Большинство прозаических произведений, созданных Гафуром Гулямом в 30-е годы, посвящено новым человеческим взаимоотношениям. Основные проблемы, которые он ставит и разрешает в произведениях, - это борьба за нравственное воспитание человека, за его моральное и культурное развитие. Автор создает в своих прозаических произведениях яркие положительные образы.
Положительным героем, человеком с большой душой изображен Джура в повести "Ядгар". Он воспитывает чужого ребенка. Именно в отношении обыкновенного человека к чужому ребенку автор показал высокий нравственный уровень Джуры.
Гафур Гулям
Ядгар
Знойный летний день.
На мне легкий бязевый халат с жестким воротом, чустская тюбетейка, шелковый расшитый поясной платок. На ногах - хромовые сапоги с небольшим каблуком.
Я иду вдоль бесконечных дувалов. Скучная, пыльная улица меж садами безмолвна. Прямые короткие тени под деревьями неподвижно застыли. С ветвей из-за оград свешиваются персики, сливы. Журчит вода в арыках.
Мне еще далеко идти. Я пробую петь, но слова песни глохнут в раскаленном воздухе, теряя силу и звучность.
На другом конце улицы показалась женская фигура под паранджой. Женщина идет мне навстречу с открытым лицом, держа чачван в руке, обмахиваясь им играючи, словно веером. Она не смущается тем, что к ней приближается мужчина. Встреча с женщиной наедине настраивает меня на легкомысленный лад. Мне хочется заговорить с ней, чтобы рассеять скуку. Женщина все ближе и ближе. Между нами не оставалось уже и десятка шагов. Я не сводил с нее глаз. Вот на ее губах скользнула улыбка, обаяние которой я помню до сих пор. Под напускной строгостью она старается скрыть усмешку. Но теперь в черных глазах вспыхивают искорки смеха. От жары ее щеки раскраснелись, точно гранаты, на лбу выступили жемчужинки пота.
Мы подошли совсем близко друг к другу. Еще секунда, и мы разминемся.
Нет, вышло иначе. Она остановилась, оглядела меня с ног до головы.
- Постойте, Мулла-ака!
Голос ее звенел. Так звенят, чуть столкнувшись, фарфоровые пиалы.
- Чем могу служить, душенька? - Я почувствовал в теле трепет робости, совсем уж неподобающий джигиту.
- Приходилось ли вам бескорыстно служить другим?
- Молодцу нечего жалеть никаких усилий. Если смогу быть полезным, я - к вашим услугам.
- Тогда вон тенистое местечко. Сядем, И я все расскажу.
Мы свернули к маленькой мечети. Все дни недели, кроме пятниц, эта мечеть пустовала, как покинутый хозяевами двор.
Мы прошли в одностворчатую калитку. Невольно у меня шевельнулась нескромная мысль: "Такая красивая девушка наедине с чужим юношей в пустой, как сердце отшельника, мечети!.."
Девушка расположилась на краю небольшой террасы. Я присел на корточки против нее.
Рукава ее платья были засучены по локоть, обнажая мраморную белизну рук. Маленьким шелковым платочком девушка стерла с кончика носа чистые, как росинки, капельки пота. От платочка шел крепкий аромат гвоздики.
Вероятно, впервые с той поры, как была построена мечеть, в ней повеяло нежностью и душевностью.
Девушка наморщила брови и еще раз окинула меня испытующим взглядом.
Потом шутя заметила:
- Не смотрите па меня так, а то сглазите.
Я быстро перевел взгляд на журчащий арык.
- Вы женаты? - задала вопрос девушка.
- Нет.
- Очень хорошо… А на мне не женитесь?
Я растерялся: какое неожиданное предложение.
- И вы мне хотели сказать… это? Всю жизнь готов быть вашим слугой.
Девушка расхохоталась. Смех ее озорным эхом отозвался в глухих стенах мечети.
- Да вы и правда, видно, привыкли бескорыстно служить другим?
- Прикажите, и я волоском свяжу слона, ногтями сковырну гору!
