- Эти жулики используют двойную трубку, - сказала я. - В том году их видели в городе. В их бочке имеется вторая, но с соленой водой. У крана два положения, поворачиваешь так - течет вода из бочки с пресной водой, а если так - из той, что с соленой. Сначала они дают попробовать пресной, потом меняют положение крана и продают соленую.
Санья на секунду задумалась и выпалила:
- Чертова идиотка! Извини, это я про себя. Потратила большую часть недельного бюджета семьи, а, оказывается, купила-то соленую воду!
- Ерунда, такое могло случиться с кем угодно, - ответила я ей. - Ты не могла знать. Стоит все же пустить слух, чтобы другие не попались на ту же уловку.
- Вечером на рынке многие покупали у него воду незадолго перед закрытием. Скорее всего, тот тип уже давно исчез. Ищет следующих простофиль, - заметила она.
Я не стала говорить вслух, о чем думала: не раз и не два мне приходилось слышать от родителей, что, если появляются жулики, значит - не к добру. Часто в новостях по транслятору твердили, что все беспорядки носят временный характер и военные действия находятся под полным контролем, но это не имело значения, ведь даже в хорошие времена вода была в дефиците, но людям, получавшим ежемесячные карточки на воду, в целом удавалось справляться, так что спекулянтам можно было не утруждать себя поездками по деревням. Случалось, в деревушку могли заехать торговцы, державшие высокую цену, но они знали, насколько легко могут оказаться не у дел, так что продавцов непригодной для питья воды они тоже не жаловали. С жуликами приходилось сталкиваться и раньше, но этот был уже третий за последние два месяца. Внезапный рост их количества означал, что в городе поговаривают о грядущем сокращении нормы воды, поэтому некоторые спекулянты отправлялись туда, где на черном рынке поменьше конкурентов и побольше легковерных покупателей.
- У вас опять сломался водопровод? - спросила я.
- По-хорошему его надо выкинуть и построить новый, - сказала Санья. - Я и сама могла бы это сделать, если бы хватало времени. На той неделе Минья опять заболела, и я опасаюсь поить ее нашей водой, даже если она кипяченая. И хотя отец утверждает, мол, с водой все в порядке, я уверена, что от всех этих помоев, какие он выпил за свою жизнь, его желудок сделался оловянным.
Младшую сестру Саньи звали Минья. Ей было всего два годика, но она болела с самого рождения, а тут еще и их мать Кира начала то и дело прихварывать. Я не решилась рассказать Санье, что пару раз мне случалось видеть в вечернем сумраке сидевшего около их дверей чужака - худую и темную фигуру, он не выглядел неприветливым, но явно знал, что ему не будут рады. Незнакомец не двигался, молчал и терпеливо ждал, не проходя внутрь и не отходя в сторону.
Помню, как отец однажды рассказывал мне о смерти и о чайных мастерах. Так что, когда я поглядела на усталое лицо Саньи - она была не старше меня, - от воспоминания о сидевшей около ее дверей худой фигуры у меня перехватило дыхание.
Есть вещи, которые не следует видеть. Есть вещи, о которых не говорят вслух.
- Скажи, а ты подала заявку на ремонт водопровода?
В ответ Санья только фыркнула:
- Ты думаешь, у нас есть время ждать, пока они там рассмотрят заявку? Я собрала уже почти все нужные документы. Единственное, пока еще не придумала, как это сделать втайне от акваинспекции.
Санья сказала это мимоходом, как если бы речь шла о простом обыденном деле, а не о преступлении. Я вспомнила акваинспекторов, их невозмутимые лица под москитными сетками, вспомнила, как они размеренно шагают парами по улице, заглядывая в дома с ежемесячными проверками потребления воды и в поисках нарушителей. Мне доводилось слышать о творимых ими избиениях, задержаниях и штрафах, по деревне шептались и о более суровых наказаниях, но я не знала, правда ли это. Я подумала об их оружии - длинные, сверкающие сабли, которыми акваинспекторы как-то на глазах у всех изрубили на куски конфискованный у одной старухи самодельный водопровод.
