогнулась земля.
Леа закричала. Капли дождя слезами стекали по озаренному первобытным ликованием лицу. Ее сотряс приступ дикого, раскрепощающего смеха, сопровождаемый новым ударом грома. Смех превратился в крик, крик торжества и радости жизни. Она соскользнула на дорогу, превращенную ливнем в липкую грязь. Ее губы прикасались к еще теплой от солнца земле, погружались в ее мягкую массу. Языком лизала она эту глину, вкус которой, казалось, содержал в себе все ароматы Монтийяка. Ей хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила ее, дабы, переварив, возродить в виноградниках, цветах и деревьях дорогого ей края. Девушка перевернулась на спину, подставив свое измазанное лицо небесной влаге.
Проснувшись утром следующего дня совершенно разбитой, она попробовала вспомнить, что же случилось накануне. Разбросанная вокруг постели грязная одежда напомнила ей о вчерашней грозе и о том, что ей предшествовало. Ее охватило глубокое отчаяние. Впервые в жизни не получила она того, чего хотела. В тщетной попытке спрятаться от огорчения она натянула на голову одеяло. Но шум шагов, зовущие голоса доносились до нее и через это укрытие. Отбросив одеяло, она села.
Боже мой! Что скажет Руфь, увидев ее ночную рубашку, ее испачканные грязью простыни? В дверь постучали.
- Леа, Леа! Вставай! Лоран и Камилла приехали попрощаться с нами.
Скинув рубашку, она бросилась в ванную и, пустив воду, смыла с лица и тела следы грязи. С силой расчесала волосы, которые так спутались, что вырывались целыми прядями. Схватила первое подвернувшееся под руку платье, то серое холщевое, которое раньше особенно любила, но теперь уже и слишком узкое, и слишком короткое. Обув пару старых сандалий, полетела по лестнице вниз.
В большой гостиной вокруг Лорана и Камиллы собралась вся семья. Лица молодых людей посветлели, когда они увидели свою подругу с раскрасневшимся от бега лицом, в сияющей короне растрепанных волос, в платье, из которого она выросла и теперь для нее чересчур тесном.
Леа сдержала свой порыв и не бросилась на шею Лорану. Ценой усилия, заставившего ее затрепетать, она сохранила внешнее спокойствие и мягко спросила:
- Лоран, ты уже уезжаешь?
- Мне надо в полк.
Клод добавил:
- А я еду в Тур. Мой полк там.
Стремясь сбить с толку отца, сестер и Лорана, Леа взяла Клода за руку и отвела в сторону.
- Обещай, что будешь осторожен.
- Обещаю. А ты будешь иногда вспоминать обо мне, пока я буду на фронте?
- Только тем и буду занята.
Клод не уловил иронии в ее голосе. От наплыва счастья юноша даже стал заикаться:
- Так… так… ты… меня… немного любишь?
В это мгновение Леа услышала за спиной голос Лорана:
- … мы поженимся, как только я получу увольнительную. Камилла очень этого хочет.
От боли она опустила голову. По ее щеке сбежала слеза. И Клод снова обманулся:
- Леа, ты плачешь?.. Из-за меня?.. Так ты меня любишь?
Ей все же удалось не проявить своего скверного настроения. Как мог он подумать, что она заинтересуется столь бесцветным, столь похожим на его собственную сестру существом? Отомстить! Наказать Лорана за его трусость, Камиллу за ее любовь, а Клода за глупость!
Она подняла голову, строго глядя на потерявшего голову юношу.
- Конечно, я тебя люблю.
- Значит, ты хотела бы выйти за меня замуж?
- Естественно.
- Когда?
- При твоей первой же увольнительной.
- Давай выйдем.
С властностью, отнюдь не присущей его характеру, Клод схватил Леа за руку и увлек из гостиной в сад. За купой гортензий он привлек ее к себе и поцеловал. Девушка чуть было его не оттолкнула, но одумалась, решив, что через это надо пройти. Боже, как он был неуклюж! Вспомнив о поцелуе Лорана, грубо стертом поцелуем Франсуа Тавернье, она содрогнулась всем телом. Брат Камиллы опять-таки обманулся.
- Ты меня любишь?
Леа едва не расхохоталась.
- Так ты бы согласилась?
- С чем?
- Чтобы я попросил твоей руки у твоего отца?
Леа почувствовала, что все ее будущее зависит от этого ответа. Умно ли выходить замуж за бедного юношу только для того, чтобы наказать Лорана? Не пострадает ли первой она сама?
За кустами мелькнул силуэт Франсуа.