- Ну, в таком случае… - произнесла девушка и опять задумалась. - Ладно, расскажу все, Слушайте внимательно! Мои родители - люди старого времени. По их мнению, любовь не стоит и пустого ореха. Они выдали меня замуж против моей воли. Мой муж - без определенных занятий, живет спекуляцией. Больше года я связана с нелюбимым человеком. За горькими ночами встречаю тоскливые дни. А ему - хоть бы что! Ни минуты не жила бы я с ним! Хочу бежать, но вы хорошо знаете, что в семье старого уклада уйти от мужа - позор. Да и муж не отпустит меня. Иногда он приходит пьяным и тогда сильно бьет меня. - Она всхлипнула. - Я прошу развода. Но он кричит: "До седых волос ты у меня будешь на привязи". Я еще молода. Мне бы веселиться, смеяться со своими сверстницами. С неделю назад у нас разыгрался очередной скандал из-за невыглаженных брюк. Как он честил могилу моего отца и дедов! Нещадно избил меня! Терпенью моему пришёл конец. И я… решила уйти… совсем из дома.
На глазах молоденькой женщины выступили слезы.
"Ой-ой! Вдруг она мне скажет: "Увезите меня!" Куда я с ней денусь?"- пришло мне в голову.
- Чего же вы хотите от меня?
Женщина вытерла слезинки, повисшие на ресницах. Голос ее дрогнул:
- Несколько дней я выжидала удобную минуту и вот, наконец, утащила у мужа паспорт. Вот он, возьмите. И… и… будьте на один час… моим мужем.
- А! Что я должен сделать?
На лице молодой женщины заиграла легкая плутовская улыбка.
- Мы поедем в загс… вместе… и… разведемся.
Невозможно представить мое разочарование.
- Но… разве это возможно?
Молодая женщина явно решила победить мои сомнения и колебания своим обаянием. С надменной, обольстительной усмешкой она пристально смотрела на меня. В ее глазах читалось: "И все же я смогу тебя победить!"
- Смелости не хватает, джигит? Тюбетейка и поясной платок, оказывается, на вас только для красы?
- Смелости-то хватит. Только как же? Я еще не женился, и сразу вдруг… разводиться. Это все равно, что вбить колышек для теленка, который еще не родился.
Молодая женщина расхохоталась. Ворковавшие на кровельном желобе две горлинки испуганно вспорхнули и улетели.
- А у нас будет наоборот. Сначала вобьем колышек, а потом добудем теленка. Сначала разведемся, а уж потом и поженимся.
- Н-не… не знаю…
Женщина сразу же приняла холодный, неприязненный вид. Она рассердилась. В голосе вместо прежней ласковости зазвучало горькое сожаление:
- Зря вы родились мужчиной. И у кого я просила услуги? Ну, хватит! Зачем только я выдала свою тайну?.. Но, так и быть. Давайте поменяемся: нате вам паранджу, а вы давайте мне ваш халат.
Ее слова меня сразили. Я понял, что отказываться помочь молодой женщине недостойно мужчины, и покорно пробормотал:
- Хорошо, говорите, что я должен делать?
Ее глаза заблестели от сознания победы.
- Вы, оказывается, не такой уж рохля. Только вот боюсь, осрамите меня в загсе! Прежде всего спрячьте в карман паспорт. В загс пойдем вместе. В дверях будем друг на друга кричать. Когда нас спросят, вы скажете: "Развожусь с проклятой". А я скажу: "Ухожу от проклятого". Если захотят нас помирить и будут уговаривать, - стойте на своем. Я буду вас бранить, клясть, вы не обижайтесь, можете раз-другой мне дать сдачи, ругнуть как следует… Словом, поможете мне - получу я на руки справку о разводе - и все. Придет ваш черед. Я готова… на всякую услугу для вас…
Не змеиным ли коварством заворожила она меня, вскружила голову? И мы пошли в загс. Спустя полчаса мы отчаянно бранились в тесной комнатке "Отдела регистрации", невероятно оскорбляя друг друга. Мы подняли страшный шум. Она меня называла спекулянтом, а я ее - негодницей и распутницей.
Нас останавливали, уговаривали, пробовали мирить, но я не соглашался, а молодая женщина по-прежнему осыпала меня грубой бранью. Потеряв терпение, сотрудники загса решили поскорее закончить все формальности, лишь бы избавиться от подобных скандалистов. Нас даже не расспрашивали ни о чем.