- Вот, принесла тебе в починку, - сказала я и начала развязывать ремни. - С этим спешки особой нет. Сколько возьмешь?
Санья посчитала количество бутылок:
- Тут работы на полдня. Возьму три бутылки воды.
Я подумала, что пластмассовых дел мастер Юкара сделал бы это за две бутылки, но мне было все равно.
- Договорились. Заплачу четыре, - сказала я.
- За четыре я починю тебе одну прямо сейчас.
- У меня тут есть кое-что, - сказала я, доставая из сумки тоненькую книжку. Увидев ее, Санья сначала обрадовалась, но потом ее лицо помрачнело:
- Я пока ту, что ты мне давала, не прочитала.
- Не страшно. Я читала их по многу раз.
Она нехотя взяла книгу, но я видела, что она довольна. Как у многих семей в нашей деревне, у них не водилось книг. Приходившие на транслятор рассказы стоили дешево, продавались за бесценок, а вот с бумагой было туго.
Мы отнесли бутылки на задний дворик в мастерскую. Ее крышу соорудили из морской травы, а три стены (четвертой служила стена дома) представляли собой конструкцию из кольев с натянутой на них мелкой москитной сеткой. Мы вошли внутрь, и Санья закрыла дверь на щеколду, чтобы ветер не распахнул ее.
Я положила бутылки на верстак посреди мастерской. Санья взяла ту, что сверху, и отнесла на длинный стол у стены возле дома. Отец пометил место протечки красной свекольной краской, нарисовав на поверхности что-то вроде звездочки. Она включила горелку на солнечных батареях - нити тут же раскалились, став оранжевыми в полумраке мастерской, и принялась рыться в одном из своих многочисленных ящиков, пока не нашла кусочек пластмассы подходящего размера. Мне было интересно смотреть, как Санья поочередно нагревала то заплатку, то место, где треснула бутылка, пока они не стали совсем мягкими и липкими, потом приложила заплатку и, убедившись, что та подходит по размеру, принялась залеплять трещину.
Я огляделась. После того раза, когда я гостила у нее пару недель назад, Санья успела насобирать много пластмассовых обломков. На длинных столах вдоль стены стояли банки с краской, вперемешку лежали инструменты, кисти, деревянные подставки, разбитые фонари и всякая всячина, предназначение которой мне было неизвестно. А еще повсюду громоздились ящики, забитые доверху разнообразным металлическим и пластиковым ломом. Металл считался жутко дефицитным, ведь все более-менее пригодное давно увезли в город на нужды армии, и вот уже много десятилетий люди подбирают любой хлам, что удается найти, а в последнее время - всякие разномастные обломки.
А вот пластмассы было хоть отбавляй, потому что пластик архемира мог лежать столетиями не разлагаясь - не то что наш. Большая часть уже ни на что не годилась, хотя иногда, если хорошо порыться, можно было найти и что-нибудь стоящее. Настоящей находкой были безнадежно перепутанные металлические и пластмассовые детали, придуманные, чтобы делать то, чего в неомире уже не делали. Случалось находить архетехнику в почти нормальном состоянии, а некоторые вещи даже удавалось починить. Нам оставалось только удивляться, почему их когда-то выбросили.
В одном из ящиков под столом лежала треснувшая пластиковая посуда: стаканчики, тарелки и кувшин для воды. Под ними - две черные штуковины толщиной в несколько сантиметров, прямоугольной формы и размером примерно как те книги, что стояли у меня дома на полке. С одной стороны они были гладкими, а на другой виднелись два отверстия с зубчатыми белыми краями. У одного прямоугольника край отломился, и изнутри торчала темная, блестящая лента. На нем были буквы, из которых мне удалось прочитать только три: VHS.
- Что это? - поинтересовалась я.