- Да, любимый, - сказала Леа, обнимая Клода.
Как только они вернулись в дом, Клод д'Аржила попросил Пьера Дельмаса о личной встрече. Когда после короткой беседы они вышли, лицо Пьера Дельмаса было мрачным.
Под серым облачным небом на дорожках парка постепенно высыхали лужи. Воздух был тяжел. У конюшен гудели тучи мух. Леа толкнула дверь амбара, сколоченного из посеревших от времени досок. Как в дни детства, забралась она по лестнице на стог сена и утонула в его пахучей и колючей массе.
Она задумалась над тем, что сейчас произошло. Лоран и Камилла уехали, а она сразу же убежала, чтобы укрыться от недоумевающего взгляда страдавшего отца. При одном воспоминании об этом во рту появился неприятный привкус. Она была не в силах разговаривать с ним. Закрыв глаза, она хотела забыться сном.
Совсем ребенком, когда ее ругала мать или же надоедали все и она сама себе, Леа часто прибегала к этой форме укрытия. И каждый раз сон ее не подводил. Но сегодня он не приходил. Чувствуя себя чуть ли не преданной, Леа без конца крутилась в сене.
Чье-то тело прижалось к ней.
- Матиас, что на тебя нашло?
Друг детства обнял ее и, осыпая поцелуями, бормотал:
- Дрянь… жалкая дрянь…
- Остановись… Отпусти меня… Ты делаешь мне больно!
- Ты ничего подобного не говорила Клоду д’Аржила, когда он тебя целовал.
Отталкивая его, Леа рассмеялась:
- Ах вот как!
- Что это за "вот как!" Может, тебе этого недостаточно?
- Не понимаю, какое тебе до этого дело? Целую того, кого захочу.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что этот щенок тебе нравится?
- Ну и что? Не понимаю, какие у тебя-то могут быть возражения?
Матиас сердито посмотрел на подругу, но постепенно его взгляд смягчился.
- Ты же знаешь, как я тебя люблю.
С такой нежностью выговорил он эти слова, что Леа почувствовала волнующее удовольствие. Она погладила юношу по густым волосам и сказала с большим чувством, чем сама хотела:
- И я тебя, Матиас.
Они оказались в объятиях друг друга.
В ласках горе Леа находило облегчение. В поцелуях она постепенно забывала и о Лоране, и о Клоде, и о своих муках. Несомненно, она бы отдалась вся целиком, если бы вдруг не послышался голос отца. Вырвавшись из объятий Матиаса, она спрыгнула на утоптанную землю амбара.
Множество раз Леа с ловкостью кошки спрыгивала со стога. Но сейчас подвернула щиколотку. Леа вскрикнула. Тотчас же рядом оказался Матиас.
- Моя нога!
Отец услышал ее восклицание. В дверном проеме показалась его высокая фигура. Увидев лежавшую на земле дочь, он бросился к ней и оттолкнул юношу.
- Что с тобой?
- Пустяки, папа. Я вывихнула ногу.
- Покажи-ка.
Пьер Дельмас дотронулся до ноги, и Леа вскрикнула. Щиколотка стала вдвое толще. Отец осторожно приподнял дочь.
- Матиас, попроси Руфь вызвать врача.
Вскоре обложенная подушками Леа оказалась на диване в гостиной. Прибыл доктор Бланшар. Ощупав и перевязав больную ногу, он успокоил родителей:
- Великолепное растяжение. Ничего серьезного. Неделя полного отдыха, а потом она снова сможет бегать и скакать.
- Неделя в постели? Я не выдержу, доктор.
- Не беспокойтесь. Быстро привыкните.
- Сразу видно, что беда не с вами, - буркнула Леа.
Чтобы ухаживать за Леа было легче, Изабелла распорядилась уложить ее на первом этаже, на диване в кабинете отца. Такое решение заставило Леа улыбнуться. Она любила эту комнату с ее заставленными книжными шкафами стенами, с выходившей на самую красивую часть парка застекленной дверью. Оттуда можно было видеть виноградники и рощи.
В конце дня пришли попрощаться братья Лефевры. Она была с ними так нежна, так мягка, так кокетлива, что каждый из них ушел убежденным в том, что именно он избранник ее сердца.
- Тебе недостаточно бегать за Лораном, компрометировать себя с Франсуа Тавернье, флиртовать с Клодом и Матиасом, ты еще должна вскружить головы этим простофилям Лефеврам, - сказала присутствовавшая при этой сцене Франсуаза. - Ты просто…
- Дети, хватит ссориться! Франсуаза, твоей сестре плохо, она нуждается в отдыхе. Оставь же ее в покос, - строго сказала вошедшая в комнату мать.
