Произведения Татьяны Чекасиной от самой маленькой новеллы до больших повестей и романов представляют из себя прозу большой глубины. В каждом произведении отражена жизнь, если не эпохи, то огромного пласта жизни нашей страны. Исследования человека, его души, представлены в той всесторонности, какая присуща великой русской литературе. Это серьёзное чтение, способное перевернуть душу читателя, сделать её лучше и чище, а жизнь счастливей и радостней.
В книгу "Спасатель" вошли одна история (жанр, равный небольшой повести) и четыре рассказа. В каждом из произведений, составивших книгу "Спасатель", главные герои – мужчины. И каждый из них по-своему спасатель. Эти персонажи – живые люди. Всё, что с ними происходит, происходит по-настоящему, как происходило бы в реальности.
Оформление обложки – художник Марон Казак.
Татьяна Чекасина
Спасатель. Четыре рассказа и одна история
Об авторе
Биография – это материал писателя, от богатства которого зависит богатство его творчества. Я предпочитаю на эту тему не распространяться. В моих произведениях и так видно не вооружённым глазом, что написать то, что в них написано, невозможно без основы, которой и является сама жизнь. Но есть публичные факты. Например, я являюсь автором оригинальной концепции преподавания писательского мастерства. Изложение этой концепции имеется в докладе, прочитанном мной на конференции по экспериментальной драматургии, прошедшей в Киеве в 1994 году, где были представители нескольких стран, в том числе филологи из США. Нашу страну представляли преподаватели Литературного института имени Горького. Или такой факт: в 2009 году, когда я работала в аппарате Союза писателей России, на конференции, посвящённой итогам писательского года, мною был сделан доклад под названием "Погром в литературе…", который можно легко найти в Интернете.
Что касается моих взглядов на жизнь, то они тоже обнародованы на всех страницах социальных сетей, где я периодически выступаю со своими заметками о политике и о литературе. Особенно меня волнует тема разрушения русской литературы, которое случилось в 90-ые годы, когда писателей повсеместно заменили любителями, их книжки и до сих пор читатель видит всюду вместо книг писателей. Я ничего не имею против любителей, но они не способны заменить профессионалов в писательском деле. Именно разрушение пространства писателей, даже почти их физическое уничтожение, вызвали эффект домино: обрушилась культура. Писателей уничтожили под видом борьбы с "советской идеологией". Но это именно тот случай, когда "свято место пусто не бывает". На смену пришла тоже идеология, которая агрессивно господствует у нас в стране и по сей день. Это идеология стяжательства и разрушения.
Только возрождение современной русской традиционной литературы, признание её гуманитарной созидательной роли и помощь ей на государственном уровне способны остановить процесс нравственного падения общества, который, к сожалению, продолжается и теперь.
Татьяна Чекасина
Лауреат медали "За вклад в русскую литературу"
Член Союза писателей России с 1990 г.
(Московская писательская организация)
Предисловие
Татьяна Чекасина – традиционный писатель. Не в значении "реакционный", "застойный" или "советский". Здесь речь идёт не о каких-то политических взглядах, а о взглядах на искусство: что считать таковым, а что – нет. Слова "традиционное" и "нетрадиционное" по отношению к искусству появились вместе с так называемой "нетрадиционной эстетикой". Тогда и произошла подмена понятий. Стали называть "эстетикой" то, что ею не является (помойки, матерщину, всяческие извращения).
Этим занялась некая "новая писательская волна". Представители этой "волны" так назвали сами себя. Объявили: будут "делать искусство" в литературе, не базируясь на эстетике.
Но в литературе такого быть не может по определению. Это же созидательная сфера, сродни фундаментальной науке, но даже ещё более традиционная, так как речь идёт не о законах физики, а о человеческой душе. Она не изменилась со времён Аристотеля, труд которого "Эстетика" до сих пор является одной из основ литературного искусства.
Отменить эти законы, по которым живёт искусство литературы уже века, – одно и то же, что отменить электричество и вместо лампочек начать жить снова при свечах, но объявить это прогрессом. Для искусства литературы таким электричеством является открытая раньше электричества система координат духовных ценностей.
Все слышали слова: вера, надежда, любовь, истина, красота. Но не все понимают, что без соблюдения этих параметров создать что-либо в области искусства литературы просто нереально. Как только человечество получило соответствующие знания, так и стали появляться произведения искусства в области литературы. Это – фундамент, без которого любая постройка рухнет как искусство. Так что правильней называть не "традиционные", а "настоящие", "истинные" писатели.
Татьяна Чекасина работает именно в той системе координат, о которой было сказано ранее. Традиция автора Татьяны Чекасиной идёт от русских писателей: Льва Толстого, Максима Горького, Михаила Шолохова, Ивана Бунина. Её предшественники среди зарубежных писателей: Уильям Фолкнер, Джон Стейнбек, Эрих Мария Ремарк, Томас Манн…
Татьяна Чекасина – автор шестнадцати книг прозы.