Санья уже успела закончить с бутылкой и повернулась ко мне:
- Без понятия, я их выкопала на той неделе. Наверное, это запчасти от какого-нибудь археустройства, но я пока не сообразила, для чего они.
Она уже успела закончить работу, но требовалось еще немного времени, чтобы пластик затвердел и бутылка перестала течь. Санья взяла со стола вместительный рюкзак и закинула его за спину.
- Может, пойдем пособираем?
Мы прошли несколько кварталов и уже собирались свернуть на улицу, по которой обычно ходили к свалке, как Санья внезапно остановилась и произнесла:
- Не пойдем здесь.
Тот знак нельзя было не заметить. На краю улицы стоял обычный деревянный дом, ничем не отличающийся от других таких же в деревне, с поваленными заборами и облетевшей со стен краской, разве что край солнечной панели обломился. Построенный еще во времена архемира и позже переделанный на новый манер, он был единственным, в центре ветхой двери которого виднелся нарисованный свежей ярко-синей краской - блестящий и влажный - круг. Таких я раньше не видела.
- Что это? - спросила я.
- Пойдем отсюда, - сказала Санья, потянув меня в сторону. Сосед, вышедший из другого дома, сделал вид, что не замечает знака, и, сгорбившись, быстро прошел мимо. Улица была пустынной.
Я поспешила за Саньей. Убедившись, что мы одни, она прошептала:
- Дом под наблюдением. Круг появился там на прошлой неделе. Это знак серьезного аквапреступления.
- Откуда ты знаешь?
- Мама сказала. Жена пекаря, говорят, как-то остановилась у ворот, а тут вдруг, откуда ни возьмись, появились два акваинспектора и начали выспрашивать у нее что да как. Они заявили, что здешние жильцы - нарушители закона о воде. Жена пекаря сумела выкрутиться, только когда убедила их в том, что пришла продать выпечку из семян подсолнуха.
Я знала, кто живет в доме: одна бездетная семья со своими пожилыми родителями. Вряд ли они могли быть замешанными в аквапреступлениях.
- Что с ними случилось? - спросила я, и перед моими глазами встали их неприметные лица и простая одежда.
- Никто не знает в точности, там ли они еще или их уже увезли, - ответила Санья.
- Как думаешь, что с ними сделают? - спросила я вполголоса.
В ответ она только молча пожала плечами, и тут я вспомнила о строительстве незаконного водопровода. Оглянулась. Улица и дом уже исчезли из виду, но синий круг по-прежнему блестел перед глазами, словно свежая татуировка на коже, настолько воспалившаяся, что к ней было небезопасно подходить близко, и, главное, окутанная тишиной.
Мы пошли дальше.
Вскоре мы перебрались через мелкий грязный ручей, едва-едва сочившийся меж камней. В детстве нам обеим запрещали приходить сюда. Мама говорила, что земля вокруг свалки отравлена, а по ней самой опасно ходить, дескать, нога может неожиданно соскользнуть и что-нибудь острое запросто порвет одежду и оцарапает. Поэтому мы всегда тщательно готовились к нашим походам на свалку и приходили засветло, чтобы не брать с собой фонарей - они могли привлечь внимание.
Свалка была гигантской. Она возвышалась грядами с острыми и рваными краями, неожиданными провалами, не сулившими ничего хорошего. Она жила своей жизнью: ее странные гребни постоянно меняли свои очертания, потому что там вечно копошились какие-то люди, перекладывавшие древний мусор с места на место, утаптывая его ногами, вырывая ямы, сваливая в кучи не слишком искореженные куски пластмассы и дерева, которые еще можно пустить в дело. Знакомый запах свалки и ее вид напомнили мне о высоких сапогах в детстве - их я надевала всякий раз, боясь пораниться, - об их грубой кирзе, о том, какие они были жаркие и едва не соскальзывали с ног.