Она присела рядом с Леа.
- Тебе еще больно?
- Чуточку. В ноге постреливает.
- Это нормально. Напомни мне вечером дать тебе успокоительное.
- Мамочка, как приятно болеть, если ухаживаешь ты…
Леа притянула к себе материнскую руку и поцеловала.
Взволнованная Изабелла ласково погладила руку Леа. Соединенные взаимной нежностью, мать и дочь долго не говорили ни слова.
- Правда ли то, что мне сказал отец?
Леа убрала руку и сразу замкнулась.
- Ответь мне. Верно ли, что ты хочешь выйти замуж за Клода д’Аржила?
- Да.
- Ты его любишь?
- Да.
- Мне эта любовь кажется слишком внезапной. Ты его не видела целый год. Может, я чего-то не знаю?
Страстное желание все рассказать, во всем признаться и получить утешение охватило Леа. Но она справилась с этим порывом: только бы не причинить горя матери, не разочаровать, успокоить.
- Да, - твердо выговорила она. - Я его люблю.
5
Лежа на заваленном газетами с отцовского стола диване, Леа через открытую дверь прислушивалась к окончанию передававшейся по радио речи Эдуарда Даладье.
"…Мы ведем войну, потому что нам ее навязали. Каждый из нас находится на своем посту на земле Франции, на земле свободы, где уважение человеческого достоинства нашло одно из последних своих убежищ. Вы объедините все свои усилия с глубоким чувством единства и братства ради спасения Отечества. Да здравствует Франция!"
Рядом с диваном, на низенькой скамеечке, сидел Клод д'Аржила. С рукой в гипсе на перевязи.
- Не будь этой проклятой руки, я показал бы бошам, на что способен французский воин.
- Ты сам виноват. Чего ради потребовалось тебе скакать сломя голову на несчастной старой кляче твоего дяди?
- Ты права, - жалобно произнес он. - Но я был так счастлив. Ты согласилась выйти за меня, и мне хотелось мчаться, кричать встречному ветру о моей радости быть любимым. Тобой!
- Бедняжка Клод, из нас вышла очаровательная парочка калек.
- Конечно, тебе это не понравится, но я, скорее рад этому глупому случаю. Другие твои поклонники уже уехали, а я получил возможность наслаждаться твоим обществом. Ты говорила еще раз с родителями о нашей свадьбе? Я все рассказал Камилле. Она сказала, что будет счастлива принять тебя в качестве сестры.
- Почему ты все ей выболтал? Я хотела, чтобы это оставалось между нами, пока папа не даст своего согласия! - с гневом воскликнула Леа.
- Но, дорогая… Камилла - моя сестра. Я всегда ей все рассказываю.
- Так вот, следовало бы помолчать.
- Какой сердитой ты выглядишь иногда… А умеешь быть такой мягкой!
- Совсем я не добрая! Не люблю, когда другие в курсе моих дел.
- Но Камилла - это не "другие".
- Ох, хватит. Ты мне надоел со своей Камиллой. Уходи, оставь меня одну!
- Леа…
- Уходи, я устала.
- Верно, я забылся. Как я груб! Извини меня… Скажи, ты меня прощаешь?
- Да, да!
- Спасибо, любимая. До завтра, - сказал Клод, беря руку, которую Леа неохотно ему протянула.
- Да, до завтра.
Вскоре после его ухода зашел Пьер Дельмас.
- Ну, как себя чувствует наша больная?
- Очень хорошо, папа. И все же быстрее бы это закончилось. По мне словно муравьи бегают.
- Потерпи, котеночек. Вспомни Киплинга…
- "Торопливость погубила желтую змею, возжелавшую проглотить солнце".
- Вижу, ты не забыла советы своего старика-отца. Применяй их на деле, и увидишь, как они верны.
- Не сомневаюсь, папочка, - вздохнула Леа.
Сев за письменный стол, Пьер Дельмас надел очки, переложил с места на место несколько бумаг, просмотрел газеты, выдвинул ящик, задвинул его, погрузился в созерцание потолка, потом встал и подошел к окну.
Словно разговаривая сам с собой и глядя в сад, он сказал:
- А дни становятся короче.
Леа внимательно всматривалась в массивный силуэт отца. Ей показалось, что его широкие плечи слегка ссутулились, что волосы еще больше побелели. Странно, он выглядел хрупким. Она усмехнулась этому наблюдению. Пьер Дельмас хрупкий? Он, способный рывком поднять бочонок и валить сосны их ландского леса столь же быстро и умело, как настоящий лесоруб?