Взяли у меня паспорт и начали заполнять бракоразводные бланки. Вот уже и марки наклеили и копии сняли, одну дали мне, другую ей.
Уплачивая деньги, я во всеуслышание вздохнул:
- Слава аллаху. Избавился я от невыносимой жизни. Больше никогда не женюсь…
Молодая женщина спокойно взяла справку.
- Ух! Наконец-то! Я свободна! - вырвалось у нее. - Лучше могила, чем такой муж!
Все поглядывали на нас с презрительным сожалением. Отвернувшись друг от друга, мы направились к выходу.
На улице молодая женщина подошла ко мне.
- Спасибо! Вы оказались куда хитрее, чем я думала. Но мы не все сделали, осталась еще самая малость. Если не трудно, подождите меня минут десять. Я сейчас приду. Сложное дело нужно сделать понадежней. Да, в самом деле, дайте-ка мне паспорт и справку. Все равно они вам не нужны.
- Берите, но поскорее возвращайтесь.
Женщина уехала па трамвае. Я ждал ее. Действительно, она вернулась, и даже скорее, чем обещала. Паранджа у нее оттопыривалась, словно она держала под ней узел.
- Пошли в загс, закончим все, - сказала она.
И вот мы опять у бракоразводного стола. Женщина извлекла из-под паранджи свою ношу. У меня глаза чуть не выскочили, когда я увидел спеленутого ребенка с соской во рту.
С недоумением я посмотрел на мою "разведенную жену". Обратившись к регистратору, она с мрачным видом возбужденно закричала:
- Вот! Раз он развелся, пускай забирает ребенка! Не стану я губить свою молодость, маяться с младенцем: нужно ему, так сам пускай ухаживает. Такое собачье отродье не стоит и малой жертвы.
Решительно она сунула мне в руки малютку и, резко повернувшись, исчезла за дверью.
Стоя с ребенком на руках, я растерянно озирался. Что делать? Сказать, что она мне не жена и что я даже не знаю, мальчик или девочка у меня в руках, - мне самому придется плохо: привлекут к уголовной ответственности. Я чувствовал себя совершенно беспомощным и, почти плача, бормотал:
- Как же мне быть? Куда я его отнесу? - Но тут сам испугался своих слов. На меня все смотрели с нескрываемым отвращением. Одна из сотрудниц колко заметила:
- Испортил жизнь молодой женщине, ну и терпи, дурачина. Твой грех…
А другая успокаивала:
- Не расстраивайтесь. По закону грудные дети должны оставаться у матери. Пусть ваша жена чуточку остынет! Все равно материнская любовь скажется. Сама заберет от вас ребенка.
Совершенно подавленный, я поплелся из загса, чувствуя, что у меня подгибаются ноги.
Беспомощный, с ребёнком на руках, я бродил из конца в конец по многолюдной улице. Изредка я поглядывал на малыша и поправлял пеленку, чтоб она не закрывала ему лица и не мешала свободно дышать. Соска выпала изо рта малютки. Слышалось его легкое дыхание, иногда он забавно чмокал во сне. Вот он раскрыл свои глазки, похожие на черные бусинки. Зрачки беспокойно забегали, беленькое нежное личико начало кривиться, морщиться в гримасу. Ребенок заплакал. Наверно, он проголодался.
Что делать? Не носить же голодного малютку по улице, пока он вырастет и найдет своих родителей! Плач ребенка вернул мне самообладание.
Ведь ребенок-то не виноват!
Прижимая к груди младенца, я решительно сел в трамвай и поехал домой.
Ребенок вел себя крайне беспокойно. Он отчаянно кричал.
Один из пассажиров заметил:
- Дайте ребенка матери, братец, пускай чуточку покормит.
- Здесь нет его матери, - ответил я.
Вмешался другой:
- Как это неразумно - оставлять мать дома и разъезжать по улицам с грудным ребенком.
- Мать больна. Я ездил взвешивать ребенка, - солгал я.