"День рождения" (рассказы).
"Чистый бор" (повесть).
"Пружина" (повесть и рассказы).
"Предшественник" (роман).
"День рождения" (одна история и шесть новелл).
"Обманщица" (один маленький роман и одна история).
"Облучение" (маленький роман).
"Валька Родынцева" (Медицинская история).
"Ничья" (две истории).
Маленький парашютист" (новеллы).
"Маня, Манечка, не плачь!" (две истории).
"Спасатель" (рассказы).
Кроме этих книг выпущено четыре книги романа "Канатоходцы": Книга первая "Сны"; Книга вторая "Кровь"; Книга третья "Золото"; Книга четвёртая "Тайник". Персонажи этого романа жили при советской власти и поставили себе цель её свергнуть. Для осуществления своих очень серьёзных амбиций они пошли очень далеко. У персонажей были прототипы. В основу легло громкое дело тех лет. Этот роман пока не издан целиком, впереди его продолжение: выход ещё восьми книг. Это произведение поражает масштабом, не только огромным объёмом текста и огромным охватом огромного пространства жизни нашей страны, но и мастерством исполнения. Практически не было ещё создано в мире удачных по форме больших произведений. Здесь мы сможем восхититься не только содержанием, но и отточенностью форм, что уже со всей силой проявилось в первых четырёх книгах. Тут хотелось бы заметить, что творчество настоящих писателей, как правило, ретроспективно. Лев Толстой написал "Войну и мир" значительно позже свершения тех событий, о которых он писал. Писателю свойственно смотреть на прошлое как бы с высоты времени.
Произведения Татьяны Чекасиной вошли в сборники лучшей отечественной прозы и заслуженно заняли своё место рядом с произведениями таких выдающихся писателей нашей современности как Виктор Астафьев, Василий Белов, Юрий Казаков и других. Повесть "Пружина" признана в одном ряду с произведениями Василия Шукшина, Мельникова-Печёрского, Бажова и Астафьева по широчайшему использованию народных говоров, этого золотого фонда великого русского языка.
Почти все новеллы Татьяны Чекасиной выдержали много переизданий. Почти все они были прочитаны по радио и много раз были прочитаны перед благодарной читательской аудиторией, вызывая в ней смех и слёзы, заставляя задуматься о себе и о других. Но и другие произведения написаны так, словно они прожиты автором, либо самим писателем, либо очень близкими ему людьми. Это всё написано самой жизнью.
А по форме каждое произведение – отлитый, огранённый кристалл, через который можно увидеть не только душу человека, но и все аспекты бытия. Даже география представлена широко. Ни одно произведение не повторяет обстановку предыдущего, будто автор жил всюду, бывал всюду и знает о людях и о жизни буквально всё. Это и не так уж удивительно, ведь Татьяна Чекасина работает в литературе без малого тридцать лет, не стремясь к поверхностной славе.
В настоящее время Татьяна Чекасина – это настолько активно работающий автор, что практически все опубликованные произведения получили новые авторские редакции. Даже нет смысла читателю обращаться к их старым версиям.
Татьяна Чекасина – это острый социальный писатель. Напомню, что писатель советский и писатель социальный – довольно разные авторы. Например, все великие писатели являются социальными писателями. Но среди советских писателей было много графоманов. Куда больше их сейчас среди буржуазных сочинителей, которые никогда не бывают писателями истинными.
Не только глубокой философией бытия проникнуто каждое произведение Татьяны Чекасиной, но и трепетным отношением к жизни людей вокруг. Как у каждого истинного писателя. Её произведения – это хорошая, крепкая, настоящая русская литература.
Сычёва Е.С.
кандидат филологических наук,
преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова
Взрыв [1] . История одного помешательства
Психиатра на Саргае не было.
И никто из присутствующих в жизни психиатра в глаза не видел. Да и не верили, что может понадобиться когда-либо такой специалист. А потому решили: "разобрать взрыв", и в результате "принять жёсткие административные меры". С этого и начали. Зачитано было краткое изложение случившегося: "под взрывом", то есть во время опасных для жизни взрывных работ, на таком-то горизонте рудного карьера оказался человек по имени Арсений, по фамилии Патюнин, молодой, ненужно перспективный. Его собирались уволить.
Было четыре часа пополудни. На улице, седой от пыли, припекало. А здесь, на первом этаже, было сыровато и темновато в кабинете марксизма-ленинизма, похожем на школьный класс: столы в два ряда, стулья возле них, на стене – мутно-коричневая школьная доска для писания мелом.