- Папочка! - воскликнула она в порыве нежности.
- Да?
- Я тебя люблю.
- Любишь и хочешь меня оставить? - поворачиваясь и подходя к ней, выговорил он.
- Это не одно и то же.
Вздохнув, Пьер Дельмас опустился на низенькую скамеечку, хрустнувшую под его тяжестью.
- Ты уверена, что хочешь замуж за этого однорукого?
Упрямо опустив голову, Леа не ответила.
- Не с досады ли?
Вспыхнув, Леа встряхнула взлохмаченными волосами.
- Брак - вещь серьезная. Он связывает тебя на всю жизнь. Ты хорошо подумала?
Во что бы то ни стало, следует убедить отца, что она искренне влюблена в Клода, а "дело Лорана" - забытая детская выходка.
- Я мало знала Клода. Но встретив на празднике, поняла, что именно его и люблю. А по отношению к его кузену испытывала лишь чувство дружбы, которое спутала с любовью.
Пьер Дельмас смотрел на нее с сомнением.
- И все-таки в тот вечер у часовни ты мне показалась куда более искренней, чем сейчас.
Сердце Леа сжалось. Она испугалась, что у нее может недостать сил и дальше ломать комедию.
- В тот вечер у часовни я была утомлена, расстроена, сердита, что Лоран сам не известил меня о своем браке. А ведь я думала, что он в меня влюблен, мне было приятно кокетничать с ним. Мне безразлично то, что он женится. К тому же он так скучен, что я просто не понимаю, как Камилла его переносит.
- Я тоже так думаю. На мой взгляд, девушке вроде тебя больше подошел бы один из братьев Лефевров.
- Но, папочка, они всего лишь мои товарищи.
- Товарищи? Моя бедная девочка, ты совсем не разбираешься в мужчинах. Эта парочка сходит по тебе с ума, и они не одни такие… А теперь я пойду лягу. Спокойной ночи, мой котеночек.
Радуясь, что может быть послушной, она очень быстро заснула, а засыпая, все думала, как это чудесно, когда отец, которого ты нежно любишь, зовет тебя "мой котеночек".
Вскоре Леа вполне поправилась и смогла возобновить свои прогулки, теперь уже в сопровождении Клода. Приближался сезон сбора винограда, и, как каждый год, Монтийяк кипел работой. Той осенью молодежи не осталось, ее заменили женщины. На несколько дней война отошла на второй план; виноград не ждал.
Надвигалась гроза, и каждый торопился как можно успешнее завершить работу, пока она не разразилась. Вопреки обыкновению никто не остановился передохнуть в четыре часа. Сбор винограда следовало закончить до грозы. Но в пять первые капли дождя, за которыми быстро хлынули целые потоки, вынудили работников остановиться. Быки вскоре доставили в укрытие под широким навесом телеги с переполненными виноградом бочками.
В амбаре были расставлены длинные, накрытые снежно-белыми скатертями столы, на которых в изобилии громоздились паштеты, мясо, птица, сыры, дымящиеся супницы и графины с вином. Прежде чем войти, сборщики винограда омывали руки в громадной бочке с водой у двери. Затем рассаживались по своим местам вокруг столов.
За трапезой главенствовал Пьер Дельмас, а Изабелла в переднике поверх летнего платья вместе с Франсуазой, Лаурой и Руфью обслуживала столы. Мозоли на ладонях Леа подтверждали, что поработала она на славу. Она уселась рядом с отцом. Она обожала эти амбарные пиршества по случаю окончания сбора винограда. Каждый год это был истинный праздник, растягивавшийся на много дней. Со всех окрестностей стекалась молодежь, и смех, танцы, песни не прекращались. Однако в этом году сердце к празднику не лежало. За столами в основном сидели женщины да редкие старики. Наверняка каждый вспоминал отсутствовавших, радостное веселье прошлых сборов винограда. И трапеза началась при общем молчании. Пьер Дельмас, сам переживавший то же горе, что обрушилось на его гостей, встал и поднял стакан:
- Давайте выпьем за здоровье наших воинов и с хорошим настроением сделаем ту работу, которую они не могут выполнить.
- За здоровье наших воинов! - воскликнули собравшиеся.
Леа положила ладонь на колено отца, который снова поднял стакан. На этот раз только ради нее.
- Пью за твое счастье, дорогая, - произнес он вполголоса.