Редко где бывают такие рассудительные люди, как в трамвае. Одни сочли меня глупцом, другие видели, что мне трудно возиться с младенцем, и жалели меня. Мой сосед в раздражении встал с места и ушел. Между двумя пассажирами разгорелся спор. Один говорил: "Ребенку полезно плакать, глаза будут черными", а другой возражал: "Нет, плакать вредно, если много плакать - на глазу будет бельмо". Когда дело уже дошло до перебранки, пришлось сойти с трамвая…
Наконец я добрался до дома и робко вошел во двор. На веревке, протянутой между кухней и террасой, сохло белье. Старушка-мать, присев на корточки, стирала что-то в тазу. Увидев в калитке меня с ребенком па руках, она подумала, что я привел какую-нибудь из своих взрослых сестер.
- А, опять привел гостью? - добродушно заворчала она. - Кто же идет? Саври? Рахбар? Или детишек брата ведешь? Вот уж божье наказание! Любишь ты гостей! Можно было бы поменьше носиться с ними. Опять я не кончу стирки…
Ребенок у меня на руках снова расплакался. Мать, продолжая стирать, попыталась утешить маленького:
- Ну, миленький! Ну, малюсенький! Ну, мой внучо-ночек! Не плачь, не плачь! Вот сейчас твоя бабушка вытрет руки, хорошенький мой, возьмет тебя.
Старушка стряхнула с рук мыльную пену, поднялась и взяла у меня младенца. Я растерянно молчал.
- Что это ты, сынок, туча тучей? - принялась допрашивать мать.
Я не отвечал.
Матушка вырастила на своем веку целый десяток детей. Иногда она говорила:
- Да, сынок, у иных сила в костях, а у иных в мясе: слава богу, у меня сила в костях. Если бы она была в мясе - разве я вырастила бы вас всех?
До сих пор я ничего не понимал в ее простых словах. А теперь…
О мать, отдавшая мне свою молодость! О мать, не смыкавшая ради меня глаз целые ночи напролёт! О мать, перенесшая столько страданий в ночи прошлого и дождавшаяся наконец светлого дня! Кто в мире умеет любить больше матери? До сих пор я не сумел сочинить стихи, которые сравнились бы с твоими песнями над моей колыбелью!
Моей матушке тогда было ОЗ года. Ее жизнь цеплялась за сучки в чаще темных лет прошлого. Ее глаза всю жизнь тревожно всматривались в глаза ее детей: и острота зрения ее притупилась. Она не признала ребенка, но думала, что держит в руках одного из своих внучат.
- Матушка, - сказал я, - угомоните крикуна. Его мать долго не придет.
Старушка принялась меня корить:
- Не сидится тебе спокойно, сынок! Зачем ты взял младенца у матери и притащил сюда? Что я ему дам? И сестрица твоя хороша - не дорожит своим ребенком. Ей и заботы нет: "Будешь, мол, здоров, созреешь, от жара остыть сумеешь!" Эх, отгуляет время молодости, может, научится любить детей.
А ребёнок не переставал кричать. Старуха забыла и меня, и стирку. Укачивая ребенка на руках, она старалась его утешить. Но голодного малютку ласками не успокоишь.
Мать передала мне ребенка, а сама открыла сундучок, вынула две-три миндалины и истолкла в ступе. Потом смочила кипяченой водой, завернула в кисейную тряпочку и дала младенцу сосать.
Как раз тогда и у моего брата, и у младшей сестры были новорожденные. Старуха не знала, который из этих двух у нее на руках. Ребенок успокоился, но немного погодя опять заплакал. Прошло часа два, и мать вновь стала меня бранить.
- Что ты за человек? Зачем ты лишил ребенка матери и шатаешься с ним?
- Мама, сказать правду? - пролепетал я. - У него… у него нет матери. Сколько ни ждите - не придет. Это… мой ребенок.
- А? - переполошилась старуха. - Ребенок? Твой? Что ты говоришь, дурной? Откуда у тебя ребенок?
- Раз я сказал, что мой, значит, мой. К чему столько вопросов? Возьмите его и воспитывайте.
- Опомнись! Что ты говоришь? В мои годы - из меня посмешище строишь, сынок? Чей ребенок, я спрашиваю?
- Я же сказал - мой - и кончено, - заупрямился я. - Мой ребенок. Вы его будете воспитывать. Растили же меня и моих братьев. Так и его вырастите. Больше ничего!