Я пришла в летних башмаках на деревянной подошве, которые не закрывали даже щиколоток (к вечеру они будут красные и опухшие), но ведь я уже большая, да и день был в полном разгаре. Под ногами хрустел мертвый пластик, оводы и прочая летучая живность кружились тучей вокруг наших защитных сеток, так что нам пришлось опустить рукава и плотно завязать их вокруг запястий - мы знали, что в это время даже крохотный участок открытой кожи мог привлечь множество не самых безобидных насекомых.
Обычно мы забирали все хоть сколько-то интересное, но пока кругом валялся только бесполезный хлам: рассыпающиеся пластиковые пластины грязно-белого цвета, омерзительного вида обувь со сломанными каблуками, расплющенные головы кукол… Я оглянулась, заметив, что Санья отстала. Она присела в нескольких метрах от меня и принялась рыться в одной из куч. Подойдя ближе, я увидела, как из груды расколотых горшков, вешалок и жалюзи она достала нечто, похожее на ящик с крышкой.
Он был прямоугольной формы, такого мне раньше видеть не приходилось. Глубокие царапины сплошь покрывали его черную поверхность, а в передней части слева и справа виднелись два углубления, затянутые металлической сеткой.
- Вот это - динамики, - со знанием дела сказала Санья. - Обычная архетехника, мне уже попадались такие. На нем раньше что-то слушали.
Между динамиками имелась прямоугольная выемка чуть шире моей ладони, ее закрывала треснувшая крышка, которая отодвигалась. На верхней панели в ряд стояли ручки с полустертыми стрелками в разные стороны, одна немного больше других. Если ее покрутить, то красная стрелка начинала двигаться по шкале с непонятными цифрами: 92, 98, 104 и так далее. Справа была надпись "мГц". Еще сверху было круглое углубление, немного больше углубления спереди, закрытое прозрачной крышкой.
Конечно, такую находку Санья обязательно отнесет к себе в мастерскую. Вижу, как она уже размышляет об устройстве этого ящика, представляет себе, как разбирает его, запоминая порядок деталей, как подводит электричество от солнечного генератора, чтобы посмотреть, что выйдет из ее затеи.
Мы еще немного побродили по свалке и не обнаружили ничего полезного, кроме разбитых игрушек, непонятных осколков, изуродованной посуды и мириадов рваных пластиковых пакетов. Когда мы повернули назад к дому, я сказала Санье:
- Знаешь, если когда-нибудь докопаться здесь до самого дна, то, кто знает, может, тогда удастся понять архемир и людей, выбросивших все это.
- Ты слишком много думаешь о них, - буркнула она в ответ.
- Но ведь и ты думаешь, а иначе зачем приходишь сюда?
- Я думаю не о них, а об их устройствах. Думаю о том, что они умели и что они оставили нам, - ответила Санья, положив руку на мою.
Через ткань рукава я почувствовала тепло ее пальцев и солнце вокруг них - два разных тепла рядышком.
- Тебе, Нориа, не стоит о них думать, ведь и они когда-то не думали о нас.
Невозможно не думать о них, но архемир льется в наш неомир, в его небеса и в его пыль. И тут волей-неволей задаешься вопросом: "Вливался ли хоть когда-нибудь наш неомир - мир, в котором мы живем, в их мир - мир, который был?" Я представляю, как на берегу реки, русло которой нынче всего лишь сухой шрам на поверхности земли, стоит женщина: она не молодая и не старая, или это мужчина - не имеет значения. У нее светло-каштановые волосы, она смотрит на бурлящую воду, возможно грязную или прозрачную, и думает о том, чего еще никогда не было.
Мне хочется представить, как она идет к дому и там делает что-то, подсказанное ей только что увиденным или воображенным, а потом повторяет еще раз на следующий день и через день опять. И все-таки я вижу ее снова, вижу совсем другой: она поворачивается и ничего не делает иначе. И теперь я не знаю, какой из этих образов явный, а какой всего лишь отражение в прозрачной, недвижимой воде - настолько четкий, что его можно принять за действительность.