Над доской висели портреты Маркса-Ленина-Брежнева. Почему был пропущен Энгельс, никто не спрашивал. Труды означенных деятелей стояли тут же за стёклами шкафа.
После краткого изложения установилась тишина. И только муха, оказавшаяся здесь, хулигански жужжала на весь кабинет.
Арсений Патюнин стоял у окна, до верхнего наличника которого мог бы достать рукой. Не потому, что он был непомерно высок (он имел самый средний рост), а потому, что окна в Саргайской конторе понаделаны со взглядом в землю. Вид из такого окна соответственный: видно, как куры барахтаются в пыли вместе с воробьями, празднуя короткое тепло северного лета. Некоторые куры имели чёрные метки, другие почему-то ходили белёхоньки, и, глядя на них, краем уха слушая зачитываемый "состав своего преступления", Арсений Патюнин подумал о курах, о их праздной жизни, далёкой от жизни Саргая и его карьера, которым посёлок гордился: диаметр открытого котлована на верхнем горизонте самый большой в Европе, Азии и Африке. Нигде нет и не было столь большого нерентабельного карьера. И Патюнин этим тоже гордился до поры, до времени.
Арсений Патюнин походил осанкой, чистотой и скромностью одежды (и её серостью, конечно) на сельского учителя. Лицо его в этом смысле было классикой. Оно являло такую тонкость, бледность, кротость выражения, что, лишь взглянув в такое лицо, становилось жаль его обладателя. Лицо это почему-то сразу подавало мысль о подвижничестве, вызывавшем с первого взгляда ученическое доверие. Те, кто сидели за столами, похожими на парты, и перед кем нынче стоял Патюнин, смотрели на него иначе. Ни у одного, сидевшего здесь, не было к этому скромному пареньку никакого доверия, хотя раньше они все прошли это первое впечатление, и теперь уже начисто его забыли.
Присутствовало довольно много народа, но были и те, говоря юридически, кто "проходил по делу". Например, инженеры по технике безопасности. Их Арсений почти не знал. У одного была фамилия Кугель, у другого – Мейер. Он их путает. Один Карл Иванович, другой Иван Карлович. Оба седовласы, но в остальном также не похожи, как Добчинский и Бобчинский, и также везде ходят вместе. Немцев на Саргае много, это высланные из Поволжья во время войны. На заседание мог бы придти один Кугель или один Мейер, но ради той формальности, какой являлось их присутствие, притащились оба. Кугель весь в переживаниях. Недавно простился с сыном и всем рассказывает, до чего ж его, старика, наказала жизнь.
Ближайшие сотрудники Арсения тоже находились тут. Одна из них – Магдалина Разуева, полная цветущая юная незамужняя дама. Её коленки всегда на виду, точно они не умещаются под юбками, под столами и под прочими прикрытиями. И сейчас они дружно блестят нейлоном, как два мячика, призывая ими поиграть. Арсений лишь взглянул без интереса и отвернулся с усталым иноческим выражением. Магдалина – симпатия (как сказала бы мама Патюнина) – главного человека на Саргае, простоватого внешне мужичка по имени Борис Кузьмич. Некоторым он даже позволяет называть себя в глаза Кузьмичом, но и остальные, хотя и заглазно, зовут его так. Он говорит быстро, но и убаюкивающе, такая манера. Дружески успокаивает неспокойненьких. Он оптимист, любит жизнь такой, какова она есть. "Ну, чё-ты, чё-ты, чё-ты…", – повторяет он эти звуки на разные лады, пока огорчённый человек не обретёт покой. Патюнина он тоже уговаривал. Он всегда добр с подчинёнными, и разбирательства их дел поручает другим, верным своим людям, а потому в кабинете этом он об эту пору отсутствовал. А из присутствующих ещё был тут Ярик Сомов, Ярослав Лукич. Он – молодой специалист, как и Арсений Патюнин. Он не собирается всю жизнь прозябать на Саргае в отличие от Патюнина, а потому поступил в заочную аспирантуру. Во время рабочего дня пишет диссертацию. Он купил себе вишнёвого цвета пиджак и выглядит упругим весельчаком. Улыбки просверкивают на его довольном лице с частотою вдохов и выдохов. К тому же, он играет за футбольную команду Саргая, которая недавно выдвинулась вперёд, обыграв футболистов Зарайска. Ярослав пока не женат, гоняет на мотоцикле в райцентр на танцы. К Патюнину он относится снисходительно, ведь они живут в одной комнате общежития. Тот его удивляет и не радует, но Ярику видится в Патюнине нечто, из-за чего бы он с ним никогда не стал связываться. К тому, что должно разбираться ныне, Ярик, пожалуй, больше всех психологически готов, но и ему придётся удивиться.