Сначала матушка не поверила. Потом, увидев, что я стою на своем, запричитала:
- Да и что же я теперь буду делать? Пригнул ты мою честь к самой земле! Я-то тебя всем расхваливала. И люди-то с моих слов уважали тебя. Заслала сваху к твоей тетке. Сговор состоялся. А ты с какой-то первой встречной шашни завел, да еще принес в наш дом приблудного ребенка. Какой стыд! Ведь меня знают и в махалле, и на гузаре. Как мне смотреть людям в лицо? Я так ждала, что в старости жена моего второго сыночка будет меня покоить, будет мне помощницей. Пусть тебя накажет дух покойного отца! О, бог мой!
- Не лейте попусту слез, мама! Я и хотел вас порадовать. Да мать ребенка умерла после родов. Она… она была бы вам хорошей невесткой.
- Да скажи же, наконец, кого ты взял? Из хорошей семьи? Мать умерла, говоришь? Сейчас пойду. Надо навестить родных… Где они живут?
Ребенок заплакал. Старушке уже некогда было со мной препираться - внучонок был голоден. Она вытерла концом своего платка слезы, бросилась к младенцу и распеленала его:
- Мой миленький, да ты мокрешенек!
Я искоса взглянул на голенького малютку. Это был пухлый беленький мальчик. И вдруг у меня в сердце началась борьба между досадой и теплотой, между жаждой мести и нежностью.
Будьте свидетелями, товарищи, это дитя будет моим сыном!
Первые дни моя мать не испытывала нежности к малышу и с большим недоверием кормила его молоком, которое приносили дети из Дома ребенка. Но с каждым днем ее привязанность к "внучонку" росла. И вскоре я уже услышал, что она кричит сестренке:
- Кумри! Да возьми же братца! Бедняжка надорвался от крика. Поноси его, покуда я испеку лепешки. Я сейчас приду сама.
А младшего моего брата уговаривала:
- Вставай, Абдугани! Вставай, мой хороший мальчик! Сбегай пораньше! Принеси молока для маленького, а то будет жарко, и молоко скиснет, пока донесешь.
Я уже мог быть спокоен за малыша.
Говорят: "В доме, где дети, - пет скуки и сплетен". Мой "сын" стал забавой для всей семьи. Младшие братья и сестры не спускали его с рук и с увлечением играли с ним. Вернувшись с работы, я брал мальчика на руки.
- Ну, посмейся, маленький. Как ты смеешься? - говорил я ему.
Итак, дома все сошло хорошо. Но со стороны я слышал вечные упреки и порицания. Тетка, та решительно отказалась выдать дочь за меня замуж.
- Пусть аллах уберет его, такого шалопая. Путался ваш Джура кто его знает с кем. Притащил в дом незаконнорожденного. Такому разнузданному я дочери не отдам. Моя дочка, что свежий бутон, что ясный месяц…
Все знакомые смеялись надо мной.
- Ну, как, Джура? Вырос сыночек? - спрашивали они при встрече.
Я смотрел на них вызывающе и отвечал:
- Слава богу.
Старший брат заявил:
- Кончено! Ко мне чтоб Джура не ходил. Такого брата мне не надо.
А старшая сестра совсем расходилась:
- К чему, мама, вам обуза па старости лет? Пусть Джура заберет ребенка и растит где хочет. Провались он! Недаром говорят: "Вскормишь сироту ягненка - сала поешь, воспитаешь сироту мальчишку - горя нахлебаешься". Вон каким здоровым вы выкормили брата, а никто не видел, чтобы он принес вам хоть щепотку наса.
Словом, имя мое заслужило дурную славу.
Мне исполнилось двадцать два года, и меня призвали на военную службу. Махаллинская комиссия вручила мне повестку от военкомата. Я был очень доволен. Я был здоров, силен, и тело мое было как бы отлито из стали. Доктор написал, что я гожусь и в кавалерию, и в пехоту. Меня приняли. Я ног под собой не чувствовал от радости. Меня направили для прохождения службы в Ашхабад. Мать всплакнула. Все дни, оставшиеся до отъезда, меня в семье баловали. Мой приемный сын тоже вдруг попал в большой почет. Все в доме о нем заботились, берегли его, не давали ветерку на него подуть.