Смотрю на небо и на свет, смотрю на природу вокруг - они такие же, как и в их мире, и не такие же, а течение воды и времени не останавливается.
Возвращаясь обратно, мы почти не говорили.
Пока я привязывала отремонтированную бутылку к тележке, Санья ушла на веранду. Стоял ослепительно ясный день, а она - такая маленькая, худенькая и невзрачная - пряталась в тени.
- Нориа, а что насчет платы? - спросила она.
- Подожди до вечера, принесу тебе воды, - ответила я и пошла домой. В ответ Санья слегка улыбнулась.
Отцу бы все это не понравилось.
Глава 3
Поздним вечером следующего дня я стояла на дорожке, ведущей от чайного домика к воротам, и собирала мяту. Бледные песчинки молча подрагивали между камнями, словно вода вокруг забытых островов. Тут же росли три чайных куста, зелеными языками пламени поднимавшиеся к совершенно ясному небу. Я положила листки мяты в рот и забралась на холмик около ворот, откуда виднелась дорога к нашему дому, вьющаяся между дрожащими тенями редких деревьев. Самое пекло уже закончилось, и церемониальная одежда не казалась такой жаркой. Ноги устали от неудобных сандалий, и руки болели.
Утром отец проснулся, как только слепящий свет солнца сменился, став нежно-золотым. Обычно в день чайной церемонии он не будил меня так рано, но в этот раз был строг. Конечно, это было наказание за то, что вчера я допоздна засиделась у Саньи. Он давал мне задания одно за другим, даже три за раз, и, когда мама вышла к завтраку, я уже успела вычистить сад, принести больше обычного воды в чайный домик, дважды подмести там пол, развесить разноцветные фонарики внутри и снаружи, проветрить церемониальную одежду, вымыть и высушить котелки, чайники и чашки, расставить их на деревянном чайном подносе, вытереть пыль с чаши в саду и трижды передвинуть скамейку на веранде, пока отец не остался доволен.
Когда же он наконец освободил меня от всех этих дел, с каким же удовольствием я пошла к воротам ждать гостей. Весь день после завтрака я так ничего и не ела, поэтому сейчас жевала листочки мяты, чтобы хоть как-то унять чувство голода. Вечернее солнце слепило, в ушах стоял звон висевшего под крышей колокольчика. Дорога была пустынной, а небо бездонным, и я ощущала, как мир вокруг меня движется - так дышит сама жизнь.
Поднялся и стих ветер. Воды, укрытые в темных глубинах земли, продолжали свое движение, тени меняли формы.
Наконец на дороге появились три фигуры в синей униформе, едущие на солнцекаре в нашем направлении. Как только они поравнялись с деревьями, я позвонила в свисающий с сосны сигнальный колокольчик. Через секунду со стороны чайного домика послышались три удара гонга - это означало, что отец готов к приему гостей.
Солнцекар остановился около ворот под навесом из морской травы, сооруженным специально для гостей, и из него вышли двое мужчин, одетых в военную форму армии Нового Киана. Я узнала одного из них - это был Болин, наш постоянный гость. Он специально раз в несколько месяцев приезжал из Куусамо, чтобы участвовать в наших чайных церемониях, и всегда платил водой и продуктами. Отец его уважал: Болин знал местные обычаи, соблюдал этикет чайной церемонии и никогда не требовал к себе особого обращения, хотя и был высоким армейским чином, наделенным властью на всей территории оккупированных районов Скандинавской унии. На лацкане мундира Болина красовалась маленькая серебряная рыбка.
Второго раньше видеть мне не приходилось. На его форме я разглядела две серебряные рыбки, а значит, он был старше Болина по званию. Лицо его было скрыто тонкой тканью москитной сетки, но по походке и осанке я предположила, что из них двоих он моложе. Я поклонилась и, получив поклон в ответ, пошла по садовой дорожке специально медленно, чтобы гости успели слиться с тишиной, столь необходимой для чайной церемонии.