Если по степени удивления Патюниным…
Из "свидетелей" двое рабочих: Николай Степанович Воротков, маленький, с неожиданно напористым голосом седенький человечек в новой необмявшейся робе защитного цвета, торчавшей на нём колоколом, и экскаваторщик Лёшка Горшуков, разгильдяй сам и отец парочки малолетних преступников, недавно стащивших из столовой блок сигарет "Родопи". Вот эти двое: крошечный, но обременённый важнейшей на Саргае функцией главного взрывника, Степаныч, и длиннотелый, с головой, как бы усечённой, Лёшка, человек по паспорту – молодой, но на вид – без возраста, они-то и ожидали от Патюнина многого, но, всё-таки, не чего угодно.
Далее – Чиплакова Валентина Петровна. Это – явно немолодая, вечно суетящаяся мощная и всегда прущая воз общественных обязанностей, точно выносливая лошадь, но и – ко всему – начальник планового отдела, правая рука управляющего Бориса Кузьмича. Она его зовёт "Кузьмичом" в глаза. Чиплакова собрала о Патюнине массу сведений, часть из которых ей кажется достоверной, а потому она в затруднении: правильно ли это заседание подготовлено? В сбившейся на ухо, точно падающая башня, наклонённой причёске из соломенных волос, в костюме, напоминающем фасоном и цветом серый френч, Чиплакова имеет свойство вспыхивать, как говорили в старину, чахоточными пятнами, но туберкулёзом Валентина Петровна не больна, просто она – человек обязательный. У неё всегда возмущённо поджаты губы от сознания полной своей власти и правоты. Ей всегда поручаются каверзы, она уж ни одного голубчика-патюнина разобрала в родном ей, как собственная кухня, кабинете марксизма-ленинизма.
Ещё более неподготовленным в деле Патюнина, чем Валентина Петровна, оказался непосредственный начальник Патюнина Василий Прокофьевич Кадников. Привыкший свысока смотреть на суетливую Чиплакову, он будто и не верил ничему. Даже вполне реальные факты в нём вызывали такое изумление, будто они были выдуманы Чиплаковой, не иначе. На Патюнина он взирал с большой степенью досады, как на явление, которое есть, а ведь должно его не быть! К тому же, Кадников просто ёрзал, торопясь вернуться к делу, считая всякие такие заседания не лучшей тратой жизни. Кадников сидел на втором ряду один. Немцы – на последнем рядке в углу шептались между собой.
Горшуков тоже находился подальше, как от немцев, так и от Кадникова, но, тем более – от Степаныча, своего заклятого врага. Магдалина расположилась у окошка, глядя на простор улицы, из которой торчал прямо посредине между двумя пыльными дорогами кусок островерхой скалы, никому не интересный, кроме псов, то и дело подбегавших к этому валуну, как к столбу. Двухэтажные унылые дома гляделись скособочено-грустными, но кое-где среди них попадались весёленькие и чистенькие с венецианскими окнами, почему-то частыми здесь, несмотря на большую отдалённость Италии. В этих чистеньких, одноэтажных, на одну семью домиках, как правило, жили немцы. Ярик Сомов сидел чуть впереди Магдалины, и, всё-таки, они оба оказались ближе к бедному Арсению, которому сочувствовали больше других, хотя и не одобряли, конечно. Чиплакова устроилась за учительским столом, но поодаль от преступника, стоявшего возле окна. Вот так все заинтересованные, а вернее, замешанные, изготовились для разбирательства; официально разбирался "взрыв", а неофициально – Патюнин. Другие, сидевшие тут, заполнили между ними свободные места. Они, в сущности, приглашённые для количества, выполняли роль статистов, и по закону толпы более или менее разделяли описанные здесь настроения участников заседания, от решения которого, как все искренне и не без оснований считали, зависела Патюнинская судьба.
После зачитки состава преступления дали слово очевидцам. Главный взрывник Саргайского рудника Николай Степаныч Воротков показал, как говорят в суде:
– Заложили мы с ребятами взрывчатку и поехали наверх. И вижу я из окна микроавтобуса, что вы, Арсений Витальевич (он вежливо повернулся к молодому начальнику) стоите возле экскаватора, а Лёшки Горшукова нету-ка! Как обычно нету-ка! А ещё квартиру дали! Кому квартиры даём!?
Это был пока единственный на Саргае полностью благоустроенный дом, в других не было: то воды, то тепла, то канализации.
– Я вас прошу – по теме, Николай Степаныч! – Чиплакова не терпела ни малейшего отклонения от темы, не осознав ещё того, что само это действо в кабинете марксизма-ленинизма – уже отклонение, которое вполне мог бы в определённом аспекте подтвердить тот самый узкоспециальный врач, если бы он, конечно, на Саргае имелся.
Степаныч продолжил: